***
Разноцветные блики, исходящие от витражных окон, на двух мускулистых телах полуобнаженных мужчин играют, создавая на лоснящейся от пота коже причудливые узоры. Ранее утро, дыхание сбитое и лязг двух клинков гулко разносятся в полупустой зале, где, кроме всевозможного оружия, закрепленного на деревянных подставках, ничего нет. Так и не угасший за прошедшую бессонную ночь гнев требовал утоления любым способом, и Чонгук выбрал из них самый действенный – тренировка. Неизменным за долгие годы оппонентом ему пришелся Намджун, не менее искусный, чем он сам, воин, а оттого на равных с ним бьющийся. — Что с тобой такое сегодня, Чонгук? Ты слишком поддаешься гневу, — без особого труда ставит блок своим фальшионом бывший наемник и следом одним молниеносным выпадом выбивает из рук мага обсидиановую катану. — Он не лучший союзник. — А ты слишком много болтаешь, — цедит сквозь зубы Чон, ловко подныривая под руку противника, и в кувырке подбирает свое оружие, затем вновь с оглушающим звоном сталкивается им с чужим клинком. Намджун на это губы в ухмылке кривит. Не ново ему испытывать на себе ярость хозяина замка, но обычно та холодной всегда представлялась и, что уж греха таить, даже для убийцы, бессчётное количество жизней отнявшего, пугающей, а тут… Горячая она и раскаленная, по-юношески безрассудная, отчаянная и через край льющаяся. Перед ним словно не взрослый мужчина, живущий не первую сотню лет, а юнец, голову в пылу первых битв потерявший, кружит. Завидная выдержка и присущая его каждому движению филигранная выверка сменилась на нервозность и сумбурность атак, с легкостью парируемых сейчас стражем. Единственное оставшееся преимущество у Чонгука заключается в его ловкости, и только потому бой затягивается, но итог все равно неизменен: катана опять на полу, а острие фальшиона у его горла. Чонгук, устало прикрыв глаза, принимает свое поражение и тыльной стороной ладони уводит лезвие в сторону, намекая на перерыв. Он не привык проигрывать. Для него это несвойственно, и в любое другое время Чон непременно бы обошел Намджуна, сведя их поединок хотя бы к ничье. Отец за столь нелепый проигрыш окрестил бы его позорищем и заставил неделю безвылазно медитировать в Морозной зале. «Холодная голова и горячее сердце» — неизменная истина, одно из главных правил, выбитых в той самой зале на стене послушания, и принц его до сделки с Владыкой Ада придерживался всегда, в какие бы авантюры ни ввязывался, какие бы поступки ни совершал. С потерей крыльев все поменялось, неконтролируемая злоба в разуме поселилась, а сердце похоронено осталось под толщами льда, чтобы после и всего его целиком погребсти беспощадно под ними. Сегодня же у Чонгука горит, кажется, все, растекаясь по внутренностям кипящей лавой. Опасно. Тьма такими темпами вырвется и оставшиеся годы, если не месяцы, сократит вдвое. Маг умирать не желает, нехотя, но все равно отчаянно цепляется за «дай себе шанс» от Сокджина, мысленно в день возвращаясь вчерашний. Чертов рыжий мальчишка, с которого все началось и останавливаться, очевидно, не собирается. Приворожил Тэхен будто его, руку ему протянул, а он и рад, даже почти не сопротивляется, протягивая свою в ответ. Теперь, в огне полыхает, думая то ли похвалить себя за то, что сумел его оттолкнуть, то ли масла в этот огонь подлить и сжечь себя заживо, что, вопреки всему, сладость губ Тэхена забыть не поможет, его отдачу, дрожащее, правильно ощущающееся в руках хрупкое тело, последующую за этим обиду в изумрудных глазах, когда отвратительная ложь сорвалась с уст черного мага. — Мне казалось, за эти несколько дней твое состояние улучшилось. В какой-то степени ты даже был умиротворен и, что самое необычное, снисходителен. Ко мне, к Джину, Тэхену, — обрывает буйства мыслей поток хозяина замка Намджун. Знает прекрасно, что на неприятности сказанным может нарваться легко, но и без того молчал слишком долго. Не понаслышке ему истина о сокрытии и ненужном молчании известна - сам для себя примером наглядным является. Прощение Сокджина теплотой на душу легло, сердце исполосованное на раз подлатало и человечность, еще при посвящении в Орден напрочь отбитую, вернуло. Сокджин свои новые владения, к озеру Рин примыкающие, осматривает задумчиво, пока ветер несильный с его прядками розовыми играет, пыльцу с крыльев фиалковых срывает и уносит в сторону леса куда-то. Жаркое солнце в зените стоит, лучами теплыми гуляя по оголенным участкам кожи фея, облаченного в тонкую блузу цвета лепестков сирени, той самой, что и в глазах его наконец расцвела. Намджун чуть в отдалении от него застывает. Не от нерешительности, нет, он любуется, лик драгоценный любимого мужчины под сетчатку вбирает, утраченное когда-то возвращает себе. Всего полтора дня с их примирения прошло, но откладывать разговор больше не имеет смысла. Хватит недомолвок. Пора этот груз непосильный с плеч сбросить и заново пробовать все начать. Не на руинах прошлого, а с листа чистого. Не те они уже оба. Да что говорить, если ассасин уже не ассасин и даже больше не человек. — Логично бы извиниться мне было, но извинения ты ненавидишь. Они тебе не нужны. Ни тогда, ни после и не сейчас, — начинает страж, подходя со спины к Джину вплотную. — Ты всегда во всем ценил прямоту, а я все увиливал, ничего не рассказывал. Ни о себе, ни о довлеющих надо мной прегрешениях. Хотел лучше в твоих глазах выглядеть, но тем только хуже для нас сделал. Я наемник, я убивал, и ты это всегда знал. Знал и не попрекал. Доверял, несмотря ни на что. Принял со всем этим смрадным грузом. — Ты так хорошо меня изучил, но, при всем при том, все равно мне не открылся, — горько хмыкает на это Сокджин. Руки складывает на груди и невидящим взглядом блуждает по простирающейся перед ним водной глади, посреди которой теперь стоит его дом. — Да, я знал, о многом догадывался, но я хотел узнать о тебе от тебя. Надеялся, как дурак, что, если расскажешь, окончательно свое прошлое перечеркнешь и в новую жизнь со мной вступишь. — И я вступил в нее. Одной ногой точно. Собирался Орден покинуть, чтобы остаться с тобой навсегда, — вздыхает тяжело Магнус, события минувшего прошлого невольно прокручивая под веками. — Как ты уже понял, наша встреча случайностью не являлась. Моим заданием было любой ценой втереться к тебе в доверие, и те увечья я нанес себе для достоверности сам. Не прогадал. Ты меня пожалел и выходил. Молва о твоих лекарских способностях и доброте давно по Подлунной ходила. И если попасть в поселение фей вполне реально, то вывести их из леса без добровольного на то согласия - нет. Магические барьеры не пустят, да и сами вы не меньшей магией обладаете для защиты. — Но не вдали от этого леса, — иронично вставляет мужчина. — Но не вдали, — кивают, чувствуя, как горло сдавливают удушающие тиски вины. Не померкла она и нисколько не притупилась за годы, а от безразличного сейчас тона фея разрослась троекратно. Как будто на круги своя все вернулось, и вчерашнее прощение Магнусу лишь привиделось. Сокджин тоже чувствует, но не вину - сожаление. О невозможности все изменить, о потраченных годах порознь, о нежелании сделать ответный шаг раньше. Какую бы обиду он ни затаил на Намджуна, без него ему пришлось много хуже. Давно это понял, но упрямо отвергал очевидную истину, боясь в очередной раз обжечься. Двух раз с избытком хватило. Лучше одному, чем так снова. Не лучше на самом деле. Существовать ему без своего человека, но никак не жить. Отвратительное чувство любовь все-таки, равно как и прекрасное самое. — Я отказался от первоначального плана, — продолжает бывший ассасин. — Ведь я тебя… — Я знаю, — прерывает, оборачиваясь внезапно фей, в его сиреневых глазах стоят слезы. — Ее не подделать. В твоих чувствах ко мне я никогда не сомневался. Даже лишенный крыльев и сидя в темнице, все равно любые сомнения отвергал. Страж последние оставшийся между ними сантиметры за секунды считанные преодолевает и тонкую талию фея объятиями крепкими накрывает, стараясь не потревожить хрупкие крылья. Двояко ему от услышанного. И больно, и хорошо. Любовь, похоже, не только себя делит на двое, но и все прилагающееся к ней. Он не достоин Сокджина. Намджун это понимает и видит отчетливо, но не отступится и не отпустит его, наоборот, сильней в руках сожмет. Сокджин с ним, кажется, солидарен. Тычется носом хлюпающим в его шею, прямо туда, где выбит проклятый крест принадлежности к Ордену. Глупым себя и маленьким ощущает, и таким безумно влюбленным, но так вместе с тем правильно. Так, как и должно быть. — Ну чего ты? — шепчет ему в покрасневшее ушко Магнус. — Твои слезы разбивают мне сердце. И без того чувствую себя полной сволочью. — Ты мне мое на миллионы осколков разбил, так что потерпишь, — шмыгает Джин, больно впиваясь пальцами в поясницу мужчины. — И да, ты и есть самая настоящая сволочь, Ким Намджун. — И не поспоришь, — улыбаются в ответ грустно. — Со мной вообще чревато спорить. Продолжай давай рассказ, — чуть отстраняясь, фыркает фей, маску непринужденности на себя накинуть пытаясь, что не получается у него, очевидно, и не получится в ближайшее время. Точно не тогда, когда печаль прошлого и радость настоящего тесно переплелись, в зелье далеко не целебное внутри преобразуясь. — Хорошо, но лучше присядем, — не позволяет мужчина Сокджину отойти далеко, на траву его вслед за собою утягивает настойчиво и усаживает боком на свои бедра. — Если ты думаешь, что я опять разнюнюсь и перенервничаю, то… — цокает Джин недовольно, но соскользнуть с Намджуна даже не помышляет. Намджун его обрывает, палец к пухлым губам прикладывая: — Это скорее уже для меня. — Эгоист. — Абсолютный. Фей не скрывает улыбки. У стража от нее перехватывает дыхание. Видением прошлого она видится, когда они точно так же у озера под сенью золотых деревьев сидели, что листву нескончаемую на макушки их сыпали. Будто сон происходящее, но нет – реальность. Только местоположение несколько изменилось, зато чувства неизменны остались. — Если смотришь так, то хотя бы говори комплименты, — щелкает по носу выпавшего из реальности мужчину Сокджин. — Самый прекрасный, — невесомо касаются точенной скулы губами. — Но это ты и так знаешь. — Тогда скажи то, чего я не знаю. — Я не умею говорить красиво и сейчас я вместо комплиментов в который раз улыбку с твоих губ сотру, что очередным поводом для ненависти к себе для меня обернется. Сильнее себя я ненавижу только тех, кто их отнял, — нежно пальцами по прозрачным крыльям ведет, легкую дрожь вызывая у их обладателя. — Я вывел тебя из леса тогда не потому что в руки Ордена собирался отдать, а потому что собирался тебя спрятать. По крайне мере, на время, пока не уляжется все. Я догадывался, что Орден в любом случае от нас не отвяжется, и охота продолжится. Оставь я все, и на мое место пришли бы другие. Придумали бы новые подходы, и не все бы из них отличались гуманностью. Я думал, что все предусмотрел, что уведу тебя далеко под видом путешествия якобы. Ты так мечтал повидать мир, а я хотел его к твоим ногам бросить, а в итоге... — зло выдыхает и уже сквозь зубы цедить продолжает. — Они следили за нами, подозревая меня в предательстве, и мои намерения без труда угадали. Решили подождать и не ошиблись, ведь я буквально сам тебя к ним в руки привел. Выбора у меня не было, один против семерых лучших ассасинов я бы не выстоял, оставалось только убедить их, что я все еще на их стороне. Хоть где-то мой лживый талант пригодился, — усмехается горько, избегая смотреть на Джина, но поглаживать в успокаивающем жесте его не переставая. — Дальнейшее тебе известно. Спасибо Чонгуку, что по какой-то неведомой мне причине попытался в твоих глазах меня оправдать. — Сволочь, эгоист, лжец и идиот к тому же, и за что меня духи таким тобой наказали? — захватывает фей лицо мужчины в плен своих ладоней, посмотреть на себя заставляя. — И какой из всего этого вывод следует? Намджун недоуменно глазами хлопает. Явно не такой реакции ожидал от него. Даже чувство вины не второй план отошло. Сирень ярко цветущая только между ними осталась и… облегчение? Сокджин на него не злится и… улыбается? — Почему ты... — срывается мысли быстрей. — Не хочу, чтобы ты себя ненавидел, и, кстати, я первый задал вопрос, но до сих пор ответа не получил, — соскальзывают руками на плечи Магнуса. — Не заставляй меня еще одно не лестное прозвище на тебя навешивать. — Ты самый лучший, знаешь? — лбом в напротив лоб утыкается страж. — Меня духи таким тобой не наказали, а осчастливили. — Какие банальности… — А ответ на твой вопрос прост. Я все должен был рассказать сразу. Не пытаться казаться лучше, ведь своей ложью я делал обратно противоположное. Я такой, какой есть. — И таким я тебя и принял. Такого тебя и полюбил. — И, похоже, вы все этим не преминули воспользоваться, — язвит Чон, небрежным взмахом руки материализуя перед собой два стакана воды, один передает Магнусу. — Не забывайся, если не хочешь оставшийся срок провести в образе каменной птицы. Намджун, молчаливо из рук стакан принимая, хмурится, но не из-за угрозы, которую по сравнению с тем, что ему раньше доводилось при разговоре с Чонгуком испытывать, нельзя сейчас таковой назвать. Предупреждение и не злое, а усталое скорее и обреченное. — Ты сдаешься, — озвучивает через некоторое время страж. — И не тому, чему следовало бы. Раньше я считал тебя абсолютным злом и не понимал многого, но не теперь. Ты такой же человек, как и все. С чувствами, эмоциями, и со всем к этому прилагающимся. Чонгук невесело усмехается, вместо «чему» читая отчетливое «кому». — Забавно подобное от тебя слышать. В любом случае, исход для меня неизменен, куда ни поверни и какую дорогу ни выбери, а вовлекать в это кого-то еще даже для слуги Ада низко. — Выход есть всегда и… — вновь пытается возражать бывший ассасин. — Но не всех он устраивает, — отрезает маг, хватая с пола катану. — Продолжим тренировку.***
Тэхен, звезды драгоценные считая на потолке и вопросы, так и оставшиеся без ответа, в пустоту шепча в своем тайном месте, долго не может уснуть этой ночью. Больно ему от поступка хозяина Декалькомании, что сказку, еще толком не начавшуюся, оборвал некрасиво. Приманил зверька, ласки не знавшего, но желавшего ее слишком отчаянно, а после оттолкнул. Почему и зачем? Поиграть решил, а потом посмеяться? Юноша выводы подобные отторгает всем сердцем. Чонгук не такой. А какой тогда? Что он о нем вообще знает? Почти ничего, но зато самую суть открывающее, присмотреться если внимательно. За куполом алым прячется маг, шипами роз голубых защищается и за стенами неприступного замка хоронится. Преграды непроходимые. Не для Тэхена. Тэхен купол играючи преодолел, любовно розы шипастые к рукам приручил и в замок шальным вихрем ворвался. Не те у него правда теперь цели. Себя собирался спасать, а на деле убить. Не назвать то, что он сделать хотел, по-другому, но, вовремя истину успевший узреть с подачи хитрого, но доброго нэко, черного, но с самой светлой душой мага, не убил. Именно светлой, никак для кицунэ иначе. Поступки Чонгука за себя говорят сами, не перечеркнуть их одному случаю столь… Нелепому? — Тоже мне… Заснуть видите ли лис мне не дал бы, — бурчит себе под нос Тэхен, распластавшись звездой морской на мягких подушках. — Я из-за тебя заснуть не могу, глупый принц. Обида и горечь на нечто иное сменилась мгновенно, стоило акценты под углом расставить другим. На устах дыхание чужое фантомами заиграло и следом теплом хлынуло вниз под ребра куда-то. Кицунэ руку тут же подносит к лицу, чтобы контур искусанных губ очертить пальцем. Ощущения проверяет, реальность подтверждает случившегося. Чонгук поцеловал его. Этого отменить невозможно, что бы там ни случилось после, как и не отменить того, что не зверь внутренний на поцелуй ответил, а сам Тэхен, и ему… — Чтоб у тебя нос распух еще больше, Чон Чонгук! … понравилось Рукой в бессилии ударяет по пледу и калачиком беспомощным сворачивается, хвост пушистый комкая в кулачках. Не замечает, как черты человеческие терять начинает и обращается в лиса, ища в нем от мыслей неуместных спасение. Помогает. Засыпает сразу же сладко, лапы под мордочку подложив, видит яркие сны. Рыбок он в них со знакомого пенька ловит и в воду по неуклюжей традиции навернуться грозиться, если бы не одно но… Руки, рунами изобилующие, упасть ему не дают.***
К утру Тэхен откровенно теряется, чувствуя в себе некоторые изменения. И даже не в том дело, что проснулся в ипостаси звериной, а в чем-то ином. В теле легкость приятная ощущается и сила. Магия на равных с кровью по венам струится, преобразуясь в причудливые спирали, на кончике хвоста и ушей повисает, в неровном солнечном свете искрит. Шерсть ярче стала заметно и сияет, отнюдь, не образно, впрочем, как и изумрудные глаза ее обладателя, в которые примешался цитрин, нечто невероятное создавая. Запахи еще более отчетливыми кажутся, как и слух, но в отличие от действия сумеречной травы, сейчас это все происходит как само собой разумеющееся. Не сбивает, как вчера, с толку, а гармонично поверх всего остального ложится. Лис внутри фырчит весело, подбивая юношу наконец встать полноценно и нового себя испытать. За ночь минувшую Тэхен, сам того не подозревая, окончательно слился со своим вторым я. Ему бы человеком обратно стать во избежание, ведь предупрежден был Чонгуком не переусердствовать с лисьим обличьем, но он не хочет. Мало ему часов нескольких, не успел распробовать как следует то, что годами в себе задавливал, и, к счастью, не смог, хотя и подошел к самой грани. При мыслях о маге омега уже вслух фыркает и далеко не радостно. Желание кое-кого конкретного укусить возрастает. Тэхен, грациозно потягиваясь на подушках, посмеивается над собой. Очевидно, от клейма «кусачки» ему не избавиться, но, а пока и впрямь неплохо было бы встать, что и делает сразу же. Дель ждать не заставляет, проход вниз в ту же секунду открывает, позволяя ему шустро в него прошмыгнуть. Нет у кицунэ определенного плана и направления, он, со зверем единением наслаждаясь, позволяет себя инстинктам вести. Коридоры один за другим быстро сменяются, а Тэхен искрой огненной все куда-то нестись продолжает, пока не оказывается в противоположно другой части замка, более мрачной и темной. Юноша на своей памяти здесь впервые. Оглядывается с некоторой опаской, но не без интереса. Окон в этом крыле нет совсем, как и полюбившихся самоцветов, вместо них факелы с синим пламенем установлены в нишах специальных, а на стенах руны светящиеся, схожие с теми, что на коже черного мага змеями расползаются, выбиты. Леденящим душу холодом от них веет, шерстку лисенка заставляя зашевелиться. Так и кричит об опасности все, намекая разворачиваться и бежать куда подальше отсюда. Но не бежит отчего-то омега, пускай и дрожа, вперед движется упрямо, через пару минут за очередным поворотом резную дверь с поверх нее выгравированным Древом видит. Листву ему рубины кровавые заменяют, а в корнях его люди в агонии бьются... Тэхен, бессильный ни вперед, ни назад сделать шаг, в ужасе замирает. Слишком реалистична гравюра. Болью от нее, отчаянием и первозданной тьмой, в которой нет места свету, веет. И это от двери одной только, а что же тогда там за ней? — Я ненавижу секреты и недосказанности, равно, как и все вместе взятые кицунэ, но некоторым дверям лучше оставаться закрытыми, — от сводов каменных отражается голосом Сокджина, отчего лис, успевший в плену страхов увязнуть, подпрыгивает испуганно. Осознание, что перед ним друг, а не надуманное бурной фантазией чудовище облегчение дает и в тоже время чувство вины пробуждает. В который раз куда не следовало сунулся. Теперь, уши и хвост поджав, трусит к фею понуро. Фей же, присев на корточки, руки раскрывает в приглашающем жесте, чем несколько его смущает, а вот зверя внутреннего - нет абсолютно. Он послушно в объятия ныряет и, жалостливо поскуливая, поддержку и успокоение после пережитого в них ищет. — Ну-ну, успокойся. Мне и самому не по себе здесь находиться, а еще ты тут лишнюю панику наводишь, — поглаживая его мягкую шерстку, выпрямляется в спине лекарь и прочь от злосчастного места спешит, приятно удивляясь чужой, потянувшейся к нему магии. От мальчонки и раньше аура теплая исходила, а с принятием второй сущности особенно, но еще больше Сокджина его неземные глаза поражают. Словно листва сочная блики солнечные в себя вобрала и даже с приходом ночи не пожелала отдавать их обратно. Никогда ни у кого глаз подобных не видел, а повидал он за долгую жизнь далеко немало. Юноша на слова фея мордочкой ему в шею тычется виновато, вызывая щекотку, отчего тот беззлобно ворчит, сетуя на глупых лисят, что в неприятности из раза в раз попадают, а мысленно Деля поминает не добрым словом. Как он допустил в этот проклятый коридор кого-то, помимо Чонгука? Благо, что опомнился вовремя и привел сюда бывшего друга, непоправимое предотвращая. Только вот почему без лишней демонстрации Тэхену адской двери обойтись было нельзя? Что опять ангел безумный задумал? — Давай-ка сразу договоримся, — удалившись на безопасное расстояние, начинает мужчина, ссаживая лиса на пол в небольшой картинной зале с камином и парой бархатных кресел. — Ни при каких обстоятельствах, даже если замок сам тебя заведет в тот коридор, дверь ты не открываешь. Если бы мог лис, он бы нахмурился. В голове очередной шквал вопросов иллюзию порядка на полках нарушил. Не успевает Тэхен на один из них ответ найти, как миллионы появляются новых. Пора человеческую форму принять, чтобы расспросить поподробнее друга. Обращение проходит легко и на порядок быстрее, чем ранее, и Сокджин не упускает возможности это прокомментировать: — А ты быстро освоился. Насколько я понимаю, это одно из первых твоих обращений? — Ага, Чонгук научил, — буркает смущенно омега. — Не удивлен, — улыбается фей, подмечая, что необычный цвет его глаз сохранился, а волосы ярче неба закатного стали. Радует его новость о принятии Тэхена своей сущности, и он бы мог несколько каверзных шуточек по этому поводу вставить, но не сейчас. Сейчас важно доходчиво мысль донести до него и предельно обезопасить от себя самого. Слишком уж любят кицунэ нос куда не надо совать, чтобы до истины докопаться, какой бы та ни была, и хорошо если выводы правильные сделаны будут, и в процессе ни их тело, ни дух не повредятся… — Возвращаясь к насущному… — чуть прокашлявшись, продолжает уже серьезно. — ... та дверь... — Связана с Подземным миром? — перебивает мужчину Тэхен. — Похожее Древо перенесло меня туда несколько недель назад. — Проницательно, — кивают, надеясь, что остальную часть гравюры разговор не затронет. Сокджин ненавидит лгать, но и всей правды сказать не сможет. — А те люди… ну… в корнях… — закусив губу, спрашивает еле слышно лис, картину ужасающую воспроизводя перед глазами. — … кто это? — Полагаю, что грешники, — поспешно лекарь выпаливает первое и самое логичное, что приходит ему на ум. Не будь кицунэ настолько сильно поглощен страшными видениями и разными домыслами, так легко его словами не обманулся бы. — В любом случае, это не наше дело. Тэхен, проигнорировав неловкую попытку фея закрыть тему, вслух рассуждать продолжает: — Очевидно, за дверью скрывается что-то очень опасное… — Наивно было бы надеяться, что, будучи в услужении у Владыки и с ног до головы пропитавшись тьмой, Чонгук не выходит за… мм, так скажем, некоторые рамки, — осторожно озвучивает Сокджин. — И все же, он, кого бы там из себя ни строил и как бы обратное не доказывал, не плохой. — Я знаю, — просто отвечает кицунэ, как никто другой, согласный с последним высказыванием. — Тем более, он не по своей воле, я уверен, все то делает, а из-за сделки. Фей не улыбнуться не может. Тэхен умеет приятно удивлять, если его любовь к неприятностям откинуть, конечно же...«Чонгуку невероятно с ним повезло»