Похождения начинающего Героя

Кошмары прошедшего дня заставили отступить прежние страхи: теперь вместо страшных видений, где Виго приходил, чтобы обвинить и порубить врага на куски, Эдану снилось зеркало, замотанное красной тканью. Ткань соскальзывала, обнажая бронзовую раму без украшений. Сперва он видел лишь собственное лицо — перепуганное и побелевшее, отчего только ярче казалось тёмное пятно вокруг правого глаза. «Смотри, мальчик, — прошелестел голос, совершенно не похожий на бессвязный лепет продавца-пикси: женский, властный, — смотри дальше оболочки, в глубину». И он взглянул снова, чтобы увидеть: лицо меняется. Оседает, въедается в кожу дорожная пыль. Вместо страха — праведный гнев, вместо кожаного доспеха и пожелтевшей рубахи — золочённые латы, сверкающие так, что больно смотреть. За плечами вьётся расшитый плащ. Юный рыцарь, источающий божественный свет, улыбался ему из зеркала. Эдан понял, что улыбается и сам, едва касается его благое предчувствие. Сердце забилось в предвкушении: зеркало ведь показывает будущее! И в будущем он был героем, таким, о котором пристало сложить не одну прекрасную легенду. Невольно он подался вперёд, пытаясь заглянуть за спину рыцарю в золочёных латах, рассмотреть как следует окружение, узнать, где именно суждено встретить столь славную судьбу. Там, за бронзовой рамой, дни стремительно сменялись ночами. Своеобразный ритм: моргнёшь раз — день, моргнёшь два — ночь. День-ночь-день-ночь-день… За вспышками света Эдан не сразу заметил, что лицо рыцаря меняется. Всё больше улыбка похожа на злой оскал, всё холоднее исходящий от его ауры свет. Зал старой крепости за спиной окутан языками призрачного пламени: он касается огня рукой, но не горит. Рыцарь вздрагивает, в ужасе смотря за спину Эдана: там, за спиной он видит что-то чудовищное, что-то, что в один взмах оставляет след на ожесточившемся лице. По лицу его отражения струится кровь, но быстро высыхает — остаётся лишь уродливый шрам поперёк переносицы. Боль привычна для этого молодого мужчины. Он лишь слегка морщится, когда следы новых ран уродуют тело, и время идёт всё быстрее, быстрее, так, что различается лишь неизменное: кровь, алеющая на руках. Он измождён, истерзан, он закрывает глаза, мотает головой, словно пытаясь отделаться от назойливого шума. Волосы стремительно выцветают, теряют рыжину. Эдан попытался отвернуться и понял, что не может: происходящие с отражением метаморфозы приковали его взгляд прочной цепью. А затем звуки исчезали, и двойник замер, прислушавшись к тишине. Усталый рыцарь в разбитых доспехах, хранящих следы множества битв, стоит на белом холме. Отросшие волосы и борода того же цвета, что осыпающийся с небес пепел. Впрочем, когда Эдан проснулся и немедленно пожаловался спутнику, Авериан фыркнул, что всё это не стоит и выеденного яйца. — Не подумай, — говорил он, подогревая прямо в ладони чашку с травяным чаем, столь резким и пахучим, что никому бы в голову не пришло попросить поделиться, — я не из тех, кто боится правды, но видишь ли: проклятия весьма дотошны. Из нас двоих зеркало явилось бы мне, ведь именно я, пусть всего пару мгновений, был его владельцем. Но кошмары снились тебе, из чего делаю вывод: проблема не в проклятии, а в чрезмерной впечатлительности. «Но заплатил-то ты за зеркало моими деньгами», — хотел возразить Эдан, но промолчал. Туманное серое утро не располагало к долгим беседам. Призрачные силуэты искривлённых берёз остались далеко позади. Петляющая тропа вывела их к не менее странной формы холмам. Как если бы на заре сотворения боги прошили землю нитью и стянули в сборку: вверх-вниз, вверх-вниз. В самых низких точках журчали, выныривая из земли и уходя в неё же, бесчисленные ручейки. Как осторожно ни ступай, всё равно наступишь в воду. Когда казавшиеся добротно скроенными сапоги уже готовы были сдаться под натиском влаги, из тумана проступила кособокая громада опирающегося на склон здания и вывеска над воротами — «У братьев Боден». Вдоль кривого забора тянулись кусты с белыми ягодками, частично оборванные. Из них торчала крайне выразительная табличка: «Не закусывать!» Авериан испустил счастливый вопль: — Наконец-то — цивилизация! Надеюсь, выйдет хорошенько умыться и перекусить. Да и поспать, не вытряхивая из белья многоножек, было бы неплохо. Что? Ну не приучен я к походной романтике! — Для того, у кого нет и шести лишних монет, у тебя уж очень высокие запросы. Между прочим, истинно счастливые люди находят счастье в малом. — Ну, если считать муравьёв и прочую мерзость «малым», то у меня этого счастья уже полные штаны, — проворчал Авериан и заметно ускорился, точно боялся, что постоялый двор окажется миражом. К счастью, тот оказался вполне реален, и вскоре они вошли в зал с низеньким прокопчённым потолком. Пахло горелым жиром и кислым вином. Кроме них, был всего один посетитель, и тот спал лицом в столешницу, изредка пьяно икая. За стойкой откровенно скучал хозяин, чьё простоватое большеносое лицо разбивало вдребезги миф о непременной сказочной красоте полуэльфов. При виде новых гостей он чуть оживился и выдавил щербатую улыбку: — Добро пожаловать к братьям Боден, господа. Чего желаете? — едва закончив фразу, он широко зевнул. Сейчас, когда их разделяла только стойка, Эдан разглядел покрасневшие глаза полуэльфа и тёмные круги под ними. Авериан мигом воодушевился: — Ну, хорошо бы комнату до завтрашнего утра, еды побольше, и, не сочти за наглость, друг, но я бы хорошо заплатил за возможность принять ванну, а ещё… Эдан пихнул разошедшегося спутника локтем в бок. — Только поесть. И желательно что подешевле и посытнее. — Вот так всегда! Только поверишь, что встретил героя, которому не жаль ради ближнего своего пары монеток… Пришлось дважды вдохнуть поглубже и напомнить себе, что долг человека смиренного и праведного — вдохновлять, а не отталкивать. Расплатившись, Эдан укоризненно воззрился на обиженного колдуна: — Неужто я похож на богача? На странствующего принца с мешком золота? — Уж точно побогаче меня будешь, — поймав удивлённый взгляд, Авериан фыркнул. — Чтоб ты понимал, в каких условиях я родился: мама рассказывала, что повитуха при виде меня в обморок упала — отроду таких детей не видела. Два дома, три кола, вот и вся деревня, и только и новостей, что корова отелилась и репа созрела. — Но ты же… — пристроившись ближе к огню, чтобы просушить промокшие сапоги, Эдан выразительно оглядел дорогую мантию и бархатную повязку. Авериана недоверие не смутило: — Не поверишь, как родители хотели, чтоб не жил я той же жизнью. С рождения копили, чтоб куда получше меня отправить: в подмастерья там в большой город, а то и в вольные рыцари или церковники… Слава богам, что у меня проявился магический дар. Уж поверь, лучше в детстве оказаться среди чародеев, чем под руководством жирного писца с тяжёлой палкой переписывать книги и получать по спине за каждую помарку. — Он по-кошачьи потянулся и подлез к самой каминной решётке. — Нет, палкой в Кронглане мы, конечно, тоже получали, но за дело. Вот, помню, была история: наловили мы в канаве тритонов, наложили иллюзию, чтоб они выглядели, как саламандры, и в ведре притащили учителям показывать. Профессор Койл чуть с ума не сошла: она всю жизнь саламандр изучала, даже в Амрит ездила, чтоб на священных хоть издали поглядеть, а тут саламандры и в воде, да ещё плавают себе… Если бы директор не снял заклинание, у нас бы получилось убедить её, что даже тронутые Хаосом саламандры и тритоны — это совершенно одно и то же! Согреваясь, Авериан оживал на глазах и засыпал по уши ностальгической болтовнёй. Несколько раз Эдан пытался вклиниться, дабы защитить, по крайней мере, честь церковников. Рассказать, к примеру, какой восторг испытал, когда в четыре года его впервые привели послушать, как поют певчие, какой особенный запах источают церковные свечи и насколько благородны и терпеливы бывают жрецы. Даже если Авериану рассказывали о божественных чудесах, разве хоть раз пытался он вникнуть в суть? Увы, едва он примолк, вернулся хозяин с двумя мисками с горячей кашей. Подтверждая, что на деле способен съесть всё, что угодно, Авериан жадно принялся за еду. Порядком проголодавшийся Эдан всё же прежде пробормотал молитву и только затем приступил к трапезе. Вместе с сытостью наваливалась сонливость. Вот бы и правда остаться здесь, у тёплого очага, и не возвращаться на размокшую дорогу вовсе… Он встряхнулся, напомнив себе, что отправился в странствия не затем, чтобы жить в комфорте и достатке, и только теперь заметил, что хозяин всё ещё стоит рядом, переминаясь с ноги на ногу. — Вы что-то хотели, господин? — вежливость требовала обратить на выжидающего внимание. Хозяин только того и ждал: подвинув табурет, уселся рядом с ними и выпалил: — Беда у меня, господа хорошие, беда! Может, ежели засну, так не проснусь вовсе. Посоветоваться бы, а не с кем! — Может, мы что подскажем? — Эдан отложил ложку, вытер рот и чинно пристроил руки на коленях, показывая, что слушает. Авериан закатил третий глаз и только громче захлюпал кашей. Под аккомпанемент его чавканья встревоженный хозяин начал рассказ: «Построил этот постоялый двор, сам, своими руками, ещё мой дед с сыновьями: было их трое, и жили дружно, душа в душу. Звался двор тогда «У Бодена и сыновей». Да только всё это — до той поры, пока не умер дед, и не пришлось им наследство делить. Тогда-то вусмерть разругались: старший говорил, будто бы по старшинству право имеет всем владеть, а младшие пускай остаются ему помощниками. Отец мой третьим был, тихий самый, неприметный, и зла никому не желал: всё пытался братьев примирить, а без толку. Уж не знаю, что стряслось, меня-то тогда и в помине не было, но, говорят, нашли старшего мёртвым в холмах, а средний в ту же ночь сбежал. Так и остался отец владеть постоялым двором, один из троих, а как спрашивали его, почему ж «У братьев Боден» и где братья, всякий раз вздыхал тяжко-тяжко. Да не глядите так, скоро, скоро уже к сути подойду. Так на чём остановился? Ах да. Было нас тоже у отца трое: старший, Ирдек, средний, Вирген, ну и я, стало быть, Годрис Боден, к вашим услугам. Мама наша человеком была, потому и меньше отца прожила. Но, сами знаете: и к полуэльфам старость приходит. Стал отец больным и немощным, и вот тогда собрал он нас троих и говорит: я, мол, воспитывал вас в дружбе и согласии, но видал я в юности, как забываются и дружба, и родня, ежели встал вдруг денежный вопрос. Всю жизнь, мол, скорбел по старшим своим, и вам судьбы такой не желаю. «Всю злобу, вражду, собрал я и запер, и замок навесил: за чёрной-чёрной дверью вражда сидит. Не открывайте, дети мои, чёрную-чёрную дверь, и втроём постоялым двором владейте». Едва договорил он, и тут же помер. Оплакали мы, значит, отца и сами дела повели. До прошлой недели хорошо всё было: проезжие так и толпились, то паломники, то рыцари странствующие, то и подозрительный люд какой. Я на кухне хлопотал и за стойкой стоял, Вирген счета вёл и провизию закупал, а Ирдек, да простят боги, туповат всегда был, оттого мы его к чёрной работе и приспособили: починить чего, за лошадьми, коли надо, присмотреть, а то и отдубасить кого неразумного. Едва-едва рук хватало: думали порой, не нанять ли кого ещё в помощь. Потихоньку, полегоньку решились и расширяться. Дом-то видали, какой здоровый? Мы его и не использовали весь, не было прежде нужды. Тут же дорога для паломников, а они народ простой: лягут себе вповалку и спят в одной комнате, а то и задаром напросятся на сеновал. А тут на старом тракте разбойники завелись, ну и принялись обходить их окольными путями все, кому ни попадя. Попросили мы Ирдека глянуть, что там в старой части дома, не нужно ли крышу подлатать или ставни поновее навесить, чтоб были, значит, ещё гостевые комнаты. Вот вернулся он, бледный, сам не свой, кружку пива попросил, залпом выпил и выпалил: — Я-то думал, братцы, что выдумывает отец, ан нет: есть у нас в доме дверь, чёрная-чёрная, страх глядеть. Уж не знаю, что там за нею, а только не открою, и не просите! Мы тогда утомились порядком, слушать россказни не стали, Вирген только на дурня нашего прикрикнул, чтоб не выдумывал ерунды и глянул, что за комната там, за дверью. Вздохнул Ирдек, ещё кружку выпил для храбрости и пошёл. В ту же ночь пропал Ирдек без следа: постель пустая, будто не ложился, вещи на месте, а его не видать. Тут мы сразу с Виргеном и припомнили, что отец говорил. Ох и страшно нам сделалось! Говорили-говорили, и решили так: я посетителей обслуживать останусь, а Вирген пойдёт по окрестностям Ирдека искать. Даже если сбежал наш глупый братец, отыщется. Нет Виргена день, нет два… Стало мне неспокойно. Поднялся наверх, как посетителей поменьше стало, и пошёл в дальнюю часть дома, на чёрную-чёрную дверь глянуть хоть глазком. А там… Чёрная-чёрная дверь-то, как я подошёл, взяла и приоткрылась. Тут и понял я: видать, Вирген первым делом пошёл проверить, не уснул ли Ирдек там спьяну. И вот оба они пропали. Мне бы поискать их, а как я хозяйство оставлю! Да и неспокойно, ох, неспокойно на сердце: коли дверь открыта, так, может, и мне судьба сгинуть. Спать, есть толком не могу: всё кошмары снятся. Прав был отец: деньги, всё деньги проклятые семью нашу губят! Все бы их отдал и постоялый двор впридачу, чтоб только уснуть спокойно, и чтоб Ирдек с Виргеном за стенкой храпели так, что боги на небесах уши затыкали». Под конец рассказа речь Годриса Бодена перешла в слабо разборчивое бормотание. Эдан негромко покашлял, и тот, вздрогнув, вынырнул из обволакивающей дрёмы. — Может, я вам помогу? Тем более, за проклятые-то деньги, — неожиданно вклинился Авериан: в вылизанной миске не осталось и следа каши, только немного налипло на длинный нос. Аккуратность явно не была у кажущегося благовоспитанным чародея сильной стороной. — Ох, ежели поможете, так я награжу, золота не пожалею! — Годрис Боден сложил руки в молитвенном жесте. Авериан вытер испачканный нос рукавом: — Говорите, чёрная-чёрная дверь, и за ней злоба и вражда заперты? Так отец и сказал перед смертью, слово в слово? Утвердительный кивок. Эдан тотчас сообразил, куда он клонит. Верно! Проклятия ведь весьма дотошны! Окрылённый озарением, он выпалил: — Так перекрасьте её! Авериан и Годрис одновременно озадаченно моргнули. — Вообще я хотел предложить ритуал очищения, но твой вариант и проще, и, безусловно, имеет смысл! — отставив миску на первый попавшийся стол, колдун вскочил на ноги. — Проклятия требовательны к формулировкам: если в самом деле что-то скрыто за чёрной-чёрной дверью, то достаточно всего лишь изменить цвет. Мой товарищ, как видите, тоже иногда бывает не промах! — Иногда?.. Возмущение Эдана было проигнорировано: Авериан развёл бурную деятельность. Он бегал туда-сюда мимо сонного хозяина, спрашивал, где бы на постоялом дворе взять краску с кистью, в поисках заглядывал во все углы, и даже пнул случайно спящего пьянчугу: тот только выругался, не поднимая головы. И вот вскоре чёрная-чёрная дверь на втором этаже украсилась сперва криво нарисованным жёлтым солнышком, а затем, когда приставленный к работе Эдан смазал солнышко локтем — уже менее симпатичными жёлтыми разводами. Если очень сильно прищуриться, теперь роковая дверь походила расцветкой на застрявшую в проёме осу. Едва он закончил и оглядел результат своих трудов, на первом этаже громыхнула дверь. Годрис оживился и мигом скатился по лестнице. До них донеслись удивлённые охи и причитания: — Ирбек, как же ты?! Как же так! — А вот так! — ответил другой голос, более высокий и до глубины души возмущённый. — Представь, дурень наш тайком в деревню бегал, невесту, видишь ли, нашёл. Себе под стать, я скажу: тоже дура дурой. — Она хорошая… — шмыгнул носом ещё один, но второй его перебил: — Вы коня чужого угнали! В другой раз сам будешь объясняться и извиняться, так и знай. Чтоб я тебя ещё раз ловил с твоей дурой по полям… Нравится она тебе — так тащи сюда, женитесь и живите! Что мы, против, что ли? Когда Эдан и Авериан спустились, они увидели, что ругаются двое полуэльфов. Один — круглощёкий и такой же большеносый, как Годрис. Второй мог бы считаться классическим красавцем из любовной баллады, если не бы не жидкая бородёнка и наивный взгляд четырёхлетки. Хозяин постоялого двора стоял, опершись на стойку, и любовался их руганью так умиленно, словно перед ним играли два очаровательных котёнка. — Видимо, сработало? — кашлянул Авериан, напоминая об их присутствии. Годрис торопливо закивал и, сняв с пояса увесистый кошель, без единого слова кинул в их сторону. — Доброй вам жизни, счастья, здоровья, со свадьбой заранее поздравляем и всё такое… — таща за собой Эдана, Авериан на удивление шустро кинулся к выходу. Едва прихватив награду и вещи, они вылетели на улицу под счастливый вопль: — Куда же вы, господа, что же вы?! Скажите хоть имена — я назову в вашу честь детей! — Ну и куда ты? — спросил Эдан, когда постоялый двор остался далеко позади: до того Авериан лишь отмахивался и продолжал тащить его за руку. Что-то подсказывало, что болтливый спутник не из тех, кто откажется погреться в лучах заслуженной славы. — Куда подальше. Пока ему в голову не ударило отобрать у нас деньги. — С чего вдруг? И тут Авериан расхохотался. Смеялся он долго, отфыркиваясь и держась за живот. Казалось, он вот-вот лопнет: — «Вражда за чёрной-чёрной дверью», проклятие, которое разом возвращает всё на круги своя, стоит его разрушить… Только не говори, что всерьёз поверил в подобную чепуху! — Но как же… — Не было там никакого проклятия. Дверь как дверь, а уж я бы заметил. По мне, тут идеально звёзды сошлись. Дурак и пьяница, забывший предупредить братьев, второй, задержавшийся в пути, младший, нервный идиот, и венец семейства: отец, у которого было всё очень плохо с метафорами!