Magic of hearts

      Сокджин, Делем ведомый, уверенным шагом по выстроившемуся коридору идет. О таинственном духе замка он знает. Знакомый давнишний его. Светлым и веселым мальчишкой фей того знал, только-только крыльями белоснежными управлять научившимся. Ангел часто на землю сбегал из-под опеки старших собратьев, не желая вести скучную и пресную жизнь на небесах. Ему претило кому-либо подчиняться, как и претило то, что решения единолично принимать он не мог. Небесные судьи приказ отдавали кого спасти, а кого нет, часто даруя жизнь не тем, кому на самом бы деле стоило. Дель, тогда еще именуемый Кибомом, при любой возможности из Райских садов удирал и с юношеским любопытством исследовал все неизведанное, мечтая по бесконечным тропам Подлунного мира вечность бродить. Так и набрел Кибом на поселение фей, а после познакомился и с Сокджином.       Сокджин ярким огоньком выделялся на фоне легкомысленных родичей и оттого белой вороной слыл среди них. Чудак в сторонке держащийся, но никогда не позволяющий себе голову опускать. На нелестные шуточки десять еще более изощренных в ответ отпускал. Любого на место поставить мог, что вкупе с его особенной красотой, презрение вызывало и зависть. Праздной жизни Джин исследования предпочитал, совершенствуясь в лекарском деле. Кибом восхитился и не смог мимо пройти. Дружбе не понадобилось уговоров долгих, та, как будто только того и ждала, за считанные зародилась минуты. Ангел с энтузиазмом и чуть ли не с открытым ртом выслушивал Джина, заражаясь его оптимизмом и юмором странным. Помогал ему с лекарствами, делился своей силой и познаниями, радуясь, что хоть и косвенно, но спасает тем намного больше людей, чем по указке семьи. В ленивые деньки юноши над кромкой леса, предаваясь детским забавам, любили кружить. Играли в салочки и дурачились, попеременно победу из рук вырывая друг друга. Юркий фей с прозрачными крыльями, цветущий нежной сиренью, и озорной ангел с мягким оперением, снегами девственными объятый.        Сокджин каждый раз с нетерпением ждал новой встречи с Кибомом, найдя в нем все то, что так его душе не хватало. Как бы ни отрицал фей, но быть непринятым, непонятым, и не имея хоть одного доброго слова в свой адрес, пыткой приходилось невыносимой. С ангелом он необходимый покой и умиротворение находил, поддержку и радость. Счастье. Человеку человек нужен, кто бы что не говорил, пускай Джин человеком и не был, смысл от этого не менялся. — Я на неделе еще прилечу. Не скучай, красавчик, — задорно подмигивает Кибом и, распахнув белоснежные крылья, в небеса солнечные взмывает. — Много чести, — наигранно фыркает Сокджин. — Сам со скуки в своих облаках не помри, Снежок.       Но ни через неделю, ни через месяц, ни даже через год друг так и не вернулся.       Первое время Джин с ума от беспокойства сходил, попеременно его на обиду сменяя. Надеялся и верил, что однажды они вновь увидятся. Гнал прочь от себя мысли, что его Снежок умер. Отчаянно его продолжал ждать и, тоскливо вглядываясь в лазурное небо, фантомный силуэт ангела рисовал. Не дождался. Вместо него письмо на пороге нашел не самого приятного содержания.       Сквозь года пишу я тебе. Не из привязки - из жалости. Не жди меня и от меня большего. Все это не имеет никакого смысла, впрочем, как и наша с тобой дружба. Ты был отличным развлечением и неплохо скрашивал мои серые будни. Ныне у меня более перспективное будущее, и в нем такому капризному и недалекому существу, как ты, места нет и никогда не было. Не обманывайся на мой счет. Ложь застилает глаза и разум туманит. На стезе лекаря это не самый благоприятный исход. Одна ошибка, а сколько печалей понести за собой может. Прощай, красавчик. Лучшего итога, чем разделение наших путей, быть не могло.

Снежок.

      Настолько разбитым Джин не чувствовал себя никогда. Вновь и вновь перечитывал ранящее послание, в боли купался и прозрачными каплями строчки расплывающиеся кропил. Разве мог Кибом так жестоко с ним поступить? Разве все те улыбки и откровения не настоящими были? Не верил и не хотел в это верить, но пришлось, иначе тоска вконец его сожрала бы, не оставив после себя ничего. Она и не оставила, но на горизонте еще один персонаж появился, и Сокджин, несмотря на ощутимый ожог, снова на огонь полетел. Руки к нему протянул и в новый омут нырнул с головой, нисколько не сопротивляясь. Раненый и измученный ассасин, на пороге его озерного домика странным образом оказавшийся, для него свежим глотком воздуха показался. И как только дойти смог?       Два месяца выхаживал мужчину фей, не скупясь на пыльцу и снадобья чудодейственные. Отринул прочь все предубеждения, с профессией человека связанные. Для истинного лекаря разницы нет кого лечить, а кого нет, равны перед ним все. К тому же, шумливый и веселый Намджун абсолютно никак с призванием своим не вязался. Умело отвлекая Сокджина от переживаний и грусти, вызывал, отнюдь, не неприязнь, а симпатию. Флиртовал и комплементами одаривал, а впоследствии и ласками с поцелуями. Подкошенный предательством друга и никогда не знавший любви Джин поддался мгновенно. Всего себя подарил мужчине, теплом, которого ему так самому до этого не хватало, обволакивал его щедро. Когда наемник оправился полностью, то уходить не спешил, помогал по хозяйству и любимого фея в заботе неизменно купал. Фей против не был. Он, казалось бы, счастье абсолютное познал и отпускать его не собирался, поэтому без лишних раздумий согласился на предложение Джуна отправиться в путешествие по Подлунной.       И там-то, за чертой магического леса, и был схвачен ассасинами. Намджун за него не вступился. Беспрекословно в руки Ордена Джина отдал, где его крыльев и палочки волшебной лишили. Как же, оказывается, прав был Кибом, когда писал про застилающую глаза ложь. Как же прав… Жить вне свободы, без верных пыльцовых спутников Сокджин не желал, как и не желал жить в предательства смраде. Сначала друг, а теперь дорогой сердцу мужчина. До горьких слез, до искаженного истерикой смеха. Все то время, что фей взаперти находился, он смерти искал, о ней просил, умолял, но наемники на корню каждую попытку его пресекали, в темницу с мягкими стенами посадили и к еде даже треклятой ложки не выдавали. — Вы получили мои крылья. Что еще вам надо? — охрипшим от криков голосом спрашивает Джин, ухватившись за прутья решетки. — Не зря говорят, что феи не блещут умом, — усмехается сидящий около его клетки надзиратель. — Неужели не догадываешься? Я подскажу: ты красивый.       Сокджин от ужаса еще больше бледнеет, что невозможным до этой секунды казалось, и загнанно дышит. Затем валится костяным мешком на солому, не чувствуя боли в коленях разбитых. Мук телесных, перекрываемых душевными, не ощущает, внутренние раны их много ужаснее. Ни одно его целебное снадобье здесь ему не поможет, разве что полная амнезия. Забыться бы хоть на мгновение, но изможденное тело и этого ему не дает, с особым упрямством за реальность хватаясь. Зачем? — Тебе повезло, кстати, Намджун похлопотал за тебя. Видать, удовлетворял ты его хорошо, раз его все никак не отпустит. Многие хотели тебя посетить и не единожды, потенциальный покупатель все равно разницы бы не заметил. Ты уже не первой свежести товар из-за все того же Намджуна. Но винить его глупо, я бы и сам не прочь с тобой поразвлечься, — продолжает тем временем, недобро скалясь, ассасин. — Но думаю, не стоит оно того… Смерть не в бою меня не прельщает.       Фей кулак до крови закусывает при упоминании любимого имени, больше излияния надзирателя не слушает, к стене отползает и истерично смеется: — Повезло? Повезло? Повезло?       Мужчина на заднем плане по решетке кинжалом стучит, требуя угомониться. Сокджин не реагирует, как помешанный все те же слова повторяя. Не считается со временем, в стену лбом ударяясь, и все шепчет, и шепчет… Не молит и не просит пощады. Она ему не нужна, но в итоге все же приходит. Мороком или реальностью — фей не может понять. Родной голос и загрубевшие от нескончаемых сражений руки со спины его горячим коконом пеленают. Просят еще немного перетерпеть, и тогда…       «Что тогда?»       Джин бредит. Не осознает и не ищет в сказанном смысла. Вопреки всему, разворачивается и обнимает крепко Намджуна, носом холодным утыкаясь в его грудь. Еще немного тепла и спасительное забытье, где нет ни предательства, ни больных слез, но и этого ему не дают, бесконечное «прости» в потрескавшиеся губы вдыхая. Значит, реальность. В их уютном озерном домике не было места подобным словам, потому как ни надобности, ни повода в них не имелось, идиллия между ними главенствовала во всем. Очередной обман и очередное подтверждение слов Кибома.       «Снежок, ты рад за себя? А за меня?»       Фей отшатывается. Из последних сил в грудь бьет Намджуна, но тот недвижимой скалой остается. Только глаза вины и отчаяния полны. Боли, возможно. Сокджин не видит. Не знает. Больше не верит. Ногтями свое лицо полосует и воет истошно, отпихивая от себя мужчину. Не замечает слабый в шею укол, зато тело, оседать начиная, поддается мгновенно. Все те же чужие родные руки не позволяют упасть и на лежанку укладывают. Веки нещадно смежаются, остатки разума в спасительную тьму ускользают, но не хотят так просто сдаваться. Почему? Не этого ли желает сам Джин? У мертвецов нет желаний. — В следующий раз дома проснешься. Я обещаю, — шепчет ему на ухо Намджун, горячим дыханием на нем оседая. Последней лаской одаривает осунувшееся лицо, закрепляя обещание на обескровленных губах поцелуем. — Там теперь лишь один пепел… — едва слышно произносит Сокджин.       «Без тебя» — не озвученным остается.       Обещание Намджун сдержал, Сокджин спустя двое суток в домике озерном проснулся. Но ни радости, ни печали не чувствовал, все его эмоции, словно выжгли. К лучшему? Вероятно. Пустота и смеющиеся в лицо лучи солнца, по которому его тело сильно истосковалось, но не сам Джин. Вечность бы ему во мраке плутать, чем день за днем переживать ужас прошлого, что неизменно перемалывал его внутренности, изредка с моментами счастья переплетаясь. И что же больнее из этого, скажите? Фей склоняется ко второму. Лучше посторонними людьми выпотрошенным оказаться, чем предательством тех, кто так дорог был и радость дарил - не без корысти, как сталось. Есть ли в Подлунном мире хоть что-нибудь незапятнанное? Искреннее и непогрешимое? Вздор.       Сокджин, навечно себя в комнате планируя заточить, на постели безвольной куклой лежать продолжал, ни к чему не стремился. Краски за окном серыми виделись и цвета истинные принимать никак не хотели. Сородичи ни разу за все то время не навестили его, хотя и знали прекрасно, что хозяин озерного домика возвратился. Джин и не ждал. Зато другие обитатели Подлунной с частотой регулярной наведывались, прося помощи и целебных снадобий. Безуспешно в закрытые на все замки двери стучали, но никакого ответа не получали. Фей не мог больше лечить, как бы того ни хотел. Иссох, как в пустыне прорасти неосторожность имевший цветок. Иногда Сокджин угрызениям совести поддавался, пробовал заново жизнь начинать, но все валилось из рук, и он быстро испорченное варево с претензией на лекарство бросал, к исходному состоянию возвращался.       Однажды к нему малыш-кицунэ забрел и на коленях умолял помочь его с лишаем свалившемуся папе. Джин глазами печальными на него смотрел и, не выдерживая слез детских, за бешено колотящееся сердце, в нем боль нарастающую ощущая, схватился. Живое… Внутри, вместе с тем, громкие раздавались щелчки - замки, подсознанием поставленные, отпирались. Как он мог в себе настолько закрыться? Его предали, но еще больше Джин сейчас предавал себя сам. Это его призвание и мечта помогать обитателям Подлунного мира, надежду нести, дарить исцеление. И фей, несмотря ни на что, будет. В итоге, лисенку Сокджин с трудом, но помог - без магии пришлось тяжко. И ничего все бы, да очередное письмо от Кибома, как и в тот раз, снова его ломает. Очевидно, прошлое из своих цепких лап отпускать фея не хочет. Завидев знакомый почерк, первая его мысль - предать бумагу огню, не читая, но в последний момент он передумывает и конверт распечатывает.       Нельзя тебя было одного оставлять, но иного выбора мне, к сожалению, не предоставилось. Я не стану просить о прощении, потому как ни тебе, ни мне оно облегчения не принесет никакого. То, что было, не исправить и не переписать, разбитое есть разбитое. Проще заново начать, чем старое собирать по осколкам. Впрочем, хватит с меня лирических отступлений, я не за тем осмелился послать тебе весточку. Даже странно, что ты не сжег это письмо… А так хотелось, я прав? Ну что же, все к лучшему. Для тебя, разумеется. Приглашаю тебя в замок близ озера Рин - Декалькоманию. Как тебе известно, испокон веков его хозяевами темные маги являлись, сменяя друг друга на нелегком посту. Бесконечный цикл, но с одним небольшим отличием: имя и облик своей обители маг каждый раз собственный выбирает. Сейчас Декалькоманией заправляет еще совсем неопытный, но достаточно талантливый мальчишка - Чонгук. Знакомое имя? Да, тот самый с позором изгнанный из Грондата принц тэнгу. Спас свой народ, а взамен получил лишь презрение. Реальность жестока, благодетель вместо благодарностей часто не то, что следовало бы, получает. Тебе не понаслышке известна теперь эта истина, а я ведь тебя в прошлом послании предупреждал... хотя и не совсем это имел в виду, но… Неприятный урок. Удивлен, если честно, что испытывать что-то могу в сложившихся обстоятельствах, но узнав о твоих злоключениях, невыразимой печалью отозвалось все во мне. Еще больше я был огорчен, что ты сдался, отринул свое призвание и в ракушке чертовой заперся. И все же голова твоя чудная из песка показалась, что не может не радовать. С этим уже можно и нужно работать, для чего тебе необходимо крылья вернуть, и с чем тебе поможет Чонгук. Он вернет их тебе, но не задаром. Еще один нуждающийся в твоих умелых руках человек, думается мне, для тебя проблемой не станет, а Чон именно этого и попросит, что угрозы для тебя за собой не понесет. Можешь не беспокоиться, я позабочусь о том, чтобы его требование таким и представилось. Лучше меня за ниточки не дергает никто, будь уверен.       И да, если ты решишься, а ты решишься, рассказывать Чонгуку обо мне не желательно. Я всего лишь безликий дух замка. Дерзай.

Снежок

      Сокджин, раз за разом перечитывая строки, никак их по полочкам разложить не мог. Истерично рассмеяться хотел, но сдержался. Объявился ангел и знает откуда-то обо всем. Где же ты был, Кибом, когда в тебе так нуждались? Что за ненужная жалость или очередной твой обман? Воспользоваться желаешь или убить? Однако, Джину терять было нечего, а потому его взгляд на Декалькоманию почти сразу же обратился. — И это твое перспективное будущее? Безликий дух замка? Серьезно, Снежок? Помнится мне, когда-то ты мечтал о другом совершенно, и я был готов рука об руку идти рядом с тобой в твоих странствиях, — горько иронизирует Сокджин, оглядывая перед собой юношу с на шее ожерельем терновым. Ангел все так же прекрасен, олицетворением возвышенности и чистоты выступает. Только нет больше в его лазурных глазах былого тепла, что отличало его от собратьев, нет в них и жизни. Красивая, но бездушная оболочка. И вроде бы бьется все так же сердце, но и оно подделкой дешевой ему сейчас видится. — Все лучше чем… — кривит губы в саркастичной улыбке Кибом. — …подстилкой Владыки Ада быть. — Что? — восклицает неверяще фей. — О чем ты? — Здесь нет смысла двойного. По моему скромному мнению, я выразился предельно ясно, — цокает ангел, откидываясь затылком на стену летней террасы и устало прикрывая глаза. — Не вернулся я к тебе тогда не потому что не захотел, а потому что не смог. Меня пленили и на этом конец сказке. — Нет уж, — вплотную подходит к нему Сокджин, нервно вновь обретенными крыльями поводя. — После стольких лет, я вправе требовать от тебя нормальных объяснений и правды. Я знаю каким ты был и то, что я сейчас вижу перед собой, мне, уж прости, совершенно не нравится. — Ключевое слово «был», Джин. Но раз ты так хочешь, то слушай, — хмыкает дух замка, даже не думая разомкнуть веки. — Стоило мне по обыкновению спуститься на землю, как я тут же был схвачен. В Подлунном мире защита небес не распространяется на ангелов, из-за чего противопоставить демону, а тем более Владыке я не смог ничего. Даже будучи я архангелом, а не простым хранителем, мои шансы не превышали нуля. Мальчик для постельных утех - вот что мне за той чертой уготовано было. Первое время я ждал, что за мной придут и спасут. Не дождался. После и сам сбежать пробовал, но бесполезно. Заручившись помощью Бэкхёна, я попытался через Древо пройти, но оно меня в Рай не вернуло. А знаешь почему? — громко хохочет, взглядом безумным прошивая друга насквозь, чем заставляет его отшатнуться. — Связь с небесами была прервана. Ангелы, уничтожив свое Древо, ее обрубили, оставляя меня на верную гибель, но знаешь… Я все равно не хотел умирать. Все выдержал и все стерпел. Одержимость мною Владыки против него же использовал, сея смуту среди других демонов. Прекрасная была партия… Кинжал в грудь и сердце из нее вынутое, но, к моему великому огорчению, мне не доставшееся, а ведь оно по праву мое! — Ты… Я слышал о волнениях в Аду, но никогда не думал… — в ужасе ладонью рот прикрывает фей. — Конечно, не думал. Кто ожидает подобного от столь хрупкого существа? — Я не хочу в это верить… — шепчет Джин. — Сердце-то тебе зачем понадобилось? Ты мог, воспользовавшись переполохом, просто кольцо Владыки выкрасть. — Как скучно и бесперспективно. А зачем, спрашиваешь? Я Ад под контроль взять хотел, — насмешливое в ответ. — Но в итоге сослан сюда был в наказание, хотя стоило бы меня убить. Сын бывшего Владыки мягкое сердце имеет, от чего сам же и страдает все время. Такое еще легче вырвать… — Ты безумен! — вскрикивает Сокджин, ладонями обхватывая лицо ангела. — Что они с тобой сделали? Ты не мой Снежок. Не мой! Он не мог! — Все верно. Не твой, и уж тем более не Снежок. Он умер. Отныне меня зовут Дель, — чужие руки небрежно от себя откидывает Кибом и спиной поворачивается к бывшему другу. — Мой долг перед общим с тобой прошлым уплачен. Но, а теперь, как я уже ранее упоминал, лучшим для нас исходом станет расхождение наших путей. Прощай и перестань уже быть таким доверчивым. Чревато.       Джин его схватить за руку хочет. Остановить. Накричать. Помочь. Да что угодно, лишь бы он не уходил, дал спасти себя. Не может ведь так быть, чтобы не осталось в ангеле хорошего ничего? Только не в нем. Не в Кибоме, который безлунную ночь одним своим присутствием, как тысяча огней, освещал, всем и каждому помогал безвозмездно, доброй улыбкой, надеждой и верой одаривая. Теплом. Ныне же лютым холодом от юноши веет, затаенной злобой и сумасшествием. Боли не чувствуется от него. В его переломанной душе даже для нее не осталось, кажется, места.       Пальцы Сокджина цели почти своей достигают, но вместо ладони ангела в его руке новая волшебная палочка с подвеской пера белого остается. Дель просто в воздухе растворился, отмахиваясь подарком прощальным, что не радостью, а утратой невосполнимой на сердце и по сей день лежит.

      Не желающего спасенным быть не спасти.

***

      Болезненные воспоминания волнами беспощадными в стенах Декалькомании на Сокджина накатывают. Стоило ему наедине остаться с собой, и его ментальные барьеры вновь дали трещину, беззащитным оставили. Незримое присутствие ангела ощущается слишком сильно. Фей не хочет видиться больше с ним. Немало он попыток вразумить бывшего друга предпринял, но каждая из них заканчивалась для него сокрушительным провалом и ничего, кроме все тех же трещин и угнетающего отчаяния, в себе не несла. Иными словами, попытки пытками обернулись и грозились утянуть радеющего за судьбу Кибома Сокджина в пропасть. Сокджин, смирившись с невозможностью возвращения их дружбы, на самом краю удержался. Признал, что он и впрямь доверчивый и мягкотелый, затем, последовав прощальному совету, все то в себе выкорчевал, но никакого удовлетворения не получил. Каменной маске обличие старое, но много усовершенствованное предпочел. Оттого ли, что окончательно себя потерять не желал или безумием заразился Деля? Какой нормальный улыбаться беззаботно будет, когда выть волком от боли и одиночества хочется? И вправду чокнутый фей. Но одно дело дух замка, а другое ставший стражем все того же замка Намджун, который все к нему подступиться пытался, повторяя, как и ранее в Ордене, свое треклятое «прости». Не нужны извинения Джину, Дель в очередной раз оказался в утверждениях правым. Чертов провидец.       Первая с ним за долгое время встреча случилась у фея сразу же после разговора с ангелом. Пребывая, мягко сказать, в шоке, он не понимал за что ему это все, да еще разом, и едва держался, чтобы позорно не разреветься. — Джинни, постой. Прости меня, — окликает Сокджина ассасин, видя как тот, развернувшись, в противоположную сторону спешно уходит. — Позволь объясниться. — Не позволяю, мне с избытком твоей лжи хватило, — огрызается Джин, и не думая останавливаться. — И не спросишь, что я здесь делаю? — догоняют, но коснуться раздраженного мужчину пока не решаются. — Не имеет значения, — холодно бросает в ответ фей, мысленно прося всех существующих духов как можно дальше от Декалькомании очутиться. — А что имеет? — преграждает ему Намджун дорогу, на его плечи ладони укладывая. — Неужели ты так просто отринешь все то, что между нами было и может еще быть? Просто послушай, ты ведь ничего не теряешь.       «Теряю. Достигнутое, но неокрепшее спокойствие и смирение, остатки себя» — проговаривает Сокджин в голове, но на деле выдает совершенно другое: — Но ты ведь отринул. Чем хуже я? Я не должен тебе ничего и с тебя аналогично не требую. Забудем, — пытается вырваться из крепкой хватки, всю свою обиду и боль в поднятый на ассасина взгляд вкладывая. — Не сможем. Любовь не забывается. — Ты в замке сильнейшего черного мага. Попроси его, может быть, он расщедрится и одарит тебя амнезией, — саркастически тянет Сокджин и крыльями демонстративно пару раз хлопает. — Меня вот одарил, вернее украденное вернул. Ты зря старался, впустую только время потратил. В итоге, без ценного артефакта твой Орден остался, а сколько мороки-то было… И как ты бедный и несчастный столько с таким дурачком, как я, прожил… — Замолчи, — прерывает Намджун. К стене Джина толкает и кулаком около его головы в бессильной ярости ударяет. — Ты ничего не знаешь. И морокой для меня ты никогда не являлся. Бесценным сокровищем был, есть и будешь… — Да, не знаю… — слезинки невольные, окропляющие побледневшие щеки. — ... ведь ты молчал до последнего… — А теперь хочу рассказать, — ласково стирают соленые дорожки с самого прекрасного в Подлунной лица. — Но я не хочу слушать. Какая ирония, — по наитию к чужой ладони жмется Сокджин, в последней ласке купаясь, потому как в этот момент разорвать себе обещает все то, что их когда-либо связывало. — Не слушай тогда - почувствуй, — выдыхает в губы напротив Намджун, после к ним припадает. На грани боли и за гранью всех мыслимых и немыслимых эмоций. Живительным глотком воздуха и еле-еле трепыхающимся огоньком надежды делясь.       Ответа на поцелуй так и не следует. — Я чувствую пустоту, — финальным в самое сердце.       Намджун отшатывается. Верить отказывается, но даже намека на опровержение приговора своего не находит. Сирень любимых глаз не цветет - насмерть замерзла.       Не замерзла - отдых взяла, сдаваясь под зимы натиском. Обманывать, оказывается, очень легко. Сокджин у лучших учился. Теперь неприязненно фыркает, отрезая подспудным видениям все пути, и возвращается к чтению нужной для спасения Тэхена книги. Намджун недвижимой тенью позади него замер, с маниакальной одержимостью впитывая в себя лик драгоценный. Как же он безумно скучал. Не видел его, казалось бы, целую вечность. А может, все так и есть? Может, он наконец умер и происходящее не более чем осколки былой жизни, пытающиеся собраться в единое целое, чтобы на берегу Священной Реки круг перерождения запустить? — Теперь ты молчишь, — резюмирует фей, не отрываясь от чтения. — И прячешься за моей спиной, как мальчишка провинившийся в чем-то. — Устал говорить в пустоту. — Ты разве знаешь, что она собой представляет? — иронично одну бровь приподнимает Джин. — Так расскажи. Даже интересно сойдутся ли наши мнения, — невесело в ответ усмехается Магнус, подходя ближе, но все так же не показываясь на глаза. — Сойдутся. Потому что в нас ее нет. Она окружает и давит, но ни тебя, ни меня поглотить так и не может, чему объяснение - наши общие воспоминания, ставшие перед ней нерушимой преградой и не позволяющие друг друга забыть.       Намджун, не смевший надеяться на сдвиг с мертвой точки, теряется. Но что это, если не он? Чтобы убедиться, перед сидящим за столом Джином мгновенно оказывается и, ладони с громким шлепком на столешницу ставя, лицом к лицу наклоняется, внимательно в аметистовые глаза вглядывается и вместо ненавистного, но уже привычного холода в них первые соцветия сирени видит. Невозможно... — Скажи, что мне это не кажется или убей сразу, — точенной скулы фея касаясь, шепчет страж. — Убивать не моя стезя, а твоя. Я умею только лечить, — улыбается Сокджин, трепетно его ладонь своей накрывая. — Так вылечи. — В последний раз. — Большего желать грех.