Идя ощупью

      Заниматься сексом с Су Хёком сродни ходьбе по заминированному полю. Идёшь вслепую, ощупью, то и дело наталкиваясь на его страхи, комплексы, предубеждения и тревожности.       Шин был не из тех, кто скажет обо всём сразу и прямо, так что Вольфганг плохо отличал флирт от вежливости и кокетство от смущения. Какое-то время у него ушло на то, чтобы понять основные удовольствия и раздражители Су Хёка, а потом Вольфганг уже по протоптанный тропинкам расширял свои знания о чужом пугливом теле.       Впервые Вольфганг столкнулся с тем, что ему недоговаривают, ещё будучи принцем. Он не провёл при дворе и года, а уже довольно успешно освоился, так что знал, с какого дерева можно залезть в какое окно и по каким служебным коридорам срезать, чтобы попасть в нужную залу. Однажды он увидел Су Хёка в коридоре днём ужасно бледным, злым и расстроенным, Вольфганг издалека поздоровался, махнув рукой, но Шин сделал вид, что не увидел принца и быстрым шагом ушёл по коридору в противоположную сторону, юркнув в комнату, куда Вольфганга не впустила за Шином королевская охрана. В тот день Су Хёк не пришёл ни на обед, ни на ужин, где принц видел монарших мальчиков и девочек. В саду его не было, на дворе, и даже в библиотеке он целый день не появлялся, так что это стало существенным поводом понервничать. Тогда Вольфганг решил стянуть что-нибудь немаркое со стола, нарвать в саду фруктов и осторожно навестить Шина в служебном корпусе для эскортников, чтобы он там не голодал. Су Хёк действительно оказался в своей постели на нижнем ярусе кровати, он был во всей спальной зале один, лежал в одежде, свернувшись калачиком под одеялом и, кажется, спал. Но он иногда ворочался с боку на бок и шевелил не разутыми ногами. Если Вольфганг и заставал Шина в спальной зале эскортников, то только занятым при деле, то Су Хёк чинил одежду, то держал на коленях книгу и, сгорбившись, жадно глотал текст, то что-то писал. Сегодня мальчик просто лежал, и у него из-под покрывала торчала одна макушка.       «Шин!» – негромко позвал его принц, свешивая ноги с подоконника внутрь комнаты. В подоле одеяния у него были сливы, груши и не чищенные варёные яйца. Су Хёк отозвался. Он приподнялся на локтях на кровати, нехотя отбрасывая от себя покрывало, и посмотрел на Вольфганга красными зарёванными глазами, лицо у него было припухшим от слёз, губы стиснуты. Он ничего не сказал, но дал понять, что заметил гостя, только чтобы он не стал кричать громче и чтобы надсмотрщик не застукал их. Вольфганг не в первый момент это заметил.       «Лови», - воскликнул он ёрнически и бросил Су Хёку мягкую спелую грушу, едва умещавшуюся у него в кулаке. Принц только что сорвал её в саду, ухитрившись проскользнуть мимо охраны. Груша упала чётко на постель Шина, в изголовье, и докатилась до Су Хёка под бок. Парень тут же вскочил, усаживаясь на постели и поджимая под себя ноги, лицо у него тут же стало таким злым и страшным, что Вольфганг даже удивился. Он никогда не видел Шина таким. Су Хёк взял эту грушу и с силой кинул её в принца обратно, целясь в голову, но промахнулся, и фрукт разбился об пол, не долетев до гостя, и раскис на ковре. Шин от бессилия расплакался и завалился на бок, пряча лицо в сбившуюся простынь. Он делал над собой усилие, чтобы перестать хотя бы громко всхлипывать и скулить, но ему было так тошно и так плохо, что не выходило себя унять.       Вольфганг стоял, открыв рот и подбирая слова, не решался подойти ни на шаг ближе. Он впервые видел Шина таким слабым, разбитым, растроганным. Спрашивать, случилось ли что-то, было очень глупо.       «Издеваться пришёл! - наплакавшись, но не пересилив эмоции, кричал Шин. Голос у него дрожал, как от холода, - Кто вам сказал!?»       Вольфганг недоумевал. Он осторожно положил фрукты и яйца на пол, ботинком останавливая их, чтобы они не покатились в разные стороны, а потом развёл руками.       «Если ты не хотел, мог бы так и сказать, - без обиды в голосе сказал принц, - хочешь, я чего-нибудь другого принесу? Тебя просто весь день нигде не было, вот я и подумал…».       Шин дрожал. Он размазывал по щекам слёзы, опуская глаза в подушку, и промакнул лицо краем чёрной королевской накидки. Су Хёк выглядел таким беспомощным, сломанным и слабым, что сердце болезненно сжималось в груди.       «Кто что должен был сказать? В чём там дело? – Вольфганг стал строже, - что произошло? Давай я сбегаю разберусь, это с рук не сойдёт».       Шин становился сдержаннее. Он кулёмал в руках покрывало, болезненно-слабой хваткой обнимая подушку, и смотрел на принца с недоверием. Су Хёк тяжело выдохнул и, убедившись, что сможет говорить без надрыва, попросил прощения. Сколько бы Вольфганг не бегал вокруг него и не пытался узнать, как всё это вышло, Шин не отвечал ничего конкретного, уходя от темы и соскальзывая на нейтральные равнодушные фразы.       «Это ведь он тебя обидел, да?» - спросил Вольфганг прямо, когда ему самому всё стало ясно. Принц сел в изножии кровати рядом с Су Хёком, сложившим руки в замок на коленях. Шин кивнул, и снова во рту у него стало солоно от горечи и злости.       «Я не знаю, что этот подонок сказал… сделал… Шин… не бери в голову, правда. Не рассказывай, если не хочешь, я всё понимаю. Да никто об этом не узнает. А если кто-то начнёт про тебя рассказывать гадостные вещи, так я ему шею сверну, пусть он там хоть сто раз неприкосновенным будет. Клянусь. Веришь?» - косноязычно утешал Вольфганг друга, выбирая самые спокойные и нейтральные формулировки. Су Хёк сквозь слёзы улыбался, тепло, доверие и благодарность растекались у него по всему телу горячими тёплыми искорками от сердца до кончиков пальцев, в ладонях и стопах стало горячо, как от вина. Выплакавшись, Шин поблагодарил принца за заботу и попросил его уйти заниматься в библиотеку, рекомендовав к чтению одну полезную книгу. Су Хёк настаивал на том, чтобы Вольфганг бросил его утешать, потому что успокоиться мог только сам и в одиночестве, а поплакать на виду у других ребят из гарема он не позволил бы себе вовсе.       Тогда принц не стал настаивать, чтобы перед ним вывернули душу, и позволил Су Хёку оставить нелицеприятные подробности и стыд в секрете. Как ни странно, никаких слухов и шёпотков про Шина по дворцу не ходило, хотя Вольфганг был уверен, что остроязычные задиры встретились бы ему в тот же вечер. Су Хёк не рассказал, что этим утром после ночи в покоях цветения он не угодил Королю и был наказан. Прилюдно правитель вынудил его вставлять в себя груши до упора, сколько поместятся, а потом вытолкнуть их из себя и съесть. Это было так мерзко, унизительно и стыдно, что представлялось практически невозможным, но с жестоким Королём нельзя было идти на принцип. Шин сделал всё, как ему приказали, но три груши не съел, а только надкусил одну, выплёвывая мякоть, не жуя. В тот же момент монарх потерял интерес и переключился на женщину-танцовщину с тяжёлым блюдом винограда.       Эта история случилась и прошла, но Су Хёк ещё несколько лет не ел груши и даже не прикасался к ним. Это был не единственный случай, когда «закрытая жизнь» Шина накладывала отпечаток на его поведение, так что оно казалось нелогичным, холодным или незаслуженно резким, но чем ближе Вольфганг узнавал Су Хёка, тем больше видел скрытых причинно-следственных связей, алогичных мотивов и тайных страхов.       Однажды страсть застала их после позднего чаепития с лордом Сизом, прямо в серебряной столовой. И Вольфганг не понял, в чём было дело, вечер был непринуждённым и лёгким, не было объективных обстоятельств для тревоги и строгости, но Шин выкручивался из его объятий, на комплименты отвечал подчёркнуто-отстранённо, а потом вроде бы даже успокоился. Они лежали на софе, сбросив с неё плед и маленькие подушки, и с удовольствием брали друг друга, а Су Хёк постоянно посматривал куда-то в сторону, в одну точку, и ему не давало это покоя. Когда Вольфганг усадил его прямо и, тряхнув за плечо, спросил, что не так, Шин начал выдумывать неправдоподобные отговорки на тему шаткости ножек мебели в этой комнате, плохо задёрнутых штор, а потом нехотя признался, что дело было не в этом. Тогда он рассказал, что напротив них стоит высокое узкое переворачивающееся зеркало в массивной потемневшей раме. Старый король, устраивавший приватные обеды и ужины, частенько ставил его напротив этого зеркала на четвереньки и заставлял облизывать своё отражение, а один раз монарх поимел его со спины, заставляя внимательно смотреть на себя и свой стыд и повторять: «я не достоин», «я жалкая вещь», «я принадлежу вам». Предаваясь ласкам с новым правителем на этом месте, он резко вспомнил все эти омерзительные опущенства, на которые ему приходилось идти ради того, чтобы оставаться во дворце. Су Хёк не сказал, но в отражении он увидел широкую спину Вольфганга, сбившиеся золотые одежды и характерные королевской чете волосы и ужаснулся тому, что на какой-то момент Вольфганг стал внешне очень похож на отца. Это был непередаваемый и неконтролируемый страх, идущий откуда-то, казалось, извне, но на самом деле он жил глубоко внутри и не давал покоя.       Король поцеловал Су Хёка в щёку и предложил подняться в его бывшие покои, времён, когда он ещё был принцем.       В другой раз неожиданные переживания нашли на Су Хёка, когда они с Вольфгангом спонтанно решили уединиться в музыкальной комнате. Вольфганг тыкал на клавиши фортепиано перебором, звуки не складывались в симфонию. Гигантские окна от потолка до пола заливали светом нежно-розовую залу, повсюду были зеркала и шкафы с прозрачными створками, за которыми стоял фарфор и столовое серебро, на одной из стен было пятно на тон темнее остального цветового покрытия – здесь висел чей-то портрет, а теперь на этом месте на подставке стоял горшок с разлапистыми тонкими стеблями.       Они говорили сначала о работе, потом о дипломатической поездке, потом о подготовке к ней и слугах. Кончилось тем, что Су Хёк первым предложил перенести объезд королевских охотничьих угодий и задержаться ненадолго в музыкальной, но тихо, так, чтобы дворцовая охрана не сбежалась их спасать.       Вольфгангу ничего не стоило целовать Су Хёку руки, живот, колени, так что он не видел никакой проблемы в том, чтобы взять в рот и член, не самую грязную часть тела в сравнении с теми же ладонями и шеей, но Шин пугливо и в штыки воспринял такое предложение. Он отшучивался и продолжал отвлекаться на поцелуи и объятия, руками останавливая Вольфганга, чтобы он не приседал и не нырял под полы его облачения.       - Ваше величество, это унизительно! – не выдержал Су Хёк и сделал шаг в сторону, стыдливо запахивая отвороты министерской мантии. У него то ли от возмущения, то ли от смущения горели щёки. Вольфганг был в недоумении. Он сидел на низком мягком пуфике, предназначенном для музицирования и облизнул сухие губы. Небрежно расстёгнутая выходная куртка свободно болталась у него на плечах, а тканевая рубаха вытащена из-за пояса открывала мощную шею и крепкий торс. Вольфганг не понял, в чём подвох.       - Ну… - протянул он неуверенно, - мы всегда так делаем. Разве нет?       Су Хёк шумно выдохнул и сложил руки на груди.       - Кому унизительно то? Тебе? – Вольфганг говорил беззлобно, но с явным нарастающим напряжением.       - Вам, сир, - Шин поддёрнул штаны и застегнул пуговицу на брюках, - это же… - он приложил два пальца к губам, кончиком языка облизнул их и коснулся ими своей ширинки, настолько он не хотел называть вещи своими именами.       - Да, - король продолжал недоумевать, - я ж не заставляю тебя это делать, я сам буду. Мне не хочется внутрь, правда, а то у меня на смотр силы кончатся, и я вообще сегодня никуда не поеду. Чего усложнять. Давай быстро, - он приложил руку на кадык, - и разойдёмся. Унижение – это когда у всех на виду или не по своей воле, да. А так не вижу ничего такого, чтобы просто сделать приятно близкому человеку.       По лицу Су Хёка было видно, что он колебался, не решаясь дать какой-то определённый ответ, и вёл внутренний торг с самим собой. Впрочем, король его не отговаривал.       - Ладно, ладно, я не против, - сказал Вольфганг покорно, - дай мне свой платок, им вытремся. Сядь.       Но Шин остановил его. Су Хёк положил привставшему королю руку на плечо, с небольшим усилием нажимая ладонью, так, что Вольфганг сел обратно. Шин, ничего не говоря, опустился на колени, садясь себе на икры и расстёгивая до конца кипельно-белую тканевую рубашку, чтобы ненароком её не запачкать.       - Не надо, - король легонько толкнул Шина в плечо, не давая ему приблизиться, - не перешагивай через себя, раз ты так к этому относишься, - он положил руку на штаны, пряча ладонью крепко стоящий член, отчётливо просматривающийся через ткань.       - Сказал глупость, не подумав, - отмахнулся Су Хёк, настойчиво кладя свою ладонь поверх королевской и размещаясь вплотную между напряжённых раздвинутых коленей.       Вольфганг чувствовал, что это не «бездумная глупость», а какое-то оформившееся в уме предубеждение, которое Шин не мог как-то описать или оправдать. Оно просто было, и ничего с этим не поделать. Король отвернул Су Хёку лицо ладонью, когда он настырно продолжал лезть ему носом в ширинку, и погладил его по голове от висков к затылку. Встать и отойти от не мог, потому что чужие плечи не давали ему подняться с пуфика, а за спиной стоял стеклянный кофейный столик.       - Не берите в голову, Ваше величество, - с этими словами Шин обнял любовника за пояс, смыкая ладони на пояснице, и щекой прижался к его эрекции, трогая её губами и носом через тонкую ткань хлопковых штанов. Член заметно подёргивался каждый раз, когда его касалось тёплое дыхание. Вольфганг забыл как дышать, когда увидел своего скромного сдержанного Су Хёка, раскрасневшегося и покусывающего губы от нерешительности, в одном сантиметре от того, чтобы прикоснуться к его члену. Это было головокружительно и очень возбуждало, но Вольфганг был уверен, что сейчас то всё закончится и они привычно передёрнут друг другу, как много раз до этого.       - Только без рук, Ваше величество. Я без рук, и вы без рук, - сказал он, интонируя каждое слово, и указательным пальцем подцепил очки так, что они сползли по переносице и упали ему на грудь, оставшись висеть на тоненькой цепочке, переброшенной через шею.       Вольфганг кивнул головой. Он был больше не в силах сопротивляться и решил, что даже если Шин не очень хочет, то он же сам сейчас всё это инициирует, значит, как бы и «хочет». Словом, разбираться в оттенках настроения Су Хёка король ещё не наловчился.       Шин делал минет сосредоточенно, старательно и взахлёб, упираясь руками в колени партнёра для устойчивости, шумно дыша и чавкающими и хлюпающими звуками заполняя комнату. У него была великолепная осанка и спокойное красивое лицо, прикрытые глаза. Су Хёк ни разу не посмотрел на Вольфганга из этой позы. Он не выпустил член изо рта, только иногда навесу поддерживая головку губами или кончиком языка, чтобы глотнуть воздуха, перевести дыхание и снова взять поглубже.       Вольфганг сначала сопел, зажав рот, чтобы не скулить по-мальчишески, а потом расслабился и перестал сдерживать голос. Он тяжело ритмично дышал подстать движениям Су Хёка и не мог удержаться, чтобы не коснуться его лица. Король сначала осторожно трогал его уши кончиками пальцев, потом клал ладонь на плечо, не мешая размашистым покачиваниям, а когда Шин после нескольких коротких и частых движений задержал дыхание и взял поглубже, с усилием принимая в горло толстый член, Вольфганг положил ему руку на затылок, не давая отстраниться, и прижал к паху. Тут же Су Хёк вздрогнул, плечи у него напряглись и подлетели кверху, он вжал шею и стал опускаться вниз, чтобы выскользнуть из огрубевшей хватки, но его держали за волосы. Он издавал хрипящие влажные звуки, как если бы его рвало.       Шин давился, сотрясаясь от мелкого кашля и с большим усилием не сводя челюсти. В тот же момент Вольфганг испугался, он не ожидал, что так всё получится. Король тут же отпустил Су Хёка, он отстранился, отвернулся через плечо и смачно сплюнул ком слюней и прозрачных выделений на дощатый пол. У него першило в горле.       - Прости, пожалуйста, Шин, прости, - тут же принялся он извиняться, и тут вдруг до него дошло, что значилаа эта просьба Шина «… и вы без рук». А ведь всё шло так гладко до этого момента! Король винил себя за то, что, возможно, на много месяцев отбил желание у своего пугливого любовника, и ругал себя за несдержанность и грубость, - я больше так не буду, я случайно, - перебирал он, не успокаиваясь.       Су Хёк смотрел на него исподлобья, низко опустив подбородок, неловко кашлянул и улыбнулся.       - Всё в порядке, Ваше величество, - Шин небрежно обтёр губы и подбородок обратной стороной манжета, подлез поближе и широко и влажно лизнул яички, ловя их губами и подсасывая в рот. После этого член дёрнулся, Су Хёк грубо поцеловал уздечку и взял за щёку.       Полы в музыкальной комнате были сложены ёлочкой из разных пород дерева, великолепно сочетающихся друг с другом в сложный монолитный узор. Лакированные, они блестели, и только в некоторых местах проминались под тяжестью массивных шкафов и столов. Такие полы были в коридоре, в зелёной и белой гостиной, в картинной галерее и в королевских покоях. Шин вспомнил, как однажды его пригласили в спальню старого короля вместе с тремя другими мальчиками и одной девушкой, самой старшей из них всех. Это был первый раз, когда Су Хёк пришёл по приглашению его величества в личные комнаты и встретился там с кем-то ещё, а не по обыкновению остался с монархом наедине. Король пригласил пятерых, но предпочтение весь вечер отдавал одному, юноше-альбиносу, приезжему из соседнего королевства, он жадно целовал его таскал за собой, наматывая его длинные волосы на кулак. Тогда на Шина легла вся грязная работа той ночи, он брал небольшой мягкий член себе в рот, давясь, осторожно посасывая его, а потом незаметно вытаскивал из-под языка седые лобковые волосы. Его хватали за волосы, с силой прижимали за воротник накидки и грубо толкались в горло. Су Хёк до смерти боялся сделать королю больно или по неосторожности цапнуть зубами, как это сделала одна девочка-танцовщица. Король приказал вырвать ей все зубы, а через пару месяцев её выгнали из дворца босячить. Старый монарх спустил Шину в рот, а Су Хёк, по незнанию и неосмотрительности, сплюнул семя себе под ноги, но его тут же отхлестали по щекам и оттоскали за волосы. Шину пришлось слизывать драгоценное королевское семя с пола, а потом долго и изворотливо извиняться за свой проступок.       Шин сидел на полу и краем глаза видел эти полы, и внутри у него всё сжималось от отвращения. Он ничего не мог с собой поделать и не знал, как отделаться от навязчивых тошнотворных воспоминаний. В голове у Су Хёка так и крутилось, как он выплёвывает семя, обтирая подборобок накидкой, как строгий ожесточившийся взгляд короля опускается на него, как его берут за волосы и прижимают к полу, к стопам, и с размаху бьют лбом и щекой о сложенное ёлочкой напольное покрытие. Это было очень больно и очень унизительно. «Как ты посмел…» - содрогался Шин от внутреннего голоса, который в точности повторял слова, интонации, выражения и характер старого короля, и эмоционально переносился туда, в прошлое.       Вольфганг кончил, сдавленно прошипев имя любовника и откинулся спиной на кофейный столик. Он сжимал руках крышку пуфика, вжимаясь пальцами в твёрдую обивку, и часто дышал открытым ртом, как после бега. Су Хёк проглотил. Он продолжал держать член во рту, посасывая его, а потом, на до конца опустившемся и обмякшем, сомкнул кожу на головке губами и поцеловал в кончик напоследок. Это было красиво.       Шин молча встал, поднял вверх указательный палец, когда увидел замешательство своего короля, и отошёл к подоконнику. Там стоял графин родниковой воды, которой он пополоскал горло, проглатывая воду после этого, и вернулся обратно. Вольфганг не сводил с него глаз всё это время.       - Здорово, - признался Вольфганг и встал, поддёргивая штаны и на ходу затыкая рубаху за пояс, - садись, - он кивнул головой на пуфик и сам пошёл к графину промочить горло. Ноги у него подкашивались.       - Я? – Су Хёк неуверенно поддал пуфик ногой, когда увидел, что Вольфганг стал на него смотреть.       - Ну да. Давай, вперёд, - он присел на корточки.       - Ох, Ваше величество, - с демонстративным возмущением сказал Шин и стал в спешке снимать штаны, а после сложил по стрелкам и положил на кофейный столик.       Он сразу сгорбился и схватился пальцами за крышку пуфика, с силой вжимаясь в неё. Вольфганг был неумелым, но бойким любовником. Он понюхал член Су Хёка, как пирожок перед тем, как его надкусить, и Шин усмехнулся. Всё это было очень нелепо. Потом Вольфганг взял член в одну руку, а яички в другую и стал влажно размашисто их целовать, с нажимом теребя головку под уздечкой и обводя пальцем очертившуюся корону, потом взял в рот, проталкивая Су Хёка поглубже, но тут же его одолел рвотный рефлекс, и король закашлялся.       - Не спешите, - сбивчивым голосом сказал Шин и ладонью провёл Вольфгангу по волосам, как бы закладывая его короткие мягкие волосы за ухо. Одну руку он держал у него на затылке, другую на плече и не мог найти сил, чтобы оторваться.       Вольфганг проглотил слюну, попробовал принять ещё раз, но как только головка касалась его нёба и чувствительного язычка, к глотке подступали спазм и горечь. Он кашлянул, снова вынул изо рта и стал монотонно дрочить. Шин почувствовал, как по всему телу от вибрации и спазма пошла волна мурашек и шумно выдохнул, хватая ртом воздух. Всё это время Шин не находил себе места, в первую же минуту нарушив собственное условие и цепляясь Вольфгангу за плечи, сминая в пальцах тканевые перевязи, имитирующие парадно-выходное и церемониальное облачение. Он вдыхал ртом, мычал и прерывисто выдыхал носом, стараясь не выпускать свистящих и скользящих грудных звуков. Шин складывался пополам от настойчивых старательных ласк, вжимаясь королю в одежду и волосы, и в какой-то момент почти коснулся животом его макушки. Потом заставил себя сесть ровно и откинулся назад, позволяя любовнику быть свободнее.       - А у тебя ловко выходит. Я думал, это проще, - сказал Вольфганг решил упростить себе задачу, так что просто гонял Шину по стволу кожу, а во рту держал только головку, придавливая её языком к ребристому нёбу, не двигая. Су Хёк первой мыслью подумал, что это был упрёк, в духе: «Где это ты так сосать научился? Да всем известно, где!», но он знал, что Его величество никогда бы не сказал такое вслух, даже если бы про себя так подумал.       - Стой, стой… те, - Су Хёк осторожно похлопывал Вольфганга по шее, сгибая ноги в коленях сильнее и едва заметно отстраняясь бёдрами, - ну, ну…       - М? – король поднял глаза и выплюнул изо рта кончик. Су Хёк схватился за головку и туго зажал её в ладони, разжимая и сжимая пальцы. Потом Шин приоткрыл рот и провёл языком по верхнему ряду зубов, кивнул и спросил: «угу?». Вольфганг не понял, но утвердительно качнул головой, мол, как скажешь, дальше без этого, но Су Хёк уже кончил. Он потрогал себя смелее и жёстче, сделал несколько привычных движений, не удержался и спустил в кулачок. Шин не думал, что окончит так быстро, так что ему стало неловко.       Они смотрели друг на друга, глаза в глаза, Вольфганг с довольной улыбкой, Су Хёк со смущением и удовольствием.       Тёплое семя стекало у него на ладони, склизкими ниточками провисая между пальцев, и Шин тут же зажал её в кулак, а кулак в другую руку. Вольфганг молча полез ему во внутренний карман министерской мантии, но там было пусто, нагрудный декоративный тоже ничего в себе не имел, а карманы на брюках были зашиты и вообще не использовались по назначению.       - Забыл, наверное. Или обронил, - негодовал Су Хёк, вспоминая, куда мог деть носовой платок, если не в карман мантии. Ему было так хорошо и так неловко одновременно, что он сидел, сдвинув колени и спрятав обмякший член между бёдер, и бегал глазами по музыкальной комнате. Вольфганг пожал плечами.       Шин глубоко вдохнул и шумно выдохнул, с прискорбием что-то для себя решив, а после этого подошёл к дальнему окну, за которым стоял рояль, и вытер руки о штору в месте, где она касалась пола. Потом взял тканевый подхват и, собирая ткань крупными аккуратными складками, заложил её и закрепил декоративным шнуром. Вольфганг смотрел на это с непередаваемым изумлением, не решаясь ничего сказать и возразить. Его невыносимо педантичный, до точки правильный и невероятно брезгливый Су Хёк вытирал руки о шторы. Увидеть такое можно было бы с той же вероятностью, что и луну с солнцем на небе одновременно.       - Спасибо, Ваше величество, - сказал он скромно и стал надевать штаны, приводить в привычный порядок рубашку, костюм, шнурки на ботинках. Он даже не смотрелся в зеркало.       - Ну, почти, - Вольфганг встал, подбоченившись, - в следующий раз ты меня поднатаскаешь, - Су Хёк не сдержал улыбки и отвернул лицо в сторону, чтобы не показать своего умиления, в это время король тоже стал одеваться как на выход, собирая по комнате свои вещи и последовательно их на себя надевая.       - Вы первый, кто мне это сделал, - скромно признался Су Хёк и добавил, что ему самому есть чему поучиться, имея в виду сдержанность и умение спокойно принимать ласки.       - Знал бы, постарался лучше, - Вольфганг хмыкнул. Он показал дворовый неприличный жест кулаком и игриво толкнул им Шина в бок. Су Хёк неловко улыбался.       - Со мной вообще сложно быть где-то первым, - добавил он нерешительно с нескрываемой критикой и досадой. Шин застёгивал малюсенькие пуговки на манжетах, от волнения у него всё выскальзывало из пальцев.       - Шин, прекрати, - отрезал король, сделав по-строгому недовольное лицо. Он взял Су Хёка за правую руку, сжал запястье, а потом в два движения застегнул пуговички, - с удовольствием ведь у тебя впервые? – Вольфганг держал его пальцы в своих ладонях и поглаживал, едва касаясь, - а это главное.       - Есть у меня шансы стать таким же мастером? – уже собравшись выходить, спросил Вольфганг в дверях беззлобно. Первым из комнат выходил обычно Шин, потом через несколько минут король, чтобы их нечасто замечали вместе, но сейчас ему нужно было успеть на смотр, - насколько бездарный из меня любовник, что думаешь?       - Я знаю, вы старательный и трудолюбивый ученик, сир, - с нескрываемой поддёвкой ответил Су Хёк, облокотившись на подоконник. Он хотел добавить, что раз под его шефством из Вольфганга вышел хороший король, то и любовник получится завидный, но не стал этого говорить, сдержанно улыбаясь от того, как пошутил у себя в голове.