Magic of hearts

      Юнги тенью неслышимой бродит по замку, никак места приткнуться куда не найдет. Мысли о прошлом и недавнем путешествии терзают его, душат и в себе топят, не вперед, а назад смотреть заставляют. Как бы ни упирался нэко и ни был уверен, что со всем навалившимся справится, но на деле это не так далеко. Осторожно по коридору ступает, первому, второму, третьему, опасливо по сторонам озираясь, будто боится, что за очередным его погибель неминуемая ждет. Но от на будущее надежд не отказывается, которые, на переживания внутренние несмотря, только ярче разгораются день ото дня, подпитываемые обещанием Чимина о их счастье совместном, где места нет страхам. И все же, пока они есть и никуда не деваются, как бы упорно ни боролся с ними омега. В картинах на каменных стенах вместо пейзажей красивых он родителей умерших, в ответ глядящих на него осуждающе, видит. С отвращением даже, Юнги бы сказал. За трусость, что не удосужился, поддавшись ей, их навестить раньше, а теперь поздно и не исправить здесь уже ничего, но главное за выбор непутевого сына, променявшего свой народ на жизнь бок о бок с темным магом, а сейчас и на ему совершенно неподходящую пару. И не просто неподходящую, а всем законам природных демонов противоречащую. Исчадье Ада, суккуба, правую руку Владыки.       Нэко, слезами больными щеки бледные окропляя, из стороны в сторону головой машет, пытаясь отогнать видения страшные. Чимина, ему помогшего и искренне его любящего, в отличие от предателя-брата, Юнги полюбил тоже и о этой взаимности не жалеет, о чем метка на того шее красноречивее слов любых говорит. Несмываемым клеймом она служит и сдаваться ни тому, ни другому не позволяет. Мин истинному обещал, что не отступится от курса намеченного, что справится и ему верит. Так оно, конечно, так, только вот одиночество, раньше спасительное, угнетает. Демон природный по Чимину невыносимо скучает, тепло недостающее в пледе мягком и огнем жарким потрескивающем камине ищет и не находит, а от солнца бежит, предпочитая в сад выходить лишь с первыми звездами. Чонгука с Тэхеном избегает, не желая их недавно обретенное своими печалями омрачать. Рад Юнги за них, но за себя все еще грустно.       Сидит на крыше излюбленной за ребячествами лисенка и принца наблюдая у замка, уголки губ в улыбке меланхоличной приподнимая и опуская их тут же, понимая, что не лучше ситуация у лучшего друга, а в сто крат хуже. Недолго магу осталось, о чем между ними не говорится, но чувствуется и видно невооруженным взглядом, или это нэко слишком догадлив в силу с ним вместе прожитых лет и нерушимых уз дружбы? Увы, но здесь Юнги бессилен что-либо изменить. Все, что мог он, он уже предпринял. К кицунэ подтолкнул, сомнения последние бывшего тэнгу рукой решительной отодвинул и поддержал. Да и куда там ему, когда у самого в голове не порядок. Не легко прошлое отринуть, оно неизменно любого, а тем более Юнги преследовать будет. Померкнет, может быть, но никогда полностью не исчезнет, нет-нет, а о себе напоминать будет, потому как нас таких, какими мы в реальности стали, без него не существовало бы. — И чего ты опять слезы льешь? Твоя жизнь, не в пример других, начинается только, — присаживается с нэко рядом Дель, одаривая его ароматом роз снежных.       Нэко слезинки невольные с лица утирает поспешно, застигнутый духом своевольным врасплох. Никогда заведомо не знаешь, когда он объявится и на зов откликнется. Молчаливым наблюдателем и слушателем чаще всего остается, то тут, то там появляясь в самый неподходящий или подходящий момент. — Все сложно. И разве тебе Чонгука не жаль? — произносит Юнги, глядя на то, как Тэхен Чона окатывает водой из пруда под возмущенное черных лебедей клокотание. — Жизнь вообще штука сложная и никем до конца так и не понятая. Лучших из нас калечит, когда как недостойным благоволит, хотя это скорее про судьбу. Жизнь просто течет, смиренно принимая все, чем ее награждают. Но одно дело с ней и по ней плыть вместе, а другое на берег выходить, чтобы лучшее русло для нее выбрать. К чему это я? Мы в ней главные творцы, а все остальное лишь инструменты и препятствия, которые иногда тяжело, но все-таки преодолимы. Чонгук свое русло выбрал давно. Бурное, с опасными перекатами, не дающее всплыть на поверхность, но и в нем не обошлось без хорошего. Не так ли? — улыбается Кибом, подогнув под себя одну ногу, а вторую вниз в пропасть свесив. — Сомнительная награда для того, кто все равно обречен на смерть, — буркает Мин, серебряными браслетами на тонких запястьях нервно звякнув. — Неужели ничего нельзя сделать? Почему его счастье так коротко? Ты сам сказал только что, что русло можно поменять. — Сказал, как и то, что Чонгук его уже выбрал и, как бы он ни старался, ему из него не выбраться. Принц это знает прекрасно, а потому решил плыть по течению, наслаждаясь последним ему отведенным. Твоему совету, кстати, последовал, так почему бы и тебе аналогично не поступить? Зачем грести против течения, калеча и без того израненную душу? Там позади нет ничего, и пора бы тебе перестать над собой издеваться. Хватит, — серьезно смотрит Дель на Юнги, в омут лазурный глаз неземных его затягивая. Задавливает ими одними всякие возражения на корню, в правильности своих слов убеждая. Незримо ту самую кровоточащую подлечивает, как и тогда в первую на этой крыше с ним встречу. — И почему я каждый раз проникаюсь твоими словами, не слыша голоса разума, не слыша ничего, кроме… — Его, — ладонь на грудь трепетливую омеги укладывает ангел по левую сторону, чувствуя как заполошено в ней бьется, в отличие от его собственного, чистое сердце. — Потому что оно не врет никогда, ну и мне благоволит, очевидно, — усмехается иронично. — Сердце Чимина тоже не врет, по отношению тебя точно, и да, кто-то ему кое-что обещал, а на деле, сопли сейчас на кулак наматывает, — взглядом устремляется к наливающейся силой луне. — Мм, и у этого кое-кого скоро один обряд интересный намечается. — И все-то ты знаешь, — фыркает Юнги, беззлобно пихая собеседника в бок. — И подожди… Полнолуние еще ничего не значит! Мой цикл… — Не все, но многое, как например то, что твой цикл под него подстроится, — хитро прищурившись, загадочный вид на себя наводит Дель. — Черт, — резко на ноги вскакивает омега, по парапету туда-сюда расхаживать начиная. — Я не готов! — Ой ли? — посмеивается с него по-доброму ангел. — А вообще, по моему скромному мнению, тебе бы другой демон подошел больше, но что уж теперь… — Это какой же? — замирает на месте нэко, вопрошающе глядя на Кибома. — Чон Хосок, правая рука бывшего Владыки, а вернее темный эльф, но сути дела это не меняет, — отмахивается Дель. — Хороший был мужчина. — Мне и одного Чимина вполне достаточно. И почему был? — за последнее сказанное Кимом цепляется Мин. — Вырвал свое сердце и сбросился в пучину морскую, — равнодушно озвучивает юноша, задумчиво аметистовую подвеску теребя на шнурке. — Из-за чего? — не понимает Юнги. — От невзаимности, вероятно. Его истинный был тритоном и наследником Кианарии, что не позволяло им вместе быть. Оба были по рукам, а в случае Тэмина, по плавникам связаны долгом. Хосок служил Джонхёну, а Тэмин предан своему народу. — Как мне уже осточертел этот долг, — раздраженно выдыхает нэко. — Сначала Бэкхён, потом Чонгук… ой, — по губам себе ладошкой бьет омега, испугавшись, что чужой секрет выдал невольно.       Дель усмехается: — А Чимин-то, оказывается, совсем язык за зубами держать не умеет. Впрочем, оно и понятно. Перед своей прелестью он разве что хвостом не виляет, аки щеночек послушный. — Чимин не щенок! — возмущается Юнги, краснея от понимания того, что Дель о данном суккубом прозвище знает. — Это все я! И да, откуда ты все знаешь?! Ты что, какой-то маг-провидец? — Бери выше, — смеется юноша, колокольчиковыми перезвонами вплетаясь в стрекот сверчков. Светлячка изумрудного в плен заключает ладони, заставляя его золотыми искрами рассыпаться на ней. — Бесишь, — усевшись обратно, бурчит недовольно Мин, руки на груди обиженно складывая. — Как ляпнешь чего, а мне потом гадай, что ты имел в виду. И о прошлом своем не рассказываешь! Тоже мне друг называется. — Друг? — бровь одну удивленно вскидывает ангел. — А кто еще? Сколько ты моих истерик и слез видел, а помогал? Это место вот подарил, и я… Я, может быть, тоже тебе добром на добро ответить хочу. И хоть что мне заливай, но я уверен, что и у тебя что-то в прошлом случилось плохое. Один этот твой дурацкий ошейник чего стоит, — тернового ожерелья на чужой шее касается, мгновенно пальцы об него раня. — Ай, — в рот поврежденную подушечку опускает, капельку крови с нее слизывая. — Острый. — Вот тебе и ай, — подзатыльник несильный отвешивает омеге Дель, внутренне покореженный его неожиданной участливостью. — Не лезь туда, куда не просят. — А то что? Ты же лезешь, — не сдается нэко. — А то это будет наша с тобой последняя встреча, чего мне, по правде сказать, очень бы не хотелось, друг. Я то все для тебя делал далеко не из доброты. Мы с ней, поверь, не совместимы, а из-за скуки. Жалости я и подавно ни от кого не приемлю, она меня оскорбляет и ненужное, мною отвергнутое в моей душе вызывает, — встает решительно с места Кибом, готовясь в ночи раствориться привычно. — Дель, — хватает его за руку Юнги, останавливая. — Прости, я не хотел тебя обидеть, и ты… Ты ведь врешь мне сейчас, но это твое дело, и вмешиваться я не имею права, но… Мне плевать из-за чего и почему ты решил скрашивать мои одинокие вечера. Главное, что ты со мной, а остальное мне неважно, и я… Подготовишь меня к обряду? — закусывая губу, умоляюще смотрит на ангела. — У меня никого не осталось, а ты… Ты мне как папа стал, и я хочу, чтобы именно ты венок сплел и на голову мне его возложил, ну и всякое там… я объясню.       Дель растерянно пальчики, кажется, намертво в него вцепившиеся, оглядывает, не зная что сказать. Знает одно: в глаза морские смотреть нельзя, а иначе трещину ощутимую по своему и без того искореженному и извращенному существу получит. Получит за все собой совершенное и несовершенное тоже, перечеркнется оно и течение его существования – не жизни, изменит. Не понимает, как до этого дошло и понимать не хочет, видя в Юнги себя прежнего, того, каким ему отныне не быть и не стать никогда. А сердце упрямое о другом кричит совершенно. Ким Кибом отчаянно внутри Деля бьется, грозясь наружу вырваться и обнажить то, что под замками многочисленными во благо погребено. Вот только чьего? — Посмотрим, — бросает холодно ангел, вопреки голосу разума, послушав то, что он не слушал уже давно. То, что для всех умерло, но, как оказалось, не для него. Не для Деля. Сердце все еще бьется…

***

— Чонгук, может быть, поешь хотя бы, а то зарылся в свои книги и уже который час из кабинета не выходишь, — куксится недовольно Тэхен, на краешек стола, за которым работает маг, пристраиваясь. — Позже, дел накопилось много, — маг отвечает, глаз агатовых от почерневшего от темной магии фолианта не отрывая. — Из-за тебя, кстати, — следом в догонку, уголки аккуратных губ приподнимая в улыбке, предчувствуя возмущения скорые лиса. — Ну, Гуки! — канючит кицунэ. — Как будто бы ты что-то имел против! — Имел, — скосив на юношу хитрый взгляд, говорит Чон, реакцию его считывая. — Поначалу. — Ты! Считай, я обиделся, — руки на груди складывает омега, от него отворачиваясь демонстративно. — Уверен? — резко на себя дергает маг лиса, на свои бедра его упасть вынуждая. — Уверен, — буркает Тэхен, смешно дуя веснушчатые щеки и хвостом по ногам Чонгука ударяя в отместку. — И как же мне искупить свою вину, лисенок? — горячим дыханием мгновенно зардевшее ушко омеги обдают. — Может быть, так, — нежную на нем кожу прикусывают. — Или так, — по бедру чужому в жесте неоднозначном ладонью проходятся, за что шлепок по руке получают. — Это так не работает, — фырчит лис, в тайне млея от на себе касаний приятных. Красками малиновыми заливается вплоть до шеи, аромат сладкий по помещению расточая призывно. Ерзает на маге, подумывая соскочить во избежание, чего ему, конечно же, сделать не дают, а только ближе притягивают, в сильное тело впечатывая. — Поешь и тогда… — Так я уже, — в огненно-рыжую макушку целует Чонгук, рукой в районе живота под блузой сиреневой, той самой, которую в первый раз предложил Тэхену гардероб волшебный, шаря рукой. — Гука, разве тебе не говорили, что перебивать аппетит сладким не есть хорошо? — врывается в кабинет Юнги с на лице ухмылочкой каверзной. — Юнги! — пищит Тэхен, из объятий мужчины поспешно выпутываясь. — Да что я там не видел, — отмахивается нэко, повиливая пушистым хвостом. — Где только можно и нельзя обжимаетесь. Я бы на месте Деля давно бы вас уже выселил. — Не завидуй, котенок, — улыбается Чонгук, возвращая свое внимание к отброшенному ранее фолианту, пока Тэхен, не зная куда себя деть от смущения, тихонечко перемещается на подле стола кресло. — Было бы чему, — закатывает глаза Мин, проходя к окну. Шторы бархатные одергивает, свет, из-за алого купола искаженный, в помещение впуская, и на широкий подоконник с ногами взбирается. — Я чего пришел-то… — начинает. — Действительно, чего? Что-то я не наблюдаю подноса с едой. — Я тебе не прислуга. Позови чертят, а то совсем обленились бездельники. Месяц уже их не видел, — возмущается Юнги. — Ч-чертят? — не понимает кицунэ. — Именно! Разве я не упоминал, что служки замка прямиком из Ада? Нет? — глядя на отрицательное покачивание головы друга. — Ну теперь знаешь. Они полулюди-полудемоны, непринятые в Преисподние из-за малого объема сил и большей, чем положено, человечности. Иначе говоря, там они просто-напросто не выживут. Редко когда, но иногда человек может понести от демона, что порицается в обоих мирах. Таких детей отвергают, а они, в свою очередь, без должного воспитания и контроля начинают буянить, чего, как ты понимаешь, допускать никак нельзя. Тогда-то бывший Владыка и распорядился отдавать их на попечение темным магам, а потом делать из них своих на земле шпионов. Не все, правда, для этой роли подходят, а потому… — Много болтаешь, Юнги, — обрывает его строго маг, чтобы нежную психику Тэхена не травмировать. Ни к чему ему знать, что неугодных Бэкхён убивает во избежание в Подлунной хаоса. — И правда, — тушуется несколько нэко, понимая, что не в ту степь завел разговор. — Так вот, пришел я не просто так, а... волшебные бурундуки, как же стыдно, — ладошки прикладывает к горящим щекам, набираясь для дальнейшего смелости. — Через неделю будет полнолуние, и я… ну… Чимин... и у меня… — мямлит бессвязно под насмешливым взглядом Чонгука. — Котенок, тебе двести восемнадцать, а не восемнадцать, — по-доброму посмеивается Чон, припоминая им ему перед путешествием сказанную фразу. — Называй вещи своими именами. — Эструс у меня наступит! Доволен?! — кричит Мин и после заметно тише продолжает: — И обряд… — А ты не торопишься? — спрашивает обеспокоенно маг. — Вы с этим выродком… — Чонгук! — Ладно-ладно, не с выродком, а с Чимином, что, как по мне, равнозначно… — Чонгук! — Чонгук, не обижай Юнги. Ему и так тяжело. И подождите-ка, а что за обряд? — вставляет Тэхен. — Окончательное закрепление уз, проще говоря – свадьба, — поясняет мужчина. — Вау! А мы будем праздновать? А твой свадебный наряд? Юнги! Что же ты раньше молчал! — подскочив на ноги, подбегает к смущенному другу лис, беря его за руки. — Неделя всего! — А вы разве хотите? Чонгук не принимает мою пару, – потупив взгляд, буркает расстроенно омега. — Главное, что ты принял, а на мои заскоки давно пора перестать обращать внимание. Я в любом случае тебя поддержу и лезть в твои с ним отношения не буду, хотя и очень хочется, — мягко озвучивает маг с на устах теплой улыбкой. — Не дуйся на меня, котенок, что со старого дурака взять? Устроим тебе самую лучшую свадьбу. — Вот-вот, — поддакивает Тэхен. — И ты не старый! — поворачивается к принцу, нахмуриваясь. — Учитывая, как громко вы проводили вместе эструс, точно не старый, — не может по этому поводу не вставить колкость Юнги. — Чтоб я еще хоть раз к вам в покои зашел! — Юнги! — поколачивает его кулачками кицунэ, пятнами красноречивыми покрываясь. Нэко, заливисто хохоча, пытается от них увернуться: — Да что я такого сказал-то? Всего лишь констатирую факты! Перестань! — Прохвост, посмотрим мы на тебя, когда твое время настанет, — улыбается Чон. — Но прежде я с твоим демоном схлестнусь в поединке, а ну, может, и отобью тебя у него. — Ой, да пожалуйста, — хмыкает нэко, наконец-то вертлявые руки лиса перехватив. — А без этого нельзя? — спрашивает, тяжело дыша, юноша, плюхаясь рядом с другом на подоконник. — Нельзя. Таков обычай. За неимением отца, мою честь кто-то все равно должен отстаивать, — голосом потускневшим поясняет Юнги.       Тэхен изменение настроения Мина сразу же чувствует. Приобнимает его в поддержке за талию и по угольно-черным волосам ласково начинает поглаживать: — Прости, Юнни, я не знал. — Ничего. Пустое, — понуро отвечает нэко. — Отставить упаднический настрой. Тем более, к тебе кое-кто пришел, — загадочно тянет Чонгук, краем глаза глядя на приоткрывшуюся в кабинет дверь. — Не замок, а проходной двор. — Кто тут мою кроху обижает? — вкрадчивое до Юнги доносится. — Чимин? — неподдельно удивляется тот, из объятий друга выскальзывая. Нерешительный шаг навстречу демону делает, а затем еще один и еще, пока в плену его горячих рук не оказывается, в награду получай мягкий поцелуй в лоб. — А ты ждал кого-то другого, прелесть? — игриво произносит суккуб, носом незаметно пленительный аромат истинного, усилившийся с последней их встречи в разы, втягивая. — Соскучился?       Омега показательно фыркает, чуть отстраняясь: — Не много ли чести, господин Пак? — В самый раз. Можешь хоть сколько все отрицать, но я по одним только твоим очаровательно заалевшим щечкам понял, что ты, так же как и я, сильно скучал, — самодовольно озвучивает Чимин, переплетая с Юнги пальцы. — А теперь пойдем, пока твой цепной пес на меня не набросился. — Поговори мне еще, вышвырну тебя из Декалькомании, и дело с концом, — в тон ему Чонгук отвечает. — Гуки, — укоризненно цокает Тэхен, вплотную к нему подходя, о чем тут же жалеет или не жалеет, как посмотреть, мгновенно оказываясь на его коленях.       Парочка демонов, друг другом полностью поглощенная, на них внимания никакого не обращает. Кабинет покидает и в сторону гостиной по выстраиваемому Делем коридору идет. — Подожди немного, — на подходах к оной останавливается Чимин. — Что такое? — растерянный на суккуба взгляд поднимает нэко, залегшие на любимом лице тени и в целом весь его уставший вид подмечая. — Узнаешь, но для начала я кое-что хочу с тобой обсудить. — Если ты по поводу обряда, то да, я согласен, — на картины, на потолок, куда угодно смотреть омега готов, избегая пасмурных глаз. — Но скажи мне сейчас вот что, только честно. Что с тобой? Почему твой аромат притупился и почему ты так плохо выглядишь? — переводит тему, не давая как следует озвученное осознать Паку. — Какой прозорливый, однако, но тебе тут не о чем беспокоиться, — невесело усмехается Чимин, в свои пепельные волосы зарываясь ладонью. — Не уходи от ответа. За эти с тобой порознь дни я много думал и варился в себе, чувствуя в сердце боль и какую-то смутную тревогу. Считал, что это все из-за моего прошлого, вины перед родителями и страхов, но, как я вижу, не только они тому послужили причиной. Наша связь… Я пока не привык к ней и потому не сразу распознал в моей печали твою, но… поделись со мной, — ласково острой скулы суккуба дотрагиваются. — Пожалуйста. Все, что касается тебя, и меня ведь тоже касается. — Ни один мир тебя не заслуживает, кроха. Я не заслуживаю, — ладошку холодную перехватывает Пак, трепетный на ее тыльной стороне поцелуй оставляя. — Это не тебе решать, — отрезает Юнги. — Ну и? Я жду, — серьезное, не допускающее никаких возражений. — Бэкхён, он… — покорно начинает рассказывать демон, сил не имея противостоять раскинувшимся в сапфировых глазах морским просторам. — … Чанеля отпустил. — Как? — неверующе выдыхает нэко, рот в изумлении приоткрывая. — Стер ему память, что и к лучшему на самом деле. Они оба страдали. — А теперь страдаешь и ты, — констатирует омега, обеспокоенно в лицо помрачневшее вглядываясь. Каждое мимолетное изменение мимики улавливает, болью чужой заражаясь. Не знает только, что все то не просто от утраты племянником дяди, а от его по отношению к нему предательства, пускай и во благо многих. — И да, и нет. Так будет лучше. Дядя заслуживает счастья, а с Владыкой ему его не обрести. Не при их обстоятельствах, — тихое, едва слышное и надломленное. — Теперь я один и никто мне нотаций читать не будет, — улыбка вымученная, насильно натянутая. — Не один, — ощутимый подзатыльник суккубу отвешивает нэко, звякнув браслетами. — А нотаций тебе и от меня с лихвой хватит, так что рано расслабился. — Какой же ты… — уже искренне улыбается Пак, притягивая к себе сердитого Мина, чтобы к его губам манящим жадно припасть. Вулканом чувств негасимых с ним поделиться, взамен в океан необъятный безудержных волн с головой погрузиться. Сминает брусничные половинки, то верхнюю, то нижнюю прикусывая слегка. Языком проскальзывает в податливый рот, талию тонкую до всхлипа жалобного омеги пережимая. Под тунику лазурную руками горячими пробирается, костры поджигая на фарфоровой коже, огнем первозданным ее накаляет. Горит Юнги в его руках, но пеплом не осыпается. Греется, выгоняя из души опостылевший холод, глинтвейн пряный с уст Чимина испивает. Пьянеет. — Если мы и дальше в том же духе продолжим, то из постели я тебя до самого обряда не выпущу, да и потом тоже, — с неимоверным усилием суккуб от нэко отстраняется. — Мечтай, — бросает загнанной дышащий Юнги. — И так, но кто сказал, что мечты не сбываются? — улыбкой счастливой омегу одаривают, камням драгоценным на стенах ей по яркости не проигрывая. — Вторая уже осуществилась. — Это какая же? — Ты согласился. — А что мне оставалось делать, когда моя природа все за меня решила? — фырчит Мин. — Этот эструс без ответной от тебя метки, если не прикончит меня, то с ума сведет точно. — Не природа, а ты сам, — по носу-кнопке щелкает истинного демон. — Твой внутренний котенок с тобой заодно, а потому подстраивается. — Эй! У меня пантера вообще-то!       Чимин смеется. До чего же его пара очаровательная. Особенно, когда злится и распухшие от долгого поцелуя губы дует. Моментом все тягостные мысли отсеивает, заставляя только о нем одном думать. — Смеешься надо мной, да? Тогда я пошел, — решительно в сторону своих покоев разворачивается нэко. — Иди, если свой сюрприз получить не хочешь, — пожимает плечами суккуб, как будто бы равнодушно, что тут же, стоит в его глаза лукавые посмотреть, оказывается противоположно другим. — Какой еще сюрприз? — замирает Юнги, заинтересованно на Чимина глядя. — Ты же пошел. — Чимин! — ножкой топают зло, хвостом мотыляя сердито. — Не злись, прелесть. Твой сюрприз тебя ожидает в гостиной, но сначала хочу еще один поцелуй. — Хорошо, — не спорит нэко, послушно подходя к демону. Привстает чуть на носочки и быстро клюет его в щеку. — Так не честно! — негодует Чимин, но перехватить шустро сейчас улепетывающего от него омегу не успевает. — Коварный, — качает головой и следом, за неимением другого выбора, направляется.       Юнги же скоростей сбавлять и не думает. Хохочет звонко, довольный шалостью маленькой. Изредка на преследующего его мужчину оглядывается, а то мало ли и Дель в веселье незапланированном решит поучаствовать, запирая того в одном из коридоров. Спустя несколько минут омега порог гостиной пересекает, на полном ходу впечатываясь в… — Кенсу?! — Столько лет прошло, а ты все такой же непоседа, что лично меня очень даже радует, — крепко бывший До, ныне Ким, обнимает друга. — Привет, мой родной.       Юнги растроганно всхлипывает, не ожидавший белоснежного нэко увидеть так скоро вновь. В объятиях теплых, все эти долгие годы так ему не хватавших, обмякает, носом в ароматную жилку на пахнущей крыжовником и смородиной шее утыкаясь. — Юнни, Юнни! А меня? А меня обнять? — дергают его требовательно за шёлковую штанину откуда-то снизу. — Ханни! — сквозь невольные слезы улыбается Мин, на корточки опускаясь, чтобы ребенка расцеловать в обе пухлые щечки. — Привет, малышка. — А я, пожалуй, обойдусь, а то твой недоальфа меня превратит в уголек, — удобно устроившись в кресле, посмеивается Чонин, краем глаза отмечая появившегося в гостиной Чимина. — Верно, — кивает суккуб, воочию видя и чувствуя, как наполняется счастьем его истинный от, казалось бы, такой малости, ничего совершенно верховному демону не стоившей. Как взрывается все внутри у него фейерверками разноцветными, недостающими красками разукрашивая радугу. Сам счастливым становится, впервые, наверное, по-настоящему настолько кристально его ощущая. Счастье в мелочах, оно на самом деле простое. В улыбках любимых, в самих их обладателях и в за них гордости, в благодарности и радости на лице дорогого тебе человека, демона, мага – неважно. Счастье - это всего себя ему-ей дарить, заботиться, слушать и в ответ не меньшее получать. Два сердца преобразовать в одно. — Как вы тут оказались? — немного подуспокоившись, спрашивает омега, усаживаясь на диван вместе с малышкой. — Черныш, ты же вроде обычно до жути догадливый, — хмыкает альфа, ушами дымчатыми поводя. — Супруг твой будущий нас сюда перенес. Заявился к нам домой и даже вещи не дал собрать, заявив, что у вас скоро обряд и тебя надобно подготовить. А мы что? Мы с удовольствием. — Юнги, неделя! Вы издеваетесь? Обычно за месяц готовятся, а тут такое, — вставляет Кенсу, укоризненно на черного нэко смотря. — Простите. Я сам не ожидал подобной подставы от… ну вы знаете… и, если честно, не думал, что вы когда-либо решитесь меня навестить, — бубнит виновато Мин. — Не думал он! Каких таких волшебных бурундуков ты такого о нас неприглядного мнения? — продолжает негодовать друг. — Да мы же… мы о тебе, идиоте, переживаем и тебя любим! Мало того, что с демонюгой связался, так еще и нашу дружбу посмел обесценить. Не прощаем! — Я бы попросил… — пристроившись рядом с истинным, рукой в его мягкие прядки зарывается Чимин. Недоволен нелестным в свою сторону высказыванием, но и слова против не может сказать, не желая расстраивать Юнги. — Папочка, не ругай Юнни. А то он снова будет плакать, а омежкам плакать нельзя, они потом некрасивыми становятся, ты сам мне так говорил. Козлику это не понравится! — доверчиво жмется Ханни к находящемуся от всего происходящего в некоторой прострации Юнги. — Какой прекрасный ребенок, — улыбается суккуб. — И какой не прекрасный ты. Признавайся, чем ты подкупил Ханни, что она так к тебе прикипела? — спрашивает Кенсу, недовольно подергивая белоснежным хвостом. — Хотя глупый вопрос. Ты даже нашего главного недотрогу соблазнить умудрился, а тут ребенок с не укрепившимися барьерами. — Эй! Я все еще здесь, и не соблазнял меня никто! — Ага, это меня соблазнили, — посмеивается Чимин. — Ты вот вообще помолчи. К обряду, значит, позвал их меня подготовить, наперед зная, что я тебе отвечу согласием, или вернее, не позволяя мне пойти на попятную перед друзьями. Каков наглец! Что за нелегкая меня связала с тобой? — Милые бранятся - только тешатся, — общую на двоих с супругом мысль озвучивает Чонин, подхватывая на руки подбежавшую к нему дочь. — Прелесть, не сердись. Обряд – всего лишь следствие и предлог, чтобы семейство Кимов сюда пригласить. Настоящая же причина в тебе, а точнее в том, что я банально порадовать тебя хотел. Не только ты мою на днях чувствовал боль, но и я твое одиночество тоже, — ласково меж пушистых ушей омеги проходится Пак. — Я не сержусь, я просто… перенервничал от всего на нас с тобой навалившегося, и... Спасибо тебе, я это ценю и не только это, а все, что ты для меня сделал и делать продолжаешь, — устало прикрыв глаза, шепчет Юнги, укладываясь головой на плечо Чимина.       А Чимин… Чимин во второй за сегодня раз убеждается, что и впрямь счастлив.