Magic of hearts

      Минуты без Чонгука для Тэхена тянутся днями, дни неделями, недели месяцами. Зима сменилась обещанной весной, затем летом, но не для него, оставшегося покровом снежным накрытым. В его остекленевших глазах снежинки продолжают падать на землю, вечная вьюга в утерявшее всю смуглость и веснушки лицо не прекращает льдинки бросать, солнце из-за туч не выходит, розы, насмерть замершие, более в саду не цветут, но зато цветут в нем и на нем, всего его оплетая, поддерживают, не дают последний вздох испустить, тем вселяют уверенность, что его принц не умер, до сих пор жив. Омега каждый день к Омуту приходит, около подолгу сидит, разговаривает с Чонгуком, рассказывая ему о друзьях, обо всем в Декалькомании происходящем, иногда просто молчит, а уходя, неизменно, что его любит, что его ждет и всегда будет ждать, повторяет. Так проходит первый год, за ним второй, третий, четвертый, а он обещания данного не нарушает, попутно в библиотеке ищет способ спасения мага, не сдается. Любовь, как и счастье, сдавшихся не прощает. Постепенно оживающего Юнги, как и Сокджина с Намджуном, избегает, не хочет их дни болью своей омрачать, от разговоров с ними уходит.       Друзья за него переживают, но, смирившись с его решением жить в этих стенах, на возвращении в Тейлзлуин не настаивают. О семье Тэхен не забывает, как бы ни было ему сложно, регулярно пишет дяде, отцу, бывает Минсоку, который не стал в замке задерживаться, понимая, что он здесь несколько неуместен. Чимин его обратно в родные края перенес, а затем, надеясь хоть как-то омегу растормошить, начал раз в полгода Исина, Сехуна и Ыну приводить, за что омега был благодарен безмерно.       Принцесса наконец-то смогла, как того желала, расспросить у Юнги о брате, после, задушено всхлипывая, пока тот гладил ее по голове, шептала «спасибо». Сам нэко спустя два месяца с появления Тэхена вновь заговорил, умолял его о прощении, не веря, что его не винят. Готовил вкусные блюда, вазы цветами наполнять снова стал, по вечерам напевал любимые Чонгуком песни, ночью к супругу ластился, извиняясь, что внимания, погруженный в траур, не уделял, даже намекнул, что готов с ним в мир подземный спуститься, но Чимин отказал. Не потому что этого не хотел, а потому что в Аду волнения происходили, о которых, опасаясь вызвать его тревогу, утаивал. Захваченный агонией Бэкхён едва ли сейчас занимался делами, яд медленно, но верно его ужасающими видениями о Чанеле сводил с ума. Новый земной слуга наречен так и не был, демоны им полагающуюся пищу не получали, от чего бунтовали, и суккубу, как правой руке Владыки, пришлось большую часть его обязанностей и обязанностей черного мага взять на себя. Опасное и тяжкое, не позволяющее много времени с истинным проводить бремя. Нэко догадывался, что Чимин что-то скрывает, но, чувствуя, как ему нелегко и видя, каким он уставшим ночью в их теперь общие покои проскальзывает, не упрекал, ответов не требовал, вместо этого нежностью и любовью его щедро одаривал, собой исцелял. Намджун, освободившись от темной магии, роль стража Декалькомании не отринул, замка покой сохранял, любимого фея в ласке и заботе купал, сделал наконец-то ему предложение. Свадьбу в узком кругу на берегу озера Рин тихо и скромно отпраздновали, обряд провел Юнги, Тэхен сплел для Сокджина венок из белых гардений, но за самим торжеством, не имевший ни решимости, ни желания в нем участвовать, со стороны наблюдал, мысленно паре пожелал счастья. Пара его не упрекала, все понимала, попыток убедить его в тщетности возвращения Чонгука оставила, боясь и его потерять. Уже потеряли, что, веря в лучшее, отрицали. Кицунэ оболочкой пустой по темным коридорам, библиотеке, саду слонялся, исчезая частенько куда-то, на вопросы, где пропадает, не отвечал. Пугающее зрелище для его любящих и помнящих его прежнего друзей. — Мне так страшно за Тэ, — понуро опустив к голове ушки, говорит сидящий на табуретке в лаборатории Юнги, наблюдая за ее колдующим над очередным зельем хозяином. — Как и всем нам, но ничего уж тут не поделаешь, это его путь, он другого не видит, его для него попросту нет, — отвечает устало фей, помешивая в котле кипящее снадобье, изготавливаемое им по просьбе Исина для жителей Тейлзлуина. — Я знаю, но все равно противлюсь, продолжаю на что-то надеяться и верить, что Тэхен счастье когда-нибудь вновь обретет, — озвучивает печально нэко, утирая покатившиеся по щекам слезы. — Прошло уже пять лет... Я скучаю по нашим беседам, его улыбке. — Это правильно. Надежда согревает сердца, а вера дух укрепляет. И перестань уже в случившемся винить себя, как и думать, что ничем ему не помогаешь. Помогаешь и еще как. Той же верой, своими песнями. Ты, конечно, этого не замечаешь, но Тэ всегда тебя по вечерам приходит послушать, тем успокаивается, — произносит Сокджин, гася палочкой волшебный огонь. — Более того, ты для него служишь прекрасным примером. — О чем ты? — шмыгнув носом, недоуменный взгляд поднимает на друга омега. — Не мне тебе говорить сколько горя ты пережил, Юнги, но, вопреки всему, нашел в себе силы из пепла восстать. Возможно, восстанет и наш лисенок. — В этом нет моей заслуги. Меня направляли. Сначала Чонгук, потом Чимин, — не соглашается нэко. — Ой-ли? Будь оно так, ты бы еще в первые годы своего пленения сдался, но ты нет. Не обесценивай себя, ребенок. Да, тебе помогли, но основное ты сделал сам. По своему желанию, упрямству, жажде жизни. Называй оное как хочешь, результат неизменен. И поменьше лей слезы, тебе сейчас волноваться нельзя, — красноречиво на пока еще плоский живот юноши смотрит фей, разливая зелье по склянкам. — Когда, кстати, Чимину сказать собираешься? — Не знаю, мне кажется, ему совсем не до того. В Аду неладное что-то творится, — расстроено Юнги бурчит. — Чимин не говорит, но я-то не слепой и все вижу. Он таким разбитым и уставшим ко мне возвращается, не хочу лишних переживаний ему доставлять, а то, зная его, устроит вокруг меня пляски. — Прошу заметить, радостные пляски. Впрочем, дело твое, но советую не тянуть, — закончив с насущным на выход из помещения Ким идет. — Пойдем, сделаю тебе тонизирующего чая, потом тебя осмотрю. Не шуточное дело под сердцем нэко-дьяволенка носить. Уже предвкушаю, как вам с ним в будущем весело будет, — посмеивается, дверь открывая. — Да ну тебя, — фыркает Мин, послушно плетясь вслед за мужчиной. — Интересно, с рожками или ушками родится? — проигнорировав его слова, продолжает разглагольствовать фей. — Мне без разницы, главное, чтобы он был здоровым, — не сдерживает улыбки нэко, трепетно оглаживая под свободной туникой живот. Долгие пять лет он в трауре пребывал, пора из него выйти, светлой грустью сменить. Юнги Чонгуку его никогда не забыть обещал, но так же он обещал, что от счастья своего не отступится, в память о нем его именем своего малыша назовет, будет ему сказки рассказывать о храбром и самоотверженном принце тэнгу, что Подлунную оберегал и его папу спас. А на вопрос «где принц сейчас?» ответит, что здесь, в моем сердце, ведь дорогие нам люди только с памятью о них умирают, а значит, Чонгук жив, Юнги о нем не забудет. Юнги собирается долгую и счастливую жизнь прожить.

***

      Чонгук, вне времени, вне пространства зависнув, давно свое позабыл имя. Ничего, кроме непрекращающейся боли, не ощущает, кто он не знает, за что страдает не понимает, о спасении не умоляет, но отчего-то никак не смиряется, отчего-то продолжает руки к свету тянуть, на деле не к нему, а к лику красивого юноши с лесными, вобравшими под радужку солнце глазами. «Кто ты?» спрашивает немо, в ответ слыша неизменное «Тот, кто тебя любит и ждет, возвращайся скорее, мой принц». От его нежного голоса пронзенная множеством ледяных игл душа согревается, боль на план задний отходит, сердце израненное сильнее колотится, оранжево-желтые тюльпаны тьмы остатки из тела вытравливают, взамен собой заполняют, пустоты на лопатках затягивают. «Тэхен» на краткий миг в разуме мечущемся загорается, после затухает, затем вновь возвращается. С не перечесть которой по счету попытки Чонгук все же это имя запоминает, больше себе его забыть не позволяет, спустя год добавляется «мой», спустя еще один «лисенок». Все лучше и лучше себя начинает осознавать, точнее то, что обязан вернуться. Куда? «Ко мне» тут же в мыслях проскальзывает. И тэнгу, отчаянно разгребая воду руками, возвращается. На поверхность трехлетним мальчишкой с черными крыльями всплывает. — Ну здравствуй, — помогает ему из Омута выбраться Владыка, накрывая его дрожащие плечики бархатной тканью. Бережно хрупкое тельце на руки отощавшие берет, поставив на берег, влагу высушивает, облачает в синий камзол.       Кицунэ своего принца пять лет ждал, Бэкхён, каждый день сидя у Древа, все десять. Не сомневался, что Чонгук, любовью, собственным упрямством подпитываемый, справится с испытанием, поэтому на участь остальных темных магов его не обрек, сюда вылазкам Тэхена потворствовал, с удовлетворением подмечая неувядающие на нем розы. Это его искупление, прощальный подарок. Только из-за этого и держался, только потому и не сдался, осталось последнее выполнить и его путь наконец завершен. Бэкхёна более ничего здесь не держит, он бороться устал, до неузнаваемости видениями ужасающими замучен, долг Владыки предал, бремя проклятое не удержал, оно его раздавило, вместе с его безумной к Чанелю любовью в оранжерее разрушенной похоронило. — Ты знаешь зачем вернулся, Чонгук? — спрашивает Бён растерянно озирающегося по сторонам мальчика. — К моему лисенку. Он без меня плачет, — честно отвечает тэнгу с присущей все детям очаровательной непосредственностью. — Вы меня к нему отведете? — Верно, — обескровленными губами улыбается Бэкхён, убирая с его лба волнистую прядку. — Отведу. — Спасибо. А как вас зовут? И почему вы такой грустный? Вы болеете, да? — сыплет вопросами юный Чон, сжаться заставляя своей участливостью сердце Владыки. Такой невинный, бесконечно добрый и храбрый. Совсем ведь не боится простирающихся потоков лавы вокруг. Дитя совершенное Подлунного мира. — Кто я не столь важно. А моя болезнь, к сожалению, не излечима, от нее лекарств нет, потому и грущу. — Но мы же в мире магии, господин! Не унывайте, лекарство найдется. Главное верить! — эмоционально выпаливает Чонгук, возбужденно поводя крыльями. — Вам просто надо на свежий воздух, здесь так темно и душно, вам это место совершенно не подходит, оттого, наверное, и болеете. Идемте скорее отсюда! И почему кто вы не важно? Очень даже важно. Тех, кто помог, нельзя забывать. Это бесчестно и некрасиво. — Маленький упрямец, но ты прав. Можешь называть меня Бэкки, — берет мальчика за руку Бён и вместе с ним с островка исчезает, оставляя над Долиной Безмолвия витать лепестки алых роз.

***

      Тэхен в тюльпановом поле сидит, вспоминая моменты волшебные здесь обретенного счастья. Как впервые по-настоящему перед ним открылся Чонгук, легенду о ангеле и его художнике рассказал, затем, показав свой полет, сущность истинную принимать научил, а через некоторое время среди этих же цветов любовь ему подарил. Невыносимо больно думать о том, но не думать не получается, а омега и не пытается. Намеренно приходит сюда, намеренно в прошлое безоблачное возвращается, в нем силы бороться черпает, улыбку любимую представляет, веря всем сердцем, что когда-нибудь в реальности вновь увидит ее, увидит Чонгука. Тюльпаны словно его понимают, соцветиями к рукам безжизненным тянутся, теплый ветер алыми прядками играет, жаркое солнце пробует на лице бледном сызнова веснушки зажечь. Тэхен не замечает того, в дыхание природы не вслушивается, ему до красоты окружающей дела нет и ни до чего, кроме принца, нет. Его по нему тоска губительна, любовь разрушительна, но вместе с тем и спасительна. Чувства ни на день, ни на минуту, ни на секунду не угасают, дышать не дают, на контрасте подниматься на ноги, пути и выходы искать, у Беспечности Омута для там запертого слова нужные находить помогают. Кицунэ, кажется, всю библиотеку вверх дном перерыл, тщетно у Бэкхёна в обмен на жизнь Чонгука стать его черным магом просил, а тот лишь меланхолично сверху вниз на него, стоящего на коленях, смотрел, называл нисколько не поумневшим глупцом. Умирать при жизни ужасная участь, медленная и мучительная, растаскивающая по частям. Тэхен это, как никто, понимает, как и то, что, пока розы голубые цветут, не умрет. Он обещал. Теперь к небу глаза поднимает, их, слезящиеся, прикрывает, резко, почувствовав аромат заснеженных гор, открывает. Оглядывается и увиденному не верит: Владыка, облаченный во все алое, за руку мальчика крылатого, одетого в светло-синие одежды, выводит из рощицы. В его чертах, пускай и детских, омега не может не узнать своего принца, и от осознания плачет, суетливо с травы поднимается, пошатывается, подойти не решается, опасаясь, что видение развеется. На месте одном замирает, едва дышит, вглядываясь в дорогое сердцу лицо с очаровательной под нижней губой родинкой, агатовыми, но более светлыми глазами, темными волнистыми волосами и обсидиановыми, почти во весь рост ребенка вороньими крыльями. — Лисенок! — высвободив ладошку из ладони Бэкхёна, бежит к нему навстречу Чонгук. В его живот всем собой врезается, оплетая маленькими ручонками. — Прости, что так долго шел. — Чонгук? — зачем-то Тэхен спрашивает, заторможено опуская руку на голову тэнгу. Боится поверить. — А кто же еще? — бурчит Чон, поднимая искрящийся взгляд на юношу. — Почему ты плачешь? Ты мне не рад? — Очень рад, — опустившись на корточки, выдыхает кицунэ, стискивая в крепких объятиях Чонгука. Слезы льются сильнее, разбиваются об чужую макушку, теряясь в иссиня-черных прядках. Духи, как же он счастлив. Его принц вернулся, хотя и не в том немного обличие, что глазу привычно, зато здоровый, тьмой не запятнанный и... с крыльями. Значит ли это... — Да, таким он когда-то был, таким же благодаря магии твоего сердца переродился, — поясняет подошедший Владыка со слабой на устах улыбкой. — И именно таким ты его всегда даже сквозь маску черного мага и видел. — Переродился? — шокированный вопрос, продолжая ластящегося мальчишку к себе прижимать. — Но разве Омут... — Для большинства он наказанием служит, но лишь для единиц шансом на новую жизнь оборачивается. Создатель Омута изначально для этого его и задумывал, надеясь, что его любимый человек, пройдя им испытание, вернется к нему прежним, без жажды власти, желания творить хаос, в который он же и погрузил мир, — отвечает Бэкхён, ощущая, глядя на них, переполненных счастьем, облегчение. — Омут не есть зло, омут — это искупление, очищение и для достойного исцеление, но мало кто его может выдержать, мало кто в нем может не потерять себя. Чонгук, сохраняя тебя в своем сердце, слыша твой зов и чувствуя твою любовь, смог. Да, сейчас он ничего, кроме того, что любит тебя, не помнит, но со временем начнет вспоминать, а ты ему поможешь. — Ты все-таки ангел. В первую нашу встречу я в тебе не ошибся, Бэкхён. Но почему ты молчал? Почему сразу же все мне не рассказал? Я столько тебя оскорблял, ненавидел и, навешивая ярлыки бессердечного Владыки, проклинал... — Ответ ты должен найти сам. На этом мои полномочия все. Прощайте, — разворачивается спиной к паре Бён и в лучах солнца закатного, подхваченный вихрем темной магии, с поляны перемещается. Туда, где его давно ждут, туда, где он окончит свой полный боли и страдания путь. — Спасибо, — шепчет Тэхен в пустоту, перебирая в пальцах шелковое оперение крыльев Чонгука.       Ветер прочь все печали гонит, слезы на разрумянившихся щеках иссушает, тюльпаны песнь красивую лисенку и его принцу напевают, обещают им ничем незамутненное счастье, а они друг другу вечную, созданную магией их сердец любовь.

***

      Дель с улыбкой меланхоличной старого друга, приземлившегося подле него на крыше, встречает. Едва ли его узнает, отчего-то вместо измученного, покрывшегося трещинами лица представляет светлое и мечтательное с на устах рассказом о первом путешествии в Подлунную, где познакомился с забавным пареньком-чудаком, что цветы, краше не увидишь которых, выращивает в своем саду. Ангел вины от его собой перечеркнутого счастья не испытывает, лишь легкую грусть, считая, что тот сам виноват. Все должно было быть иначе, все должно было закончиться не так и точно не здесь, не с двумя, а с одним сердцем разбитым. — Прежде чем ты вырежешь его из моей груди, выполни мою последнюю просьбу, — начинает Бэкхён, складывая за спиной багряные крылья и, не дождавшись ответа, продолжает. — Посиди со мной как тогда, расскажи о том, о чем раньше мечтал, а я притворюсь, будто слышу это впервые. — Значит, хочешь окунуться в те времена, когда мы были друзьями? Странное, однако, желание. Тебе оно ничего, кроме новой боли, не принесет. Впрочем, ладно, — хмыкает Кибом, опускаясь на бархатные подушки, принесенные сюда Юнги для большего уюта своих ночных посиделок. Сейчас тоже ночь. Серебряная луна без привычного оттенка алого в обрамлении ярко мерцающих на аметистовом небе звезд. Купол защитный пал, окрестности Декалькомании более не искажает, беспрепятственно свет первозданный впускает. — Сегодня я гулял по Подлунной, много лиц видел, но красивее, чем его, все равно не встретил, — словно Деля не слыша, рядом с ним садится на мягкое ложе Бён. — И, конечно же, не удержался своего садовника навестить, но на глаза ему, естественно, побоялся показаться. — Да, но побоялся я, отнюдь, не того, что он меня увидит, а того, что он меня вспомнит, пускай подспудно именно этого я и хотел, — надломлено улыбается демон, глядя остекленевшим взглядом на небо. — Ёлли начал рисовать красками, знаешь? Детально воспроизвел мою уничтоженную оранжерею. — Где-то глубоко внутри себя он тебя помнит, но воспоминания эти хорошие, тем, на что ты его обрек, не запятнанные. Потому что ты у него только со счастьем ассоциируешься, никак иначе, — озвучивает ангел, накрывая его омертвевшую ладонью собственной ледяной. — Зато ты мои запятнал, — горько усмехается Бэкхён. — Что ж, я это заслужил, — с чужими пальцами своими переплетается. — Ты знал? — удивленно вдергивает брови Кибом. — Я не наивен, Ки. Моя наивность давно короной Владыки сменилась. — А могла бы венком красных роз. — Могла, как и твое терновое ожерелье венком из белых. Ты ведь полюбил моего отца, — повернув к нему голову, утверждает — не спрашивает, Бён. — Полюбил и люблю, — не отрицает Дель. — Но ненависть оказалась сильнее, — с печальной иронией констатирует Бэкхён, оглаживая нежную кожу тонкого запястья друга. — А теперь расскажи мне о своих прошлых мечтах. Я помню, они были прекрасны. — Я не смогу выполнить твою просьбу, Бэкки. Потому как я их, в отличие от тебя, позабыл. У меня давно другие мечты. Ими теперь движет месть, — тихий шелест с налетом едва уловимой тоски. — Тогда просто запомни мои последние слова, Ки. Месть не принесет тебе ни удовлетворения, ни тем более счастья. За ней одна пустота, вынужденное одиночество, — произносит демон, снимая с каштановых волос корону, затем ее на колени Деля кладет, после из-под полы плаща знакомый обоим кинжал достает. — Развей мой прах среди роз, хотя бы так, но продолжу для него... — договорить, со спины скованный руками внезапно появившегося в истинном обличье суккуба, не успевает. — Цвести ты продолжишь, но не так, глупая Роза, — вырвав из ладони Бэкхёна лезвие, по рукоятку его в его сердце вонзает и вместе с ним, захлебывающимся кровью, в огненном всполохе Декалькоманию покидает.       Дель безумным заходится хохотом. Ученик своего учителя переиграл.

***

      Чимин, перепачканный чужой кровью, в покоях ныне уже бывшего Владыки сидит на полу, глядя на бездыханно лежащего на простынях Бэкхёна, в груди которого зияет дыра, в ней больше сердце не бьется. Оно целиком суккубом, ставшим новым Повелителем Ада, поглощено, за исключением одного маленького, заключенного в подвеске на шее Чанеля осколка. Чимин никогда себя в этой роли не представлял, довольствуясь праздной жизнью, не желал власти, но со встречи с Юнги все изменилось. Он ему безопасный мир подарить обещал, что, получи Дель корону, было бы невозможным. Захваченный ненавистью ангел слишком на жажде мести повернут, границ, рамок, законов не ведает. Его ни в коем случае освобождать из Декалькомании нельзя, оное ничем, кроме хаоса для всех трех миров, не обернется. Пак в том, тесно с ним в прошлом общаясь, не имеет сомнений, о своем его предательстве не жалеет. Все к лучшему. Безумцу нет места на троне. Зато есть Чимину, рожденному демоном, но воспитанному человеком. Теперь в его жилах струится сила Владыки, медленно, но верно прорастает внутри, намертво укореняется, заставляет обрубленные рога вновь отрасти. — Прости, котенок, кажется, сегодня я задержусь, — под нос себе усмехается, с холодного мрамора вставая. За него, зная, что он сейчас в безопасности, Чимин спокоен. Делю до зельем усыпленного и находящегося в Эньяне у семьи Ким Юнги не добраться. — Подожди еще немного, осталось недолго, — подойдя к постели Бёна, ему обещает и переносится на окраину Рунгарда, где в своем саду держащийся за голову Чанель над кустами роз плачет беззвучно. Не понимает из-за чего и почему. Просто чувствует, что произошло что-то плохое, едва ли поправимое. С красивым незнакомцем из его снов. С Бэкхёном... — На что ты готов пойти, чтобы вернуть воспоминания о нем? — не размениваясь на приветствия, сходу начинает суккуб, останавливаясь позади дяди. — С ним что-то случилось? — проигнорировав вопрос, разворачивается к нему демон, хватая его за плечи. Тут же от исходящей от него силы отшатывается. — Владыка... — Теперь я, кажется, понимаю, почему Бэкхён ненавидел, когда ты его так называл, — усмехается иронично Чимин. — Но сейчас не о том. Сначала ответь, и, если твои ответы меня устроят, ты ими тоже будешь не обделен. — На все, — легко срывается с побелевших уст. — А ради него? Чем ты готов пожертвовать ради спасения своей Розы? — Жизнью, — без раздумий, так, как кричит разрывающееся от боли и страха за, уже знает, любимого человека, демона, ангела — неважно, сердце. — Очень хорошо, — довольно улыбается новоявленный Владыка и, схватив мужчину за руку, телепортируется в Уедин.       Чанель сразу же за недвижимо лежащего на постели Бэкхёна, даже в посмертии невыносимо прекрасного, взглядом цепляется. Подле него падает на колени, прижимает к губам его белоснежную, хрупкую ладошку. Умоляет глаза карминовые открыть, нашептывает, что пришел, больше его не оставит. Догнанный осознанием, кем он являлся и почему в его груди пустота, раненным вепрем взвывает. Вместе с тем, воспоминания не по крупицам, а бурным горным потоком мечущееся в безумии сознание накрывают, затапливают с головой, биться заставляют в агонии. — Ты убил его... убил... — Да, но ты можешь его вернуть. Не без моей помощи, конечно, и, разумеется, заплатив за это определенную цену, — хмыкает суккуб, не показывая вида, что страдания дяди ему не меньшую боль сейчас доставляют. — Ты сказал, что готов заплатить за его спасение жизнью. Мне она, естественно, не нужна, но зато нужен новый черный маг. — Неблагодарный выродок, — подлетает к племяннику старший Пак, затем по лицу его со всей имеющейся силой бьет и не останавливается, пока усмешку с него, нисколько не раскаивающегося, не стирает. — Вообще-то очень даже благодарный, — сплюнув на пол кровь, цокает наигранно возмущенно Чимин. — Ради вас же старался. Останься Бэк Владыкой и вместе вам не быть никогда, а так хоть сколько пожалуйста. Если ты, конечно, согласен на мои условия. — Как будто я могу не согласиться, — устало опускается рядом с Бэкхёном Чанель, с нежностью его скулу оглаживая сбитыми костяшками. — Делай что должно. — Сними с шеи подвеску и достань из оправы камень, потом вложи его в грудь Бэкхёна. Остальное я сделаю сам, — не командует — просит спокойно Владыка, усаживаясь с другой стороны постели. — Без тела процесс бы несколько затянулся, и неизвестно еще когда и кем он бы переродился, — отвлекая разговорами, поясняет, наблюдая за чужими действиями. — Но думаю, вы и без того слишком долго были в разлуке, поэтому так. Бэкхён возродится обычным демоном, и изначально будет очень слаб. Не уверен на счет его памяти, но со временем она точно к нему вернется. Проще говоря, заживете долго и счастливо. Не сердись на меня, дядя. Я как лучше хотел. Поначалу я считал, что вынудить его тебя отпустить и стереть тебе воспоминания неплохой выход, веря, что ты сможешь в Подлунной начать новую жизнь, и ошибся. Ты, вопреки всему, продолжал к Бэкхёну тянуться, как и он продолжал неосознанно к тебе во снах приходить. И как же я в тот момент себя возненавидел... Потом, увидев твою подвеску, придумал как все исправить. Магом же я тебя прошу стать... — Потому что я демон с человеческой сутью, а значит, дарованная тобой сила меня не развратит, на участь предыдущих магов не обречет, — перебивает его исповедь мужчина, опуская сияющий рубин в пугающую своей пустотой грудь Бёна. — Все продумал, мелкий паршивец. Достойнее и надежнее Владыки, чем ты, не сыскать. Но учти, твоей крови я еще не мало попью, это я тебе обещаю, племянник. — Иного я и не ожидал, старик, — улыбается Чимин. — А теперь приступим. Розе пора вновь зацвести.