мне на тебя параллельно

В квартире было шумно и ярко. Лица половины присутствующих угадывались смазанными пятнами в памяти, а вторую половину он вообще не знал. Это была такая типичная бессмысленная тусовка, на свободные квадраты стекались ничем не связанные вне этого душного бульона тела. И целей у них не было, кроме одной, жирной и уродливо очевидной - удовлетворить низменнейшие из инстинктов. Поебаться, нажраться, нанюхаться. Они не хотели танцевать, или ловить дзен, или тянуть разговоры с друзьями до последней тяжки калика. Они хотели просто в говнище, во всех смыслах, бесстыже и ебано. И Гречка тоже так хотел, наверное. Оказался же здесь как-то, а в такие места вели все дорожки и тропинки, если знать, по каким ступать. Или, в его случае, если не знать, но двигаться через туман сознания достаточно яростно и бесстрашно. Поэтому он шатался по комнатам, которых из-за изменчивого света неоновых светодиодных лент с алика и бесконечно перетекающего туда и обратно людского месива казалось намного больше, чем есть на самом деле. Ему хотелось чем-то заняться, занять тело и разум. Но вариантов было не особо, та самая несвятая: троица, секс, бухло и вещества. А еще, наверное, пиздиловка. Но последнее только при особом настрое, которого у него с разбитой рукой, разбитым лицом и разбитым чем-то ещё совершенно не было. - Мне нравится твоя кофта. - На этой пизде была юбка в складку и гольфы до колена. Гречке же было лень прикидывать, сколько ей лет, потому что оба варианта его не устраивали. Фишку с осознанной еблей малолеток он никогда не понимал, какой-то тупой риск без адреналина. А ебать взрослую бабу, косящую под школьницу это все то же, но помноженное на два. Или на три. Ни риска, ни адреналина, одно разочарование. Да ещё и ебучая карешка эта, сука, когда там винишки были в моде? Тогда ей наверное и было шестнадцать. - Спиздил ее у чела, которого пиздил за долги. - Он упал на подвернувшийся под тело диван и закурил. И зачем вообще раньше на балкон выходил, если и тут все дуют как нехуй делать? Она хихикнула, но Гречке чет вообще невывозимо было с ней корячиться. Даже если убрать каре, гольфы и юбку, даже если раздеть ее и положить на этот ебаный диван. Неохота ебаться. Да и не нужно. У него всегда шло три на один, или лучше даже четыре. Один - это когда его ебут, а три или четыре - когда ебет он. Ему может быть сколько угодно плевать на свои похотливые выверты в чужих койках, но только пока счет идет один к трем. Или лучше к четырем. Он же не петух. Просто на хую вертел все эти ебучие нормы, вообще все, социальные, хуециальные. Но то, что там было в кинотеатре Гречка предпочел не считать за один, вообще ни за что не считать. Во-первых, потому что по ебалу выхватил, во-вторых, потому что не кончил. Да и потом, откровенно говоря, у него бы сейчас при всем желании не встал. И при всей силе воли. И даже на более привлекательную девку, чем эта промефедроненная престарелая винишка. Поэтому он встает и уходит, помахивая сигаретой в опасной близости от хаотично мигрирующих по квадратным метрам неона и несвежего ремонта тел. Ему не нужно искать кого-то чтобы отсюда уехать, потому что в телефоне чаты разрываются от ночных возможностей, такси может отвезти куда угодно, только плати. Но уходить пока не хочется. Кажется, тут Гречка почти привык. Поэтому он и уехал. Ему не нравится привыкать, даже вот так, на секунду, к полузнакомым стенам и прокуренному падику. Снова курил, втягивал пополам с никотином прохладный концентрат ночи, пока ждал желтую шкоду номер ОН237К водитель Артем в недрах этого колодца. Снова ловил знакомое ощущение того, что этот город принадлежит ему, со всем его секретиками и грязными тайночками, закрытыми дверями и зашторенными окнами. В машине играло что-то из русского репа, про телок, бабки, тачки и секс. Про него. Гречка довольно рассмеялся, не обращая внимания на Артема. Все складывалось в какую-то картинку, он в душе не ебал, правда, в какую. Но явно в заебатую. Следующее место оказалось неуловимо похоже на предыдущее, очертаниями и намеками, улавливающимися только измененным сознанием. Маленькие детали, типа неоновых отблесков светодиодной ленты на потолке или общего вакуумного гедонизма присутствующих. На трезвую голову ничего этого он бы не заметил, но трезвым бы сюда и не отправился. Может, его бы сюда и не пустили, но сейчас комплекс бога, разрастающийся внутри черепной коробки, запрещал думать о том, что его бы хоть что-то и где-то “не”. Высокие потолки, дорогая мебель, комнат действительно много, настоящее кислотное королевство кривых зеркал. Как и везде, куча безликих полузнакомых, не возбуждающая заветренная обнаженка, превозношение греха. Может, ему действительно открыты сегодня все двери мира, а может, пропуском сюда стала краденая олимпийка. Гречке не нравились оба варианта. В первом ему было заебно, что он из всех дверей выбрал именно эту, а во втором - эго раздраженно потрескивало под натиском неприятной реальности. Ему нравилось быть не собой. И хотя его снова начинало потихоньку расщеплять на тысячу кусков, теперь это даже приятно. Он с готовностью нырнул в бурлящий вокруг поток вседозволенности вопреки, когда запивал водкой с соком все то, что уже раскрашивает его сознание в несуществующие цвета радуги. Но ебаться все равно не хочется. Гречка облизнул потеплевший край стакана и достаточно ловко ухошел от попытки засунуть руку ему в штаны. Даже не успел понять в смазанных полутенях, девка это или какой-то пидорас. Потому что если первое - ему просто не хочется, а если второе - надо дать пизды, и этого ему не хочется тоже. Он кружил по квартире, чтобы оторваться от преследования и забрел, наконец, в ванную. В голове наметился уже странный деструктивный план смотреть на себя в зеркало и тут, пока лицо не начнет раскладываться на молекулы и собираться в зловещую морду зубастого монстра. Но - обломчик, в ванной занято. Дверь не заперта, но там возня. Он все равно втерся вовнутрь, влекомый любопытством, что ли. - Эй, тут вообще-то занято. Ванная и туалет в этой хате оказались срощены в одно нефункциональное целое. Надо же, а казалось бы, апартаменты высший класс. На унитазе сидел бледноватый пацанчик, а второй его вроде как пытался привести в себя. А может, просто шарил по карманам. Гречка довольно оскалился. Одно удовольствие нарушать такие дивные минутки уединения. Он оперся на раковину и прикурил, начал дымить. Вроде тот, что более-менее в себе, ему чем-то отдаленно был знаком. Но он никак не мог ухватить воспоминание и понять, действительно ли знает этого человека или мозг шутит с ним ебаные шутейки. - Че, он убитый совсем? А ты хочешь спиздить у него что-то ценное. - В маленькой комнате быстро начало пахнуть только куревом. Дым стелился по розовой плитке. - Типа того. - Честно признался немного знакомый. Что-то в чертах лиица... Но узнавание быстро ускользнуло. Гречка заржал. Сначала ему не было особо смешно, а потом вдруг начало казаться, что в ситуации действительно есть что-то забавное. - А если я щас кому-то скажу? Немного знакомый задумчиво почесал голову. Разоблачение его не напугало совсем - тоже вмазан, наверное. Гречке его поведение в этот момент показалось вполне естественным. - У него телефон, глянь, бабки при себе наликом, дохуя. Ему похуй будет, нихуя не потеряет. А вообще - сам виноват, что так уебался. Гречка задумался. Выходит сложновато, пришлось даже сделать пару тяжек. В голове стало полегче. - А если откинется и подохнет? - Он кивнул на пацана. - А при тебе его нал найдут, че делать будешь? - Не подохнет. - Почти знакомый решительно качает головой. - Проспится и все. На таких вписонах полно богатой лошни, уебываются как в последний раз и думают, что бессмертные. Хочешь, нал пополам? И он засмеялся. Что-то в его смехе напомнило Гречке его собственный и он поморщился. Нал пополам не хотелось, ну сколько там, двадцать? Лезть на рожон ради десятки казалось ебалайством даже сейчас. Особенно сейчас, когда ему было доступно все, что только можно пожелать. - Не. - Он отвернулся. Уединяться с зеркалом или с самим собой и фантазиями о таких блядях, которые бы удовлетворили его вкусы, не хотелось. Не пока эти двое были здесь. Формально двое, потому что тот, что на унитазе сидел, явно проебывался где-то в иных сферах. Поэтому Гречка выкинул сигарету в раковину и ушел. Это же такая ебучая неизбежность бытия, отвечать за свои поступки. Если, конечно, не достаточно умен, чтобы извернуться и уйти от ответа. Гречка вот был умен. А этот лох в туалете - нет, видимо. - Ты куда проебался? - Сурик тоже оказался тут. И Илюха, кажется, где-то в фоновом шуме сосался с кем-то, наверняка обладающим выебистым словарным запасом и парочкой дипломов. Это было совершенно не удивительно, все ведь попадали сюда, если хотели всего и ничего одновременно. - Уехал. - Гречка отпил что-то ещё. Явно не водичку. Сурик рассмеялся, лениво и медленно, как на приторможенной скорости. - А мы приехали. Это было действительно смешно, и теперь смеялись они оба. Потом они снова уехали куда-то, и на этот раз все вместе. На такси, хотя Гречка не отказался бы сейчас за руль. Его больше не беспокоила рука и он пребывал в уверенности, что трезв достаточно, чтобы вести. Особенно, если скрыть болты за темными очками и не отвечать на слишком сложные вопросы. Но Сурик оставил машину где-то на платной стоянке. А на заднем сиденье такси все было совершенно не так, как хотелось, пространство то мылилось, то заострялось опасными колючими гранями. Гречке пришлось потратить минут десять, чтобы понять, куда он положил свой телефон и потом достать его. И ни одной секунды на то, чтобы хотя бы немного посомневаться в том, что он собирался сделать. Комплекс бога обладал всего лишь одной, но сокрушительной слабостью. Он не был реален. Последствия тянулись из сияющего эйфоричного мира в грязную, пропитанную отходами реальность. Но сталкиваться и уворачиваться приходилось уже позже, а по факту хотелось только делать все, что приходит в голову и ни в чем себе не отказывать. Сейчас вот Гречке жутко захотелось поговорить с майором. От этого же никому не стало бы хуже, точно. Они столько раз говорили в жизни, и никто не умер. Можно ради разнообразия попиздеть и в мессенджере. То есть, смсками, потому что у майора же ебучий камень, а не телефон. От одной мысли о том, как на его сообщения среагирует Гром, у Гречки губы сами расползлись в довольную улыбку. Да, его будет здорово подразнить издалека. И почему только он раньше до этого не додумался? По телефону ведь не ударишь и не завалишь на пол, и выходит, он может сказать что угодно, а майор ничего с этим поделать не сможет. Вот вообще! Гречка ощущал себя дивно, когда набивал похабное сообщение. В груди приятно щекотало от предвкушения. Он бы не рискнул сказать такое вслух - не потому, что боялся или стеснялся, а потому, что настолько объебываться при майоре избегал. А такие мысли приходят только при полном затмении здравого смысла. Но сейчас слова сами так и скакали по экрану телефона и исчезали в окошке отправки сообщения. - Кому ты там строчишь? - Сурик попытался подглядеть в телефон, но он был слишком расслаблен, чтобы сделать это достаточно быстро и увидеть хоть что-то.Гречка проворно погласил экран, захлебвваясь в приливе адреналина. Предвкушение кололо маленькими иголочками под кожей, становилось почти болезненным. - Одной телке. Пишу, как отъебу ее во все дыры. Сурик понимающе кивнул и засмеялся, и Илюха на переднем тоже хохотнул, хотя понятия не имел, о чем они. Хорошо, что проебашенные насквозь мозги совершенно теряли навык стыдиться, иначе Гречка бы уже выцарапал себе сердце. Он ждал твета, бессмысленно листая ленту и оставляя на прочитанном изнывающих без его внимания знакомых, приятелей, шлюх и просто рандомов ебучих. Ссори, уроды, не сегодня. Да и, наверное, вообще никогда. Желание закурить накатывало волнами, почти заставляло трястить телефон в пальцах. Гречка поймал себя на нем с изумлением. Не потому, что ему не свойственно было убивать по три пачки в день, а потому что до сих пор ещё не закурил. Можно же все, правильно?И он снова потратил целую бесконечность времени, ерзая на месте и выуживая пачку и зажигалку. Но стоило ему щелкнуть колесиком и выбить огонек, как водитель возмутился. Вот черт, а про него-то Гречка начисто забыл. - Тормозни тачку, а? Я покурю и поедем. Его совсем не удивило, когда водитель согласился и скатился на обочину, под покров темных деревьев. Они где-то за городом, и кажется, лес вот-вот сомкнется и сожрет их с потрохами. Но зато можно покурить. Пацаны открыли все двери, а он сам вышел и прислонился к капоту прямо посередине, между двумя разрезающими густую темноту клинками фар. В слепой зоне. Все происходило так плавно и легко, что его ничего не удивляло. Даже когда водитель подошел к нему, вторгся в его зону тьмы и встал рядом с сигаретой. - Да забей на нее. - Они домолчали уже почти до фильтра, когда таксист подал голос. Гречка сначала даже не понял, что тот обращается к нему. А потом не понял, что от него хотят. И только проследив за направлением, в которое тот, судя по направлению огонька сигареты, склонил голову, догадался что речь идет о его телефоне. Телефон очень палевно мигал экраном, почти не хаотично, как маяк - всякий раз, когда он рефлекторно будил его чтобы проверить уведомления. - Я и забил. - Он пожал плечами. Злиться на вмешательство в личную жизнь почему-то не хотелось. Может, так действовал влажный холодный запах листвы, которым облизывала их темная махина леса? - И не начинал париться. Я так, по приколу. - Ага. - Таксист кивнул. По крайней мере, оранжевая точка кивнула. - Все мы по приколу. Забей, реально, это все хуйня. Отношения, все такое. Хуйня, реально. Наверное, он прав. И все же Гречка проверил телефон ещё раз, когда они вернулись в машину и когда он был уверен, что водитель не сможет увидеть его в зеркало заднего вида. Оказывается, они ехали в какой-то ебучий загородный поселок. Там в коттедже кто-то из чьих-то друзей устраивал какую-то поеботу. Поебота включала в себя возможность убиться вхлам, а Гречке теперь начинало казаться, что до хлама ему ещё немного не хватает. И он твердо планировал добрать. Как минимум для того, чтобы последовать совету таксиста (которого они почти уломали остаться и потусоваться с ними) и забить. Чтобы состояние равнодушного кайфа затопило каждую клеточку его тела, чтобы думать стало совсем невозможно. Только перед этим он написал ещё одно сообщение, снова пошел на поводу у смутного желания. Это было более злое - ну а какое ещё может идти после тотального игнора таких смелых откровений? Да пошел этот ебучий мусор нахуй - вот так он и написал, в нескольких разных вариациях. Чтобы уж точно и наверняка. Мир примитивно и привычно плавился в разноцветное месиво. Гречка валялся на чем-то, напоминающем шезлонг в чем-то, напоминающем кухню и листал то ли тиктоки, то ли тиндер. Раз, и новое лицо, два, и чья-то задница, три... Голову затопило приятной молочной дымкой. Он наверняка знал, что надолго спокойствия не хватит, и старался растягивать время и удовольствие. И время послушно тянулось, медленно и плавно, чуть разъезжаясь по краям угла зрения. Каждая секунда ощущалась невероятно длинной, вдох длился вечность и столько же длился выдох. Он ощущал каждую молекулу, проваливавшуюся в легкие. По ушам ебашило пиздецки неуместное для антуража техно. Гречка бывал на рейвах, но никогда особо не проникался ничем, что нельзя было снюхать или закинуть под губу, поэтому сейчас музыка его бесила. Кто-то входил в комнату, кто-то выходил. Он одновременно смотрел в телефон и на эту безликую массу, вяло выцепляя знакомые очертания. Вот у стола топтался Лысый, интересно, этот ебаный садюга не староват для таких тус? Но кивнуть ему все равно пришлось, вызвав этим у себя небольшое головокружение. Лысый в ответ махнул рукой - ну нихуя себе, какое дружелюбие. С таким же дружелюбием на соседнее кресло завалился знакомый без имени, которого Гречка как будто уже сегодня видел. Где? Где-то, вспоминать было неохота. Поэтому он снова кивнул и снова немножко вышел в открытый космос. - А между прочим налика у него не так много оказалось. А айфон пиздить нет смысла. - Слова доходили до мозгов постепенно, порциями. - И что ты сделал? - Гречка не мог решить, на самом деле ему интересно или просто говорить было легко и нужные слова сами срывались с языка, как прописанный скрипт телефонных мошенников. Знакомый заухмылялся. У него было неуловимо неприятное ебало, растекающееся по черепу и сплывающееся в разноцветные круги. Хотелось, чтобы он съебался нахуй и перестал тут торчать и мозолить скорее даже вайбы, чем глаза. - Выебал его. Ну а что, не отпускать же обдолбанное животное просто так, вот я и... Без гандона! - И он снова захихикал. Горделиво так, абсолютно объебанно - что вполне себе было понятно, никто о такой хуете по трезваку трепаться не будет. На этот раз слова и их значения загрузились сразу, рассыпались по черепной коробке гулкими металлическими шариками. Шарики были раскаленными докрасна, и, приплавляясь к чему-то внутри, разжигали и распаляли до шипения и пара. Гречка не совсем понял, как приятная молочная пелена закипела до состояния кровавого бульона. Да ему и не было интересно. Ему вообще ничего не было сейчас интересно, кроме совершенно четкого, выкристаллизовавшегося под аккомпанемент лопающихся в глазах капилляров желания. Ему прям пиздец как хотелось причинить боль. - Ты чего? - Знакомому как-то вдруг стало не до хихиканья, но этого Гречка тоже не заметил. - Да я же так, слегка, я ж ничего... Гречка встал. Мир разорвался ему в лицо осколками цвета, текстур, звуков, но он упорно продирался сквозь них к тонкой пленке реальности. Его трясло и морозило пополам с кипением, крышка на фляге свистела надрывно и оглушающе. Мир сузился до нескольких точек. - Эй, Лысый! - Одной из них был мамедов опричник, садист и уебан, очевидно разогнавший себя до завидных скоростей. - Иди-ка сюда. Лысый не заставил себя ждать, и когда Гречка ощутил его тяжелое присутствие рядом, то внутри что-то довольно заворочалось. И он сам довольно оскалился. Зубы, ставшие сверхчувствительными, как и все его тело, заболели от соприкосновения с холодным воздухом, но его это только подзадорило. Тот, без имени, попытался куда-то дернуться, но не сумел. Гречка то ли успел незаметно для самого себя отдать Лысому команду, а то ли он просто на диком и естественном инстинкте профессионального быка понял, что ему нужно делать. Но в любом случае, схватил быстро и крепко, не задавая лишних вопросов. Кто-то ещё из находящихся в помещении, кажется, несколько озаботился, но не настолько, чтобы вмешаться. - Он петух. - Пояснил Гречка, то ли Лысому, то ли всем безразличным остальным, то ли сладко растекающемуся по венам предвкушению. - Мы его накажем. Второй точкой был штопор, и он не выпускал его из виду с самого того момента, как слова знакомого произвели этот опустошительный взрыв в его сознании. И сейчас этот штопор был у него в руке как родной, будто для этого самого момента и создавался. Лысый одобрительно лыбился, ему наверное было в принципе все равно кого и за что, главное чтобы пожестче. Ну и зрителей вроде как прибавилось, Гречка ощущал их внимание спиной, но это именно сейчас его только заводило. Будило радостную жаркую злобу, и он нервно облизал губы, прежде чем ударить. Ударить вышло только один раз и совсем не так сильно, как он предполагал, и даже не туда, куда хотелось бы. Кто-то схватил его за руки, другие кинулись к типу без имени, который кричал и скулил. Большинство, конечно, на телефон снимало. Ебаное, ебаное стадо, но Гречка сейчас на это не злился - наоборот, ощущал себя настоящей звездой. Его бесило только то, что их растащили. Они тут все ебанулись что ли, не понимают, ради чего это? Он же не такой еблан, как Лысый, он же за дело! Но сердце уставало заходиться бешеным ритмом и он выдохся также мгновенно и полностью, как и вспыхнул. - Ты ебанутый? - Гречка промаргивался, ему все еще было жарко. Остаток адреналинового коктейля до сих пор не снизил градус. - Чего ты блядь творишь, совсем берегов не видишь? Это блядь ненормально, ну нихуя не нормально, ты понимаешь? Он огляделся. Его вытолкнули на балкончик второго этажа, над полным народа двором, мигающим флюоресцентными вспышками бассейном и ещё какой-то поеботой. Было одновременно очень темно и очень ярко, и Гречка никак не мог адаптировать зрение к происходящему. - Да че ты доебался? - Он пока даже не мог понять, кто ебет ему мозги, но защиные барьеры поднял сразу. - Ну блядь вышло вот так вот, тебя ебет? - Ебет! Всех блядь ебет! - Наконец лицо перед ним вырисовалось в общих чертах. Ленька. Ну ебана, кто бы говорил - нравоучения от самого шального в компании друга выбесили только сильнее. - Ну и нахуй все тогда идите, че я могу сказать? Вот охуеть как удобно, когда вам нужен ебанутый мудак для того, чтобы вытаскивать с лохов бабки, тогда да, охуенно, заебись, а когда оказывается, что он всегда такой - это пиздец?Каким-то краем понимания Гречка знал, что друг имеет в виду не это. Ну, или совсем не это. Но его конкретно разъебало, он уже и остановится не мог. Цеплялся за свои слова и сам себя выбешивал еще больше. В ушах нарастал мерный гул. - Я не об этом говорю, бля, ну че ты? - Ленька попытался положить руку ему на плечо, но Гречка увернулся. Его бы разъебало на тысячу острых осколков, если бы к нему хоть кто=то сейчас прикоснулся. - Что тут за хуйня? - В кое-как выстроившуюся в его голове картину мира ворвался новый голос, разбивая её к хуям, и она поползла глубокими черными трещинами. Гречке приходилось прикладывать усилия, чтобы удерживать её в целости. - Блядь, это правда что ты кого-то ебнул штопором с нихуя? - И ещё один голос, ещё одно прикосновение. Это был ебучий перегруз. Даже если это были его друзья, даже если так они проявляли искреннее “не похуй” - его это заебало. И он показал им средний палец, перемахнул через ограждение и выпрыгнул с балкончика. Удар был оглушающим, обжигающим, из него выбило дух и в глазах потемнело. А потом стало прохладно и тихо, и это было таким облегчением. Он плавал в невесомости. Невесомость затекала в нос и в рот, щипала глаза даже сквозь сжатые веки. Поэтому Гречка открыл их и увидел вокруг себя только бесконечные круги и разводы, снующие тени и едва уловимые сполохи света где-то над поверхностью. Мысли замедлились точно также, как замедлилось тело, но он все равно понял, что не промахнулся мимо бассейна и не размозжил себе голову о бортик или бетонированное патио. Это не вызывало никакой реакции - ни положительной, ни отрицательной. Вода давила на грудь, сжимала виски. Пузырьки срывались с его губ и уносились куда-то прочь, к свету. Не то, чтобы он не прыгал раньше в бассейн на вечеринках. Прыгал, только не в приступе эскапизма. В приступе дикого веселья, ради ебли, просто потому, что так захотелось - да. Чтобы заставить голоса завалиться - нет. Все когда-то бывает в первый раз. В подсвеченной неоновыми сполохами тьме было так спокойно, что даже боль в груди почти не раздражала. Искушение улечься на дно и остаться тут, пока наверху не станет также тихо, было велико. Гречке даже показалось, что он чувствует спиной и затылком твердые плитки дна. Но инстинкты, всегда обладавшие почти полным контролем над его поступками, победили и тут. Взбесившийся от нехватки кислорода организм сжался, нащупал дно и оттолкнулся от него, выталкивая вместе с собой и больной разум. Глаза на воздухе жгло с удвоенной силой, глотку першило от привкуса хлорки и несвежей воды, и Гречка закашлялся, ощупью добрался до бортика и вцепился в него. Шум, музыка, разговоры - все это обрушилось на него с двойной интенсивностью, будто в отместку за то, что он сумел избавиться от них хотя бы ненадолго. - Я вообще не удивлен, что нашел тебя именно в таком состоянии. - Голос был знакомым до каждой интонации. Гречка тщательно проморгался. Из расплывающихся капель на него смотрел ебучий майор Гром. Блядь. Ну нихуя не сюрприз. Он хохотнул и уставился на него в упор. - А есть сигаретка? - Майор наверняка был галлюцинацией. Потому что если можно было поверить, что тот ошивается где-то в черте города и только и ждет, чтобы спалить его за какой-то хуйней, то наткнуться на Грома на ебучей нарко-пати в каких-то элитных ебенях было слишком уж ирреально. И он не должен был отвечать. Или должен был ответить то, что сам Гречка хотел услышать.- Ты охуел, мразина?Нет, этого он услышать не хотел. Поэтому предпринял попытку снова соскользнуть в хлорированную синеву и пустить ещё пару литров себе в легкие. Но Гром этого ему не позволил, придержав за воротник олимпийки. Эта физическая сила, такая естественная, к которой майор, кажется, не прилагал ни малейших усилий, совершенно точно подтверждала его реальность. Гречка ощутил легкое удушье и тяжелое охуевание. - А ты сюда зачем приехал? - В голове было до досадного пусто, умение складно пиздеть подсыхало лужицей где-то между второй и третьей дорогой. Майор смотрел странно. Умение читать людей высохло ещё раньше, поэтому Гречка никак не мог понять, что тот от него хочет. Он вдруг подумал, что если оттолкнуться от бортика, то есть шанс не только сломать себе шею, но и стянуть мусора к себе. Утопить. Ну или просто намочить, если мыслить более реалистично. Если просто хотя бы как-то мыслить. Ему в воображении четко нарисовалась сцена из какого-то ебучего американского серика. Тогда он был накурен, поэтому помнил ее совсем фрагментарно, но теперь эти кусочки казались до пизды охуенными. Да и сосаться под водой, когда тишина давит на уши и воздуха ровно столько, чтобы сердце не разметалось по грудной клетке кровавыми ошметками было охуенно. В море, не в вонючей хлорке, но похуй. Гречка этот ебучий сериал смотрел с Ирой. Про Иру он помнил сейчас две вещи - что ее нельзя было дергать за волосы, потому что она прикалывала себе дополнительные прядки, и что она заставила его посмотреть сериал. Все пиздела и пиздела о том, какой он реалистичный (”ну, не считая членодевку и негритосов, ну тут сам понимаешь”) и однажды они накурились до крайности и смотрели его. Гречке почти ничего не запомнилось, он больше на иркины сиськи пялился, но сейчас сцена всплыла в памяти. На какую-то долю секунды идея показалась прям охуенной, но то ли Гречке подсознательно не очень хотелось ассоциировать с членодевкой себя, то ли инстинкт самосохранения подсказывал, что если ему и удастся утянуть за собой гораздо более тяжелого и физически сильного человека, ебля будет последним, что ему за это будет светить. В любом случае, он отказался от этой идее и позволил выволочь себя на бортик за шкирку. Галлюцинацией майор точно не был, потому что галлюцинации не хватают так привычно и неласково, слегка перекрывая кислород, и не тащат так безапелляционно, заставляя прогнуть под свою волю все чужое естество. И Гречка позволил тащить себя, который раз за последнее время, безвольно и почти благодарно, отплевываясь от хлорной воды и спотыкаясь. - Ты, сука, смотрю охуенно проводишь время? И тебе кажется пиздец прикольным врать мне и выдергивать с работы в ебеня?- На них никто не обращал внимания, и не обратил бы даже начни они тут ебаться, но майору все равно надо было оттащить его куда-то в темень. Ох уж это мусорское ханжество! - А Вы, тррщщ, кажется не особо? - Может, ему даже хотелось, чтобы его снова ударили. А ещё очень хотелось проверить телефон и прочитать, что он такого написал, но тот, наверное, сейчас не включился бы. И было жутко интересно, неужели мент реально сорвался со своей убер важной ебаной работы ради него? Ни удара, ни ответа он не дождался. Майор тряхнул его снова, так, что мир несколько раз перекувыркнулся и потерял фокус, а потом отпустил. Гречка решил, что стоять на ногах для него не слишком важный приоритет и осторожно спустился на пол. Они были где-то в помещении, но почему-то все равно становилось непомерно холодно. - Сейчас я вызову коллег, и они вас всех тут разъебашат и закроют ваше милое чаепитие. - В голосе было не столько злорадство, сколько усталая целеустремленность. Гречка посмотрел на него снизу вверх. В клетку не хотелось, пиздец как. Тем более, что-то его совсем обмораживало, глаза жгло. Он не тешил себя иллюзиями о своей привлекательности - ну точно не сейчас. Поэтому пожал плечами, пытаясь играть в равнодушие. - Уверен? А если тебя спросят, что ты тут забыл? На мгновение ем четко показалось, что сейчас майор заедет ему по ребрам ногой и пришлось собрать всю силу воли в кулак, чтобы не съежиться инстинктивно. Гречка даже выдохнул, но удара не произошло. Майор посмотрел на него сверху вниз и повернулся. Уйти собирался. Да и пошел он нахуй, так только проще. Но это Гречка подумал. Сказал другое. - А подкинь меня до города? Да блядь. Какая-то часть надеялась, что майор не услышит или предпочтет проигнорировать, оставит его тут обтекать и мерзнуть. Но Гром не был бы собой, если бы умел перебарывать склонность приходить на выручку всем сирым и убогим. А Гречка не был бы собой, если бы не давил на лучшие и худшие качества окружающих ради собственной выгоды. Вот прямо сейчас ему не хотелось возвращаться в дом и неизбежно встречаться с друзьями. Вроде бы обижаться на них причин не было, но не было и сил вникать в пространный пиздеж о том, какой он ебанутый. Ну бля, расскажите что-нибудь новенькое. - А сам нет? - Ну телефон у меня, скорее всего, утонул, да и в таком виде меня в такси хуй посадят. - Он обвел себя рукой. Под ним натекла небольшая лужица. - А я, значит, должен тебя куда-то в таком виде посадить? Гречка ухмльнулся. - Ну с тобой я и раздеться могу. Раздеваться не пришлось, хотя Гречка и порывался сделать это на импровизированной стоянке около забора. Майор посмотрел на него как на уебка, покопался в багажнике, достал оттуда серебристое непромокаемое спасательное одеяло и постелил на сиденье. - Сел, пристегнулся, ебало на ноль. Понятно? Голос у него слегка вибрировал, но тут и трезвым не нужно было быть, чтобы понять, что это не от возбуждения. И все, что дала бы Гречке провокация - это необходимость добираться до города самостоятельно или ночевать на хате, где он только что маленько порезал какого-то уебка. Поэтому он подчинился, хотя раздеться хотелось тупо физически. Обтекать оказалось как-то не особо приятно. Да и холодно - он даже выдохнул украдкой, чтобы проверить, не идет ли изо рта пар. Не шел. Они ехали в полной тишине. В машине пахло дешевым освежителем и немного бензином. Гречка то и дело залипал, то на мерно раскачивающейся под зеркалом заднего вида елочке, то на собственных пальцах, подрагивающих совершенно непроизвольно и хаотично. В голове снова стало пусто, но на этот раз пустота была неприятной, некомфортной. Её требовалось чем-то заполнить до краев, приглушить нервное сосущее чувство неполноценности. Поэтому он посмотрел на майора. Не стал отказывать себе в удовольствии. Нахуя? И он залип на Громе, на его лице. Нос, губы, глаза, подбородок, каждая черточка тянула за собой другую и вот в голове поразительно объемно и четко рисовалось уже и то, как выглядит его тело. Грудь, пресса, шрамы, шрамы, шрамы, горячая кожа, неожиданно бархатная под прикосновениями. Он почти велел себе думать о том, какими на ощупь были эти твердые мышцы и мокрая горячая кожа, и эти воспоминания скользили в голову легко, как по накатанной, раскручивались спиралью. Очень быстро, так что дух захватывает, и скоро дышать действительно пришлось прерывисто и почти болезненно, как будто бежал от мусоров, а не к мусору. Он завел себя даже не с пол оборота, а с четверти, с одного касания ключом зажигания, или даже меньше того - как пафосную тачку, которая заводится от прикосновения пальца к волшебной кнопке. И в который раз за ебаный сегодняшний день взорвался, изнутри и снаружи, и ему было совершенно не стыдно и дико охуенно. Лучше всего было то, что майор все видел. Напряженно стиснул зубы, на шее забилась жилка, смотрел, казалось, только на дорогу. Но Гречка ощущал на себе невесомые беглые взгляды, понимал, что Гром не может не смотреть. Он не выгонит его - только не сейчас. И это распаляло ещё больше, безнаказанность всегда была его слабой, болевой точкой. Дай мне позволение, и я вытворю все, что угодно. И он получал это разрешение сейчас каждую секунду, каждым мимолетным мазком взгляда, сжимающими руль мертвой хваткой сильными руками, нарастающей скоростью автомобиля, прорывавшегося сквозь пригородную тьму. Для Гречки это все звучало многоголосым хором “да” и он не смел ослушаться. Он и сам не знал, кого доводит в первую очередь - себя или майора - когда легко и мягко прикасался сам к себе, плавил сам самого себя, поджигал новые и новые очаги. Шея, грудь, живот - через одежду, а потом слегка приподнять липкую прохладную ткань и рисовать пальцами теперь уже на коже. Сам себя ненавидел, и хотел, кажется, тоже сам себя. Он же уже в кинотеатре пытался подрочить почти прилюдно, под всевидящим оком этого огромного уебка с экрана. А теперь все было камернее, они как будто неслись то ли через бескрайний космос, то ли через толщу воды, и были совсем в одиночестве. Поэтому он разгонял себя до стука крови в ушах, кусал губы и бил самого себя по рукам, и током тоже бил самого себя. Но хуево до охуенности было не только ему - кажется, майор был так напряжен, что заполнял собой все пространство салона. Ещё немного, и мелкой стеклянной крошкой взорвутся окна, потому что тут стало слишком мало места для них двоих. И майор взорвался. Втопил в тормоза так, что тачка пошла юзом. И если бы Гречка не притворялся хорошим мальчиком и не пристегнулся в самом деле, как ему и велели, то наверняка бы разбил лицо о приборную панель. Но он приложил все усилия, чтобы не издать ни слова - в продолжение игры в хорошего мальчика, ведь говорить ему тоже никто не позволял. Прикусил губу до боли, вслушиваясь в оглушительное дыхание майора и пытаясь затаить свое. Было нервно, страшно и весело. Пока майор его не ударил. Не то, чтобы прям сильно, даже не как в кинотеатре. Гречка даже сначала не ощутил самого удара, только хлесткое жжение на коже и кровавую влагу на губах. И со звенящей головой и полной растерянностью понял, что ему залепили пощечину. Как какой-то бляди. Блядь. - Ты че тут устроил? - Голос был тяжелым настолько, что Гречка ощутил себя придавленным. И даже не рискнул поднять глаза. - Что с тобой блядь не так? Тебе огласить весь список? Но вслух он этого не сказал. Вообще ничего не сказал. На смену возбуждению пришло какое-то странное тошнотное чувство. Он провел языком по губе, слизнул кровь. Это же ведь не майор разъебал, это просто вчерашний удар на дороге о себе напомнил. Машина снова тронулась. Его даже не выгнали, и отсутствие предсказуемого возмездия мигало тревожным маячком. С таким же энтузиазмом, с которым он только что вбрызгивал в кровь всякие ебучие дофамины и эндорфины, теперь его мозг как заведенный плевался параноидальными вариантами развития событий, один стремнее другого. Гречке снова стало холодно, и этот холод как будто бы рос изнутри. - Бля. - Он отвлекся от своего неприятного склизкого внутреннего мира только когда майор нарушил тишину. Помялся с долю секунды, потом уточнил: - Что бля? - Все из-за тебя. - Мрачно констатировал Гром. Помолчал, обдумал что-то. - Вылезай. Гречка подчинился и вылез. На улице было ещё холоднее, у него болело все, во рту стоял привкус крови напополам с хлоркой и кружилась голова. Но он все равно узнал знакомый дом. Не свой. - А нахуя ты меня сюда привез? - Обычно он не то, чтобы был против наведаться в майорскую хату. Но сегодня все было как-то хуево, и шестерни паранойи закрутились с новой силой. Майор молча пошел к подъезду, и ничего не оставалось, как поторопиться за ним. - Случайно. - Также мрачно пояснил он уже в лифте. - Заебался и забыл, что нужно бы выкинуть тебя на полном ходу где-нибудь в лесополосе. Это было в числе вариантов расправы, которые сознание усиленно ему напихивало после пощечины, поэтому Гречка снова ничего не ответил. А может, кукуха уже настолько обессилела, что просто не могла выдавать не то что охуенные ответы, а вообще ничего. Поэтому просто тупо кивнул. Следующий вопрос пришел ему в голову только в квартире, когда он почти по привычке раздевался. - А мне че, самому домой добираться? Или такси вызовешь? - Нет. - Майор вздохнул. На этот раз никакой злости или угрозы в голосе не было. Только усталость. Это немножко обнадежило, что убивать его сегодня не будут. Может, только ебать. Правда, пощечина начисто вышибла из него возбуждение. Но раскачать себя казалось не таким уж сложным делом. - Тогда чем займемся? - От него все ещё воняло хлоркой, и теперь этот навязчивый запах мешал ощущать себя секси. Правда, майору до него, кажется, дела не было. Он ушел вглубь квартиры и не обернулся даже. Гречка ощутил себя тупо. - У меня очень важная встреча, а следом за ней совсем не важная, но на которой мне тоже нужно быть. И мне не хочется в процессе думать о том, какую хуйню ты снова натворишь и как это может повлиять на расследование. - Да с чего ты взял, что я натворю хуйню? - В то, что Гром его убьет, ему не верилось. С другой стороны, кто вообще мог предположить, что тот припрется к нему в загородный коттедж после одной (или двух?) тупых смсок? Тот усмехнулся. Тоже очень устало и совсем не весело. - Ну ты в аварию умудрился попасть и разбить другому водителю не только машину, но и лицо. Я не хочу рисковать. Гречка, только собиравшийся вальяжно раскинуться на диване всей своей обнаженной натурой, нервно замер. - Ты откуда это знаешь? - Я все знаю. - Весомо приколотил его к месту Гром. - Короче, отпускать я тебя не собираюсь, а времени тащиться к тебе домой у меня нет. Поэтому посидишь тут, все равно же отхода будут. Предложение было странным. Крылась в нем какая-то наебка. Но Гречка вдруг понял, что заебался. Заебался настолько, что в принципе, был готов на любую хуйню. Даже на такую сомнительную. Даже если бы его в итоге убили. Может, так было бы даже лучше. - Окей. Но мне нужно в ванну. - Да пожалуйста. - Майор пожал плечами. Вода была до того горячая, что кожа краснела. Отлично. Он откинул голову на бортик ванной. Руки заледенели и от жара воды неприятно вибрировали. Он не подозревал, что успел так околеть. На смену нервному возбуждению постепенно приходило сонное умиротворение. Наверное, его отпускало. Или вмазывало чем-то ещё, Гречка не был уверен. В любом случае, его воспаленный и загнанный переходами из одной крайности в другую мозг, наконец, сонно успокаивался. Физические ощущения притупились, тело было как чужое, восковой манекен, не более. Гречка лениво предположил, что может воткнуть в себя вилку или нож и ничего не почувствует. - Смотри не утони. - Мусор звучал устало и сухо. Гречка прикрыл глаза. Смотреть на него пока не хотелось, уж больно заманчивым оказалось вялое умиротворение. Не хотелось даже возбуждаться. Тем более, это наверняка бы ни к чему не привело. Пока горячая вода размораживала его трясущееся и закоченевшее мясо, он попытался разобраться, что за хуйня в итоге произошла. Прозаичные по своей сути события, слипаясь в один большой ком, становились ирреальными. Майор приехал по его звонку - нормально. Он снова доебался до того, что свернулось в майорском нутре ощетинившимися клубками - тоже почти повседневно в последнее время. Оказался в итоге у него на хате голым и объебанным - ничего нового. Но то, что все эти события каким-то образом увязались в одну историю, по результатам которой его еще и не собирались ебать - это было странно. С ним такого никогда не было. Но Гречка слишком вымотался, чтобы напрягаться. Ему казалось, что он не выдержит и сольется в трубу вместе с водой, если продолжить напрягать себя ментально ещё хоть мгновение. Поэтому он и не напрягал. Как-нибудь вся эта хуета рассосется. Или отсосется. На. - Голос прозвучал совсем рядом, кажется, даже обжег щеку. Пришлось открыть глаза, совсем слегка, на четверть реснички. Майор стоял рядом с ванной и протягивал ему чашку. Выглядело сюрреалистически, на секунду снова закралась мысль, что это всего лишь галлюцинация. На самом деле он лежит себе заблеванный и возможно обоссанный где-то на полу в чужой спальне и ловит сердечный приступ. Пришлось прислушаться к себе. Сердце, по-крайней мере, билось ровно и спокойно. Поэтому он отогнал мысли о том, что это какой-то наркоманский аналог синей и красной таблеток, которые в агонии сформировал его поплывший мозг, и взял чашку. Рука тряслась прям нихуево, и Гречка сам себя удивил тем, что ему за это неловко. Отпил, горло обожгло так, что на глаза навернулись слезы - не от крепости напитка, а от неожиданности. - Че за хуйня? - Вот сначала пить, а потом уже принюхиваться оказалось плохой привычкой. Что-то алкогольное зазмеилось внутри тела. Согревало, спору нет, но все равно. Майор приподнял брови, но не улыбнулся. - А что ты ждал? Я, если честно, понятия не имею, под чем ты был и остаешься, но решил рискнуть. Не чаем же тебя поить. Последняя фраза почему-то странно обидела, но Гречка не дал себе раскапывать корни этой обиды. Поморщился, глотнул снова, уже уверенно. - А если бы я сдох? Майор пожал плечами. Сейчас он уже не выглядел таким богоподобно сексуальным, как в машине, но внутри все равно слегка защекотало. От выпивки, наверное. - Ну, у меня стало бы одной проблемой больше сейчас и одной меньше в перспективе. Дошло до Гречки не сразу, а когда дошло, обижаться ещё сильнее было уже поздно. Поэтому он допил коньяк - это был коньяк - и опустил кружку на пол. Ему наконец стало тепло, но слабость никуда не делась. Напротив, тело из воскового превратилось в чугунное. Теперь даже моргать было сложно и тяжело. Он снова закрыл глаза. Возбуждение теплилось внутри, подпитываясь рассасывающимся алкогольным жаром, но было фоновым и легким. Если совсем уж честно, ему не очень хотелось ебаться. Вот если бы просто полежать... - Вылезай давай. - Он, кажется, слегка задремал, потому что пришлось приложить усилие, чтобы вернуться в реальность. И она до сих пор оставалась мутной и слегка мигала и рябила в тех местах, в которых теоретически не должна была бы. Майор все еще стоял около ванной и смотрел на него сверху вниз. Интересно, и долго от так? Это слегка льстило самолюбию, и Гречка приложил усилие, чтобы слегка усмехнуться. Вот грациозно или хотя бы с каплей достоинства вылезти из ванны не вышло. Пидорахнуться ебалом о бортик не хотелось, поэтому он мигом признал свою беспомощность и протянул руку в ожидании. Майор вздохнул. Гречке на секунду показалось, что он сейчас развернется и уйдет, но через эту самую секунду его крепко ухватили, помогли встать на ноги и вытянули из воды. Поза была вполне себе ничего, лицом к лицу, так близко, что они могли заглянуть друг другу в глаза. Гречка томно выдохнул, пытаясь решить, нужно ли ему сейчас делать какой-то шаг, или он слишком слаб даже для пары укусов и того, чтобы лежать потом и не дергаться. Мозг требовал деструктивно и безрассудно сделать что-то телесное и порнографичное. Тело умоляло дать ему хотя бы немного передохнуть и не напрашиваться на новые синяки и пополнение каталога травм новыми, более двусмысленными, типа следов на шее. Майор помог ему решиться. Или не помог, смотря как посмотреть. - Такой красивый и такой дрянной, ну что мне с тобой делать? - В голосе Грома звучали те самые нотки, пускающие дрожь по телу и мурашки по коже. Низкие, хищные. - Только мозги мне ебешь без конца. И Гречка скорее почувствовал, чем увидел, как по его щеке провели рукой. По той же. По которой раньше били. тепло, шершаво и тяжело, но вместе с тем неуловимо чувственно. И с нотками того же самого хлеткого жара от пощечимны. Он сглотнул. Он почти потянулся следом за прикосновением, как дворовая собака, но потом эта вспышка затухла также резко, как и разгорелась. Майор отпустил его и отпрянул. На несколько сантиметров, но в то же время нереально далеко. Настолько, что сразу же стало холодно. - На. - Теперь ему протягивали полотенце. Гречка растерянно взял его. Слава выебанному и высушенному организму, у него не встал! Оставалось надеяться, что он умудрился не покраснеть. В голове о стенки черепной коробки бились все девять штормовых баллов. Он вытерся на автомате, и на таком же автомате принял от майора пару семейных трусов. Обычно он такое не носил, и быть бы трусам жестко высмеянными, но теперь он просто натянул их без лишних слов. Его выбивало из колеи то, что он не мог понять, что его из этой ебучей колеи в итоге выбило-то. Сучье “Начало” под кислотой. - Тебе бы проспаться. - Майор смотрел на него из дверного проема, сложив руки на груди. - Подозреваю, дальше будет хуевертить ещё мощнее. Гречка и правда не отказался бы отрубиться, проспать все то, что ему сейчас было неловко и непонятно, и проснуться как ни в чем не бывало. Никаких загонов, никакой лишней хуетени. Поэтому он кивнул. - Ага. На диване постелишь? Майор снова приподнял брови. - А ты на что претендуешь? Они пару раз ебались на этом диване, и Гречке даже представлять не хотелось, какой пыткой будет попытка в полноценный сон на дальнем родственнике его айсберга. Поэтому он бочком продвинулся вперед. - На кровать, вообще-то. - Вот это я и имел в виду, когда говорил про то, что в долгой перспективе твоя смерть мне бы пошла на пользу. - Но от дверного проема он отступил. Лечь на мягкое оказалось просто охуенно. Настолько, что Гречка почти застонал. Или не почти, потому что майор смерил его странным взглядом. Но сегодня вообще все было до пизды странным, и он решил не обращать внимания. Не париться, не думать, не пытаться найти во всем происходящем хотя бы какой-то смысл. Ну его нахуй. Выебут - значит выебут. Уебут - так... Нет, этого исхода он надеялся избежать. Ну не настолько же заебал майора, чтобы тот реально пошел на мокруху? И ебались они довольно часто в последнее время, и инфу он ему годную подгонял временами. Успокаивая себя подобным образом, Гречка подсунул под себя подушку, замотался в одеяло и стал краем глаза наблюдать за ментом. - Если ты хочешь меня спросить, почему мне не поебать на тебя - я и сам не знаю. - Признался тот. Вековой усталости в голосе поубавилось, но звучал он все равно не очень бодро. На миг Гречке даже стало немножко стыдно, но это чувство сразу же рассосалось. Ну он и правда не просил майора приезжать! Тот зачем-то сам приперся и стал корчить из себя ебучего героя. Ничего из этого вслух, правда, озвучивать он не стал. Гром там ещё что-то говорил или просто шумел. Может, ценные вещи прятал, а может, расстилал по полу пленку, чтобы потом с паркета не оттирать кровавые следы. Но Гречку сейчас это не ебало. Его вообще ничего не ебало в этой жизни, потому что голова стала тяжелой, тело перестало ощущаться вообще, и он наконец-то отрубился. И ему ничего не снилось.