Все совпадения случайны

Коридор освещался довольно неплохо: встроенные в подобия канделябров небольшие кристаллы излучали мягкое синеватое сияние. Такого света хватало всего на несколько шагов, но, к счастью, канделябры стояли довольно близко друг к другу. Изредка встречались и вставленные в настенные скобы зажженные факелы, но долго рассматривать их я не мог: начинала зверски болеть голова. Пламя казалось мертвым, рыжие всполохи не двигались, навсегда застыв в одном моменте времени. Из чертежей я помнил, что этот коридор опоясывал всю крепость и был довольно длинный. Ритуальная зала, где, как я предполагал, хранился искомый артефакт, находилась глубоко внизу, и добраться до нее можно было только совершив несколько обходов вдоль крепостной стены, периодически спускаясь на ярус ниже. Точнее, добраться относительно безопасно — по крайней мере, обвалившиеся лестницы можно было преодолеть с помощью веревки. Я надеялся, что магические ловушки расставляли в главных коридорах, а не вдоль черного хода для прислуги. Солас с моими умозаключениями согласился. Добавил только, что он оставляет ориентиры: на тот случай, если после исчезновения временного замка настоящее, прошлое и будущее схлопнутся, и нас выбросит пес знает где. Точнее, когда. Никаких ориентиров я не видел, так что это могли оказаться как очередные великие чары элвен, так и полная брехня. Или и то, и другое вместе. Периодически я поглядывал на своего неожиданного спутника, гадая, успею ли я в случае чего хотя бы навести арбалет. Из того, что я слышал, шансов было немного, тем более, что и защищаться мне было откровенно нечем. Из магического арсенала у меня были только четыре эльфийских осколка, которые скорее помогли бы Фен’Харелу, чем мне. Соласа, казалось, подобные мысли совершенно не тревожили; он шел уверенно, с любопытством разглядывая настенные барельефы и мозаики. Только когда мы миновали еще один поворот, едва различимо вздохнул и повернулся ко мне. — Когда молчание становится слишком выразительным, жди беды. Что вас беспокоит? — Ничего особенного, — быстро сказал я. И не удержался: — А вы действительно можете превращаться в волка? — В лесного волка? — спокойно уточнил Солас. — Нет, не могу. Он взглянул на меня и беззвучно засмеялся. — Вы как будто долийских легенд не слышали, а, мастер Юджин? Ужасный Волк, Несущий Кошмары, огромный, словно дракон, черный, как ночь, с шестью глазами, что горят, как алые угли. В него я и превращаюсь. Я укоризненно посмотрел на него. Солас в ответ только хмыкнул и пожал плечами. И беззаботно зашагал дальше по коридору. — Ладно, — обреченно согласился я, догоняя его. — Черный волк с шестью глазами. А временной артефакт вам нужен, чтобы изменить события в Храме Священного Праха? Или то, что случилось раньше? Солас с едва заметной улыбкой взглянул на меня. — Это тот самый момент в сказке, когда злодей сам выдает герою свой великий план? Я дам вам бесплатный совет, мастер Юджин: злодеям нет веры, но еще меньше веры тем, кто пишет такие сказки. Я развел руками. — Ну, попробовать стоило. — Если вас интересует прошлое elvhen, я постараюсь ответить на ваши вопросы. Но спрашивайте с умом. Конечно, были десятки более насущных вещей, которые я хотел бы у него узнать, раз уж подвернулась такая возможность. Каким образом он собирается уничтожить Завесу, например? Существовали ли древние боги на самом деле, и откуда под землей появились архидемоны? Что такое скверна, лириум, и эта красная дрянь, что до сих пор расползается по землям Ферелдена и Орлея? Куда исчез Арлатан, и что такое, тьма его подери, Черный Город?.. Но да, пожалуй, стоило начать с чего-то более абстрактного. — А почему волк? — спросил я. — Почему не, ну, не знаю… не дракон? — О, — безмятежно сказал Солас. — Драконы — привилегия Evanuris и их избранных. Больше никому не было позволено принимать форму владык, кара за это была жестокой. Я абсолютно ничего не понял. Солас посмотрел на меня и беззвучно вздохнул. — Вы пытаетесь применить к моим словам категории нынешнего мира, мастер Юджин. Но для elvhen понятия Тени и яви не существовали раздельно, изменение служило нам так же, как и постоянство. Форма была лишь сосудом для силы, мы меняли ее так же легко, как сейчас меняют одежды. Я подумал и решил, что для подобных концепций мне потребуется несколько чарок гномьего пойла позабористее. Такие штуки были вполне в духе древних тевинтерских философов и последователей всемудрой Разикале, чьи откровения были написаны для людей с определенным складом ума. А у меня, как любила говорить госпожа Садия, не случилось ни склада, ни ума. Во взгляде Соласа мелькнула беззлобная насмешка, и я, вздохнув, сдался: — Давайте лучше вернемся к драконам. Как они оказались под землей? — История о Великом Предательстве Фен’Харела вас не устраивает? Ну, пусть будет так: Evanuris вышли на охоту за сердцем земли; они спустились туда, где были заложены наши аванпосты и святилища. И тогда упала Завеса. Связь разорвалась, изменение стало постоянством. То, что было формой, осталось погребено под камнем. — А то, что было… не формой? — История для другого раза, мастер Юджин. Я только обреченно вздохнул. Проверить его слова у меня не было никакой возможности, но о «сердце земли» я слышал не так давно, и то, что я слышал, мне не понравилось. Экспедиция Инквизиции в Глубинные Тропы не принесла никаких очевидных плодов; переписанные для Вирантиума копии отчетов были полны недосказанностей и неувязок, словно писавший их сам был не слишком уверен в своих решениях и своих воспоминаниях. О повторном походе или даже о том, чтобы связаться с Ассамблеей, никто не думал, хотя этому не было названо никаких объективных причин. Основная странность была, конечно, в том, что об этой экспедиции будто бы постарались поскорее забыть даже сами ее участники. Несколько раз, пытаясь разобраться во всех деталях, я писал письма кузине с подробными вопросами и уточнениями. Я не мог понять, почему, спустившись к самому сердцу, они не остались там еще хотя бы на несколько дней? Почему не стали исследовать древний город, не попытались добыть образцы пород и лириума? Из отчета следовало, что опасность им больше не угрожала, землетрясения стихли, и запасов провианта хватало с излишком. Но экспедиция покинула тейг, даже не обернувшись назад. По странной случайности, ни одно из моих писем так и не дошло до адресата. А потом я отвлекся на задачу с временными артефактами и благополучно забросил все это дело с гномами и их таинственными тайнами. — Значит, все началось с «сердца земли»? — осторожно спросил я. Солас покачал головой. — Все началось с войны. Он не повернулся ко мне, смотрел прямо перед собой, и когда продолжил говорить, его лицо осталось бесстрастным и голос ровным. — Ее все еще помнят. Долийские легенды рассказывают о том, как боги сражались с Lothlen, Забытыми. Они отказались принять власть Evanuris — Гельдауран был готов взять свое силой, и прочие пошли за ним. Эта война не знала полумер; изменение стало безумием, земли уходили под воду, и сами небеса обращались в кровь и пламя. Жестокость вашего мира ограничена смертностью — мы же распоряжались временем, как хотели, и даже оказавшись на краю гибели, не собирались отступать. А я до самого конца не мог решиться. Он сложил руки за спиной — сейчас, невзрачный и уставший, он совсем не походил на бога. — Evanuris было нужно оружие, такое, против которого не устоял бы никто из живых. Но Митал единственная из них знала тайну Banalhan, и она не раскрыла бы ее добровольно. Этого слова я не знал. — Теперь так называют Мор, — сказал Солас. Я замолчал: мы спустились на еще один ярус вниз. Ступени здесь были заметно уже, каменные края треснули и норовили осыпаться, так что надо было внимательно следить за тем, куда ставить ноги. На месте некоторых ступеней зияли темные провалы. Я сперва подумал о том, чтобы попросту спуститься в один из таких провалов на веревке, но довольно быстро решил, что это плохая идея. Если бы под нами продолжалась лестница, оттуда долетал бы свет от настенных факелов и кристаллов. Но света не было, ни единого лучика. Темнота выглядела так, словно была готова безо всяких вопросов сожрать любого, кто туда сунется. Конечно, это могли быть выверты временных чар, но проверять не хотелось. Я думал про Мор. Долийские легенды говорили, что Забытые обитали в пустоте, что их суть была болезнь, ненависть, страх. Я не мог представить таким ни одно разумное существо; разум гибок, он подстраивает решения под обстоятельства, он не бывает неизменно добрым или неизменно злым. Но что за обстоятельства, что за безумие могло вынудить кого-то нести живым болезнь? Banalhan. Солас не сказал всего, но Мор дал имя этому безумию: скверна. Я не хотел представлять себе мир, где ее обратили бы оружием. — И это того стоило? — наконец, негромко спросил я. — Свобода. — Да, — сказал Солас. Я повернул голову, встречая его взгляд — и как будто на мгновение заглянул в то самое погибшее прошлое, яростное и гордое, окунулся в расплавленное золото и черную мглу, захлебнулся властью бога и отчаянием раба. Мгновение — я сам был волком, любопытным, свободным и дерзким, не признающим ничьих указов. Это я в одиночку бросил вызов прогнившим догмам, и гневная сила текла сквозь меня и меняла мир по моей воле. Солас прикрыл глаза, и видение исчезло. — Да, — спокойно повторил он. — Мир elvhen погиб по моей вине, но то, как он жил, было хуже смерти. Для вас рабство — это лишь цепи и кандалы, мастер Юджин, но, увы, мы были намного более искусными палачами. По прихоти владык рабы лишались воли, лишались собственного сознания, мы лепили из их тел чудовищ. У них больше не оставалось ни желаний, ни стремлений, ни мнения, магия клейма обращала их в безликие инструменты Evanuris. Случись мне вновь делать этот выбор, я сделал бы то же самое. Я промолчал, но, кажется, Солас и не ждал ответа. Любые мои слова были бы пустыми: я не жил в его время, не видел, что там творилось. Я даже не знал, понимали ли бессмертные элвен смерть так же, как ее понимаем мы, люди. — Поэтому вы помогли в той стычке с кунари? — спросил я. — Да. Кунари еще очень далеко до жестокости elvhen, но любое большое зло всегда начинается с малого. Я не жалею, что вмешался. — Но вам необязательно было раскрывать себя. — Так было правильно. Мы с инквизитором расходились во мнениях, да, но мы много раз сражались плечом к плечу, и она заслужила право узнать правду. К тому же, войну и вызов всегда объявляют открыто, лицом к лицу, — такова истина Vir Mirthadra. — Vir Mirthadra? — Путь чести. Древнейший из путей elvhen. В прошлом я оступился, поддавшись страху и отчаянию, и это стоило мне вековой дружбы. Но очень трудно следовать Vir Mirthadra, когда силы неравны, а от твоей победы или поражения зависят слишком много судеб. — Разве друг не смог бы этого понять? — негромко спросил я. Солас покачал головой, в его учтиво-ровном голосе проскользнула горечь. — Те, кто идут за солнцем, не признают компромиссов. А Mi’nan был лучшим из них. Он бросил на меня короткий взгляд. — Прошу прощения, мастер Юджин. Долгая жизнь обычно означает еще и множество ошибок, и uthenera спасает от них далеко не всегда. Я не стал уточнять; что такое утенера, я себе примерно представлял — в последний год, после возрождения Фен'Харела долийскую культуру изучали очень пристально, пытаясь найти хоть какие-то подсказки и ключи. Тем более, служба при университете так или иначе вела к огромному множеству обрывочных знаний из самых разных областей теории и практики. Периодически студенты, видимо, доведенные до отчаяния мудростью древних трактатов, брались за совершенно безумные исследования, от выявления зависимости между чувством голода судей и строгостью выносимых ими приговоров; до расчета влияния минратосских вин на эффективность векторных чар. Большая часть этих исследований, конечно, в итоге оказывалась абсолютно бесполезной, но иногда жизнь подбрасывала приятную возможность блеснуть знаниями. Отец мог бы мной гордиться. Я мысленно вздохнул и в который раз проверил арбалет. Коридор, по которому мы шли, как будто вновь раздался вширь, ступени выровняли наклон, и даже факелы стали встречаться чаще. Это не могло не радовать. Если древние чертежи были верны, мы определенно приближались к месту назначения. Совсем скоро должен был появиться последний поворот, за ним небольшая проходная комната, и из нее — прямой выход к ритуальной зале. И никаких больше временных ловушек, ну разве не замечательно? Что мы будем делать, когда найдем артефакт, я еще не придумал. Внутреннее чутье подсказывало, что Ужасный Волк вряд ли согласится отдать его мне просто потому, что я вежливо его попрошу. С другой стороны, стоять здесь всю оставшуюся вечность каменным изваянием мне тоже как-то не хотелось. Шагов через сто коридор закончился. Путь дальше оказался наполовину завален, но это уже не имело значения. Нужный поворот был на месте и выглядел вполне прилично. Без каких-либо опасно мерцающих рунных знаков на арке, которые, опознав чужака, могли разорваться веером остро-ледяных осколков, выжечь лицо огнем или еще какой смертоносной дрянью. Единственное, о чем чертежи не предупредили, была дверь. К местным дверям я после недавнего опыта относился с некоторым недоверием, хоть эта и казалась самой обычной. Из неочевидного на ней был только замок, слишком невзрачный и слишком знакомый мне по трехмесячным тренировкам. Солас обошел меня, шагнул ближе к двери, замер на мгновение, словно прислушиваясь. Потом обернулся, сказал утвердительно: — Магических печатей здесь нет. — Магических, может, и нет, — вздохнул я, сбрасывая с плеч сумку. — Но это несомненно замок с секретом. Тевинтерская работа; ядовитые иглы, паралич и смерть. Может, конечно, этот яд на элвен не действует, но… давайте лучше здесь я сам разберусь. — О, — помедлив, сказал Солас. Кивнул, отступил на шаг и негромко добавил: — Конечно. Спасибо, мастер Юджин. Я отрешенно кивнул, уже примеряясь к двери. Присел на корточки, устраиваясь поудобнее, достал отмычки и занялся подбором ключа, мысленно порадовавшись, что в свое время научился работать в полной темноте. Сейчас эти навыки пригодились как нельзя больше, видел я только свои пальцы, а никак не замочную скважину. К счастью, секрет оказался не сложнее предыдущих и особого ума здесь не требовалось, только внимание и предельная осторожность. Солас наблюдал молча, под руку не лез, ждал. С последним штифтом я провозился дольше всего, думал о вечном, о собственной глупости и длинном языке, и никак не мог подцепить его отмычкой. Наконец он ушел в паз с едва различимым щелчком, я поднялся на ноги, выдохнул и с облегчением распрямил спину. Сложил инструменты, закинул сумку обратно на плечо и уже без особой опаски повернул рукоять. Пока что все работало, как полагалось. Скрытый механизм задвинул в пазы тяжелые щеколды, и дверь послушно скрипнула, мягко подаваясь внутрь. В комнате было довольно темно, слабенький свет исходил лишь от одного кристалла у противоположной стены. Я повертел головой, разглядел в нескольких шагах вставленный в стальное кольцо факел со смоляной паклей и решил, что вполне могу до него добраться и решить проблему старым добрым способом с помощью огнива. Трогать оставшиеся в коридоре светильники с мертвым пламенем, скованным временными чарами, у меня не было никакого желания. Я вдохнул поглубже и сделал осторожный шаг вперед. Каменная плита еле слышно хрустнула под сапогом. И в следующее мгновение все вокруг залил свет, разорвался прямо передо мной, как вспышка молнии, пронзительный и беспощадный, яростным жаром опалил лицо. Я не успел ни отшатнуться, ни даже вскрикнуть, замер, ожидая неминуемой смерти. И лишь спустя отчаянно-долгое мгновение осознал, что все еще жив. Сгусток из огня и пара, который должен был превратить меня в горсть пепла, раскаленным маревом растекался по дуге застывшего передо мной магического щита. Потом я догадался посмотреть под ноги. И торопливо отступить вправо, сходя с нажимной плиты. В то же мгновение ревущее пламя погасло. Вдоль стен сами собой зажглись светильники, лазурные кристаллы, испускающие мягкое сияние. От самых последних к дверной арке напротив потянулись тонкие нити, очерчивая на колоннах контуры рунных камней, по одному с каждой стороны. По размеру они были точь-в-точь как мои эльфийские осколки. Магией или нет — но строили здесь на славу, без нужного ключа каменную дверь невозможно было сдвинуть с места. Даже гаатлок, скорее, разнес бы часть крепостной стены, а не эту махину. Я обернулся. Солас осторожно переступил через нажимную плиту и подошел ближе — шаг его был по-прежнему уверенным, лишь лицо казалось чуть бледнее обычного. — Тень очень беспокойна здесь, — негромко сказал он. — Магия требует больших усилий. Одна оплошность, и от нас не останется даже воспоминания. Я перевел это как «ваши маги не смогли бы здесь даже свечку зажечь». Вздохнул, признательно наклонил голову — Солас только коротко кивнул в ответ, безмолвно отмахнувшись от благодарностей, и отправился дальше, рассматривать каменную арку с рунами. Судя по нескрываемому интересу во взгляде, зачарованная дверь беспокоила Соласа куда больше моих моральных дилемм. — Позволите еще раз одолжить ваши эльфийские камни, мастер Юджин? — весело спросил он. — Кажется, мы уже совсем близко. Я не стал спорить, ощущая знакомое азартное покалывание в кончиках пальцев, что порой оказывается сильнее благоразумия; вытащил из сумки два осколка, осторожно выпутал их из тряпицы и протянул Соласу. Тот на мгновение прикрыл глаза, едва касаясь провел большим пальцем по рунной резьбе. Камни замерцали в его руках, пронзительным и ярким лазурным светом, и мне вдруг показалось, что и сам этот свет зазвенел от едва сдерживаемой силы. И если не дать ей выхода, прямо здесь и сейчас, то она разорвет и камень, и плоть, и Тень. Солас аккуратно вложил осколки в едва заметные пазы на арке и отступил на шаг, встав рядом со мной. Я торопливо запрокинул голову, глядя, как тугие нити света соприкоснулись и потянулись вверх, оплетая всю арку причудливым рунным узором. Сомкнулись на самой вершине — и тяжелая каменная дверь дрогнула и отворилась, освобождая путь.