***
— Извините, я проспал. Джебом протискивается в салон автобуса мимо брызгающего слюной во все стороны физрука. Как вообще можно было не проспать к шести утра? Быстро что-то объясняющая водителю учитель Чон облегчённо выдыхает, когда видит Джебома, и с немым укором стучит по циферблату своих наручных часов. Только его и ждали. Автобус сонно жужжит, внутри душно и воняет чьими-то снятыми кроссовками. Джебом с плотно набитым рюкзаком в руках застревает в проходе. Он снова под прицелом чужих взглядов, они цепляются к нему, как репей к штанам, и царапают. Никто не хочет, чтобы Джебом садился с ним рядом. Ни рядом, ни позади, ни через проход. Джебом шумно втягивает носом воздух. Он им не противен. Они его боятся. Они не знают о нём ничего, но всё равно боятся. Или боятся, потому что не знают? — Ну что ты встал, как вкопанный? Сядь уже, а то мы никуда сегодня не поедем, — ворчит откуда-то из-за спины Джинён и неожиданно спихивает Джебома с дороги. Джебом мешком валится дрыхнущему Джексону на колени. Тот орёт какую-то тарабарщину и хаотично размахивает руками, а потом, сорвав с лица маску для сна, глохнет на половине фразы. — Мне больше нравится, когда меня будят поцелуем, — хрипло произносит он, — но так тоже ничего. Бодрит. Джебом не говорит ничего. Тяжело переваливается через него на свободное кресло у окна, скидывает рюкзак под ноги и прячется под капюшоном толстовки. Щёки горят, хочется кого-нибудь загрызть. Джинён — этот ушастый засранец — хихикает в ладонь и занимает кресло через проход. Он ведь это специально сделал, сто процентов! Рядом с ним расфокусировано хлопает глазами Марк, он тоже сладко дремал, а теперь не понимает, что произошло. — Джинён, ты же ещё вчера не собирался с нами ехать, — зевает Марк, когда автобус, наконец, выезжает за школьные ворота. — Что тебя сподвигло? Джинён сползает по спинке кресла и морщится: колени не помещаются. Он деловито вытаскивает книжку из сумки и всем своим видом показывает, что не собирается в дороге с ними трепаться. — Суджи, — тянет Джебом из-под капюшона. Сердце Джинёна, слышит он, пропускает удар. — Суджи? — Джексон опять начинает вертеться на месте. — При чём тут Суджи? Её вообще нет в автобусе. — Ни при чём, — цедит Джинён сквозь зубы, и предупреждающе стреляет в сторону Джебома глазами, — тема закрыта. — Её нет, а Джинён — есть, — Джебом зло прищуривается. Обычно он не пользуется тем, что случайно подслушал, но после того, что этот говнюк ему здесь устроил, Джебом жаждет мести. — Что она тебе пообещала за то, что поедешь вместо неё? Дать переписать свои идеальные конспекты? Сходить с тобой на свидание? У Джинёна сначала краснеют уши, а потом и шея идёт розовыми пятнами, он вцепляется в книжку и глядит перед собой, не моргая. Да ничего Суджи ему не обещала, Джинён согласился подменить её, потому что каждый раз, когда она стоит с ним рядом, у него мозги превращаются в сахарную вату. — Президент Пэ Суджи не смогла поехать по личным причинам, поэтому я, как вице-президент, вынужден был ехать с вами-придурками! Джексон перехватывает брошенную Джинёном книгу в миллиметрах от джебомова носа и прячет её в кармашке на спинке переднего кресла. У него опять это странно-серьёзное выражение лица и ходящие желваки на скулах. — Хватит, я запрещаю вам ругаться. Джинён, глядя на Джебома страшными глазами, шепчет «Я тебя убью» и отворачивается к окну. Марк хлопает Джинёна ободряюще по бедру и протягивает один наушник. Как мило. — Ты не должен был так говорить, — вполголоса произносит Джексон. Действительно вполголоса, а не так, что весь автобус услышит. — Это его личное дело, а теперь все знают. — Все и так знали, — Джебом приваливается виском к окну. Удовлетворение от акта мщения почему-то так и не пришло. — Извини за то, что… — он пытается подобрать подходящее слово для того, что произошло. — Это ничего, — Джексон разваливается на кресле и подмигивает Джебому, — мои колени всегда к твоим услугам. Его хочется ударить и стереть это похабное выражение с лица. А ещё хочется, чтобы Джинён не косился так на них двоих. — Да пошёл ты, — бурчит Джебом и отворачивается. Автобус трясет на дороге, и Джебом бумкается головой о стекло. Не больно, но неприятно. Джексон рядом храпит так, что через наушники слышно, и не реагирует на тычки в бок. Марк у противоположного окна тоже спит, склонив голову на плечо что-то читающему Джинёну, между ними висят провода поделенных на двоих наушников, в них играет что-то неуловимо знакомое. Девчонки впереди восторженно чирикают о новом клипе популярной группы. Сон больше не идёт. За окном город сменяется деревенским пейзажем, пестреющим чьими-то полями и фермами. Накатывает ностальгия и тоска по маме, которая сейчас, наверное, так же, как тётушка в пёстрых штанах у края дороги, идёт куда-то с набитым ботвой от увядающих уже помидор мешком. Джебом не приезжал домой даже на Чусок, выпавший в этом году на полнолуние, и не звонил уже целую вечность. Сначала было стыдно смотреть маме в глаза из-за того, что он сделал, а теперь стыдно из-за того, чего не сделал: не приехал, не позвонил, не помог. — О чём думаешь? — сипло спрашивает только что проснувшийся Джексон. — Ни о чём. — Твоё «Ни о чём» кажется очень грустным. Автобус сворачивает с дороги и, проехав совсем немного, заезжает в ворота парка. Приехали. Все начинают шуметь. — Если тебе что-то нужно… — Мне нужно выйти, — обрывает Джексона на полуфразе Джебом и, перешагнув через его ноги, первым пробирается к выходу.***
Подъём на гору до их стоянки занимает часов шесть, за которые Джебом проклинает всё на свете. Все еле-еле ползут, взбираясь по проложенным тропам, то и дело останавливаются, чтобы сделать фото для Инстаграма, а потом ещё вечность ищут место, где лучше ловит интернет. Каждая попытка к дезертирству карается гневным окриком физрука и обещаниями расправы за побег в виде мытья актового зала. Джебом молча страдает и тратит плёнку в фотоаппарате на всё подряд. — А хорошая погода сегодня, — говорит Джексон на очередном привале и утирает пот со лба тыльной стороной ладони. С него ручьями течёт, и лицо обгорело ровно по краю тёмных очков, которые он сегодня не снимает. — Тепло не по-осеннему. — В такую погоду хорошо повеситься, — пыхтит Джинён под тяжестью своего рюкзака. Он устал ещё часа два назад после подъема на первую вершину, и с каждым пройденным метром его настроение делается только хуже. — Да ладно, смотри, какая красота кругом, — Джексон приобнимает Джинёна за плечи. — Птички поют, солнышко светит. — Твой оптимизм меня раздражает. — А меня раздражает твоё нытье, — Джебом отхлёбывет из бутылки и льёт остатки воды себе на затылок. Джексон прав: день для конца октября выдался даже слишком тёплым. — О, ну хватит,— подбегает к ним Марк, только что вырвавшийся из лап одноклассниц, — мы тут должны проникаться командным духом, а вы только ругаетесь. Идёмте лучше сделаем фото. — Мы ещё и подраться можем, — бурчит Джебом и спускает солнечные очки с макушки на нос. Проще фоткаться у каждого куста со всеми в очках, чем выдумывать правдоподобные причины этого не делать. Буддийский храм в конце маршрута встречает их во всём великолепии, под лучами заходящего солнца он выглядит ещё наряднее, чем на страницах рекламной брошюры. Измотанные долгим подъёмом одноклассники даже не смотрят на ярко раскрашенный фасад, а только со стоном облегчения растекаются на стоящих во дворе низких лавочках, распугивая местных кошек. Джебом скидывает рюкзак в дорожную пыль и присаживается на корточки. Разноглазая белая кошка опасливо косится на протянутую к ней руку, но всё равно подходит ближе, чует своего, доверяет и дает себя погладить. — Ты ей явно нравишься, — говорит подошедший Марк и тоже хочет приласкать кошку, но та шипит на него, изворачивается и тут же сбегает. — Потому что она мне тоже нравится, с животными это так работает. Джебом лукавит, животные чувствуют его и подчиняются, ему не обязательно их любить, чтобы они дали себя погладить. Но кошки ему действительно нравятся, тут не соврал. — Жаль, что с людьми не так, да? — Джексон забрасывает руку Марку на плечо. — А ты почему не сказал, что твои родители тоже будут? — Что?.. — Марк начинает вертеть головой. — Какого чёрта они тут делают?! Джебом оборачивается туда, куда унёсся вспыхнувший моментально Марк. У одного из красных клёнов рядом с растерянным физруком стоят родители Марка и его старшая сестра, которых Джебом видел как-то раз мельком. У них за спинами рюкзаки, а в руках — сумки со спальниками. Всегда спокойный и тихий Марк начинает вдруг ругаться и активно жестикулировать. — Это вообще нормально, что он говорит с ними на английском, а они отвечают по-китайски? — ошарашено спрашивает Джебом. Он почти ни слова не понял из того, что услышал. — Это старая история, — Джексон вздрагивает, когда Марк ещё немного прибавляет громкость и пинает в сердцах спальник хихикающей над ним сестры. — Родители считают, что он должен помнить свои корни и говорить на родном языке. Марк считает, что они должны оставить его в покое. — Это немного… Удивляет. — Вам отдельное приглашение нужно? — Джинён зовёт их. У него в руках кипа каких-то бумажек, а сам он взъерошенный, как воробей, и такой же суетливый. — Оставляем вещи в спальне и двигаем на ужин. Пижаму нужно будет забрать у монаха согласно номеру в списке. — По-моему, — Джексон подхватывает рюкзак Джебома и забрасывает себе на плечо, — наш Джинён к концу поездки полысеет от свалившейся на него ответственности. — Если только кто-нибудь, не выдержав его занудства и заносчивости, бросится выдирать ему волосы.***
Полнолуние застаёт его в душевых, куда он приходит смыть с себя дорожную пыль. Вторая за месяц полная луна бьёт сильнее, чем обычно. Джебом чувствует поднимающуюся температуру и ломоту в костях, как перед самой трансформацией. Волк не просится наружу — требует, прогрызает себе путь сквозь кости и жилы. Чужие голоса кажутся очень далёкими, Джебом пытается на них сконцентрироваться, но слышит только шум крови в ушах и звук своего дыхания. И так всегда сильное обоняние обостряется в несколько раз: в нос бьют запахи мыла и грязных тел, у кого-то лопнула мозоль, и разлившийся во влажном воздухе аромат крови сводит с ума. Джебом выкручивает вентиль холодной воды по упора и упирается лбом в кафельную стену. От холода сводит мышцы и кожа покрывается мурашками, волку тоже зябко, он угрожающе рычит, но сворачивается клубком где-то внутри и затихает на время. — Для принципиально игнорирующего физические нагрузки человека ты слишком хорошо выглядишь. Джебом оборачивается на голос. Джексон стягивает полотенце и встаёт под душ напротив. Его тело тонет в облаке пара от горячей воды, но это всё равно не скрывает его рельефной спины и бедер. Вот уж кто действительно слишком хорошо выглядит для обычного старшеклассника. — Это от природы, — через силу выговаривает Джебом и закручивает кран. У него зуб на зуб уже не попадает. — Повезло тебе. Джебом считает, что ему не повезло совсем. — Подождёшь меня? — Джексон вдруг разворачивается, и Джебом, не зная куда ему смотреть, замечает непонятную татуировку Джексона на плече и пялится на неё. — Как ты умудрился? — А? — Джексон застывает, его гель для душа льётся мимо мочалки под ноги. — Татуировка, — поясняет Джебом и неловко заворачивается в полотенце. — Как ты умудрился? Ты же несовершеннолетний. — Мой хороший друг держит салон, — Джексон растирает грудь до красноты мочалкой и быстро подставляется под душ, чтобы смыть мыло, — он студент медицинского. Так я его уболтал. Если тебе интересно, было очень больно. — Не интересно, — бурчит Джебом и влезает в тапки, собираясь уходить. — Так подождёшь? — А ты сам дорогу не найдёшь? — Боюсь, что не найдёшь ты, — смеётся Джексон и показывает язык. — Две минуты — и я всё, честное слово. Когда они вдвоём возвращаются в выделенную для мужской части класса спальню, оказывается, что почти никто не спит. Джексон пробирается через разложенные на полу чужие матрасы, как ледокол сквозь льды, а Джебом идёт за ним с охапкой своих вещей и старается ни на кого не наступить. В одинаковой со всеми светло-зелёной монастырской пижаме Джебом всё равно не чувствует себя частью этого серо-зелёного шумящего океана. — Что это за лежбище вы тут устроили? — Джексон втискивается между Джинёном и всё ещё угрюмым Марком. Джебом слышал, его родители наотрез отказались уезжать и остались на ночь в храме, но в другом крыле. — Привет, Вонпиль, пижама тебе очень к лицу. — По-моему, зелёный — не мой цвет, — Вонпиль — темноглазый и всегда кажущийся немного чудным — морщится и дёргает себя за край кофты, — а ещё у меня всё от неё чешется. — Возможно, чешется не от неё, а от матрасов, — Джебом аккуратно садится, скрестив ноги, — судя по их виду, они ещё Будду помнят. И ни разу не были стираны. — Или злые духи гор нас отсюда выгоняют, — Вонпиль зевает и драматично падает Джинёну на колени. — Слышите вой? Это Сансин. — Это мой желудок урчит, — Джинён ёрзает и толкает Вонпиля, — я не наелся. И тоже не против вас всех отсюда выгнать. — А может волки на полную луну воют, — фыркает Марк, — вон какая она сегодня яркая. — В Корее нет волков, — в один голос произносят Джебом с Джексоном. Сразу становится неловко. — Нет — так нет, — Джинён удивлённо глядит то на одного, то на другого, — чего так орать-то?.. — А я слышал, что с год назад в Кояне волк напал на школьника, — Вонпиль вытягивает ноги. Сквозь дыру на его носке виднеется палец. — И загрыз насмерть. Кто-то говорит «А вот и страшилки на ночь подоспели», но Джебом не слышит, ему кажется, что его огрели чем-то тяжёлым по затылку. Картинка перед глазами расплывается, а по позвоночнику проходит жаркая волна. Волк внутри скалится, чувствуя его панику, подбирается и готовится обороняться. — Волки не нападают на людей без причины, — голос Джексона доносится словно сквозь толщу воды, Джебом пытается уцепиться за него, как за спасательный круг, и не утонуть. — Только для защиты. — То была бешеная собака — не волк, — говорит Джебом. — Животное отловили и пристрелили. Так тогда всем сказали. — Сказать можно всё что угодно, — упрямится Вонпиль, — мы даже не знаем — действительно ли это было животное, а не монстр какой-нибудь. — Монстров не существует, — заевшей пластинкой повторяет Джинён, — как и приведений, и инопланетян, и духов. Или во что ты там веришь? — Монстры реальны, — мрачно произносит Марк и прислоняется спиной к стене. — Они живут в каждом из нас. У Джебома трясутся руки, и сердце долбит в самом горле, лунный свет дает силу волку, путает мысли, находиться здесь становится опасно. Срочно нужно уйти, спрятаться ото всех и переждать. — Ты куда? — спрашивает Джексон растерянно. — В туалет. Он чувствует себя зверем в клетке, ускоряет шаг и дёргает все попадающиеся на пути двери, ни одна из них не поддаётся, волк внутри воет, рвётся на свободу, хочет увести их с Джебомом из западни, хочет дышать полной грудью и не видеть мелькающие перед глазами черные и белые клетки, не ощущать запах давно смытой крови на руках. Джебом мечется по тёмным коридорам, вылезает в приоткрытое окно рядом с девчачьими спальнями и бросается в спасительную темноту высоких скрипящих сосен. Ему всё кажется, что за ним бегут, слышит чужое дыхание и шорох шагов по мягкому настилу из опавших иголок. Джебом напуган — волк обороняется: выпускает когти, скалит зубы, уносит их двоих от угрозы. Но от самого себя не убежишь. Джебом спотыкается о торчащие из земли корни и падает с невысокого холма, катится до самого низа, собирая по пути все шишки. Пахнет прелой листвой и собственной кровью из рассеченной обо что-то брови, в ушах звенит после удара. Джебом с трудом перекатывается на спину и пытается успокоиться, взять верх над тоже перепуганным волком. Белый свет луны пробивается сквозь стволы сосен и длинными полосами ложится на землю. Холодно. Ощущение того, что его преследуют, никуда не девается, кто-то ещё есть в лесу, ломает неосторожно ветки, тревожит заснувших дятлов. Джебом поднимается на ноги и снова бежит, гонимый чьими-то голосами. Кто-то где-то кричит, Джебом оборачивается на крик и не видит того, что происходит у него под самым носом. Его сбивает с ног и придавливает сверху, полная трансформация происходит быстрее, чем Джебом успевает подумать. Кости меняются с отвратительным хрустом, по телу проходит знакомая волна боли. Вышедший из-под контроля волк рычит и распахивает глаза. Нависший над Джебомом Джексон испуганно замирает, глядит на него сверху и жадно хватает ртом воздух. Парализованный Джебом обречённо ждёт его крика. — Так ты и правда волчонок.