Тот, кто сливается с тенью

Всё началось с зябкой, тревожной прохлады, с размеренного журчания воды и игривых бликов рассеянного света на внутренней стороне век. Он открыл глаза, мир вокруг расчертился цветами: холодный иссиня-чёрный, пепельно-серый, сияющий бледно-голубой. Цвета приняли форму: острые края скал, изогнутые прутья решёток, извилистые потоки лазурной плазмы, стекающие отовсюду. Появились звуки: громкие резонирующие голоса и отдалённые крики, жестокий громкий смех, звон цепей, свист злого ветра… свист кнута? Ему не дали опомниться — высокие темнокожие существа с мелкими рогами и костяными выростами на грубых лицах выдернули его из родной прохлады и заковали в тяжёлые кандалы по рукам. Один из дремора (он всё же откуда-то знал, что это дремора, младший разумный даэдра, судя по виду, керл) ударил его и звонко рассмеялся, когда тот упал на холодную, усеянную ледяной крошкой землю. Лёд от прикосновений не таял. Его дёрнули вверх за волосы, попутно оцарапав затылок когтями, внимательно осмотрели. Сначала керлы переговаривались между собой, затем массивный дремора (кинвал, даэдрический рыцарь) окрикнул их, и его вновь толкнули — теперь в ряд других бледных, ссутулившихся фигур. "Приветствием" ему были пустые, ничего не выражающие глаза соседей по кандалам. Его заставили что-то делать, но он плохо вникал в суть работы, может, потому что и не было никакой сути. Все что-то делали: что-то тяжёлое, однообразное, бессмысленное. Труд, нацеленный не на результат, а на болезненный процесс. Иногда их наказывали, и наказывали жестоко: при нём другого скормили огнедышащему даэдроту. Тварь сперва поджарила визжащего человека, пропекла до костей, а после — заглотнула целиком, подкинув тело в воздух. Руки и ноги дёрнулись, взметнулись в разные стороны, как конечности тряпичной куклы, и скрылись в зубастой пасти. Спустя время он снова увидел съеденного в соседних рядах бледных "рабочих": тот молча смотрел перед собой и двигался механически, повторяя движения соседей. Это зрелище надолго отбило желание противиться существующему порядку, и он поплыл по течению: повторял одни и те же действия, и с каждым разом они всё больше сливались в один уродливый, бессмысленный ком. Со временем он понял, где оказался: в месте, где боль — мерило существования. Хладная Гавань, домен Лорда Порабощения — Молага Бала. Ещё конкретнее: Бастион замороженных глаз, гигантская фабрика чёрных камней душ. Он понял, "где", но вот "как"... Отыскать ответы было трудно, но он не сдавался: спрашивал полушёпотом; некоторые, ещё способные говорить, отвечали. Его принесли в жертву — выкрали, перенесли в Хладную Гавань и тут убили. У него забрали жизнь, вырвали душу, поместив её в один из миллиона камней в короне Короля Насилия, стёрли имя, украли воспоминания… кто он теперь такой? Что он такое? Он задал вопрос себе и не нашёл ответа, и тогда задал его другим. Другие, иссохшие бледные тени, снедаемые страхом, смотрели на него пустыми рыбьими глазами. Некоторые отвечали. Они говорили: "Жертвенная душа". Они говорили: "Раб короля боли". Они говорили: "Такой же, как мы". Они говорили: "Ничто". Пустое место, сквозная дыра, пробел там, где должно быть существительное. Некроманты культа Червя убили его, а отголосок, оставшийся после смерти, поработили. Он мёртв. Он никогда не жил. От него остались только хрупкие ломаные края по контуру когда-то живого человека. И они осыпа́лись, проваливались внутрь, в бездонную черноту, что заняла место души и сердца. Пустота вечна, но пустое место не может существовать долго: либо его что-то заполняет, либо оно уничтожает само себя. Ужас, овладевший им, ввинтившийся в трепещущее сознание эбонитовым буром, был сильнее страха перед дремора и даэдротами. Он встрепенулся, сбросил с себя отупляющее оцепенение. В голове запульсировала, словно заново забившееся сердце, одна мысль: бежать! Бежать, бежать, бежать прочь от безличия, прочь от чёрной дыры, пока не пройдена точка невозврата, прочь, прочь... Его поймал керл, а цепи, сковавшие руки, не дали увернуться. И тогда он… тогда он задушил керла этими цепями и свернул неожиданно хрупкую шею. Громкий хруст чужих позвонков зазвучал прекрасной музыкой: получается, он достаточно силён, чтобы убить даэдра? Он не беспомощен? Душелишённые, увидев, что случилось с одним из их мучителей, повели себя по-разному: одни испугались, другие стали проклинать его за дерзость, третьи, попавшие сюда недавно, поддержали… кто-то напал на старшего надзирателя, завязалась драка, вспыхнул, точно сухой пергамент, небольшой бунт, и так же быстро погас. Некоторые душелишённые были в сговоре с дремора и схватили его, задержали, помешали скрыться — надеялись получить более лёгкую работу… или даже пропуск в Грот разврата. Оказывается, в Гавани было место, где рабы “отдыхали”... твари… никому нельзя верить... Его настигла быстрая, неожиданно лёгкая смерть: оглушительный удар, сбивший с ног, тупая боль в правом виске, медленно расползающаяся по голове, тяжесть окованного эбонитом ботинка и хруст, точно раздавили спелую дыню… сладкий сок во все стороны, мокрые брызги на песке, цокот копыт, гневный окрик… образ так ясно и полнокровно возник перед глазами, что он не сразу понял — это хрустнул его собственный череп, а брызги на холодных камнях — мозг… разве можно увидеть свой мозг?.. с этим вопросом он провалился в глухую бездну без цветов, звуков и запахов, без мыслей, без боли, без страха, без дна…