Роз лепестки и сами бутоны их, умерщвленные безжалостно в ярости тем, кому они опорой были всегда и самые болезненные мгновения пережить помогали, багряным ковром стелятся по полуразрушенной оранжерее. Но не цветы в них далеко Бэкхён сейчас видит, на осколках у стены разбитого витража сидя, а свою кровь, по жилам бы течь которой, а не заледенеть осознанием невосполнимой утраты и неприятием, но зато понимаем слов Чимина. Бэкхён и вправду Владыкой стал Ада, звание Розы на любимых устах потерял, потому как Роза никогда бы не посмела обладателя этих уст обречь на страдания, потому как Роза чисто и искренне любила, а Владыка любовью отравлен и одержим. Ни себе, ни Чанелю покой дать бессильный, отчаянно цепляется за осколки разбитых сердец и болью обоих упивается вместо первозданного чувства. Смотрит на лепестки, а на деле отсчитывает последние пульса удары своей жизни, которой бы следовало давно оборваться, а не в лично им для двоих созданной Преисподние гореть. На языке горечь немая и пепел – все-таки догорает, чего желается, но отчего-то до конца никак не сгорит. Орган, вероятно, бьется упрямый, намекая, что не все еще сделано, не потеряно, вопреки всему, до сих пор дышит. Его человек жив пока, как и любовь их безумная, неправильная, разрушительная, что исправить надобно бы. Не Чанеля похоронить, а
ее, ту самую беспощадную, что убивает, но придает смысла, что калечит, но вместе с тем и бороться за то, что не нужно Бэкхёну, заставляет. Пора забвению предать ее - не в себе, потому что невозможно это, не было и никогда не будет, а в нем. Владыка демона отпускает. Роза, увядая, своего человека должна отпустить тоже.
Перенестись уже хочет Бэкхён, как внутри все от боли взвывает, вынуждая его обессиленно рухнуть обратно на ледяной пол.
— Нет! — кричит. — Ты не мог! — искалеченным существом по мрамору, устланному цветами кровавыми, ползет. В стену судорожно вцепляется, ногти под корень обламывая. Не с первой попытки поднимается на ноги и переносится, как и хотел ранее туда, где не ждали Владыку, но надеялись до последнего вздоха на приход Розы. Пришла. Не сберегла. Опоздала.
— Ёлли! — рвет связки голосовые. Надсадно. Мучительно. Задыхаясь. Глазами карминовыми, безумными в Омут Беспечности вглядывается и, не помня, не зная себя, ныряет в него без раздумий. Холодные воды разгребает конечностями омертвевшими – Омут не щадит даже повелителя Ада. Тело на куски разрывает и душу пытается высосать, а следом и до сердца добраться, только неподвластно оно никому, кроме того, кому даровано было когда-то. Оно в руках бьется Чанеля и ни в чьих других больше. Чанеля, которого Бэкхён отчаянно на дне водоема проклятого сейчас ищет. Находит. За руку хватает его и на поверхность тянет, туда, где Роза своему человеку счастливый мир обещает. Уничтожит тем самым себя, но ему отныне страдать не позволит.
— Чанель! — бьет по осунувшимся щекам на берегу демон мужчину. — Чанель! — повторяет, свои собственные щеки слезами окропляя больными. — Чанель! — пока тот глаза ирисовые не откроет. — Чанель!
— Ты пришел, — шепчет на грани слышимости Пак, ладонь обессиленную к лицу самой для него Розы красивой протягивая. Желанной, но не доступной. Ненавистной и безумно любимой.
— Конечно, пришел, идиот. Ты совсем спятил в Омут нырять? Какого вообще дьявола?! — истерично по его груди кулаками молотит Бён.
— Такого, который из меня, вероятно, собирается сделать сейчас отбивную, — усмехаясь, перехватывают руку Бэкхёна.
— Еще и шутить умудряется! Мало поплавал?! — орет на него охрипшим голосом Бэкхён.
— А ты, как и всегда, шуток моих не оцениваешь, — к губам плотно сжатый кулачок подносит Чанель и с ощутимой горечью в словах добавляет. — Как и подарков не бережешь, — целует прохладную, нежную кожу. — Зачем ты их уничтожил? Тебе меня мало?
Бэкхён глаза опускает, вину невыносимую и отчаяние перед Чанелем испытывая. Не знает сказать что и оправданий себе не ищет. Вместо этого проклинает слугу нерадивого, что проболтался, цели, очевидно, какие-то преследуя свои, о чем не думается совершенно и безразлично по большему счету.
— Ну что молчишь, Мой Владыка? — прошивают насквозь нечитаемым взглядом сжавшегося Бёна.
— Не называй меня так, — выдыхает Бэкхён приглушенно.
— А как? Как, Бэкки? Нет больше Розы, ты сам так сказал, — в ответ ироничное, сломленное.
— Для тебя она есть всегда, — все так же не поднимая глаз, смотрит куда-то в сторону безучастно Владыка, боясь посмотреть на Чанеля. Нет, не так. Боясь отторжение в нем увидеть. Гнев и ненависть, которой он бесспорно заслуживает.
Чанель непонимающе приподнимается на локтях, переламывающую кости боль во всем теле игнорируя. За подбородок Бёна хватает, заставляя его на себя внимание обратить. В рубины совершенные заглядывает, любовь в них к нему безграничную вперемешку с печалью всепоглощающей читая отчетливо. Неужели…?
— Ты…
— Сегодня я только ею для тебя буду. Примешь? — с робкой надеждой озвучивается.
— Такой глупый, — оглаживает ласково скулу чужую Пак. — Разве когда-нибудь было иначе?
— Ёлли, — всхлипывает Бэкхён, руки протягивая к нему в желании объятия долгожданные и, как воздух, ему необходимые получить. Получает. Смачивает теперь и без того сырой плащ Чанеля слезами, наплевав на утекающую из него, как сквозь пальцы вода, силу Владыки. Запретным наслаждается, другое утраченное себе возвращая.
«В последний раз» — сам себе мысленно обещает, греясь об свое солнце личное. На день его могущества хватит, а там… неважно.
Важен Чанель.
— Как ты себя чувствуешь? — памятуя о главной причине их вместе быть невозможности, спрашивает участливо мужчина, по спине его хрупкой поглаживая.
— О себе думай лучше, в Омуте любитель поплавать, — бубнит, нехотя отстраняясь Владыка, на ноги встает и к Древу, не оборачиваясь, идет.
— Бэк? — растерянно вслед ему демон смотрит.
— Тебе приглашение нужно особенное? — бросают, бровь вздергивая иронично.
— Ты с ума сошел? — неверяще подскакивает за ним Чанель.
— Очевидно, что еще с нашей первой встречи, — обреченное шепчет Бён, беря за руку подошедшего Пака.
— Если так будет всегда, то я хоть каждый день в Омут нырять буду, — смеется демон счастливо впервые со становления Бэкхёна Владыкой. Происходящее сном ему видится, но никак не реальностью. Невозможно все то, что на мысли наталкивает странные о влиянии источника темного на его разум, а иначе почему? Чанель о том думать не хочет. За каждую секунду драгоценную хватается, как утопающий за соломинку, и ароматом кровавым своей Розы всеми рецепторами наслаждается.
— Я сам тебя туда засуну, если не перестанешь нести околесицу, дурак, — фыркает, как во времена старые добрые, Бэкхён.
— Абсолютный, — улыбается довольно мужчина перед тем как окончательно Ад покинуть.
Подлунный мир с ног буквально отвыкшего от него Чанеля сваливает. Воздухом свежим и небом лазурно-солнечным потерянного, но ему сейчас возвращенного человека встречает. Позади Древо багряное камнями рубиновыми в лучах первозданного светила сверкает. Не манит как раньше, а наоборот, с ним как будто прощается, чему радоваться бы, но у демона отчего-то неспокойно становится на душе, обратить бы на что внимание, но он, полностью эйфорией момента волшебного захваченный, не обращает. Взглядом вместо этого по поляне и лесу, перед ним раскинувшемуся, блуждает, за что зацепиться не зная.
Скучал. Щурится от солнца и на так и не выпустившего его руку Бэкхёна глаза скашивает. Тот, уголки губ в печальной улыбке приподнимая, не на красоту окружающую смотрит, а на него. Говорит о чем-то ему немо и чужой довольствуется радостью.
«
Мир демонов не для Чанеля и никогда не будет» — с горечью думает — «
За что ты так его наказала, судьба?» — ее проклинает, не помышляя в уравнение подставить себя.
Чанель не для него тоже, Владыке Духи в пару Чонгука избрали, обоих не спросив мнения.
Пятнай своей тьмой его, а не дитя золотого диска лучистого. Владыка, не желая того, запятнал и Чона, но принять его так и не смог. На счастье ли или на погибель двойную. Очевидно, второе, не в эту минуту, так в год грядущий.
Пустое. Бэкхён решает днем сегодняшним и пока не минувшим пожить. Расцвести, чтобы потом следом увянуть.
Уже окончательно. Уже навсегда.
— Хочешь город свой родной повидать? — спрашивает он спутника.
— Хочу, — без слов лишних.
— Тогда следует приодеться, — улыбается Бён, пасом руки и себя, и Пака облачая в сухую одежду.
Чанелю достается простая белая рубашка и темные с ботинками штаны - аналогичный наряд из прошлого человеческого, первого их на поляне свидания и первого поцелуя в густой траве лежа. Бэкхён же шелку привычному не изменяет. В красной из него блузе оказывается и черных шароварах свободных, украшения вместе с обувью отвергает.
— Ты помнишь, — напротив становится Владыки Чанель, горячим дыханием его чуть нахмуренный лоб обдавая. — Но если ты хотел этими нарядами затеряться в толпе, то с тобой этого сделать никак не получится, — целует. — Ты на том рынке мне сразу в глаза бросился. Шел, как король, земли почти не касаясь, но на контрасте с тем, как ребенок маленький, прилавки с интересом разглядывал.
— Да что ты, — отпихивают от себя демона возмущенно, мгновенно в воспоминания уносясь.
Человеческий рынок, самый обычный с людей толпами, но не для Бэкхёна, что впервые в Мир Подлунный попал, тайком умыкнув у отца колечко заветное, межпространственное. Ступает ногами босыми по каменной брусчатке, впитывая глазами карминовыми доселе невиданное. Наслаждается прогулкой и внимательно окружающее изучает, такие разные в эмоциях лица читая, и диву дается, как жизнью они искрятся и от нее не бегут, как то он сам делает. В Аду другое все совершенно, там время словно застыло. Стазисом накрыло Преисподнюю и ни назад, ни вперед не движется более. В днях, годах, веках не жить, а существовать вынуждает. В интригах сородичей купаться и отца неприятие. Рамках, законах, навязанном долге. Престола наследник Бэкхён, а на деле – замена. Путь отхода Джонхёна, если оступится тот. Ребенок зачатый не по любви, а из необходимости. Не под солнцем рожденный, а под черной луной с кровавыми звездами, света обреченный не видеть, но к нему все равно тянущийся. Не быть ему здесь, будь по-иному. Не гореть приключений желанием, а во дворце прозябать сумеречном. Изредка с другом лучшим, что не из Ада далеко, а с небес ниспослан ему прямиком, за беседой вечера проводить. Он же его и подбил на подобную авантюру, упрашивая что-нибудь из Мира Подлунного принести. Вещицу какую или получить лучше рассказ о его приключениях, о его ощущениях, а взамен о своих поведать. Не мог Кибому Бэкхён отказать, на его судьбу сетуя. Хоть какую-то ему радость подарить захотелось, боль приглушить заточения и насилия постоянного от Владыки. Не заслужил всего того его добрый, на глазах увядающий, но все равно не сдающийся ангел. Силой Кима Бён восхищается, таким же желает быть и помочь ему обещается.
Подходит, между тем, к одному из торговцев, венки разглядывая цветочные. Из роз состоящий ему один приглянулся, но купить, как и заговорить с человеком, он не решается. Просто смотрит недолго и дальше идет. В проулок заворачивает узкий и на трех пареньков натыкается с намерениями на лицах не благостными.
— Побрякушки снимай и без насилия разойдемся, — самый высокий из них щербатый мальчишка бросает, жадным взглядом одаривая кольца драгоценные на чужих длинных пальцах.
— Так уж и без насилия? Ты посмотри какой ангелочек. Я бы с ним позабавился, — второй брюнет говорит.
— Действительно, хороша куколка. Откуда ты такой взялся здесь? И почему босой? Из дома никак богатого убежал? Не знают своего счастья и бегут идиоты. Приключений захотелось? Так мы их тебе с удовольствием предоставим, — третий огненно-рыжий вставляет.
Бэкхён с недоумением их выслушивает, не понимая о чем таком они толкуют. Убежал-то он убежал, но и идиотом уж никак не является. Что эти смертные себе позволяют? Хочет уже магию применить, как вдруг его собой загораживает еще один человек. Статный высокий, небогато одетый, но приятной наружности. Демона за его плечами широкими и не видно.
— Пошли вон, пока не огребли от меня, — грозовое предупреждение.
— О, Чанель, защитник всех убогих и сивых нарисовался, — неприязненно констатирует щербатый, но послушно отходит назад, не желая с ним связываться. Силен Пак – проходили. Не одну и не две от него затрещины получали, как словесные, так и телесные. Чанель за слова свои отвечает и никогда на действие не поскупится.
— Не вижу ваших пяток сверкающих, — угрожающе он произносит, на парней надвигаясь опасно.
— Допрыгаешься когда-нибудь, — с ненавистью ему рыжий кидает и спешит за товарищами ретироваться.
Бэкхёну рассмеяться непреодолимо хочется с развернувшейся картины, что он и делает, впрочем, колокольчиковыми переливами одаривая смешно топорщащиеся в разные стороны уши Чанеля.
— Не такой я реакции ожидал, — резюмирует Пак, к нему поворачиваясь. — Не испугался разве?
— Это вам всем следовало бы бояться, — отсмеявшись, Бён отвечает.
Парень с сомнением на него смотрит. Хрупкий и маленький совсем перед ним юноша. С личиком нежным, женственным даже каким-то. Каштановыми завитушками волос и точенными, по-аристократически бледными чертами, но вот глаза… Алее не встретишь, как и вообще в принципе подобных никогда не увидишь. Что это? Какая-то магия? Уж никак колдун он какой? Чанель определения столь неприглядного ему давать не решается, вместо этого в омут багряный затягивается всем существом и выныривать из него абсолютно не хочет. Приглянулся ему незнакомец прелестный еще на ярмарке. Наблюдал за ним со стороны и не мог за ним не последовать, беду предчувствуя скорую. Не гоже таким, как он, по переулкам темным одному шастать. Ограбят, изобьют или того хуже – изнасилуют.
— Кого? Тебя, ангелок, что ли? — усмехается Чанель.
— Я не ангелок, — буркает обиженно юноша. — Я демон!
— Ну да, а я тогда Владыка, — иронизирует Пак.
— Нет, им ты точно быть не можешь, ведь Владыкой зовется мой отец, — руки на груди складывают недовольно.
— Смешной ты.
— Уши твои смешные, а не я!
— Ауч, а вот это очень некрасиво с твоей стороны было.
Бэкхён фыркает:
— Не веришь?
— Не-а.
— Ладно, сам напросился, — облик истинный частично принимает Бён, рога кверху загнутые демонстрируя.
— Духи! — глаза ирисовые выпучивает Чанель, но отскочить от демонического отродья отчего-то не помышляет. Наоборот, к нему ладонями заинтригованно тянется, а вернее к объявившимся конечностям лишним.
— Эй! Куда лезешь, человечишка глупый, — шлепает его по рукам Бэкхён.
— Потрогать хотел. Необычно так, но тебе идет, — улыбается Пак, словно не с демоном разговаривает, а с давним другом. — А как тебя зовут и что ты на земле делаешь?
— Ты что, совсем меня не боишься? — растерянно спрашивает юноша.
— Нет, а должен?
— Ну, как бы… — внешность человеческую возвращает Бён, не зная сказать что, поведением странным обескураженный. — У тебя с головой все в порядке?
— Лучше не бывает, — лыбиться продолжают довольно. — Так как тебя зовут, Ангел?
— Да не ангел я! — вспыхивает юноша. — Ты вообще думаешь, когда сыну Владыки Ада говоришь такое? Я демон, — по слогам произносит. — Бён Бэкхён!
— А я Пак Чанель, немного художник, но больше садовник, — пожимает парень непринужденно плечами. — Пойдем ко мне? Я видел тебе на рынке венок приглянулся, но я тебе лучше сплету! У меня очень красивый сад – моя гордость! Тебе понравится! — за руку хватает ошарашенного Бэкхёна и за собой его, как на прицепе, утаскивает, на бег срываясь почти.
— Ты безумец! — смеется Бён, сопротивляться бессильный чужой настырности.
— Не без этого, Ангел, но уж больно ты мне понравился, а то, что мне нравится, я так просто не отпускаю!
— Моя колючая Роза, — снова вплотную подходит Чанель. Вырваться не позволяет и не в лоб, а в губы манящие, чувственные целует. Не нежно, а со всем накопившимся за долгие лета голодом. Пожирает буквально Бэкхёна, податливостью его упиваясь, ответной никак не надышится страстью, ее нарекая главенствующей, а не кислород пресловутый. Обнимает тонкую талию крепко до боли, без слов говоря, что не отпустит отныне. Себе подчиняет, чему не противятся, послушно в горячих руках опадают, не поражение принимая, а награду долгожданную, не заслужил которой Владыка, но заслужил Бэкхён. Такой, какой есть, без титулов, долга и опостылевшей ему маски всесильного. С Чанелем не демон он и не коронованный терновниковым обручем Повелитель, он с ним самый в мире красивый цветок.
Задыхается Бён, но никак, как и Пак, от напротив уст, беспощадно смятых, не оторвется. Языками оба сплетаются не за главенство соперничая, а силу чувств обнажая перед друг другом. Что не угасли нисколько они доказывают и ни времени, ни судьбе не подвластны остались. Не побеждает в итоге никто – равны. Даже сердца израненные, стрелами изрешеченные, в унисон колотятся по-сумасшедшему. Тянутся те навстречу, все пережитое и больное позади поджигая, чтобы сгорело оно дотла и мешать им не вздумало, рубят костлявые конечности прошлому и не разрешают ему за их любовь уцепиться – ей досталось и без того.
— Может, ну его, этот город? — обхватывает ладонями лицо Бэкхёна Чанель.
— Ты так туда рвался все время, а что же теперь? — сбивчиво произносит Бён, в глаза потемневшие, пеленой желания подернутые, заглядывая.
— Ты так и не понял, Бэкки? — усмехаются иронично. — Я только к тебе одному рвусь и никуда больше. Мне любое место без тебя ненавистно.
— Взаимно, Ёлли, взаимно, — первым на мужчину набрасывается с очередным поцелуем Бэкхён.
Пак, его на руки подхватив, спиной в густую траву опускается. Сдирает блузу ненужную с нечеловеческой силой, со штанами и бельем проявившимися когтями легко расправляется, Бэкхёна, сверху восседающего на нем, обнаженным полностью оставляет. Бэкхён ему налюбоваться собой не позволяет, сам на Чанеле, не задумываясь, одежду рвет и по вздыбленному паху ягодицами проезжается, стоном его вынуждая давиться. Облик истинный принимает, крылья перистые, алые распахивая за спиной, рога искрящиеся и тонкий хвост выпускает на волю, обвиваясь им вокруг под собой мощного бедра.
— Не узнаю тебя, — улыбается Чанель завороженно, по его груди неконтролируемо ладонями шаря, по соскам далее щекотно проходится, вздрогнуть заставляя их обладателя.
— Что-то не устраивает? — наклоняется к нему демон, за губу игриво кусая.
— Глупая Роза, — ответно клыками прикусывает алую половинку Чанель, и сам облик демонический в человеческом не удерживая.
— А ты самый любимый для меня человек, — дублируют сказанную ими ранее в прошлом на этой же поляне фразу, ролями меняясь.
— Глупый человек.
— А ты самая прекрасная Роза.
— Не верю, — продолжает его губы, шею, ключицы терзать Чанель. С хвостом чужим своим, более массивным, переплетается, чувствуя, как по напротив горлу прокатывается громкий стон.
— А ты проверь, — под прикосновения Бён подставляется, руку назад заводя, чтобы член крепкий мужчины обхватить ею.
— Подожди, я же тебя… — беспомощный рык… — не подготовил… — когда Бэкхён на него сразу же и до конца опускается.
— Н-не подожду и без т-того… — от острой боли, пронзившей нутро, задыхается. — … ждал с-слишком долго.
— Меня не дольше, — садится Чанель, аккуратно придерживая Бёна за талию, нежно скулу его большим пальцем обводит. Не разрешает ни себе, ни ему двигаться, передышку необходимую дает, чтобы попривык он и не от неприятных кричал ощущений, а от наслаждения чистого.
Бэкхён слушается, лаской чужой успокаивается. Вглядывается Чанелю в лицо, такого к нему бесконечно доброму, несмотря ни на что, его не винящему, любовью к недостойному переполненному, и понимает, что не выдержит больше, что смотреть на него не может, а иначе его не отпустит. Потому что невыносимо больно, потому как сердце из груди своей вырывает с ножом во второй руке, собой же подставленным к собственному горлу.
— Поцелуй меня, — умоляет – не просит, в рога изогнутые демона судорожно вцепляясь.
— Что с тобой, Роза? — покореженный поведением странным Бэкхёна. Отчего глаза рубиновые полны слез? Отчего они с ним как будто прощаются?
— Испугался за тебя просто и соскучился, — натянуто улыбается Бён и сам же свою просьбу и выполняет, чтобы не раскрылся обман. Чанель мгновенно обо всем забывает, соленым то ли от крови, то ли от слез половинкам подаваясь навстречу и бедра в желании продолжения вверх подкидывает. Бэкхён сильнее к нему прижимается, не отпуская шершавых рогов, ягодицами восьмерки на его члене начинает выписывать. Мучительно медленно, распаляюще, чувственно, как любили всегда и в разлуке о чем грезили. У этой пары никогда страсть не стояла на первом месте, они нежность вместо нее в абсолют возводили. Демона два, но с душами трепетными, ангел которым позавидует любой.
— Люблю тебя, слышишь, люблю, — с дыханием в губы напротив передает Чанель. Крылья его оглаживает и спину. Линию челюсти выцеловывает и шею с жилкой безумно пульсирующей, что кожу, в демоническом обличие багряную, вот-вот порвет.
— Я знаю, Ёлли, — плачет беззвучно Бэкхён, горло беззащитное подставляя мужчине, головой откидываясь назад и двигаться на его бедрах не переставая. Хвосты на кончиках загораются, импульсами приятными, колкими в телах отдаваясь хозяев. Танцуют позади них, добавляя происходящему дополнительной чувственности. Бэкхён над Чанелем сильнее приподнимается, из нутра почти выпуская сочащийся смазкой орган, и обратно на него резко насаживается. Стон обоюдный по поляне громко разносится и еще один, и еще. Бён не щадит себя, бешенную скачку на Паке устраивает, не в силах больше выносить всей этой нежности. Страстью ее заменяет, чтобы последние связные она уничтожила мысли. Одно в них «
не отпущу и люблю» назойливо наравне с сердцем постукивает, не место которому там, которое решимость всю его на нет сводит.
Чанель местами с Бэкхёном меняется, перенимает главенство. На траву его спиной опускает, видением неземным под собой наслаждаясь. Под коркой сознания крыльев полотно алое и самого их обладателя с обличьем нечеловеческим себе выбивает. Свои кожисто-черные раскрывает и вновь нутро заполняет мужчины. Бэкхён руки протягивает к нему, не согласный обходиться без полного тел слияния, а на деле глаз ирисовых избегая. На талию, от пота лоснящуюся, ноги закидывает длинные, заставляя на себя упасть Пака. Шею обхватывает, не позволяет ни себе, ни ему смотреть в лица, на ощущениях глубоких сосредотачиваясь внизу. Собственный член, между ними зажатый, разрядку требует, побуждая ответными толчками партнера ускорить. Бёна буквально на части рвет от смеси губительной переполняющих его чувств. В ней экстазу противостоит отчаяние, нежности – страсть, а любви – боль. Покидают и силы его, от Джонхёна доставшиеся. Выкачивает изнутри их вместе с жизнью запретная для Владыки близость, чего Бэкхён не боится, ему страшнее иное, к чему вплотную уже подошел и что его уничтожит.
Толчок за толчком, до губ закушенных и кровавых на спине полос Чанеля, до недолгого расцвета Розы на пике семенем своим и чужим окропленной, увядания следом мгновенным, стоило тому в его глаза с внутри растрескавшимися рубинами заглянуть.
— Роза? Да что такое сегодня с тобой? — за лицо двумя ладонями обхватывает Бэкхёна Чанель, нависая над ним. — Скажи, не молчи, умоляю. Лучше ненавидь меня и не выпускай никогда больше из Ада, но не смотри так. Почему ты, черт возьми, плачешь? Почему весь дрожишь?
— Прости меня, — всхлипывает Владыка. — За все прости.
— За что ты извиняешься? Мы оба знаем, что ты не мог поступить иначе, как бы я то ни отрицал рьяно, — усаживает его к себе на колени мужчина, как ребенка укачивая маленького.
— Мог. Я мог тебя отпустить раньше, мог не забирать тебя с собой в Ад, — в ключицы утыкаются демона лбом, в предплечья его судорожно вцепляясь. — Я любви твоей не заслуживаю.
— Ее и не заслуживают. Любят просто так, без повода, без причины, — целуют в каштановую, влажную макушку. — И о чем ты вообще? Куда ты собрался меня отпускать?
Бэкхён молчит, сильнее руки Чанеля сжимая, худшие его предположения подтверждая тем самым. Облик его истинный, вместе с тем, истончается. Рога, крылья и хвост исчезают, кожа из красной становится мертвенно-бледной, тело леденеет и паутинками вен нездоровых расчерчивается, взгляд тускнеет.
— Бэкхён? Только не говори мне, что ты так решил попрощаться? — напряженно спрашивает Чанель. — Бэкхён? Ты не можешь так поступить с нами! — за плечи обнаженные Владыку трясет, точно куклу безвольную. Такой и ощущает сейчас себя Бён. Все заслужено.
— Ты ничего помнить не будешь и новую счастливую жизнь начнешь, — отвечает бесцветным голосом.
— Не нужна она мне без тебя, Роза, — лбом упирается в лоб напротив.
— Как и мне без тебя, но… — когтями грудь себе раскурочивает до ошметков кровавых Бэкхён, не ту чувствуя боль, которую бы следовало. Что ему телесная, когда внутри она в сто крат сильней?
— Ч-что ты делаешь? — с ужасом на происходящее смотрит Пак, безуспешно пытаясь его остановить. — Зачем?
— Это доказательство моей к тебе безграничной и гарант твоей неприкосновенности, — отрывает небольшой от своего сердца кусочек Владыка. В окаменевшую ладонь Чанеля его далее вкладывает, с усилием ее закрывая. — Я люблю тебя и навсегда, пусть так, но рядом с тобой останусь, — вспышка яркая, и в руке рубиновый камушек в солнца закатных лучах красиво вместо окровавленной плоти переливается.
— Не делай этого, — обнимает крепко человек свою Розу. — Прошу.
— Будь за нас двоих счастлив, Ёлли, — последнее ласковое в начинающее угасать сознание мужчины проскальзывает.
Без сновидений Чанель засыпает, чтобы жизнь с чистого листа начать после, а Бэкхён… ему начинать не с чего.
