Все совпадения случайны

Птица пела. Закрыв глаза, я слушал серебряный звон. Само время словно потеряло смысл, отступив перед его силой, перед истинами, которые существовали всегда. Песня звала с собой на битву, где нет места трусости и малодушию, проливалась торжествующей грозой и сверкающим водопадом, обращалась ветром и клинком и раз за разом требовала: не сдавайся. Я не разбирал слов, но их суть каким-то образом находила меня сама — наверное, так проявлялась эта Тень, которой здесь было слишком много. Я понимал, что Солас не успеет. Поэтому он не стал обещать мне спасение, когда уходил. Наверное, он и сам точно не знал, сколько часов отведет мне его мир. И не мог — или не захотел — ждать. Свет уже был таким ярким, что казалось, выжигал глаза. Собираясь с силами, я вслепую потянулся рукой вперед, пытаясь не то закрыться от солнца, не то дотянуться до орлиного крыла, и не нашел ничего, лишь едва ощутимо кольнуло пальцы. А потом серебряный звон растаял в пустоте — птица исчезла. После этого я потерял счет времени. В какой-то момент, между очередной болью выдоха и болью вдоха, мне стало все равно. Страх ушел, осталось лишь сожаление — эта неминуемая смерть казалась такой глупой. Я был, возможно, первым человеком, ступившим на древнюю землю Элвенана — сколько ее секретов я мог бы открыть, сколько важного и давно забытого мог бы вернуть в наш мир… Госпожа магистр Садия на пару с лордом ректором совершили бы ритуальное самосожжение от огорчения, если бы узнали. Наверное, окажись они на моем месте, они бы справились лучше. В конце концов, маги дышали Тенью как воздухом; может, она была бы к ним более милосердна. В горячечном полубреду мне порой чудились прикосновение чьих-то рук к вискам, тяжелая горячая ладонь, прижатая к груди. Чудились незнакомые голоса совсем рядом, говорившие на певучем странном языке. Тревожные и гневные, потом они отступили тоже, слились в один монотонный гул. Мне чудилось, как меня покачивает на невидимых волнах. Вода была милосердной, уносила с собой усталость и боль, шептала что-то уверенно и настойчиво. Я кивал в ответ, соглашаясь и не понимая; вспоминал мягкие белые буруны пены у берегов Вирантиума. Может, во времена Соласа моря тоже умели говорить? Может, там жили свои духи, прозрачные, как сама вода, или те жуткие глубинные драконы, которыми старухи любят пугать малышню… К губам прижался холодный обод кубка, и я инстинктивно приоткрыл рот, делая жадный глоток. — Elgar'nan enasal enaste, Elgara virelan. Вода пролилась мне в горло раскаленным свинцом. Я закричал. Солнечный свет выжигал меня изнутри, выворачивал наизнанку. Он поселился в моей груди, разросся колючим огненным комом, и его жар проникал везде, тек по венам вместо крови. Я захлебывался этим светом, беспощадным и полным неудержимой силы, царапал себе глотку, корчась в предсмертных судорогах, и все никак не мог умереть. Как будто эта самая сила не собиралась отпускать то, что ей принадлежало. Чужой голос, жестокий и властный, вдруг пробился через боль, хлестнул наотмашь, как пощечина, приводя в чувство. Хватая губами воздух, я заставил себя открыть глаза. Беседка с каменными статуями птиц исчезла. Не было больше ни прозрачно-синего неба, ни изящных древесных крон над головой, ни узорно-выложенных плит. Казалось, во всем мире не осталось ни материи, ни времени. Я стоял на коленях в круге пронзительного света, и вокруг, в серой пустоте плыли тени. Десятки теней. Сотни. Я не знал, кто они, не понимал, что произошло, и от любых попыток разглядеть их повнимательнее в глазах начинало опасно двоиться. Но даже не видя лиц, я чувствовал на себе их взгляды, холодные, непримиримые и жестокие. Вокруг нарастал угрожающий гул, который спустя мгновение вдруг распался на отдельные голоса. Их слова прорастали внутри меня, как в почве прорастают зерна. Он всего лишь человек, шептали они. Слаб. Глуп. Недостоин. Он не знает наших законов. Он отречется от Пути. Кто поручится за честь чужака? — Довольно. Тени расступились, пропуская вперед эльфа. Он был непривычно высокий и жилистый, с короткими темными волосами и властным взглядом. Совсем непохожий на тех из их народа, кто, выкупив свою свободу или сбежав из-под хозяйской плети, занимались разбоем, промыслом или торговлей — пусть даже они и не отводили глаз, и их лица были чистыми, не как у лесных бродяг. Этот эльф смотрел так, словно я был не более чем трущобной крысой, о которую нет желания марать сапоги. На нем был странный легкий доспех — подобной ковки я не видел даже у лучших гномьих мастеров. По серебристым пластинам шла мудреная лазурная вязь, отчасти повторявшая метку валласлина на лице эльфа, и воздух рядом с ней вибрировал и плыл зыбким маревом. Я видел такое лишь раз в одном из заброшенных старых тейгов — сырые лириумные жилы, пробившиеся сквозь каменную породу. Проводник, полуслепой гном, велел всей экспедиции тогда убираться оттуда побыстрее: даже на не владевших даром магии эта дрянь действовала хуже любой отравы; несколько вдохов, и летучая взвесь набивалась в грудь и через пару дней выстилала легкие изнутри крошечными кристаллами. Крайне дерьмовая смерть. Вплавлять сырой лириум вот так, прямо в доспех, не стал бы и самый безумный кузнец. — Клятвы были принесены, — сухо сказал эльф. — Я проведу его по Пути Солнца. Я беру на себя его проступки, его ошибки и его вину. Примите его память и окажите ему честь. Тени молчали, и он отступил на шаг, позволяя им придвинуться ближе. Солнце, вспыхнув, заслонило собой мир.

***

Светлый чистый потолок был украшен резным орнаментом, узорными фигурками людей и животных. Иногда они двигались, менялись местами и тянули друг к другу руки, словно рассказывая какую-то историю. Некоторые из них потом исчезали, сглаживаясь, и на их месте вылеплялись другие, и сюжет тут же менялся, от мирных пиров переходя к жестоким сражениям, и затем вновь к пирам. Люди обращались драконами, и драконы сжигали города, и те же города возрождались вновь, поднимаясь, как замки из песка. Я ничего не понимал, но смотреть было интересно, и это помогало отвлечься. Когда я пришел в себя, у меня болело все, даже, кажется, моргать было больно. Так дерьмово я себя не чувствовал, наверное, с самого детства. Тогда у наставника, признанного мастера меча, была деревянная палка, тяжелая рука и очень мало терпения на одного нескладного мальчишку. Основам боя я научился быстро, но особой благодарности за эту науку так и не испытал. Слишком уж часто мне приходилось отлеживаться на лавке у добросердечной кухарки. К сожалению, с кухарками Элвенана я еще знаком не был, и поэтому мне предстояло найти новый способ выживания. Тем не менее, во всем произошедшем был и положительный момент. Кажется, местная Тень больше не пыталась меня убить. Несомненно положительный момент. Я рискнул слегка пошевелить рукой и немедленно ощутил себя столетним стариком. Где целительные зелья, когда они так нужны… Возможно, тот, кто перенес меня сюда, захватил и мою походную сумку? — Позволь помочь тебе, господин. Я открыл рот, закрыл и очень осторожно повернул голову в сторону голоса. В нескольких шагах от кровати стояла молодая эльфийка, одетая в легкие светлые одежды. Их покрой был странным, словно ткань приняла нужную форму сразу, когда ее только ткали, и поэтому ей не требовалось ни швов, ни ремней. Длинные волосы эльфийки были уложены в замысловатое плетение, и я вновь не увидел ни единой заколки или ленты. — Спасибо, — хрипло сказал я. — А откуда ты знаешь торговый язык? Эльфийка улыбнулась уголком губ, поддержала меня за плечи, помогая сесть. Ее руки были удивительно сильными для женщины. — Я не знаю, господин. Ты говоришь со мной на языке Народа. — Что? — совершенно искренне сказал я. Она улыбнулась вновь и не ответила, присела прямо на пол у ног, аккуратно разворачивая принесенный сверток ткани. Разгладила складки, бережно очертила тонкими пальцами витые узоры, шитые золотом и лазурью. Мне показалось, часть их я узнал — так выглядел валласлин эльфа, который в моем сне говорил с тенями. — Но я человек, — осторожно сказал я. — Я не принадлежу вашему народу и, в целом, оказался в ваших краях довольно… хм… недавно. Откуда бы мне знать ваш язык? — Ты встал на Путь Солнца, господин. Ты пил из Источника Эльгарнана и разделил свою память с памятью его первых жрецов. Твое тело и твой разум изменились. Это великая честь, лишь немногие избранные удостаиваются ее. Встань, господин, позволь, я помогу тебе облачиться. Наверное, ей просто стоило ответить: магия элвен. Я рискнул осторожно встать на ноги и сделать пару шагов вперед, готовясь в любой момент вернуться обратно на кровать. Но как ни странно, ломота действительно проходила, и я уже не чувствовал себя так, словно отработал неделю на гномьей кузнице. Эльфийка набросила мне на плечи легкую рубашку, обошла с другой стороны, оправляя рукава — моя нагота ее совершенно не стесняла. Впрочем, я почти сразу вспомнил слова Соласа о том, что элвен меняли форму по своему желанию; наверное, после такого смущаться было бы глупо. Стоило как-нибудь разузнать, не появилось ли у меня самого столь необходимое умение. Исключительно во имя науки, разумеется. Пока эльфийка тщательно заворачивала меня во все новые слои одежды, я на всякий случай прислушался к себе, старательно воображая, как у меня открывается третий глаз. Послушал полминуты, поморгал имеющимися двумя и со вздохом сдался. То ли у неведомой магии элвен все-таки существовали определенные ограничения, то ли дело было в моих умственных… неспособностях. — Ты чем-то обеспокоен, господин? — Я очень благодарен твоему народу за спасение, — ответил я, тщательно подбирая слова. — И за оказанную честь. Но, признаться, я довольно плохо помню, что произошло. Я даже не знаю, где именно нахожусь. Эльфийка легко кивнула и, отступив на несколько шагов, поманила за собой к выходу. — Первый Защитник приказал привести тебя, как только ты придешь в сознание, господин. Пойдем. Он расскажет тебе все, что требуется. Ладно. Мы вышли из комнаты и оказались в длинном коридоре. Он был весь залит солнцем, и даже наши фигуры не отбрасывали тени — противоположная стена и арочный потолок, казалось, были сделаны из сверкающего хрусталя. Он был огранен настолько искусно, что блики света продолжали свое движение, танцуя друг с другом и сплетаясь в безупречную радугу. Здесь существовали все цвета, которые я только мог вообразить, прозрачные, легкие и невесомые, как воздух. Я протянул руку, ловя случайный отблеск и завороженно глядя, как на моей ладони он обращается в крошечного лопоухого зверька из чистого света. Дом Солнца, мелькнула не принадлежащая мне мысль. Великий Бастион Эльгарнана, тысячи смертных лет видели его стены. Неужели пасть ему теперь? Я не успел понять, откуда пришло это знание и странная обреченность; эльфийка уже уходила дальше по коридору, и я поторопился нагнать ее. Солнце пока что не причиняло мне вреда, но я хорошо помнил, как совсем недавно этот свет выжигал все живое лучше любого палача. Повторять опыт не хотелось. Коридор изгибался плавной аркой, за его прозрачными стенами я видел фигуры людей и причудливых животных, огромных птиц и многолапых тяжеловесов, напоминающих виверн. Изредка они поворачивали головы в нашу сторону, но почти сразу же отводили взгляд. Они не пойдут против воли жрецов. Я торопливо потряс головой, пытаясь избавиться от назойливого шепота — все это уже слишком походило на одержимость или простое сумасшествие. Но задать вопрос не успел: эльфийка остановилась у еще одной двери; на каменной арке были врезаны прозрачно-синие руны, и я очень отчетливо увидел, как дрожит рядом с ними воздух. Лириум здесь был насыщен силой так, что это чувствовал даже я. И я не испытывал совершенно никакого желания подходить ближе. — Пойдем, господин, — сказала эльфийка. — Это короткий путь. Я проглотил все, что хотел сказать по этому поводу, и очень осторожно, пригнув голову и стараясь ничего не касаться, прошел через лириумную дверь. За ней оказалась небольшая пустая комната и еще одна дверь. Все это напоминало какую-то странную игру в эльфийские загадки. Я решил, что самым разумным будет промолчать и таким же образом прошел через вторую дверь. Оказался в уже знакомом мне хрустально-солнечном коридоре, вздохнул, обернулся и несколько раз сморгнул от неожиданности. Мы стояли за несколько сотен шагов от той, первой двери. Мы никак, совершенно никоим образом не могли перепрыгнуть все это расстояние, пройдя через одну крошечную комнату. Я посмотрел на эльфийку, чувствуя себя очень глупо. — Как?.. — Магия элвен, — она тонко улыбнулась. — Пойдем, Защитник ждет тебя. К счастью, следующая дверь оказалась самой обычной. Эльфийка осталась ждать у входа, и внутрь я зашел один, мысленно готовясь к худшему. Там был небольшой зал — уже знакомые хрустальные стены и вставки из искусно выполненных живых витражей. Сбоку стояли деревянные лавочки, рядом с ними, на каменном полу лежали небольшие плоские подушечки, вышитые золотой нитью. Я узнал уже знакомый мне узор, шагнул вперед и встретился взглядом с эльфом. Это был тот самый эльф из моего сна, который говорил с тенями. Я склонил голову. Эльф оказался передо мной одним стремительным неуловимым движением, я не успел ни отступить, ни уклониться. Всполох пламени, сам собой родившийся в его руке, обрел очертания клинка, и этот клинок, раскаленный солнечный луч, был направлен мне в грудь. Никогда еще я не чувствовал подступившую смерть так отчетливо. Я заставил себя не двигаться. Луч скользнул выше, требуя поднять взгляд. — Ты спас мне жизнь, — ровно сказал я. — Зачем убивать сейчас? Эльф качнул головой. — Что значит смерть в сравнении с вечным позором. Он поморщился и отступил, отводя руку. Солнечное пламя исчезло, растворившись так же внезапно, как и появилось. — Мое имя Минан, — сказал эльф. — Защитник Эльгарнана и его клинок. Я спас тебя не из милосердия, человек. — Минан, — осторожно повторил я. — Солас говорил о тебе как о друге. — Солас? Он нахмурился на мгновение, словно вспоминая что-то, и затем вдруг оскалился и рассмеялся, коротко и жестко. — Значит, вот как он теперь зовет себя. Даже Волк изменился за тысячи лет, а я-то считал это невозможным. О, я отдал бы многое, чтобы швырнуть это имя ему в лицо! Перед тем, как вскрыть ему глотку и посмотреть, как он издохнет в корчах. Я невольно отступил на шаг, холодная ярость в его голосе была неподдельной. Какая бы размолвка ни произошла между ними в прошлом, пожалуй, Соласу действительно не стоило надеяться на примирение. Минан отвернулся резко, отошел к центральному витражу. Замер, отрешенно вглядываясь в искусный живой узор: там солнечный луч пронизывал серый небосвод и раскалывал на куски хрупкую земную твердь. — Мне нужна твоя память о будущем, — сухо сказал Минан. — Поэтому ты еще жив. Но чем бы ни были оправданы моя ересь и мой позор, я допустил тебя на Путь Солнца. Тебе придется очень постараться, чтобы не посрамить его, человек. — Меня зовут Юджин, — сказал я. Я почти что ожидал ответного удара за дерзость, но Минан только бросил на меня короткий, ничего не выражающий взгляд и отвернулся вновь. Протянул руку, раскрытую ладонь, и рядом с его плечом свет собрался в комок и обрел плотность и цвет, разросся и расправил крылья, обращаясь уже знакомой мне птицей. Она легко наклонила голову, приветствуя, строгая и красивая; ни одного изъяна в серебристо-синих перьях. — Честь научит тебя основам, — сказал Минан. — Уходи.