Волчонок

The boy in the empty room is lonely I want to run away Get me out of this abyss I want someone to hug me B.I. — Help me

Он срывается с места и несётся к школе, считает плитки на полу. Черная-белая, черная-белая, черная-белая. Черная-белая-красная. Красная. Красная. Черная. Вваливается в музыкальный класс, в ушах кровь шумит, глуша звуки, а перед глазами так и мелькают черно-белые квадраты. Шарит одуревшим взглядом по комнате, натыкаясь на сиротливые сейчас инструменты: гитара, контрабас, сверкающая в полумраке туба. Белый рояль с красным отпечатком пальцев на крышке. Джебом задыхается от чувства вины, от чувства беспомощности. Пальцы заливает мокрым, липким и сильно пахнущим, толстовка промокает, белая плитка на полу становится красной. Джебом кричит и… Просыпается. Сердце колотится в самом горле, неотвратимо подкатывает тошнота, Джебом чувствует, что его вот-вот вырвет, и скатывается с кровати. Разбуженная криком кошка провожает его светящимися в темноте глазами с кресла и, мягко ступая по ламинату, бежит за ним в ванную. Перед глазами — залитые кровью чёрно-белые клетки, Джебома бесконечно выворачивает в раковину, по лицу текут слёзы от спазмов. Ему кажется, что это никогда не прекратится. Кажется, что он так и будет до самой смерти подскакивать среди ночи от кошмаров, выблёвывать свой ужин, а потом бояться снова лечь в постель до рассвета. Джебом непослушными руками отмывает раковину, а потом подставляет голову под ледяную воду. Волосы намокают, капли щекотно ползут по шее и плечам, кожа покрывается мурашками, холод понемногу вытравливает из головы ужас, замедляет сердцебиение. Размеренно дыша, Джебом втягивает когти, чувствует, как его клыки принимают нормальный — человеческий — вид, как кости черепа с отвратительным хрустом встают на место. Когда Джебом рискует посмотреть на себя в зеркало, он уже похож на себя-человека, только глаза горят ярко-голубым. Доказательство его ошибки. Его преступления. Тело срабатывает быстрее головы: зеркало осыпается осколками, на белый кафель пола капает кровь. Боль приходит позже, она откусывает от израненного кулака по куску и проникает в вены. Где-то за спиной плачет Нора. Джебом спохватывается, берёт её на руки и, заливая всё вокруг кровью, выносит за дверь. Костяшки зудят и щиплют, это затягиваются раны. Между указательным и средним пальцем торчит осколок, Джебом выдёргивает его одним движением и смывает кровь с зажившей тут же руки. Жаль, что кровоточащая рана внутри него не может затянуться так же быстро. Иногда Джебому кажется, что она не заживёт никогда. Развороченная постель манит, но страх опять оказаться запертым в кошмаре так и сжимает сердце своей ладонью. Время до утра тянется мучительно долго, как всегда после плохого сна. Ожидая рассвет, Джебом оттирает пол от крови и распихивает по полкам единственного в квартире стеллажа книги и учебники, которые привез с собой из дома. Нора всё лезет под руку, ластится и лижет Джебому пальцы. Стоит взять её на руки, как она вытягивается во весь рост поперёк коленей и замирает так, изредка пуская когти Джебому в бедро. Тёплая, мягкая, живая. Мурчание успокаивает, узел в груди понемногу отпускает, и дышать становится в разы проще. Джебом гладит Нору и сам не замечает, как засыпает, прислонившись затылком к стеллажу. В школу автобус привозит его уже после звонка, приходится перелезать через забор в том месте, куда не дотягиваются камеры, а потом по пожарным лестницам добираться до нужного этажа. Его за месяц учёбы уже трижды ловили на входе за опоздания, ещё одно — и дополнительными занятиями дело не обойдётся. Маме точно придётся краснеть за него в кабинете директора. В их классной комнате 2-2 хаос, преподавателя литературы ещё нет, и одноклассники в полный голос делятся новостями после выходных. Джебом проскальзывает в приоткрытую дверь и бухается на своё место. Никто не обращает на него внимания в кои-то веки, только тоже сонный Джинён за соседней партой молча указывает на испачканный рукав форменного пиджака. Урок идёт за уроком, во время английского Джебом забывается тревожным сном под неуверенное блеяние класса и просыпается только со звонком на большую перемену. Толпой его выносит в столовую и зажимает рядом со столом с подносами. Аппетита нет, но Джебом на автомате проходит всю очередь, и в конце с удивлением обнаруживает себя стоящим посреди зала с полным подносом. Ежедневная игра «Куда сядет новенький» больше не развлекает публику, все сосредоточенно хлюпают и чавкают своим обедом, прекрасно зная, что Джебом выберет одинокий стол у карликовой пальмы. Джебом тоже знает, что никто кроме него туда больше не сядет, и со спокойной душой опускается на свободный стул. — Проспал сегодня? Вопрос встаёт поперёк горла. Точнее не вопрос, а кусочек редьки, который секундой ранее Джебом взял с подноса. Этого в старом сценарии не было. Обычно Джебом просто ел свой обед в тишине, а после шёл посидеть немного на улице под клёном или в фойе на первом этаже. Никакого Джексона на соседнем стуле. Никакого Джинёна, заботливо вытаскивающего с чужой тарелки кимчи. — Лучше ответь ему что-нибудь, — бубнит Джинён, шкрябая ложкой в плошке с супом, — иначе он не умолкнет. Джебом растерянно начинает озираться, пытаясь найти ещё один свободный стол, но обед в самом разгаре, всё занято. — Так проспал? — повторяет Джексон и отправляет в рот ложку риса. — Ты не умрёшь, если ответишь. Мы вроде пытаемся с тобой подружиться. — Земля не остановится, если ты заткнешься, — парирует Джебом и перекладывает кусочки жареного тофу от одного бортика к другому. — Я вроде пытаюсь поесть. Сидящий ровно между ними Джинён вертит головой от одного к другому, будто матч по теннису смотрит. Лицо у него задумчиво-довольное, определённо наслаждается происходящим. — Ты не ешь, а проводишь раскопки, — Джексон кивает на джебомов поднос, — если не хочешь, я могу съесть твой тофу. Джебом и правда не голодный, но из вредности, не иначе, впихивает в рот сразу половину порции, щёки раздуваются, внутри всё горит из-за острого соуса, жевать неудобно, на стол падают крошки. Джинён глядит на него круглыми от удивления глазами и передаёт салфетки, он больше ни капли не довольный, поперёк его лба бегущая строка — «вокруг меня одни идиоты». Джексон начинает ржать и тут же давится, рис летит во все стороны. На них все оборачиваются и даже тычут пальцами, Джинён прячется за ладонями и больше не двигается, его огромные уши стремительно краснеют. — Запей, — перед кашляющим Джексоном появляется бутылка воды, — вас вообще оставлять одних нельзя. Всё давящийся своим тофу Джебом поднимает взгляд. Перед глазами — вышитый золотыми нитками на форменном пиджаке феникс — герб школы, потом плохо выбритый подбородок, и следом — оценивающий прищур тёмных глаз. — Бро! — Хрипит Джексон, утирая в уголках глаз слёзы. — Ты вернулся! Они обмениваются друг с другом каким-то мудрённым рукопожатием, Джексон верещит что-то восторженное, переходя на английский, очень загорелый парень, которого Джебом ни разу до этого в школе не видел, так же бойко ему отвечает. Всё ещё пунцовый Джинён как-то сразу расслабляется, сдвигается вместе со стулом немного в сторону, уступая место, и с чувством выполненного долга доедает свой суп. Словно смену сдал. — А я смотрю, вы быстро нашли мне замену, — парень широко улыбается. Улыбка у него необычно клыкастая, но она делает его фантастически обаятельным. Красивый, как модель с обложки глянцевого журнала. — Не видел тебя раньше, ты новенький? Я Марк. Он протягивает руку, но Джебом просто кивает и неловко пытается открыть пачку сока. — Это Джебом, — докладывает Джексон и шумно хлюпает супом, — он перевёлся сразу после каникул. И он не будет играть с нами в баскетбол, я уже спросил. — А Джебом немой? — Марк приподнимает вопросительно бровь. — Или ты в секретари записался? — Хён. — Джебом побеждает фантик соломинки и со звонким «чпок» пробивает коробку. — Я родился в начале января. Ты должен звать меня «Хён». — Я старше вас всех на год. Повисает неприятная пауза, даже Джексон, наконец, умолкает и перестаёт ёрзать на своём стуле. Джебом тянет сок через трубочку, тупо глядя перед собой. Стыдно. С чего он решил, что Марк — второгодка? Хочется отмотать время немного назад и не открывать рот вовсе. Джинён складывает аккуратно приборы, садится ровнее и прокашливается. — Как каникулы прошли? Рассказ о солнечном Лос-Анджелесе Джебом слушает вполуха: следовало бы уйти, но его буквально зажали за столом с двух сторон. Джинён рядом смеётся понятной только им троим шутке, Марк укладывается ему на плечо и показывает Викторию фоткающему их Джексону. Желание выйти из-за стола становится нестерпимым, Джебом чувствует себя здесь лишним и очень одиноким. Слабым омегой без стаи. Скрип ножек стула по полу проходится по нервам, когда Джебом кое-как вылезает из-за стола, металлические палочки для еды звякают по полупустому подносу. — Мы после уроков пойдём мяч погонять на площадке, — говорит Марк и вроде хочет придержать Джебома за рукав пиджака, но в последний момент тормозит, — точно не хочешь? Как раз два на два получится. Джинён бурчит невнятно «Не буду я с вами играть», а Джексон толкает его плечом со страшными глазами, мол, не мешай, работает профессионал. Джебом по правде очень хочет. Боится. Потерять контроль, кого-нибудь случайно поранить. Джей как-то давно брал его на площадку вместе со своей стаей, тогда они носились за мячом как безумные, пробивали данки со всей силы и соревновались, кто выше прыгнет. Было весело ровно до того момента, когда Джебом в двух местах случайно сломал Кисоку руку. Гипс сняли только через месяц. С тех пор в баскетбол Джебом больше не играет. — Я не люблю, — отрицательно качает головой Джебом и делает ещё одну попытку уйти. — А что любишь? — Джексон выставляет ногу, не давая ему пройти. — Ничего, — отвечает Джебом и сдвигает Джексона с дороги вместе со стулом. Остаток дня тянется, словно резиновый. Пара уроков, полтора часа дополнительных для опоздунов, очередной разговор в учительской, в течение которого хочется лезть на стены. Все уроки выкрашенная в рыжий макушка Марка маячит перед глазами, а когда Джебом выходит из учительской, тот ныряет в ещё не успевшую закрыться дверь с кипой каких-то документов в руках. В полном замешательстве Джебом собирается домой, закидывает из своего шкафчик в рюкзак конспекты по корейскому, задумчиво вешает замок и также задумчиво выкатывает скейт из угла. Бедняга грустил здесь без него целую неделю, всё не получалось забрать. — Это моя доска. Джексон стоит в дверном проходе, чёрная, воняющая потом футболка прилипла к груди, в ладонях — баскетбольный мяч. Точно, они же должны были с Марком играть после уроков. — Зачем тебе мой скейт? — Джексон задвигает с оглушающим стуком дверь до конца, снимает футболку через голову и запихивает её как попало в сумку. Джебом пялится на его голые ключицы и плечи, скейт выскальзывает из пальцев и с грохотом падает на пол. Чужой. Определённо чужой скейт, ни капли не похожий на тот, что так и стоит сиротливо под стульями. Ровно там, где Джебом его и оставил в прошлый четверг. — Низачем, — Джебом надеется, что он не выглядит застигнутым на месте преступления. Не хватало ещё, чтобы на него повесили попытку кражи. — Перепутал со своим. Джексон замирает, бросив застёгивать рубашку на половине пути, Джебому кажется, что того от активной мыслительной деятельности сейчас удар хватит. — Так этот монстр за стульями — твой? — Сам ты монстр, — бурчит Джебом и выволакивает свой старенький скейт. — Я его сам расписал. — Жуткая псина. — Это волк, — хмурится Джебом и отковыривает с доски присохшую грязь. В прошлый четверг был дождь, он потому его и оставил в школе. — Практически одно и то же. — Но различия есть. — Различия есть, — соглашается Джексон и застёгивает пуговицы на манжетах. Джебом стаскивает с парты рюкзак и, махнув Джексону на прощание, тянет дверь в сторону, в звуках коридора тонет заданный его спине вопрос. Любой другой бы не разобрал, но Джебом слышит даже, как у Джексона плотно стиснутые зубы сейчас скрипят. Слышит и молча закрывает за собой дверь.