Magic of hearts

      Чимин, проверив спящего в покоях супруга, на крышу нехотя поднимается, где ему предстоит разговор с Делем. Наверняка не самый приятный, на который у него из-за переживаний о Юнги, а теперь и о блуждающем где-то неподалеку в поисках замка Тэхене нет никаких сил. Знает, что кицунэ непременно сюда дорогу отыщет, хотя и пытался в обратном его убедить, надеясь избежать непоправимого. Да только поздно уже, лис слишком любит Чонгука, вопреки наложенным заклятиям двух демонов и одного мага, чувствует его боль. Суккуб оное в его поблекших изумрудных глазах прочитал, волосах до пугающего алых, аромате клубники горчащем. Глупый Тэхен и его не менее глупый Чонгук, что на ложь во благо уповал. Разве он не понимал, что их любовь к друг другу слишком сильна, чтобы ее жестокими словами и темной магией обмануть можно было? Чему доказательство — розы, цвести на руке юноши продолжающие. Что здесь поделать Чимин не знает. Что уж говорить, если даже Владыка бессилен что-либо изменить. Забирать у Тэхена память нельзя, очень много одну на другую наслоенных переменных, та же метка со временем обратно возвращать воспоминания будет. С Чанелем было проще, у него ее нет, словно Бэкхён заранее подобный исход событий предполагал, оттого не поставил, оставив к его спасению путь, да и связывающих его ниточек намного, чем у Кима, меньше — названный племянник и любимая Роза, но даже так прошлое все равно прорывается неумолимо. Чанель медленно, но верно по крупицам утраченное собирает, видя под веками образ своего ангела и далеко не того, к кому сейчас Чимин со спины подходит. Этот давно потерял чистый лик невинного и бескорыстного существа. Ничего без выгоды для себя не делает, переломанный миллионы раз, не ведает жалости, слова приправляет ядом, но по неведомой причине Юнги благоволит, каким-то образом непонятным нашел способ снять с его хрупкой шеи проклятый ошейник, за что Пак ему благодарен, но не настолько, чтобы доверять, рядом с ним терять бдительность, тот, несмотря на их договор, ничем не пренебрежет, не устрой что-то его, изощренно за ошибку допущенную отомстит, умело на самые болезненные точки надавит. — Яд готов, — без предисловий начинает облаченный в привычную белую блузку и аналогичного цвета штаны Дель, с парапета крыши вставая и доставая из кармана темный флакон с внутри перламутровой жидкостью. — Пропитай им подушку Бэкхёна, а дальше дело за мной, — передает суккубу его. — Это жестоко даже для тебя, — принимает демон склянку. — Проще уж сразу в его сердце вогнать кинжал, чем видениями о Чанеле мучить. — Я и вгоню, но несколько позже. Как бы он ни был разбит, но он все еще Владыка, что по щелчку пальцев может всю Подлунную заставить трястись и тебя захлебываться кровью, моря и океаны высушить, сравнять горы с землей, — отвечает ангел, возвращаясь к созерцанию сменившей на небосклоне солнце луны. — Не сомневаюсь, что яд силен, учитывая у кого ты учился зельеварению, и все же, тебе придется ждать долгие годы, чтобы он подвел Бэкхёна к грани, — задумчиво разглядывая флакон, говорит облокотившейся о башню Чимин. — Для того, кто и без того долгие лета ждал, оное сущая мелочь, тем более, помимо яда, его к этому будет подталкивать еще кое-кто. — Предполагаю, что ты не меня имеешь в виду, — нахмуривается мужчина. — Не поделишься? — Забавно, что Бэк его сам ко мне отправил, — словно суккуба не слыша, меланхолично в даль вглядывается Дель. — Он как будто намеренно мне помогает, все карты в руки дает. Что ж, я понял тебя, Роза, я открою правду лисенку. — Что? — оттолкнувшись от каменной кладки, подходит к нему, с наслаждением подставляющему лицо холодному ноябрьскому ветру, Пак. — Ты не будешь в это вмешивать Тэхена, — силясь охвативший его гнев не показать, проявившимися когтями врезается в кожу бледных ладоней. — Он все равно так или иначе вмешается. К тому же, Бэкхён меня сам только что об этом попросил, а я лишь кицунэ направлю, поведаю ему то, что вы, связанные клятвой, не можете. Лучше он узнает о Чонгуке от меня, чем... например, от Юнги? Или ты предпочитаешь новую боль своему супругу доставить? К началу начал откатить? А Юнги, нарушив данное другу обещание, непременно откатится, — кривя губы, иронизирует Кибом. — Тэхен будет заставлять его рассказать и не успокоится, пока не добьется ответов. — Я предпочитаю, чтобы Тэхен в принципе здесь не появлялся. А еще меня интересует откуда ты знаешь, что Владыка его отправил сюда, и как он мог, не встречаясь с тобой, тебя о чем-либо попросить? Помнится мне, у ангелов прямая связь есть только с подопечными, но у тебя их давно нет, впрочем, как и ангельской силы, — язвит Чимин, распаленный угрозой вмешательства Юнги и не понимая, как Дель, не выходя за пределы Декалькомании, всегда обо всем происходящем осведомлен. Он будто ясновидец, провидец, ходячий оракул.       Ангел, прокручивая в пальцах тонких аметистовую подвеску, с его незнания и плохо сдерживаемой ярости про себя посмеивается. Ответ ведь так прост, все на виду и оттого надежно от чужих глаз защищено. Кибом до последнего за сердце бывшего Владыки цеплялся, Бэкхёну не отдавал, бежал от него, но осознав этого тщетность, кусочек плоти пульсирующей оторвал и у себя на груди спрятал. «Мы никогда с тобой не расстанемся, Джонг» задавливая подспудные слезы, шептал, когда Бён его магией к стене пригвоздил. Планируя занять адский трон, он не подумал, что долг в друге любовь пересилит, будь по иному, и все счастливы бы остались. Дель не хотел полностью поглощать сердце Джонхёна, несмотря ни на что, его частицу желал сохранить, чтобы потом его из нее на своих условиях возродить. Ролями с ним поменяться, так ему отомстить, но не перестать его любить, после на небеса за предательство ополчиться. Миру не нужны такие, как они, лицемеры, бросающие в трудный час на произвол судьбы. — Юнги снится кошмар. Успокой его, — заметив появившихся в саду буквально из воздуха кицунэ, вновь оставляет Дель без ответов Чимина. — Не трогай Тэхена, — цедит сквозь зубы суккуб, смотря на растерянно стоящего около кустов красных роз лиса. — Ты смеешь мне указывать? Не забывайся, Пак Чимин. На кону не столько твое благополучие, сколько твоей пары, твоего дяди, — бросает бесцветно Кибом и, раскрыв белые, много раз израненные Джонхёном крылья, пикирует вниз. Спустя несколько секунд приземляется перед беззвучно плачущим юношей и его спутником. Ангельское оперение, как и не было его, испаряется. — Дель? — шепчет непослушными губами омега. — Здравствуй, Тэхен. Здравствуй, Минсок, — короткой улыбкой одаривают лисов. — Ты знаешь мое имя? — удивляется альфа, все еще не отошедший от встречи с Владыкой, а теперь вдобавок еще и ангела, кажется, повстречавший. У Тэхена, мягко сказать, интересные знакомства. — Для меня нет секретов в стенах этого замка, — снисходительно повторяет Дель ранее собой сказанную Юнги фразу. — Но сейчас не о том. С твоего позволения я бы хотел поговорить с Тэхеном наедине, — хлопает в ладоши, отчего позади появляется один из чертят. — Субин, накорми нашего гостя и покажи ему его спальню. — Будет исполнено, господин, — учтиво склоняет голову паренек и, глядя на омегу, не сдержавшись, добавляет: — С возвращением, Тэ. Мы по тебе скучали.       Тэхен заторможено кивает, а Минсок с сомнением с него на чертенка взгляд переводит, не зная, как поступить. — Тэ... — хочет он что-то сказать. — Иди, Сокки, отдохни. Не переживай обо мне, я зайду к тебе позже, — обрывает его кицунэ, утирая тыльной стороной ладони с лица влагу. Он так мечтал вновь в Декалькомании оказаться, увидеться с друзьями, Чонгуком... которого здесь нет, но, возможно, есть ответы. Бэкхён загадками говорил, ничего толком не рассказал, как будто даже над ним издевался. Неужели у него и вправду нет сердца? — Хорошо, — нехотя слушается мужчина и, обеспокоенно на юношу оглядываясь, уходит за Субином. — Пройдем в беседку, — не предполагая отказа, к оной движется Дель.       Тэхен, дезориентированный кратким разговором с Владыкой и пребывая в частичной прострации, покорно следом плетется. Не просто же так обычно никому, кроме Юнги, на глаза не показывающийся дух замка лично его встретил? — Ты что-то хочешь мне рассказать? Знаешь где Чонгук? — опустившись на скамеечку под резной крышей оплетенной все теми же розами беседки, с тусклой надеждой спрашивает омега. — На оба вопроса ответ — да, — напротив усаживается Кибом, смотря в немного ожившие глаза лиса. — Не переживай, я отвечу на все, но а пока начну с небольшой предыстории черных магов. Как тебе известно, они служат Владыке и являются, так сказать, посредниками между миром людей и миром демонов. Чонгук тебе уже рассказывал, что для демонов основной пищей являются пороки обитающих в Подлунной существ, но опустил, что именно он их и собирает, после передает Владыке, чтобы тот, в свою очередь, ими поощрил своих подданных. Не делай он этого, и на земле хаос настанет. На роль своего земного слуги Владыка, во избежание его скорого поглощения тьмой и превышения полномочий, выбирает человека с самой чистой душой. Однако и такие люди, кицунэ, тэнгу, нэко — неважно, со временем ей поддаются. Не в том смысле, что творят направо и налево плохое, а в том, что темная магия постепенно их убивает.       Тэхен, внимательно слушающий историю, на последних словах ангела чувствует, как на осколки разлетается собственное и так едва живое сердце. Прозаично, что месяцами до, оно подле этой же беседки осыпалось, точно так же, как и лепестки печально рядом склонившихся роз. Осознание, что Чонгук, возможно, скоро умрет его равно темной магии черных магов сейчас убивает, только намного быстрей. Тем, как минимум, долгие годы отведены, ему — считанные минуты. — Чонгук... он... — дрожащим голосом шепчет омега, не в состоянии складно мучительное, его на ошметки кровавые растаскивающее произнести. — У всех магов на этой тяжелой службе свой срок, у него тоже, и по его окончанию... Помнишь закрытую дверь, к которой Джин тебе запретил подходить? — продолжает уничтожать правдой содрогающегося в рыданиях мальчишку Дель, и не дождавшись ответа, поясняет: — Изображенное на ней Древо аналог того самого, что в Ад переносит, а люди в его корнях никто иные, как отслужившие свое земные слуги Владыки. Но Чонгука еще более худшая участь постигла. Бэкхён за нарушение договора сослал его в Омут Беспечности. — Дель... — воет Тэхен. — З-за что он так с н-ним? Они же и-истинные... — Ты, как и многие, обманулся его ангельским ликом. Бэкхён жесток, он никого не щадит, — разорвав старую паутину лжи, новой оплетает кицунэ Кибом. Намеренно взращивает в нем ненависть к Владыке. — Чонгук же, зная, что скоро умрет, взял с друзей обещание об этом молчать и разыграл для тебя спектакль, в котором обставил все так, что ничего к тебе не испытывает, любит не тебя, а Бэкхёна. Догадываешься почему?       Омега догадывается, но не отвечает. Душераздирающе плачет, мысленно обращаясь к своему принцу: «Я бы тебя спас. Все возможное и невозможное сделал, лишь бы ты только жил. И ты не умер, слышишь? Я в это не верю. Я верну тебя, я люблю тебя». Метка на его руке отзывается, ощутимо нежное запястье в немой поддержке сжимает, вместе с ним плачет, просит глупостей не натворить, себя ради Чонгука сберечь. Тэхен, захваченный непознанной до этого дня болью, ее мольбе не внимает, истаивает на лазурных глазах где-то в глубине души ему сочувствующего Деля, при сердце бьющемся погибает, без своего принца отказывается жить, но, только что пообещавший его вернуть, оболочкой пустой зависает между мирами и не найдет покоя, пока обещанного не исполнит, а если нет, за ним следом в воды Омута проклятого нырнет. Не далее, как вчера, Тэхен думал, что все грани боли познал, но ошибся. С потерей любимого человека ничто не сравнится и не просто потерей, а знанием, что он, добровольно пожертвовав собой, на вечные страдания обречен. Чонгук свой народ спас, мир в Подлунной хранил свято, все, что у него было, во благо всех, но не себя отдавал. По пути сюда кицунэ говорил, что выдержит любую правду, и снова ошибся. Такие удары не выдерживают, они, приправленные разъедающей нутро виной, без права на помилование заживо под толщами земли бренной хоронят, придавливают могильной плитой, которую, как бы ни старался, не сдвинуть, света более не увидеть, так и остаться, даже не блуждать, а лежать во тьме. И Тэхен лежит, руку на поверхность не тянет, помощи не ждет, кровью захлебывается, на деле — слезами. Из них можно наполнить ров, личный не Беспечности — Боли Омут создать наяву, после в нем утонуть. — Не дай боли тебя поглотить. Ищи силы с ней бороться. Свою я нашел в ненависти, — в его сознание проникает голосом ангела с последующим от него добивающим: — Чонгук должен был забрать твою лисью сущность, но полюбив тебя, не забрал, за что и был Бэкхёном наказан. Формально он умер, телом, если быть точным, но не душой. — А если я о-отдам ее ему? — всхлипывает омега, чувствуя, как болезненно закололась от озвученного метка. — Замкнутый круг, — краткий, но с глубоким смыслом ответ.       Тэхен смысл его понимает. Пойди он на это, и жертва Чонгука будет напрасной. Маг не раз повторял, что нельзя отказываться от себя, сделал все возможное, лишь бы его любимый лисенок был счастлив, и тот был, с ним был, хоть и недолго. Теперь же у лисенка в душе одна пустота, в сердце боль неутихающая, в разуме отчаяние всепоглощающее, а сам он открытая рана, гноящаяся и кровью сочащаяся. — Мне надо к Омуту, — тихий шепот и решительный, на контрасте, взгляд. — При условии, что опробывать на себе его ты не будешь. — Не буду. Свою жизнь я положу на другое, — вслух и не озвученное, повисшее в воздухе «на поиски способа спасти Чонгука». — Хорошо, но для начала тебе необходимо отдохнуть, а завтра я открою для тебя коридор, ведущий в тайный кабинет Чонгука. Прикоснешься к выбитому на его двери Древу, и оно перенесет тебя в Ад, — произносит ангел, вставая со скамейки. — И еще, не вини Юнги в молчании, он не мог поступить иначе. Ему очень плохо, он в трауре, не дави на него и про Омут не рассказывай, он думает, что его друг, как и все предыдущие маги, нашел упокоение в корнях Древа. — Дель, ты же тогда не просто так меня туда привел? — устало спрашивает Тэхен вместо возражений. Попасть во владения Бэкхёна он хочет прямо сейчас, но, осознавая, что вряд ли без помощи духа замка до них доберется, соглашается на поставленное условие. — Как знать, — хмыкает Кибом и, ничего более не добавив, растворяется в воздухе.       Омега, тяжко вздохнув, к замку идет, собираясь найти Юнги. Не для того, чтобы наказ Деля нарушить, а чтобы его увидеть, разделить с ним его боль, собственную в себе схоронить. Нэко не заслуживает обвинений, хотя первоначально кицунэ так не считал. Но ведь и не он один потерял Чонгука, друг тоже, отчего наверняка не меньше его страдает.       Внутри Декалькомании густая темень, разбавляемая тускло мерцающими кристаллами, лежит. Камни драгоценные яркость прежнюю потеряли, теперь обстановка действительно угнетает. Кажется, и замок сейчас в трауре пребывает, как прежде не успокаивает, уютом не овевает, в нем хрустальная тишина и лютый холод стоит, что до костей пробирает. Камин в гостиной, через которую Тэхен проходит, не зажжен, обычно наполненные принесенными Юнги цветами вазы пусты, кусты за витражными окнами все осыпались, черные лебеди не плавают в пруду, лишь одинокие коридоры обыденно перестраиваются, приводят юношу к покоям нэко. — Я так понимаю, ты уже обо всем знаешь, — показывается на их пороге выглядящий измученным Чимин, оглядывая посеревшее и заплаканное лицо лиса. — Не твоими стараниями, — глухо отвечает омега. — Если ты пришел с обвинениями и не понимаешь почему мы ничего тебе не рассказывали, то лучше сразу уходи. Юнги не в том состоянии, чтобы слушать твои упреки, — строго говорит суккуб, загораживая собой дверь в покои. — Не с ними и понимаю. Я пришел его навестить. — Знаю, тебе больно, но... — смягчаясь, начинает было Пак, искренне желая Тэхену помочь, хоть как-то сгладить сказанное тем, кто, очевидно, жалости в озвучивании правды не ведал. Все, как есть и как надо себе, преподнес, и что-то демону подсказывает, главным козлом отпущения выставил в произошедшем Бэкхёна, что в какой-то степени верно. Он до сих пор не понимает зачем Бён сослал Чонгука в Омут Беспечности. Тот ведь и так умирал, еще при жизни мучался невыносимо, а теперь и в посмертии. Анормальная жестокость. — Не надо, Чимин, — обрывает суккуба кицунэ. — Как скажешь, — отступив в сторону, смиряется мужчина, едва ли в нем узнавая солнечного и непоседливого мальчишку, каким его запомнил. Сейчас перед ним стоит за считанные дни повзрослевший кицунэ. Всю боль мира, кажется, тот познал, через все тернии прошел и на этом пути неизлечимо изранился. Греховная несправедливость. — Не жди от котенка задушевной беседы, он не разговаривает, — прежде чем уйти, произносит.       Тэхен кивает и двери в подсвеченные одинокой на трюмо лампой покои толкает. Юнги, сжавшись в беззащитный клубочек, лежит на постели. Его вперившийся в стену взгляд пуст, похудевшее тело облачено в черную, наглухо закрытую тунику и того же цвета обычные брюки, а не привычные шаровары. Тонкие запястья, щиколотки и уши лишены ему присущих украшений. Видеть Мина таким страшно. — Здравствуй, Юнги, — скинув меховую накидку на пол, ложится напротив него лис, беря его ледяную ладошку в свою.       Омега остекленевшие глаза поднимает на друга. На осунувшемся лице мелькает узнавание и вина, а на побелевших, пытающихся что-то сказать губах — тишина. — Я тебя не виню, — прижав Юнги к себе, поглаживает его юноша по задрожавшей спине, окутывая слабым ароматом клубники. — Его с нами нет, но есть я, есть ты. Я тебя больше не оставлю, и ты меня не оставляй, ладно? — мягко целует в темную макушку. — А пока давай помолчим вместе.       За окнами первый снег валить начинает, хлопьями опускаясь на осиротевшие окрестности Декалькомании, накрывает, как саваном, пожухлую траву, увядшие розы, башенки замка, хоронит их до весны, чтобы с ее приходом под лучами солнца растаять. Она непременно придет, для беззвучно всхлипывающего в чужую грудь Юнги точно, Тэхен совместно с Чимином его к жизни вернет, а Тэхен...

***

      Тэхен, все произошедшее в голове на повторе прокручивая, едва ли за ночь минувшую сомкнул глаз, вместо этого машинально поглаживая забывшегося спасительным сном Юнги, мысленно миллионы раз умирал, затем жалким куском окровавленной, наскоро воссозданной плоти возрождался, чтобы через секунду все сызнова повторить. С только-только занявшимся рассветом с постели поднялся, наспех умылся, посетил свои старые покои, где на долгие минуты завис, вспоминая утерянные в безоблачном прошлом дни, а, развеяв подспудные видения, подошел к шкафу. Отказавшись от траура, попросил его не черную, а синюю одежду выдать. Чонгук не умер, его душа, пускай и страдает, но он все еще остается живым, а значит, омега не имеет права его хоронить, точно не в своем сердце.       Теперь Тэхен, намеренно, во избежание препятствования, решивший никого в намеченные планы не посвящать, ждет исполнения обещанного, и Дель не подводит, сразу же направление нужное с помощью изменяющихся коридоров указывает. Спустя десять минут кицунэ оказывается у проклятой, пугающей своей гравюрой двери, у которой ангел его лично встречает. — Прежде чем ты ее коснешься, ты должен это ненадолго надеть, — снимает он с шеи аметистовую подвеску. — Она наполнит тебя темной энергией, но не повредит, а поможет уберечься от влияния Подземного мира. В противном случае, тебе там и получаса не продержаться, — передает украшение лису.       Лис не спорит, покорно продевает отданное ему через голову, чувствуя, как мгновенно от него все тело сковывает холодом. Не больно, но и приятного мало. — Откуда у тебя этот артефакт? — спрашивает. — Разве он тебе не вредит? Ты же все-таки ангел... — Бывший, — спокойно поправляет Кибом, ощущая себя несколько неуютно без частицы Джонхёна под сердцем. Странно видеть подвеску на ком-то другом, особенно на чистейшем, совершенно невинном существе, каким Тэхен и является. — Откуда он у меня не столь важно, важно, чтобы ты целым и невредимым сюда вернулся, а ты вернешься. Да, Чанеля ты, как прежде, у Древа уже не встретишь, но и Бэкхён или тот же Чимин не позволят тебе надолго там задержаться. Главное, не поддавайся на провокации, слушая едкие слова, если таковые будут, ограждайся тем, что ты чувствуешь к Владыке. В свое время я только так и смог выжить, выживи, несмотря ни на что, и ты. Омута не дотрагивайся, лавы, естественно, тоже, с островка не сходи. — Чонгук... меня услышит? — больше всего волнующий омегу вопрос. На Бёна и на что может случиться с ним ему плевать. — Возможно. Никто доподлинно не знает, как действует Омут. Мне рассказывали, что он создан из слез архангела с самой светлой душой. Этот же архангел разделил когда-то все три наших мира, оставив вместо открытых проходов красное, белое и синие Древа. Так ценой собственной жизни оградил ангелов, демонов, людей и других существ друг от друга. Но что есть жизнь, когда вокруг были одни лишь смерти, порожденные нескончаемыми воинами, главным зачинщиком которых и был возлюбленный архангела? — поясняет Дель с на устах ироничной, пропитанной горечью улыбкой, ведь эту историю ему рассказал, никто иной, как Джонхён. Даже имена назвал. Тэхен и Чонгук. Забавное совпадение, но он в них не верит, считает закономерностью. — Значит, Омут передает попавшему в него боль его создавшего? — догадывается юноша, сжимая омертвевшими пальцами рубашку в районе задыхающейся от полученного знания груди. — Не просто его, а всех в той войне павших и в живых оставшихся их оплакивать, — новые порезы Дель Тэхену наносит. Не из жестокости — из привычки в подобных вещах говорить правду. Им перенятая невольно у бывшего Владыки черта. — Сокджин был прав, ты в своих словах пощады не ведаешь, но тем по-странному подкупаешь, — утирая предательские слезы, озвучивает омега. — Спасибо за честность, — сняв подвеску, возвращает ее обладателю обратно. — Что на самом деле странно, так это то, что за такие банальности теперь благодарят. И оное прискорбно, потому что честность и искренность сейчас очень редки. Мир, к сожалению, слишком быстро прогнил, мало что осталось от того, каким он изначально задумывался. Сохрани себя хотя бы ты, — печально улыбается ангел. — Что ж, тебе пора, если ты не хочешь, чтобы тебе помешали. Тяжело сдерживать кицунэ, умеющего находить пути, вопреки всем навеянным мною морокам. Минсок опытный лис, не ведется на мою магию. — Позаботься, пожалуйста, о нем и о Юнги. Скажи, что я обязательно к ним вернусь, — кланяется юноша и, ловя в спину смешливое «наглецы какие эти хвостатые, вертят мной, как хотят», касается двери, чему взбесившаяся на руке метка противится, но бессильная неминуемое предотвратить, теперь тьму Подземного мира впитывает, своего обладателя от ее влияния, равно как и дарованная Делем сила, уберегает.       Вокруг гнетущая тишина стоит, расплавленный воздух в легкие проникает удушьем, раскаленная, режущая глаза лава лижет берега одинокого, обманчиво безопасного островка с на нем сияющим белоснежной листвой Древом. Кроваво-чернильная луна над Долиной Безмолвия довлеет, около тусклые звезды дьявольский танец танцуют, взгляд неподготовленный гипнотизируют. Тэхен им не поддается, в поисках нужного глазами саднящими мечется по окрестностям, а найдя, подходит к спокойному, кристально чистому Омуту, подле садится него и не мысленно — вслух Чонгука зовет, веря, что он услышит. — Не знаю, слышишь ты меня или нет, но я пришел за тобой, мой принц. Мне без тебя уготовано пустое существование, без тебя я не живой, без тебя я мертв, но не моя к тебе любовь. Раньше она дарила мне счастье, теперь боль, но я все равно от нее не откажусь, буду за нее, за себя, за тебя, за нас бороться, — глотая слезы, шепчет. — Твоя тоже не умерла, я ее вижу и чувствую, — любовно ластящиеся на запястье голубые соцветия оглаживает. — Накричать бы на тебя за твой поступок да не могу. Потому что понимаю его причины, ты хотел для меня лучшего, только не подумал, что, когда тебя рядом со мной нет и когда ты страдаешь, для меня этого лучшего быть не может. Неужели ты и вправду считал, что у меня получится тебя забыть и что я за тобой не вернусь? Я не твой народ, отец, истинный, я твой глупый лисенок, который никогда тебя не предаст. Я тебя люблю и ты меня продолжай, хватайся за это, делай хоть что, но выберись, понял? На иное я не согласен, за иное я тебя не прощу.       Чонгук слышит, безуспешно безжалостно его ранящие воды разгребает руками, к Тэхену всем до неузнаваемости искореженным существом тянется, пытается всплыть, что-то сказать, на деле, даже глаз агатовых не открывает, остается на дне Омута недвижимым лежать, кажется, вот-вот на частицы распадется, но, оплетенный желто-оранжевыми, притупляющими боль тюльпанами, не распадается. Они его поддерживают, вместо ужасающих видений под веками солнечную улыбку омеги, его вобравшие в себя всю зелень лесов изумруды воспроизводят как наяву, их прошлого моменты счастливые показывают, вытравливают из души мучительный холод, саму из него по капле медленно вытекающую тьму. «Не прощай меня, ненавидь, не люби, уходи», — хочется тэнгу кричать, но в почти угасшем разуме лишь «не отпускай», в расколотой душе «дождись меня», в окровавленном сердце «я люблю тебя» отпечатывается и не исчезает, долетает беззвучными отголосками до всхлипывающего на берегу Тэхена.       Тэхен оное за игры подсознания принимает, но все равно отвечает: — Не отпущу, знаю, дождусь.       Наблюдающий со стороны за ним Бэкхён, опираясь о ствол Древа плечом, надтреснуто улыбается, таинство Магии сердец не прерывает, защитным куполом пространство вокруг накрывает, не позволяет воздуху Ада ему навредить. Дав кицунэ еще немного времени, ближе подходит, маску безэмоциональности накидывает, лик ангельский на лживый, искажающий точенные черты, изменяет, ничем сочувствия, своей истинной, осыпавшейся алыми лепестками сущности не выдает. Владыка понимания, участия, прощения за все им совершенное не заслуживает. Это его расплата за муки Чонгука, за преданную к Чанелю любовь, пускай и во благо. Он, какими бы ни были мотивы его поступков, не ищет себе оправданий, смиренно боль принимает, едва ли ее выдерживает. Сегодня Бэкхёну снился его человек, но без привычной улыбки, теплоты в ирисовых глазах, а с на лице пугающей ненавистью. К нему ненавистью. Вместо ласковых слов с его уст лился чистый яд, обвинения, отчетливая нелюбовь.       «Ты, как и твой отец, эгоист. Нет, ты много, много его хуже. Джонхён, по крайне мере, Кибому не лгал. Ты говорил, что любишь меня, что никогда не бросишь, всегда будешь со мной, а в итоге предал, все у меня забрал. Ты убил мою человечность, ты убил меня. Я тебя ненавижу, Владыка...»       Бэкхён от крика в собственном снаружи собой исполосованном горле проснулся, после, содрогаясь в рыданиях, как одержимый, шептал, что это все неправда, что любит, любит, любит... За окнами извергались вулканы, ходуном ходили стены Уедина, треснул проклятый трон, разбивались вдребезги стекла, разбивался сам он. Лишь одна одинокая, спасенная Чимином роза продолжала цвести в опустевшей, усыпанной почерневшими лепестками оранжерее, когда как главная, обнимая себя на постели непослушными руками, неумолимо увядала, спасения не искала, света не видела. Зато, глядя на Тэхена, видит сейчас. — Такой же, как и Чонгук, мазохист, — хмыкает Бён. — Любопытное, однако, пристрастие. Правда оно ни к чему хорошему не приводит. Его вот ко мне, а тебя... тоже ко мне, — усмехается иронично, получая в ответ до ужасающего похожее на то, что отражалось в глазах Чанеля во сне. Работа Деля на лицо. — Ты еще и издеваться смеешь? — поднимается на ноги омега, сжимая ладони в кулаки. — И что только в тебе господин Пак нашел? В тебе даже не тьма, в тебе - пустота. Дель прав, ты жестокий, Владыка, иного, чем презрение и ненависть, не заслуживаешь. И как оно, предательство, ощущается? Хорошо тебе с кровью на руках ни в чем неповинных людей жить? Деля, Чанеля, Чонгука, наверняка, с чьей-то еще? — буквально выплевывает, не замечая, как не просто маска, а сам Бэкхён осыпается багряными черепками.       «Невыносимо». — Ты, кажется, забылся с кем разговариваешь, мальчишка. Тебя никто в моих владениях не спасет, ведь ты все сказал верно, я жестокий, во мне пустота. Но тебе повезло, я не стану пачкать руки твоей кровью, она их не заслуживает, как и ты не заслуживаешь столь легкой смерти. Страдай, Тэхен, продолжай ходить сюда, упиваясь своей болью, громче кричи, чтобы он слышал, я не буду препятствовать, — вкрадчиво произносит Владыка и, схватив юношу за запястье, вновь его отправляет в Декалькоманию. Затем, к Омуту повернувшись, обращается к тому, кто отчаянно на его дне трепыхается, в попытках защитить омегу заставляет извечно тихие воды угрожающе забурлить. — Чем дольше копаешься, тем больнее будет твоему лисенку. Избавься от тьмы, вспомни кем ты был, а иначе его в нее за собою утянешь.