Волчонок

— Откуда это у тебя? Джинён выдёргивает торчащую из рюкзака Джебома тетрадь, перелистывает бегло и спрашивает ещё раз: — Где ты её взял? Опешив от такой наглости, Джебом тянет из его рук тетрадь обратно и прячет в парту. Вокруг раздаются шепотки «Опять они» и «Спорим, что сегодня подерутся?». Это их с Джинёном третья стычка за неделю, Джебом и правда уже думает, что они подерутся. Они друг другу не нравятся на каком-то физическом уровне, вспыхивают как сухие спички, стоит столкнуться. Даже тот факт, что Джинёна придётся собирать по частям, больше не помогает сдерживаться. — Не твоё собачье дело, — Джебом скрещивает руки на груди и выставляет подбородок, — иди куда шёл. — Отдай. — С чего я должен делать то, что ты мне говоришь? — Придурок, — цедит сквозь плотно сжатые зубы Джинён и пинает парту, — это мои конспекты. Там подписано даже. Кто-то смеётся. Джебом вынимает тетрадь и раскрывает её на первой странице, где обычно пишут имя владельца. «Пак Джинён» написано в самом низу неразборчиво. Кровь приливает к лицу, становится жарко и очень неловко, Джебом чувствует себя полным идиотом. — У тебя отвратительный почерк, — бурчит, протягивая тетрадь, — я половину не разобрал. — Так не для тебя писалось, — шипит Джинён и встаёт почти вплотную, — вопрос всё ещё актуален: откуда она у тебя? — Откуда надо, — так же шипит Джебом в ответ. — Забирай и вали. Джинён хватает его за рубашку и встряхивает так, что зубы клацают друг о друга, по венам растекается злость, она ослепляет, Джебом заносит кулак. — Это я её ему дал, — Джексон вклинивается между ними в самый последний момент и удерживает Джебома от удара, — извини, Джинён. Надо было спросить. Джинён швыряет тетрадь к себе на парту и выплёвывает яростно: — Я бы не разрешил! — Поэтому и не спросил, — Джексон упирается Джебому ладонью в грудь и несильно толкает. — Остынь. — Отстань, — рычит Джебом и, чтобы точно никого не прибить случайно, вылетает из класса, оставляя за спиной вздохи разочарования из-за сорвавшегося представления. Внутри всё клокочет, хочется бить стену так, чтобы плитка летела, но вместо этого в туалете он подставляет затылок под воду и стоит так, пока вся его злость не стекает в сток раковины. Уроки до большой перемены проходят как в тумане, Джебом никак не может сосредоточиться, всё прокручивает в голове все варианты развития дурацкой ссоры. Джексона с его инициативностью и энтузиазмом прибить хочется почти так же сильно, как и дотошного Джинёна. На обеде Джебом демонстративно садится за другой стол, втискивается между активно что-то рассказывающим о новом шоу про НЛО Вонпилем и рассеянно кивающей ему Суджи. Вокруг них мёртвая зона — никто не хочет попасть фонтанирующему каким-то бредом Вонпилю под руку. Джебом без интереса копается в своём супе и зачем-то подслушивает разговоры за столом у пальмы. Там Джексон строит щенячьи глазки и вымаливает прощение у Джинёна, Марк хихикает, ловко вытаскивая из его чашек кимчи и острую редьку, а Джинён бурчит себе под нос недовольно и наверняка закатывает глаза. Джебом даже специально хочет проверить, но вместо Джинёна почему-то смотрит на Джексона, открывающего пачку сока. Тот ловит его взгляд и подмигивает, едва различимо говорит, что остаток перемены проведёт на крыше. Джебом всё равно слышит. И старается не лыбиться своему подносу. Уже на выходе его цепляет Джинён. Он, скрестив руки на груди, с невозмутимым видом подпирает стену рядом с дверью. — Прекрати так на него пялиться, — бурчит он себе под нос, — а потом говорить, чтобы отвалил. — Как? — Так, — Джинён многозначительно изгибает брови. — Бесишь. — Твоё эмоциональное состояние — не моя забота, — Джебом хочет пройти мимо, но Джинён выставляет перед ним руку. — На крышу собрался? — С чего ты решил? — Потому что Джексон там будет до конца перемены. — Очевидно, что я не могу знать об этом. — Очевидно, что ты знаешь, — понизив голос, произносит Джинён и убирает руку. С другого конца столовой к ним торопится Марк. Вид у него обеспокоенный, скорее всего, опасается, что они опять удумали подраться. — Не ходи туда. Сегодня холодно.

***

Джебом быстро возвращается в почти пустой класс и открывает шкафчик. Поверх его аккуратно сложенных вещей новая записка, он сминает её, не читая, и прячет в кармане пиджака. Сердце безумно колотится. Короткая стычка с Джинёном выбила его из колеи. «Очевидно, что ты знаешь». Было ли это обычным совпадением? Или Джинён и правда знает его секрет? Что, если Джексон проболтался? В коридоре шумно, все возвращаются с обеда, звуки толпы раздражают, Джебом содрогается от одной мысли, что придётся высидеть ещё три урока, и собирает вещи. Плевать на прогулы и тестирования, в этом всём всё равно нет смысла. Он спускается по лестнице, перепрыгивая через несколько ступеней разом, и на ходу застёгивает куртку, во дворе заворачивает за угол школы, несётся к кирпичному забору мимо ярко-рыжих кустарников. Выбежавший наружу Джексон зовёт его по имени и размахивает руками, а когда понимает, что Джебом его не видит, бросается по газону наперерез. — Собрался прогулять? — Типа того, — угрюмо отвечает Джебом и швыряет рюкзак за забор. Тот приземляется на той стороне с грустным хрустом. — И теперь из-за тебя все об этом знают. — Я пойду с тобой, — Джексон растёгивает пиджак и разминает плечи, готовый вот-вот перемахнуть через забор. — Ты пойдёшь на английский, — Джебом хватается за край стены и подтягивается на руках, висит так немного, переводя дыхание, а потом спрыгивает на другой стороне. Мимо проходит жутко кудрявая тётушка, она осуждающе цыкает и качает головой, Джебом отвешивает ей короткий поклон и подбирает рюкзак. Надо уходить. Джексон нагоняет его на первом же светофоре. Он мёрзнет в школьном пиджаке, пританцовывает нелепо на месте и греет ладони друг о друга, но упрямо не возвращается в школу. — Почему ты бежишь от меня? Мы с Марком, между прочим, прождали тебя на крыше всю перемену. — Я бегу не от тебя, — бросает Джебом через плечо и прибавляет шаг, чтобы не отделяться от переходящей дорогу толпы. — Иди обратно, ты же замёрз. — Тогда от кого? — Джексон не сдается, идёт следом, наступает кому-то на пятки и тут же извиняется, чудом не попав под поворачивающую машину. — От тех записок? — Нет, — Джебом всё-таки тормозит рядом с дрожащим на ветру дорожным знаком, запрещающим парковаться. — Не знаю. Иди обратно, ладно? Простынешь. — Пойдём вместе. Джексон касается его ладони. Руки у него не тёплые, как обычно, — ледяные. Джебом сжимает на миг его пальцы и тут же отпускает, но ощущение холода чужой руки никуда не девается. Неприятно. Джебом снова чувствует себя виноватым. Всё, чего ему хочется — никому не доставлять проблем. Никогда. — Пойдём, — сдаётся Джебом и тянет Джексона за рукав. Совсем в другую от школы сторону. В Данкин Донатс тепло и вкусно пахнет выпечкой, на плазме крутят последние музыкальные новинки. В такой час тут почти никого нет: школьники и студенты на занятиях, а офисные планктоны уже вернулись с ланча в свои аквариумы. Джебом сбрасывает рюкзак и куртку на стул у любимого столика в дальнем углу и отходит к стойке, избегая смотреть на переминающегося с ноги на ногу Джексона. Кажется, тому неуютно от одной мысли, что они прогуливают у всех на виду. — Опять сбежал с уроков? Ёнхён — местный бариста на полставки — готовит ему карамельный латте «Как обычно»: побольше сиропа, поменьше кофе. Лучший латте на районе. По мнению Джебома, конечно. — Да, — честно отвечает Джебом, — и один американо ещё сделай, пожалуйста, хён. — Ты оказываешь дурное влияние, — хмыкает Ёнхён, кивая на Джексона, и достаёт ещё один стаканчик. — Твой друг? — Просто одноклассник, — Джебом оборачивается через плечо, а сам нервно перебирает пальцами по стойке. Джексон так и топчется неприкаянно у увешанной автографами знаменитостей стены. — Увязался со мной. — Нужен ли прожигающему твой затылок однокласснику сахар? — Ёнхён накрывает стаканчики крышками, а потом, понизив голос до минимума, шепчет, — кажется, у него отменный слух. И, готов поспорить, он считает вас друзьями. Джебом молча забирает оба стаканчика со стойки и не с первой попытки подхватывает пальцами два стика с сахаром. Он в самом деле понятия не имеет, какой кофе Джексон любит, и любит ли он кофе вообще. В школьной столовой нет ничего кроме сока и молока в маленьких пачках, а во время ужина у него дома, Джебом не помнит, что они пили. По правде, он не может вспомнить с того ужина ничего, кроме своих горящих от смущения щёк и влажных ладоней. Наверняка родители Джексона решили, что Джебом какой-то ненормальный. Не то чтобы он таким не был на самом деле. — Сахар не нужен, — бурчит сердито Джексон и забирает свой кофе. Отпивает и морщится. Обжёгся. — Обычно я пью айс американо, но такой тоже сойдёт. — Для айс американо слишком холодно, — Джебом взгромождается на стул вместе с ногами и присасывается к трубочке. Супер-карамельно и очень сливочно. Сладость напитка растекается на языке, тумблер настроения переключается с «Всё паршиво» на «Жить можно». — Это настолько вкусно? — Что? — ненадолго выпавший из реальности Джебом растерянно хлопает глазами. Джексон удивлённо таращится на него напротив. — А, да. Ёнхён-хён готовит лучший карамельный латте в городе. — Впервые вижу тебя настолько счастливым, — хмыкает Джексон и сползает немного по стулу ниже, его ступни в навороченных баскетбольных кроссовках выглядывают с другой стороны столика. Свой кофе он не пьёт, просто греет о стаканчик ладони. Джебом ловит себя на том, что ему обидно. — Давай я куплю тебе что-нибудь другое, если не нравится. — Не нужно, — Джексон торопится отхлебнуть ещё раз — мол, смотри, и этот годится — но обжигается снова и кривится. — Блин, больно. — Дай сюда руку. Слова вырываются раньше, чем Джебом успевает подумать, Джексон тут же доверчиво протягивает к нему руку ладонью кверху. Весь мир сужается до этой ладони, до быстро бьющегося под её кожей пульса и выпуклого шрама на указательном пальце. Джебом осторожно касается запястья Джексона и пытается сосредоточиться на его эмоциях, их очень много сейчас: от любопытства до тщательно скрываемого страха перед неизвестным. Чужая боль втекает чёрными извилистыми реками через кончики пальцев, кусает мстительно запястье и растворяется без остатка в крови. Перед глазами всё немного расплывается. — Это что такое сейчас было? — шепчет Джексон и не дает Джебому убрать руку, разглядывает её безумными глазами, трёт виднеющиеся вены. Стук его сердца, наверное, слышит даже Ёнхён, старательно делающий сейчас вид, что на них двоих не смотрит. — Я забрал твою боль, — коротко объясняет Джебом и выдёргивает свою ладонь, — больше же не болит? — У меня даже голова прошла, — Джексон ошалело моргает и лохматит себе волосы, — тебе обязательно нужно стать врачом! — Я не лечу, — Джебом опять присасывается к своему кофе, — просто убираю боль на короткий промежуток времени. Она бы вернулась, будь это что-то серьёзнее ожога. — А что ты почувствовал? — То, что чувствовал ты, — Джебом пожимает плечами, — и, кстати, голова у тебя не болела. Врун. Джексон смущённо чешет затылок и угукает. После долго молчит, крутя стаканчик с остывающим кофе, думает о чём-то, Джебом почти слышит, как крутятся шестерёнки в его черепной коробке. — Ты удивительный, — говорит он, наконец, уложив подбородок на сцепленные кисти рук, — никогда таких не встречал. — Наверняка встречал, — Джебом отворачивается к окну. За стеклом проносятся красные листья клёна, гонимые холодным ноябрьским ветром. — Просто не знал. — Нет, — губ Джексона касается улыбка, — таких как ты больше нет. От его слов хочется влезть в свою куртку целиком и уползти гусеницей в сторону выхода. Джексон искренний невыносимо, с душой нараспашку настолько, насколько сам Джебом никогда не был и быть не сможет. Даже родись не оборотнем, он всё равно не уверен, что смог бы так улыбаться. Улыбаться кому-то вроде себя. — Те записки у тебя в сумке… — Не забивай себе голову, — Джебом складывает руки на груди, — это просто шутка. — Это плохая шутка, — Джексон смотрит хмуро, опять просвечивает его словно рентгеном, вскрывает кожу острым взглядом, как скальпелем. — Ты знаешь, кто это делает? Джебом только отрицательно качает головой. Он не хочет говорить об этом. — Неужели тебе не любопытно? — Совсем нет. Это просто бумажки. — Но ты их боишься. — На самом деле я боюсь, что однажды меня ни за что убьёт твой друг, — переводит опасную тему Джебом. Скрывать что-то от Джексона удивительно трудно. — Это достаточно сложно, но, думаю, у Джинёна вполне может получиться. — Ой, да брось, — Джексон надувается. Он не настолько дурак, чтобы не сообразить, что Джебом в очередной раз увильнул. — Джинён слишком занят учёбой. У него нет времени, чтобы заниматься такими глупостями, как твоё убийство. К тому же, он в курсе, что я расстроюсь. — В курсе? — Джебом понижает голос и прищуривается. Слова Джинёна так и не дают ему покоя, тревожат, заставляют во всем видеть подвох. — Ты рассказал ему, да? Обо всём. Джексон поджимает губы: — Нет. Джебом злится, потому что ему постоянно кажется, что он отвлекается на какие-то глупости вроде дурацкого флирта Джексона и упускает что-то действительно важное, что-то, что прямо у него под носом. — Джинён последним уходит из школы и первым приходит, чтобы позаниматься в тишине до начала уроков, потому что две его старшие сестры, с которыми он сейчас живёт, невыносимы. — Вкрадчиво произносит Джексон. — Он ходит на такое количество дополнительных курсов, что сам, наверное, не знает их точное число. Даже если он идёт куда-то со мной и Марком, то обязательно тащит какой-нибудь учебник. Как думаешь, будет ли он меня слушать, если я приду к нему с этим вот всем? — Я думаю, что Джинён — твой лучший друг, а ты — трепло. — Ты ведь и правда совсем меня не знаешь, — Джексон усмехается и проводит языком по внутренней стороне щеки. Джебом уже видел этот жест, кажется, это значит, что Джексон сердится и едва держится, чтобы не взорваться. — И никакие твои волчьи штучки тут не помогут. Ножки стула противно проезжаются по полу, когда Джексон резко встаёт с места. Он дерганно застёгивает пиджак и поворачивается спиной, сжимает плотно кулаки, дыхание у него становится прерывистым, а пульс частит. Его обиду практически можно потрогать руками. — Вернусь в школу, пожалуй. Не беспокойся, я не скажу, что видел тебя. Хотя, ты же мне всё равно не поверишь.

***

Большой город не нравился маленькому Джебому. Он изводил его своими звуками и запахами, толпами всегда торопящихся людей и бесконечным потоком смердящих машин, пугал серыми глухими стенами. Город пугал его и грозил проглотить, не жуя, словно огромный страшный монстр из сказок. Мама обязательно вывозила Джебома с фермы каждые выходные, заставляла его слушать, дышать, чувствовать, учила контролю, учила его и его волка не бояться узких переулков и глянцевых высоток. В детстве это казалось наказанием, сейчас — уроками. Джебом повзрослевший любит большой город за возможность потеряться в нём, за возможность чувствовать себя живым и свободным. Он без цели шатается по улицам, принюхивается к городу, прислушивается к его всегда недовольному ворчанию, долго бродит в безлюдном пока парке и навещает у небольшой церкви знакомых бродячих кошек. Они лижут ему пальцы в благодарность за купленное для них угощение и подставляют мягкие бока под ласку. Им всё равно, что он в очередной раз прогуливает и не звонит своей матери третий месяц. Что не отвечает хёну на сообщения. После заката Джебом нехотя поворачивает с набережной в сторону дома. Ноги гудят от ходьбы, но он всё равно не едет на автобусе, а идёт пешком. Тревога нарастает с каждым шагом, он сам не понимает почему, но его волк скалит зубы и рычит, предупреждает о чём-то. Джебом оборачивается нервно после каждого шороха и почти срывается на бег, когда сворачивает, наконец, на свою улицу. В лифте жмёт несколько раз на кнопку вызова, но лифт всё не едет, застряв где-то наверху, и гонимый животным страхом Джебом бросается к лестнице. Ещё за два этажа до своей квартиры, он чувствует едкий запах, разъедающий нос. К ручке его двери зелёной лентой привязана цветущая веточка волчьего аконита.