Хранитель Империй

На следующее утро его разбудила Мария, постучав в дверь. Солнце уже стояло высоко. – Теодор, ты здесь? Просыпайся. Георг вернулся… Он ранен. Теодор закрыл лицо руками и тихо застонал. Не разрешая времени на мысли, суета накрыла его с головой и утащила в водоворот. Оказалось, что Георг был ранен в битве в Италии сразу же по возвращении на фронт (оба брата уехали вскоре после похорон Жанны). Пуля прошила ему плечо, но врачи говорили, что срастётся, и что рука ещё будет работать. Но сейчас, несмотря на благоухающую энергию лета вокруг, Георг еле двигался, был белее простыни и нуждался в отдыхе и чистоте. В бою он был бы бесполезен теперь. Мария и Том копошились над ним – грубую повязку нужно было поменять, рану заново обработать. Большие глаза Марии, казалось, стали ещё больше, занимая непозволительно много места на худеньком личике. Глаза смотрели щенком, пока тонкие пальцы застёгивали пуговицы свежей рубашки на груди раненого. Теодор был рад, что его отправили на кухню готовить завтрак – можно было не видеть искривлённых тревогой лиц и остаться наедине с собой. «Спустится ли Джек позавтракать в трактир? Наверняка ведь проснётся голодным». Теодору очень хотелось спросить у Джека, как он себя чувствует. Мария нарушила его кухонное одиночество очень скоро, вернувшись с подносом, на котором стояла пустая посуда из комнаты Георга. – Я умираю с голоду, надо тоже что-нибудь съесть. – Понимаю. Ты как раз вовремя… – М-м-м… – она потянула носом воздух, – блинчики! Они услышали, как в зале распахнулась дверь трактира. Чей-то голос громко спросил: – Где работники этой гостиницы? Тео и Мария поспешили выйти из кухни в зал. На пороге стоял плотный мужчина с усами и с тяжёлыми тёмными бровями. Небольшое брюхо выступало вперёд из расстёгнутого полосатого жилета, словно толстый щит. Волны белой рубашки обтекали его и делали человека похожим на большое пирожное с чрезмерно серьёзным выражением лица. Виктор Борман собственной персоной. По обе стороны стояли двое его слуг. Они осматривались. Зал был пуст, как обычно бывало в это время дня, особенно после смерти хозяйки. Борман увидел Теодора и пошёл к нему, не глядя на Марию. Слуги остались стоять у двери. – Добрый день, Теодор. Нам нужно поговорить. – И вам добрый…, Виктор. Хорошо. Хотите присесть? Глаза Бормана сузились, когда Теодор назвал его по имени. – Нет. Я хочу знать, где ты был сегодня утром, около семи часов. – А почему вы спрашиваете? Что случилось? – Ответь на вопрос. Теодор сложил руки на груди. Он старался сохранять спокойствие. – Утром я спал в своей комнате. – Кто может это подтвердить? – Я могу, – сказала Мария. – Я слышала, как он пошёл к себе. Моя комната рядом с его. А сегодня утром я разбудила его – он спал у себя. – Во сколько ты его разбудила? – Около девяти. – Значит, между четырьмя и девятью часами утра ты мог быть и не здесь? Кто может подтвердить, что ты не выходил? Тео занервничал. Джек мог подтвердить, но если они сейчас поднимутся в комнату №8, Борман почувствует запах опиума, и Том тоже узнает… Мария снова вмешалась. – Я могу подтвердить, что он не выходил. Я не спала. Я работала ночью у себя в комнате. Я… шью платье к осеннему празднику. Если бы Тео выходил, я бы услышала, – она откровенно лгала, но глаза были широко распахнуты и с тревогой смотрели на Бормана. – Я точно знаю, что Тео был в гостинице, м… милорд. Мужчина флегматично вздохнул. – Мне довольно-таки сложно в это поверить. – Да что же случилось, милорд? Борман прищуренным взглядом посмотрел Теодору в глаза. Смотрел долго, испытующе. Осуждающе. Не отрываясь. Так, что юноше в какой-то момент стало не по себе, и он ощутил раздражение. – Кто-то пробрался на территорию моего загородного дома, открыл вольер и выпустил волка. Волк исчез. Теодор и Мария замерли, у обоих по коже пробежали мурашки холода. Впрочем… Нет, пожалуй, опасности волк не представляет, во всяком случае для людей. Рядом с загородным поместьем Виктора начинается лес. Скорее всего, волк убежал туда. Виктор не отрывал взгляд от Теодора. – Я знаю, Теодор, что это ты выражал наибольшее недовольство по поводу моего приобретения. Во всеуслышание высказался на улице. Чьё-либо негодование, чьё-либо мнение – не такое уж и большое дело для меня, и я бы не стал бегать по городу из-за такого пустяка. Но ты, Теодор, ты – особенный случай. И я должен сказать тебе, что если я увижу тебя вблизи моего дома – центрального или загородного – я позабочусь о том, чтобы ваша гостиница прошла проверку на предмет уплаты налогов. Очень тщательную проверку. Он сделал небольшую паузу. Внутри Теодора закипал гнев, он представлял себе, как сжимает рукой тусклую шевелюру на затылке Бормана и с силой вдавливает его лицом в деревянный стол. Юноша прикусил язык во рту, чтобы сосредоточиться и обрести равновесие. – Ты очень смелый, Теодор. Я бы даже сказал: опрометчиво, неразумно смелый. Ты, видимо, убеждён, что ты – неприкосновенное божество, для которого не существует возмездия. Издав такую речь, Борман умолк и смотрел на Теодора спокойным и холодным взглядом. Теодор нахмурился и ответил, тоже как можно спокойнее: – Не считаю себя божеством, милорд. Возмездие не может меня обойти. Было бы за что мстить. Брови Бормана недовольно сдвинулись, его лицо теперь выражало отвращение, но он промолчал и отвернулся. Не удостоив ни Тео, ни притихшую Марию больше ни единым взглядом, он развернулся и ушёл. Слуги последовали за ним. Теодор с Марией облегчённо выдохнули. Вдвоём они вернулись на кухню, чувствуя себя подавленными. – Насолил ты ему, Тео… – тихо покачала головой Мария. – Я буду осторожным, – заверил её Теодор. – К сожалению, он вполне способен выполнить угрозу. Но надо же – кто-то выпустил волка! Наверняка кто-то из защитников животных, противников охоты. – Может быть. – Стоит рассказать об этом Джеку. Ты его не видела? Сколько можно спать, уже ведь почти полдень? – Так вы же пили допоздна, ничего удивительного. Пусть поспит. Теодор замер, вспоминая события прошлого вечера. – А скажи-ка мне… Ты имеешь какое-то отношение к тому, что Джек вчера меня развлекал весь вечер? Марию выдал лёгкий, еле заметный румянец. – Нет. С чего ты взял? При чём здесь я? Теодор присел, обхватил её руками за колени и поднял высоко; она взвизгнула от испуга. – Что-то ты мне не договариваешь, сестра. Признавайся. – Ну, ладно, мы вчера с ним немного говорили о тебе. Совсем немного. Я рассказывала о нашей жизни здесь, в гостинице, он спрашивал обо мне, о тебе. Это был обычный праздный разговор. Он спросил, каково нам здесь работается и живётся. Спросил, пара мы или нет. Я сказала, что нет. – Что ещё? – Больше ничего! Ну-у-у, всё, поставь меня. С опозданием они услышали шаги Тома. – Чем вы тут занимаетесь? – его лицо было похоже на надвигающийся апокалипсис. – Уже ничем, – Тео аккуратно поставил девушку на пол. – Мария пришла поесть. Вот там ещё есть блины, много, свежие. Я пошёл наверх. Теодор поднялся в 8-ю комнату, где ночевал Джек. Войдя, он увидел, что комната пустая, окно распахнуто настежь, запах опиума выветрился. Постель аккуратно застелена. Поломанный цветок лилии лежал на столе, возле вазы с остальными, всё ещё живыми цветами. Джек исчез, не попрощавшись. Теодор закрыл дверь изнутри, стал возле окна и обхватил себя руками. Сейчас, при свете солнца, ему сложно было поверить, что ночью он изнасиловал мужчину. Сложно было поверить даже в то, что он позволил уложить себя в постель и так сильно возбудить. Неужели это действие опиума? Он ведь вдохнул совсем немного… Теодору начало казаться, что его вчера околдовали. Его тогда несло по течению, и желание затуманивало рассудок. Ему захотелось посадить себя в клетку. Желательно, чтобы эта клетка была где-то в лесу, далеко от людей. Он глубоко вздохнул и принялся за уборку. *** Тем временем жизнь в Марескалле текла по своему руслу. Священный Синод озлобился и устроил настоящую травлю язычникам. Теодор вскоре узнал, что вчерашние развлечения обнажённых людей у костра были невинной забавой в сравнении с тем, что творилось вокруг города в ночь 1-го августа, чего они с Джеком не заметили, пока объезжали город, и не застали, быстро возвратившись в гостиницу. Пожары, оргии, колдовские ритуалы, опиумные вечеринки… Синод с помощью рыцарей разгонял гуляющих плётками и хлыстами, а несколько особенно непокорных смельчаков были задержаны и отправились в казематы Дворца Правосудия. Теодор теперь всей своей сущностью понимал, что нужно быть осторожным. Борман был связан не только с государственными чиновниками, но и с членами Синода. Таким образом, на Теодора было много рычагов влияния – если не давление на гостиницу, так визит Орденов Христа прямиком в его комнату. Слух о выпущенном волке быстро разлетелся по городу. Многие с Бормана смеялись. Волк пробыл в новом вольере меньше, чем он был в клетке посреди сквера. Теодор больше не сталкивался в городе ни с Джеком, ни с его напарником. Наверняка они уехали в Константинополь, как Джек и говорил. «Странное знакомство, однако. Очень странное». Работы в гостинице было по-прежнему много. К счастью, Георг уже чувствовал себя лучше и мог помогать в работе по дому всего через неделю после своего прибытия с фронта. Он мог действовать нормально только одной рукой, но его неусидчивая натура не позволяла ему бездельничать. Вторую руку он упрямо разрабатывал каждый день, и раненое плечо приходило в норму гораздо быстрее, чем предсказывал доктор, не ведавший жизненной силы Георга. Помощь кузена существенно освободила Теодора от нагрузки, и он решил возобновить уроки английского. Семья Маркони сразу согласилась, чтобы Теодор продолжил обучать их дочь. Теперь парень снова мог уходить из гостиницы дважды в неделю. В сентябре жара немного ослабела, но полудни все ещё были жаркие. Лавки продавцов на рынке прогибались под тяжестью пузатых сочных овощей. Георг уже настолько поправился, что мог ездить за покупками, работать на кухне, заготавливать брёвна для растопки. Теодор отдал ему половину своих смен в трактире, а сам через Максима получил ещё одного ученика. Том хмурился, замечая, как Тео уходит из гостиницы. Недовольно сжимал губы, отворачивался, молчал, и однажды не выдержал. Когда Теодор вернулся после очередного урока, Том зашёл к нему в комнату. Сидел, теребя рукава своей рубашки, праздно говорил о делах, о расходах. Потом разговор перешёл на Марию. – …Я смотрю и вижу по её глазам, что ты нравишься ей, Тео. Она любит тебя. Она игнорирует ухаживания Георга… А он так сильно к ней привязался… По-моему, они были бы чудесной парой. Георг такой заботливый… Конечно, я не хочу ей ничего навязывать… Если она любит тебя, ведь любовь должна быть свободной, в это верила бедная Жанна… Но, скажи, Тео, по-честному, ты же не любишь Марию? Теодор напрягся и сложил руки на груди. – Она мне как сестра, и я люблю её как сестру. – Да, но… – Том громко вздыхал и вертел головой, на его усатом лице играл целый оркестр опасных эмоций… – Эти объятия постоянные… Эти ваши хождения друг к другу в комнаты… Не знаю, хорошо ли это… – Мы любим друг друга как брат и сестра. Никаких намерений насчёт неё у меня нет. – А жену Бормана ты тоже любил как сестру? – Том вспыхнул, как вязка хвороста на ветру. – А Элизу, дочь Корнелиуса? К ним у тебя тоже не было намерений? Ты понимаешь, что ты делаешь? Все знают, как ты морочишь головы барышням! Мне Мария как дочь, мне больно смотреть, что ты играешь с ней так же, как с другими! Ох, права была Жанна: ты, молодой совсем, не понимаешь, к чему приводят твои поступки! Ты возомнил себя главным самцом в городе, что ли? Я знаю о том, что ты первого августа, в день Крещения, да ещё и так скоро после смерти бедной Жанны, прыгал вокруг костра голый, как дикарь!.. – Го-о-осподи боже… – Теодор наклонился над столом и обхватил руками голову. Слова Тома вызывали у него сильнейшее отвращение. “Как же гадостно этот человек видит мир…” Теодор попытался оспорить несправедливые обвинения, но это было бесполезно. Дядя хотел вызвать у него чувство вины, и продолжал давить, срывался на крик. Его смешные усы дрожали, он размахивал в воздухе пухлыми руками, а на его глазах выступили слёзы. Фразы типа “Животная сила в избытке, что ли?”, “Кем ты себя возомнил?”, “Вести себя как скучающий король” резали сознание Теодора, как острая бритва. После двух неудачных попыток самозащиты парень замолчал и уставился в окно, сложив руки на груди и откинувшись на спинку стула. Он игнорировал Тома – это был его единственный работающий метод. “Пусть поскорее выскажется и заткнётся”. – Мой мальчик, ты по-прежнему дорог мне, как сын, но я не потерплю, чтобы Мария из-за тебя страдала. Чтобы кто-нибудь из-за тебя страдал. Поумерь свою власть над нами. Пощади нас. Это могло бы быть смешно, если бы не было так отвратительно. Теодор закрыл глаза руками. Том произнёс ещё несколько чувственных фраз и наконец-то вышел из комнаты. *** Пар поднимался над чашками с только что заваренным английским чаем. Теодор заметил, что одна чашка имеет трещинку. Максим спокойно взял её за ушко и отпил чай. – Хорошо, что ты зашёл, Тео. У меня лежит твой перевод «Атлантиды», я просмотрел его бегло, но так и не смог найти время прочесть внимательно. Сейчас я смотрю на тебя, и мне стыдно. Я прошу прощения. Давай назначим мне срок… – Не волнуйся, это не настолько важно. – А вот и настолько. – У меня к тебе есть гораздо более существенная просьба. – Вот как! Что ж, буду рад услышать, мой друг, я весь внимание. Теодор потеребил ушко своей чашки, немного нервничая. – Ты однажды предлагал мне переехать в твой дом. Кажется, это было прошлой зимой… Могу ли я ещё воспользоваться этим предложением? Временно, пока мои уроки не начнут приносить достаточно дохода, чтобы оплачивать съёмную квартиру. Максим поставил чашку на блюдце. На его лице была спокойная улыбка, глаза смотрели прямо на Тео. – Да, Теодор, абсолютно. Можешь. Ты можешь здесь оставаться столько, сколько пожелаешь. *** Том зашёл в комнату Теодора, когда тот паковал вещи в чемодан. – Тео! Как же так, что ты уходишь! Да ещё и ничего мне не сказав! Ни слова! Я узнал от Георга! Почему, Тео? Я так сильно тебя оскорбил?! – Я всё обсудил с Георгом, – сухо ответил Тео, не глядя на Тома, – обязанности по управлению гостиницей переходят к нему, и, я знаю, что ты согласен с этим. У меня совершенно не было желания говорить с тобой, Том. – Теодор! Да что ты себе думаешь! – Я продумал всё, что нужно. Я объяснил Георгу то, что касается учёта денег, передал ему все записи и показал, как вести журналы. Он всё понимает. Мы вместе пересчитали за последний месяц. Вы сможете нанять помощника, и поселить его в моей комнате. Или сдавать эту комнату, что увеличит выручку. – Теодор! – Том подошёл и взял племянника за предплечье. Его глаза опять были мокрые. – Зачем ты так со мной поступаешь? Зачем ты бросаешь всё это мне в лицо? Мы же семья? Как можно вот так взять и покинуть семью? Ты же знаешь, что я не хочу никого взамен тебя! У меня не будет лучше помощника, чем ты! Ты умнее всех нас, ты такой ответственный, сынок! Давай ты расскажешь мне, в чём я неправ, я… Я готов принять это! Теодору было противно смотреть в это опухшее, полустарое, полудетское лицо. Отвращение достигло предела, и он не хотел продолжать бессмысленный разговор. – Я уже принял решение, Том. Оставь меня в покое. Он закинул на плечо сумку, взял чемодан и вышел. Его ждал экипаж. Пришло время для перемен, и ждать дольше было невыносимо.