Похождения начинающего Героя

Авериан похлопал себя по карманам, ещё раз перепроверил начертание пентаграммы, выложил в центр переливающийся лунный камень размером чуть больше пшеничного зерна и повернулся к Эдану. Бирюзовый глаз во лбу смотрел столь серьёзно, что последний почувствовал себя учеником на занятии у крайне строгого учителя. — Всё запомнил? — не удовлетворившись ответным кивком, Авериан принялся пальцем чертить в воздухе схему. — Смотри, это — символ памяти, это — принадлежности, это — прошлого… От мельтешения у Эдана закружилась голова, и он на всякий случай уточнил: — Мне обязательно понимать, как это работает? Всё-таки ритуал проводить будешь ты. — Ты чем слушал? — Авериан сокрушённо вздохнул, всем видом выказывая, сколь тяжко ему, выпускнику Кронглана, иметь дело с дилетантом. — Да, основная часть ритуала на мне — но смотреть будешь ты. Своими глазами. Мне не нужно, чтобы ты дёрнулся, запаниковал или что ещё, вот и объясняю. От мысли, что ему придётся делать что-то, связанное с магией, захотелось извиниться за беспокойство и скрыться за деревьями — бежать как можно дальше от лесной поляны близ городка, где они начертили пентаграмму, от Глиммердейла и его тайн, и даже от маленького Ферда с его призрачными преследователями. Эдан ущипнул себя за руку: души трусов слишком блеклы, чтобы освещать путь другим. Как он собрался быть героем, если боится даже такой малости?! Представив, что о таком малодушии подумала бы святая Тиаманта, он мигом устыдился и уже твёрдо произнёс: — Расскажи, пожалуйста, ещё раз. Только без деталей. Просто — что я должен делать? Авериан постучал пальцами по стволу молодого дуба: — Сейчас мы вдвоём занимаем место у центра пентаграммы, там, где камень. Берёмся за руки, так, чтобы камень был между нашими ладонями. Пальцы не разжимать, пока я не скажу, что можно, что бы там тебе ни почудилось — даже если кажется, что тебя едят живьём. Понятно? — А может и такое показаться? — Показаться может что угодно. Пока я думал об этом… Призраки, преследующие ребёнка, слишком затронуты Распадом. Они не могут говорить словами, поэтому покажут образы. Главное — сосредоточиться на вопросе, который мы хотим им задать. В идеале вопрос должен быть всего один, только грамотно сформулированный. Его надо будет после того, как возьмёмся за руки, проговорить вслух — хором, как одно целое. С такими ритуалами вечная проблема, когда проводишь их не в одиночку… — А почему бы тебе тогда не провести в одиночку? — ввернул Эдан, убедив себя, что дело не в страхе перед магией, а в целесообразности. — Раз это настолько проще? Да и я мог бы следить, чтобы никто не вмешался. Следить, особенно здесь, на границе древнего леса, казалось совсем не лишней идеей. Здесь темнело куда раньше, чем за пределами чащобы: плотно сплетённые ветви прятали солнце, и его огненно-рыжие, как языки костра, лучи прощально касались верхушек стволов, заглядывали в глубокие дупла, вспугивая мрачных обитателей. Не то место, где хочется оставаться беззащитным от вполне физических опасностей. Волков, например. Не зря ведь старая Хомва поговаривала, что они заходят и в Глиммердейл. Увы, дальнейшие слова Авериана развеяли хлипкую надежду: — Потому что я не смогу объяснить на твоём языке, что именно видел. Побочный, так сказать, эффект метки Торис. Я вижу изнанку мира, сплетение энергий; могу, если сосредоточусь, увидеть эмоции, даже особо яркие мысли, но не, скажем, лица или места. Конечно, если среди призраков будет кто-то вроде меня, это значительно упростит дело… Но, если нет, как раз и пригодится более приземлённый ум и поверхностный взгляд. У Эдана даже не было времени обидеться: Авериан шагнул к пентаграмме, а затем замер, как вкопанный. — Что такое? — Камень. Куда он делся? Он только что был здесь! Словно отвечая на его вопрос, в кустах что-то зашебуршало. Ветки грозно закачались: что-то двигалось в их сторону. Эдан вскочил было, готовый к обороне, но вперёд него в кусты устремился огненный шар. Листья и деревья мигом вспыхнули. Не успел он испугаться, как послышалось шипение, и от них повалил пар: обгоревшие листочки покрылись затейливыми инеевыми узорами. Авериан отряхнул с пальцев ледяные искры и направился к кустам: — Кто бы там ни был, нас он точно не побеспокоит. В процессе осмотра двое начинающих экзорцистов обнаружили тушку. Обугленная тушка некогда принадлежала, судя по виду, домашней курице. Несчастная жертва магического произвола обуглилась до чёрной хрустящей корочки, отчего над поляной поплыл соблазнительный запах жареного мяса. — М-да, — Авериан смущённо кашлянул, вертя в руках куриную тушку. — Не пойми неправильно. Я немного запаниковал. Я готов к встрече с любыми врагами ментально, но вот физически… физически я бы предпочёл быть от них как можно дальше. — И что теперь делать?! — Эдан добавил бы и больше укоризненных вопросов, в основном из серии: «Как ты собрался драться с призраком, если тебя может напугать обыкновенная курица?» — но собственная дрожь в коленях ещё не прошла. Можно ли, будучи самому напуганным, обвинять в том же нового знакомого? — Ну, если разогреть, добавить соли, перца и немного чеснока, можно будет ею поужинать. Что?! У тебя такой вид, будто ты собирался устроить ей почётные похороны. — Она ведь наверняка чья-то, — настоял на своём Эдан. Воображение слишком натурально рисовало ему картину, где чьи-то дети плакали от голода, пока они с наглым волшебником глодали куриные кости, пряча в желудках следы совершённого преступления. — Заплатишь её хозяевам, чтобы купили у соседей новую. Заодно успокоишь собственную совесть. — Почему я-то?! — Ну, это же тебя что-то беспокоит, — Авериан тем временем уже сноровисто разделывал тушку на ближайшем камне, не забыв накрыть его невесть откуда взявшимся полотенцем. Мгновением позже послышался торжествующий вскрик, и он продемонстрировал зажатый в блестящих от жира пальцах драгоценный камень. — Вот! Видишь, эта «чья-то» склевала мою личную собственность. Между прочим, кристаллы для фокусировки стоят десятка кур с петухом и курятником, так что можем смело заявить, что это была справедливая кара за воровство… — наспех оттерев кристалл углом полотенца, Авериан снова пристроил его в центре пентаграммы. — Давай-ка поскорее покончим с ритуалом — и ужинать. Не представляешь, как я проголодался. У тебя нет случайно с собой каких-нибудь приправ? — И как в тебя столько влезает, — покачал головой Эдан, вспомнив, как накануне в таверне этот легкомысленный тип потребовал к столу здоровенный мясной пирог, который благополучно смолотил почти целиком, залив недешёвую трапезу половиной бутыли бузиной настойки. Это притом, что Эдану хватило одного куска, чтобы объесться до икоты! Авериан вытер руки и напустил на себя таинственно-строгий вид: — Вперёд. Давай, к центру пентаграммы. Запомнил? Мы одновременно спрашиваем, на счёт «три»… Ах да. Вопрос: «Чего вы хотите и как это связано с ребёнком»? Не сбивайся, это важно. Сосредоточься. Не трать время на куриц и прочее. Только этот вопрос. Ничего больше. Эдан всегда робел, когда с ним начинали говорить строго: сказывалось воспитание бабушки и дедушки, безумно любивших его и потому отчитывавших за каждую глупость, дабы он больше не повторял ошибок. Потому он послушно кивнул, перешагнул через линии пентаграммы, чтобы не стереть ненароком ничего важного, и присел в центре напротив Авериана. Тот крепко сжал его руку. В ладонь впился магический кристалл. «Интересно, что будет? — промелькнуло в голове, — Да, я меченый, но ведь не маг!» Это было последним, прежде чем он по команде зажмурился. Он не видел, что происходит вокруг, лишь ощутил усилившееся дуновение ветра. Воздух двигался по спирали, закручиваясь вокруг их сомкнутых рук, словно они оказались в эпицентре зарождающегося шторма. Увлечённый странным ощущением, он едва услышал, как Авериан произнёс «три», и тут же, спеша успеть за ним, проговорил вопрос вслух. Чародей мог бы и не твердить час кряду о сосредоточенности. Мысли сделались лёгкими, как пух одуванчика, и летели, кружились в такт вихрю. Эдан не вспомнил бы ничего лишнего, даже если бы захотел — настолько ему было легко. Первый удар обрушился в грудь, и он отшатнулся бы от незримого противника, если бы кристалл не обжёг предупреждающе ладонь. Эдан, вглядываясь в такие же ветви над головой, стискивал пальцами влажную после дождя землю. Тёмная фигура, стоящая над ним, улыбалась. Его словно раскололо надвое. Одна половина сидела на коленях в здесь и сейчас, другая — давясь кровью, умирала и в мольбе вскидывала руки. — Мы уйдём, ты слышишь, мы уйдём, — бормотал он не своим голосом, — не тронем ни девчонку, ни родню — отпусти… Прошу, отпусти! Он уже не мог видеть: кровь из рассечённого лба заливала глаза. Тот, чьими глазами Эдан смотрел, отчаянно повторял, что никого не тронет, и расплывчатая фигура нападающего мерно кивала в такт его словам. А затем занесла топор, и тот с хрустом врезался в плечо. Ещё удар — рука, отделённая от тела, осталась на мокрой земле, ещё рефлекторно извивающаяся, точно гигантский червяк. «Чего вы хотите?» — повторил про себя Эдан, чувствуя, что вот-вот не выдержит и кинется бежать, забыв о ритуале, обо всём на свете. Как ни предупреждал Авериан об ужасах, которые могут им явиться, одно дело — воображать и совсем другое — почувствовать, как тебя, ещё живого, рубят на куски. Видение сменилось: теперь он бежал, и кто-то мчался следом. Ветки хлестали по лицу и рукам, а затем под ступню предательски кинулся корень. Боль пронзила щиколотку: нет, дальше не сбежать, не выбраться. Проклятый лес молчит, а убийца приближается, вот он, совсем рядом: один удар, на этот раз со спины, и тело обмякает, становясь чужим. Жертва ещё жива, но жизнь утекает с каждой каплей крови, сочащейся из раны меж лопаток, а за спиной кто-то… Плачет? — Вы заслужили, — шепчет голос, настолько знакомый, что перехватывает дыхание. — Вы заслужили, ты и твой поганый хозяин, вы… Шелест травы, удивлённый возглас убийцы, неразборчивые причитания, теряющиеся в рыданиях: — Я не мог! Этот… Этот забрал бы всё! Что теперь? О боги, что мне делать, что… Старческий, покровительственный голос, лёгкий шелест, словно рыдающего гладят по голове: — Они заслужили и худшую смерть. Ты сам знаешь. — Но… — Спрячь их, — сквозь старческое дребезжание прорезается стальная нотка — это ощутимо даже когда слух предаёт, а голова кружится, — Этот лес похоронил множество секретов: этот не будет ни первым, ни последним. Спрячь, скорми волкам — никто не узнает: если тебя и выдадут однажды, это буду не я. Голоса отдаляются, хотя говорящие остаются на месте. Земля скользит под пальцами, и в ней копошатся черви. Черви, что вот-вот получат новую пищу — как только упадёт последний камень над безымянной могилой, как только ты, ещё живой, задохнёшься под невыносимой тяжестью. Эдан судорожно дышал, но воздуха не хватало. Рот забивала мокрая от дождя и пролитой крови почва, и камни, всё новые, ложились сверху. Рёбра сдавленно хрустели, пока не треснули, пока с последней вспышкой боли всё не стихло, и сквозь черноту не донёсся тревожный голос Авериана: — Открывай глаза! Не знаю, утешит тебя это или нет, но для первого раза ты справился очень неплохо. Экзамен, конечно, не сдал бы, куча ошибок, концентрации никакой, но вот зачёт у особо доброго наставника — вполне, вполне… Первым, что Эдан увидел, подчинившись, были ветки на фоне темнеющего неба, и он тут же сел, ощупал собственные руки, убеждаясь, что они на месте и видение не повторяется. Рубашка, взмокшая от пота, липла к телу. Голова кружилась, как если бы недавно он на самом деле задыхался. Авериан выглядел поприличнее, но с его побледневшего лица легко считывалась усталость. Одной рукой он тряс бессознательного Эдана за плечо, в другой же была зажжённая трубка, которой он то и дело затягивался в промежутках между болтовнёй. — Вообще-то табак очень вреден для здоровья. — А кто сказал, что это табак? — Авериан усмехнулся, но затем посерьёзнел. — Что касается ритуала. Я увидел боль. Страх. Тоску. Смерть. С другой стороны — не меньший страх и слепую ярость. И обрывок фразы. Самая сильная мысль — «на моём месте». А ты? Воспоминания, на миг оставившие, навалились все разом. К горлу подступила тошнота, и даже не выдохнутое в лицо облако дыма стало тому виной. Эдан несколько раз сглотнул. Раз за разом в уме он разбивал сложившийся паззл и складывал заново в безумной надежде, что получится новая картинка. Но всякий раз возникала одна и та же, слишком давящая, чтобы быть правдой. — Их убили, — наконец, прохрипел он, надеясь, что хотя бы Авериан развеет его сомнения, — тех, кто преследует Ферда. Их убили. Разрубили на части, похоронили под камнями. Но это же не мог быть Виго, правда? Он не мог так… Так… И та старуха! Она… Чародей, пресекая спасительную ложь, покачал головой.