I'm not happy I'm not happy Forced to smile but I'm not happy I don't wanna live I don't wanna live I don't want to die but I don't want to live B.I. — Help me
Джебом заносит руку над кнопкой звонка, касается пластикового кругляша кончиками пальцев и трусит в третий раз. Он торчит перед домофоном у дома Джексона уже с полчаса и никак не может позвонить. Жители элитного жилого комплекса косятся на него и проходят мимо. Какая-то женщина придерживает для него входную дверь, но Джебом отказывается и сползает по стене на корточки. Начинает противно моросить, в кармане кожанки пиликает телефон. «Квартира 852. Позвони уже и не мокни под дождём». Дверь квартиры открывается сразу, как только лифт с очень деликатным «Дзынь» выпускает Джебома на нужном этаже. На пороге квартиры — та самая женщина, что предложила ему зайти внутрь дома внизу. Невысокая, очень красивая и похожая на нелепо подпрыгивающего Джексона в глубине квартиры. Джексон говорит что-то по-китайски и оттесняет женщину аккуратно плечом. Джебом из всего потока его слов угадывает только ужасно недовольное «Ну, мам!». Мама Джексона смеётся и ерошит ему волосы на затылке. Джебом быстро кланяется и так и не решается переступить порог. Он всё никак не может поверить, что вообще сюда приехал. — Входи скорее, — нетерпеливо говорит Джексон. Одетый во всё домашнее и небритый он выглядит очень непривычно. И старше. — Дует по ногам. Джебом делает шаг ему навстречу, за спиной мягко закрывается дверь, и щёлкает замок. Ощущение такое, что это капкан захлопнулся. Квартира оказывается большой и очень светлой, Джебом идёт по коридору, шаркая гостевыми тапками, и старается не пялиться по сторонам. На кухне под бубнёж телевизора мама Джексона что-то готовит, на кресле в гостиной висит мужской пиджак. — Ты сказал, что живёшь один. — Я такого не говорил. За мной присматривает друг семьи. А родители прилетели пару дней назад, — Джексон пожимает плечами и поворачивает ручку белой двери, — если бы ты последнюю неделю не прогулял, то был в курсе. Порог комнаты Джексона — последний рубеж, кажется, что стоит переступить его, и пути обратно уже не будет. Джебом медлит, вцепляется в дверной косяк и глубоко вдыхает. Всё пахнет Джексоном: его ягодным шампунем, дезодорантом, клубничной жвачкой, потом, забытыми под кроватью грязными носками. Привычные запахи успокаивают, комната не кажется чужой территорией, потому что сам Джексон больше не воспринимается кем-то посторонним. Даже волк внутри притих. Плакаты Биг Бэнг на стене, составленные в углу разноцветные скейтборды, баскетбольный мяч у небрежно заправленной пушистым покрывалом кровати, письменный стол с неровными башнями учебников и разномастными фигурками База Лайтера, низкий столик с открытым ноутбуком в самом центре, огромный шкаф. Джексон вдруг срывается с места и заталкивает внутрь шкафа застрявшую между дверцами футболку. Смутившись, он неловко приглаживает торчащую во все стороны чёлку и приваливается плечом к шкафу, будто опасаясь, что оттуда вывалится всё, что было напихано. — У меня для тебя ещё есть конспекты по литературе. Только не уверен, что ты в них что-нибудь разберёшь. — Он кивает на свой стол. — Возьмёшь с собой или?.. — Перепишу дома, — Джебом опускается на пол рядом со столиком с ноутбуком и вытаскивает рабочую тетрадь по биологии, — давай просто сделаем эту дурацкую лабораторную, и я уеду. Он думает, что Джексон сядет напротив, но тот опускается рядом. Касается горячим бедром, толкает случайно, когда включает компьютер, дотрагивается руки, чтобы привлечь внимание к строчкам задания на экране. Он непривычно молчит, но всё его тело вибрирует из-за бурлящего внутри любопытства. Джебом пытается игнорировать эти немые вопли, но в конце концов бросает раздражённо маркер, которым делал пометки. — И что, ты даже не хочешь задать мне вопросы? — Никаких вопросов. — Джексон невозмутимо продолжает что-то царапать в тетради. — Никаких. Честное слово. — Джексон, я вижу их на твоём лице. — Может моё лицо имеет природное вопросительное выражение? — Твоё природное вопросительное выражение действует мне на нервы, — психует Джебом и нарочно пихает Джексона локтем. На странице его тетради остается длинная загогулина. — Блин, — тянет Джексон и откладывает ручку. — С чего ты вообще решил, что… — Я чувствую, как тебя аж всего трясёт от необходимости что-нибудь спросить, — Джебом со стоном упирается лбом в край стола. — Невыносимо. Молчание между ними растекается чёрным пятном. Джексон жуёт губу задумчиво, глаза его лихорадочно бегают, но ничего не видят. Он никак не может выбрать, что ему спросить сначала, что потом, а что, может, вообще спрашивать не стоит. Но плотину всё равно прорывает, и вопросы выплёскиваются бурлящим потоком. — Как ты стал оборотнем? Тебя ведь кто-то укусил? Джей? Джебом теряется на миг и глупо моргает. — С чего ты решил, что Джей-хён тоже?.. Джексон отчего-то выглядит растерянным. — Значок, — указывает он туда, где к толстовке пришпилен тот самый старый значок, который Джей обронил перед отъездом. — Волчонок. — Иногда надпись — это просто надпись, — Джебом закатывает глаза и подпирает кулаком подбородок. Джексон ни на грамм не выглядит убеждённым. — Ну, хочешь, тебе подарю? Джексон тут же подставляет ладонь. В момент, когда Джебом кладёт на неё значок, он чувствует что-то вроде сожаления. Ему на самом деле жалко с ним расставаться. — Ну так? — снова спрашивает Джексон. — Кто тебя обратил? — Никто, я таким родился. — О, — у Джексона удивлённо вытягивается лицо. — Значит, твоя мама тоже оборотень? Джебом качает головой: — Только отец. — И он научил тебя всем этим штучкам, да? — Он ушёл со своей стаей ещё до моей первой трансформации, — Джебом с трудом игнорирует это идиотское «Штучки». — Мама растила меня одна. — Извини, — произносит Джексон смущённо, — наверное, это было тяжело. Для вас обоих. — Было нормально. — Когда это случилось впервые? — В семь. — Расскажешь, как это происходит у тебя? Вопрос вводит Джебома в ступор. Он никогда ни с кем не говорил о таком. Стая Джея, семья мамы, живущая с волками бок о бок кучу лет, — все они и так всё знали, а довериться кому-то всегда значило подвергнуть всех опасности. — Полнолуние не обязательно, я могу делать это по желанию, — он ждёт, что Джексон тут же попросит показать, но тот молчит, ждёт подробностей. — Но если пульс достигнет примерно ста шестидесяти ударов в минуту, превращение начнётся само собой. Что-то вроде защитного механизма. Поэтому я и… — Не играешь в баскетбол? — разочарованно дует губы Джексон и ложится грудью на стол. — Не играю в баскетбол, не хожу на физкультуру, не катаюсь на американских горках. — Джебом хмыкает. — Быть мной — не круто. — А суперсилы? Джебом сперва думает, что ослышался. «Суперсилы»? Серьёзно? — Я что, по-твоему, — персонаж комиксов? — Я имею в виду: должно же быть в этом всём что-то хорошее? Джебом считает, что ничего в этом мире не перевесит всегда терзающие его страх и одиночество. Он никогда не будет свободным, и никакие суперсилы или лекарство не в состоянии сделать его таким. Джебом может жить действительно долго, но зачем, если ни минуты этой жизни он не будет счастливым? — Не болею никогда, — отвечает он нехотя, — и бегаю быстро. — Бегаешь быстро, — лыбится Джексон, — это точно. Мы тебя тогда нашли в восьми километрах от храма, хотя времени прошло всего ничего. — В восьми? — Джебом прячет лицо в ладонях. — Мне казалось, что я совсем чуть-чуть зашёл в лес. Он толком не помнит, что было после того, как они с Джексоном столкнулись. Вроде бы их забрали на своём джипе вышедшие на поиски родители Марка и отвезли обратно. А уже в храме на них двоих орал физрук: на Джебома — за то, что потерялся, а на Джексона — что убежал его искать. Ещё позже в спальне кричал Джинён, и Джебом боялся, что тот, если и не полысеет сегодня, то сорвёт голос точно. Наверное, это был самый страшный Хэллоуин за всю его жизнь. — Иногда это сводит с ума, — глухо произносит Джебом, — все эти звуки и запахи… От них никуда не деться. — И насколько у тебя хороший нюх? — Перед моим приходом ты дрочил. И оставил салфетки где-то в комнате. Джексон давится воздухом, смотрит быстро на кровать и стремительно заливается краской до самых корней волос, быстро разворачивает к себе ноутбук и делает вид, что пытается вникнуть в задание. Джебом испытывает что-то вроде удовлетворения от того, что ему удалось его задеть. — А ещё что-нибудь? — Джексон косится на него. — Хвост, например? Или уши? — Какие ещё нахрен уши и хвост? — закипает Джебом и захлопывает крышку ноутбука, чуть не прищемив Джексону пальцы. — Скажи честно: ты для этого вызвался делать со мной домашку? — Нет! Ну, для этого тоже, но в основном потому, что никто больше не хотел вставать с тобой в пару. Джексон не врёт. Джебом слышит это по его сердцебиению. Но эта правда больше не ранит так, как раньше. Он другой. Точка. И все это чувствуют. — Я им не нравлюсь. — Они тебя боятся. — И ты? Джексон немного хмурится, между его бровей залегает тревожная складка. Кажется, что он просвечивает Джебома рентгеном, от этого становится не по себе. — Нет. Но ты боишься меня. — Я боюсь не тебя. — Того, что я могу рассказать о тебе, — произносит Джексон уверенно после паузы. — Да. — Я никогда этого не сделаю. Обещаю. Джексон вдруг подаётся вперёд, и губ касаются губы. Джебом замирает с широко открытыми глазами и не знает, что ему делать. Сердце быстро-быстро набирает ход, едва не проламывая грудную клетку, разгоняет панику по венам. — Зачем ты это сделал?.. — чуть слышно спрашивает он, когда Джексон немного отстраняется. Между ними меньше сантиметра, чужое горячее дыхание сушит губы. — Чтобы у тебя участился сердечный ритм. — Я тебе что, подопытный кролик? — Джебом пытается отодвинуться, но Джексон удерживает его на месте за край толстовки. Первый шок сходит на нет, уступая место ярости. — Ты в курсе, что я могу тебе голову оторвать голыми руками? — Уже, — шепчет Джексон ему в самые губы и не то случайно, не то специально трётся носом о нос, кладёт тёплую ладонь на шею. — В тот день, когда ты появился в школе, мне напрочь башню снесло. Он ведёт ему губами по скуле, а потом прикусывает мочку уха, его зубы клацают по серёжкам. Джебом зажмуривается, волосы на руках встают дыбом. Происходящее не воспринимается чем-то реальным, скорее — обычным мокрым сном, что бывают перед рассветом, только проснуться никак не выходит. — Ты бесстрашный или просто упрямый? — От тебя пахнет туалетной водой, гелем для укладки волос и мятной жвачкой, ты надел сегодня все свои серёжки, и твои носки совсем новые. — Джексон зарывается пальцами Джебому в волосы. — Просто дай мне уже тебя поцеловать. Все поцелуи, что случались до этого, были другими: невесомыми, осторожными, невинными. Джебом просил разрешения и оберегал от себя, не хотел поранить, сделать больно. Боялся-боялся-боялся, бесконечно боялся быть с кем-то. Джексон не боится. Ни сделать больно, ни того, что могут сделать больно ему. Он случайно кусает, врывается в рот, пробует на вкус. Джебом вздрагивает, когда его касается чужой язык, и не может понять — нравится ему или нет. Сквозь шум крови в ушах прорываются бормотание работающего телевизора и звон тарелки, которую мама Джексона поставила в мойку на кухне. — Твои родители… — Не входят без стука, — обрывает его на полуфразе Джексон и после аккуратно проводит пальцем Джебому по нижней губе, потом по щеке. У него странный взгляд. — Джебом, твои глаза… Они и правда голубые. Разогнавшееся до ста шестидесяти ударов в минуту сердце резко останавливается на миг, а потом падает куда-то вниз. Перед глазами — кровавый отпечаток ладони на белоснежной поверхности фортепиано и шахматный пол музыкального класса старой школы. В горле встаёт ком, Джебом толкает Джексона в грудь, а сам бросается к двери, но так и не открывает её: звериные когти царапают гладкую поверхность ручки. Ему не уйти отсюда, не сейчас, когда он потерял контроль. Всё произошедшее видится катастрофой. С чего он решил, что у него может получиться? Что он такой же, как все? Обычный. Нормальный. — Не подходи ко мне, — почти рычит он, когда Джексон за его спиной делает к нему шаг, — не подходи. Пожалуйста. — Всё хорошо, — Джексон шагает ещё раз, и ещё. Его пульс почти пришёл в норму, а дыхание выровнялось. Ему почему-то не страшно. — Как ты обычно с этим справляешься? — У меня есть якорь. — Что это для тебя? — Боль, — не сразу отвечает Джебом и зажмуривается, фокусируется на размеренном дыхании Джексона, пытается подстроиться под этот ритм: медленный вдох, длинный выдох. — Чувство вины. — Ты не виноват, что таким родился, — Джексон осторожно обнимает его со спины, кладёт ладони поверх ладоней, не давая сжать кулаки и распороть кожу когтями, и снова повторяет, — всё хорошо. Джебом поворачивается, только когда удаётся втянуть клыки. Посмотреть на Джексона не хватает смелости, от стыда хочется умереть, не сходя с места. — Я тебя не поранил? — Нет. Если честно... Стук в дверь бьёт прямо по затылку, Джебом выругивается и прячет лицо за ладонями. Нервы не выдерживают. Мама Джексона что-то говорит им с той стороны, Джексон угукает ей и, когда она уходит, с улыбкой произносит: — Говорил же, что без стука не входят. Он сразу же пытается открыть дверь, но Джебом резко захлопывает её обратно и жестами показывает на распухшие из-за поцелуя губы и растрёпанные волосы. Он отсюда в таком виде ни за что не выйдет и Джексона не пустит. — Это же мама, чего стесняться? — Джексон округляет глаза и делает ещё одну попытку выйти. — Идём, нас ждут на ужин.***
— Тебе необязательно уезжать, ты можешь остаться у нас на ночь, — говорит Джексон, пока переевший и из-за этого сонный Джебом заторможенно ходит из одного конца комнаты в другой, собирая свои учебники и тетради с так и не доделанной лабораторной работой. — Как раз сможем домашку закончить, а утром вместе доберёмся до школы. За окном уже темно и по-прежнему идёт дождь, перспектива ехать почти час в автобусе не радует, но и остаться здесь не получится. Не сегодня. — Я без школьной формы, — бросает мимоходом Джебом, запихивая в рюкзак как попало вещи. Замирает. — Ну, то есть… Нет. Точно нет, не дождёшься. — В следующий раз тогда приезжай с формой, — Джексон дует обиженно губы, но глаза у него всё равно улыбаются. Он смеётся над Джебомом и его внутренними боданиями. — Никогда, понял? — Джебом швыряет в него маркером, но Джексон уворачивается и начинает смеяться уже в голос: визгливо и противно. — Если кто-нибудь узнает… — Ты меня закусаешь до смерти? — фыркает Джексон, а потом, когда понимает, что сморозил глупость, резко переключает какой-то свой внутренний рубильник и становится той серьёзной версией себя, которая пугает до чёртиков. — Я же пообещал, что никому не расскажу. — Ни о чём. — Ни о чём. Когда Джебом пытается впихнуть в рюкзак учебник, из него вываливаются какие-то клочки бумаги. Они разлетаются по комнате ещё до того, как Джебом узнаёт в них записки, которые находит в своём шкафчике каждое утро. «Тебе здесь не место». «Монстр». «Я знаю, что ты сделал». «Убийца» напечатано на измятом обрывке листка, что Джексон вытаскивает на свет из-под стола. — Это что такое?.. — севшим голосом спрашивает он, протягивая ему листок. — Ничего.