Дочери темного города

      Ванесса считала в уме от ста до одного. Начала, как ни странно, еще на первом уроке. Мистер Харрис закончил долгий монотонный рассказ про логарифмы, зарылся в ворох бумаг на столе и стал диктовать задание, а одноклассники, поняв, что можно расслабиться, — шушукаться. Только первые свистящие шепотки пробежали по классу, а взгляды то и дело стали обращаться к Ванессе, как она, чувствуя поднимающуюся изнутри тревогу, уже произнесла про себя медленное «Сто…» и окончательно отключилась от окружающей реальности. Голоса стали неразборчивыми, превратились в белый шум вокруг звенящих в голове чисел.       «Девяносто девять… Девяносто восемь…»       Тревога тоже начала укладываться, будто убаюканный колыбельной дикий зверь, но окончательно не пропала — лишь затаилась на время, как и всегда. Но это нестрашно. Главное, чтобы больше ее ничто не будило.       И будто бы назло все последующее время Ванесса провела как на иголках: на ланче и переменах пряталась в закутке у директорского кабинета (самое безлюдное место в любой школе), на английском, физике и истории Америки не могла сосредоточиться от липких взглядов (возможно, только ей кажущихся), а на литературе и вовсе дернулась от какого-то парня, спросившего у нее домашнее задание по алгебре, так, что чуть не упала со стула (а задание она и сама не знала).       Нервы явно были на пределе.       Быть новенькой всегда непросто, но в этот раз это давалось особенно тяжело. И даже не потому, что новая школа оказалась больше всех остальных, в которых Ванессе доводилось учиться. Не потому, что это были старшие классы и количество придурков на квадратный метр здесь, ожидаемо, выросло. Не потому, что сама она давно уже отчаялась стать «своей» в чужой компании. Только потому, что именно в этой школе, в отличие от всех остальных, были люди, которые ее знали. Точнее, знали того человека, которым она была раньше и которого, к сожалению или к счастью, уже давно не существовало. Все они — бывшие друзья, враги и просто знакомые — были здесь, будто специально одним своим видом бередя старые раны и напоминая о прошлом.       После звонка с последнего урока Ванесса первой выбежала в коридор и скрылась в толпе, а после засела в дальней кабинке туалета, выжидая. Время шло. Веселые голоса девушек за дверью появлялись и исчезали, каблуки стучали по кафельной плитке, запах дезодоранта и духов наполнил воздух сладкими цветочными нотами. За все время, что Ванесса просидела там, на жесткой крышке унитаза, поджав ноги и обняв рюкзак, она успела нарисовать на и без того пестрых от надписей стенках несколько рожиц и досчитать до шестидесяти двух. Просто на всякий случай. Чтобы ни на секунду не позволить себе даже задуматься, о чем так мило сплетничали там, за дверью кабинки, а главное — говорили ли о ней. Потом все прекратилось. Голоса исчезли, шаги затихли где-то в глубине здания за пределами туалета, и Ванесса поняла, что можно идти. Многие ученики еще оставались в школе в это время, но уже разбрелись по дополнительным классам: искусство, фотография, кулинария, драма… Раньше она с радостью к ним присоединилась бы, но не сейчас.       Сейчас ей хотелось лишь одного — скорее очутиться за спасительными стенами своей маленькой, но уютной комнаты, подальше от всех этих людей.       Она сбежала по лестнице в вестибюль, подошла к выходу… и замерла, увидев из окна собравшуюся перед школой толпу. Сегодня удача явно была не на ее стороне. Вздохнув, Ванесса уперлась лбом в стену и снова начала считать — медленно, отводя на каждое новое число несравнимо больше времени, чем нужно, и вдыхая больше воздуха, чем способны были вынести легкие — для того, чтобы галдящим на улице ученикам хватило времени уйти. Но они, к сожалению, совсем не торопились: смеялись, собравшись в круг, над какой-то шуткой, делились сигаретами, обнимались.       Вот же гады.       Оставался последний рывок, последний этап перед тем, как она оказалась бы дома. Но не тут-то было. Разглядывая из-под полуопущенных век толпу, Ванесса различила в ней двух девушек, которых тут же узнала.       Первую звали Шарлотта Красивая, как фея из мультфильма, любила забирать волосы в высоких хвост и приносила на обед домашнюю еду в блестящем разноцветном контейнере, из которого пахло так, что Ванесса, вяло пережевывая сухой стейк и ковыряя вилкой слипшиеся макароны, не могла не завидовать. Ее родители управляли фирмой, производящей зубную пасту и другие уходовые средства, вроде мыла, шампуней, и гелей для душа. Шарлотта была милой, но, порой, вела себя чересчур вызывающе.       Глядя на вторую, Адель, Ванесса вспоминала колбы и разноцветные пробирки, шипение неизвестной жидкости в склянках и кучу изображений ученых на стенах. Кабинет химии. Там они познакомились, там пытались выстроить правильные цепочки формул, но неизменно промахивались и получали неуды. Там же, устав от реакций, соединений, и радикалов, обсуждали музыку, театр и литературу: делились исполнителями, любимыми песнями и постановками, говорили об актерах и персонажах.       С обеими Ванесса училась в младшей и начале средней школы. С обеими хорошо общалась, почти дружила. И с обеими же напрочь разорвала контакт сразу после переезда, грубо вытолкнув их из своей жизни. Тогда казалось, что навсегда.       Призраки прошлого — так она называла их про себя.       Два незнакомых парня вдруг затеяли шуточную драку, и их тут же начали подзадоривать радостным улюлюканьем, а кто-то и вовсе затянул песню. Фальшивое пение долетело даже сюда, минуя преграды из бетона и стекла. Наверное, где-то было открыто окно. Ванесса поморщилась: это же надо умудриться не попасть ни в одну ноту! Она попыталась снова сфокусироваться на счете, но не смогла. В голове промелькнула мысль: «Может, пока они так увлечены, попробовать проскочить?» И тут же перед глазами калейдоскопом пронеслись самые неловкие ситуации, которые могут случиться, если Шарлотта и Адель отвлекутся в тот самый момент, когда она будет проходить мимо. Как они окликнут ее, как заговорят и как это будет унизительно стыдно.       Она тяжело выдохнула и пнула стену перед собой. Черт! Ведь даже если кто-то правда обратит внимание, если после прошедших лет вообще сможет ее вспомнить, то не факт, что это приведет к чему-то плохому. Так ведь? Тогда почему при одной мысли об этом ноги становились невыносимо тяжелыми, а сердце начинало биться так сильно, что, казалось, могло проломить грудную клетку изнутри?       Не в силах больше думать, Ванесса ударила себя ладонью по лбу. А потом еще раз. И еще.       — Эй! — раздался сзади чей-то голос. — С тобой все в порядке?       Она вздрогнула и обернулась. Тело мгновенно напряглось, как натянутая до предела гитарная струна.       От парадной лестницы, пересекая вестибюль, к ней приближался парень: высокий и широкоплечий, с отросшими взлохмаченными волосами, которые падали на лицо, и выразительными чертами, не смазливо красивыми, но приятными. Пока он шел, Ванесса всматривалась в них, пытаясь вспомнить, могла ли видеть его раньше в младшей или средней школе. Конечно, за это время любой человек мог изменить до неузнаваемости, но ей хотелось успокоить себя и убедиться в том, что парень был ей незнаком. Так и вышло: когда он остановился на расстоянии нескольких шагов, Ванесса окончательно уверилась в том, что видела его впервые. И, поняв это, едва не выдохнула с облегчением: пока обойдется без неудобных вопросов. Но, разглядывая незнакомца, она не смогла сдержать удивления. Вблизи оказалось, что штанины его форменных сине-фиолетовых брюк промокли настолько, что их можно было выжимать, как половую тряпку. На рубашке тоже темнели влажные пятна, с длинной челки капало, а под ботинками уже начала собираться лужица. В руке парень сжимал ручку большого жестяного ведра — оно раскачивалось с еле слышным лязганьем заржавевшего металла. Внутри с мягким плеском билась о стенки вода.       — Все нормально? — повторил он.       Ванесса попятилась, будто вода с одежды или из ведра могла перекинуться на нее, словно зараза.       — Да.       — Уверена? У тебя лоб покраснел. Вот здесь. Несильно, но все же. Могу сбегать в медпункт, принести лед.       — Не надо. Сказала же — все нормально, — буркнула она и начесала на лоб растрепавшуюся челку.       Он и правда немного ныл, но сильной боли не было. Ванесса хотела поскорее сбежать, чтобы не продолжать разговор, но только сделала шаг, как с улицы снова донеслись скверное пение и хохот. Точно, бежать-то было некуда. Она остановилась, перекатилась с носков на пятки и обратно. Злость на себя, на веселящуюся компанию на улице, на этого навязчивого парня с дурацкой прической, на весь сегодняшний день, который, к сожалению, еще даже не думал заканчиваться, закипала внутри все больше и больше.       — Как знаешь. Хотя я бы на твоем месте все-таки приложил что-то холодное.       — Ты не на моем месте.       Вопреки ожиданиям, после этого парень не ушел, а остался стоять все так же непринужденно, будто и вовсе не заметил колкости.       — Да, ты права, — сказал он добродушно. — Знаешь, на втором этаже есть зона отдыха. Место, конечно, не супер, но вполне неплохое, чтобы скоротать время. Разве что кондиционер сломан, поэтому может быть немного душно. Но зато там есть удобные диваны и, если ты вдруг любишь, автомат со сладостями. И даже кофейный. Правда, кофе так себе: руководство экономит. Советую взять горячий шоколад. Только без сахара, он сам по себе очень сладкий.       Ванесса посмотрела на него как на умалишенного.       — Чего?       — Если не хочешь, то возьми какао. Тогда наоборот добавь сахара побольше. Он почему-то горчит.       — Ты надо мной издеваешься? — спросила она абсолютно серьезно.       — Нет. — Парень потупился. — Просто решил, что ты кого-то ждешь: стоишь тут совсем одна. Ты же новенькая, в прошлом году я тебя точно не видел. Вот и подумал, что надо помочь. Прости.       Вид его был настолько сконфуженным, а взгляд, метавшийся из стороны в сторону, искренним, что ей стало неудобно — она почувствовала себя глупо и неловко, и это смогло немного усмирить злость.       — Я никого не жду, но пока что не могу уйти. Это… неважно. А ты что, следил за мной?       — Нет! Я помогал мистеру Уоллеру в котельной. Там льет во все стороны: видимо, какой-то шутник постарался… Ну, знаешь, осенью у психов обострение. В общем, пришлось бегать туда-сюда, воду выливать. И как не прохожу мимо, каждый раз вижу тебя. — Он слегка потряс ведром, с улыбкой взглянул на Ванессу и, заметив недоумение на ее лице, принялся объяснять: — Мистер Уоллер — это наш завхоз. За отоплением следит, водоснабжением…       — Да нет, меня удивляет, что ты предпочел остаться в школе и заняться этим вместо того, чтобы, не знаю, пойти домой, на дополнительные занятия или… играть в баскетбол.       Теперь уже он посмотрел на нее с недоумением.       — Почему это я должен играть в баскетбол?       — Ты высокий. — Она пожала плечами. — Ладно, забудь.       Парень понимающе улыбнулся и протянул загорелую ладонь:       — Дэвис.       Ванесса поглубже запихнула руки в рукава свитера, мечтая лишь об одном — пропасть в нем целиком.       Всего каких-то пару дней назад Барбара пыталась серьезно с ней поговорить: принесла вкусный карамельный торт, который Ванесса почти полностью съела одна (и мучилась потом болями в животе, но ни капли не пожалела об этом), налила чашку расслабляющего травяного чая и отправила дядю в магазин за бутылкой вина — отпраздновать переезд. Ванесса подозревала, что однажды нечто подобное случится, и уж точно не ждала этого от Джима, который после зачисления в штат полиции Готэма находился мыслями где-то очень далеко и не был готов проводить воспитательные беседы. Барбара решила взять это дело в свои руки, но легче от этого не стало. Увлеченная тортом и разморенная чаем, Ванесса позволила завлечь себя в разговор и даже дать несколько жизненных советов. Сейчас наставления Барбары надоедливо вклинивались в поток собственных мыслей.       Будь более открытой… Заведи друзей… Не замыкайся в себе…       Как будто это было так просто.       Она смотрела на протянутую ладонь и не находила сил, чтобы пожать ее. Увидев это, Дэвис убрал руку в карман и протянул:       — Ну… Может, хоть имя свое скажешь?       — Ванесса.       — Супер! Так я угадал — ты недавно здесь, да? Я что-то тебя не помню. — Он почесал затылок. — Ну, я и сам-то, конечно, тут почти что новенький. Перевелся всего год назад. Отец с матерью решили переехать в Готэм из Вашингтона — им хорошие должности в местной газете предложили. Заметила, что люди тут совсем другие? Закрытые, озлобленные что ли. Я под горячую руку часто попадал, так что могу понять тебя и помочь, если захочешь. С домашкой там или еще чем. Ты сама откуда?       — Отсюда.       — Это как?       — Вот так. А по мне не видно? Сам же говоришь — закрытые и озлобленные… Все так, ничего не изменилось. — Дэвис выглядел еще более растерянным, чем прежде, и она продолжила: — Я родилась в Готэме и прожила здесь почти всю жизнь. Несколько лет назад уехала, а сейчас вот вернулась.       Повисло молчание. Дэвис, казалось, обдумывал слова Ванессы и даже был ими слегка удивлен — то ли из-за того, что оказался не прав, то ли просто не мог понять, зачем ей вздумалось возвращаться, а спросить подробнее не решался. Сама она ждала момента, чтобы уйти, и немного корила себя за то, что рассказала о переезде.       — Слушай, — спросил Дэвис вдруг бодро, — если ты все равно просто стоишь тут, не хочешь помочь?       Ванесса покосилась сначала на ржавое ведро в его руке, потом — на веселящуюся на улице толпу, не думавшую редеть, и ответила:       — Ладно. Но недолго.       — Правда? Класс! Тогда пойдем.       Радостный, он заспешил в правую часть здания — в ней находился зал, служивший одновременно и актовым, и спортивным, — прошел в конец небольшого коридора, соединяющего зал с вестибюлем, и остановился у неприметной двери, притаившейся в углу. Внешняя сторона ее цветом сливалась со стенами — такая же бледно-коричневая, — отчего совсем терялась на фоне окружающего уныния. Если не знать точное место, можно и внимания не обратить. Сейчас дверь, правда, была открыта. По ту сторону таилась темная, уходящая вниз лестница. Дэвис подождал плетущуюся за ним Ванессу и начал спускаться, слегка погромыхивая ведром. Она потопталась немного снаружи, раздумывая, но все же пошла следом.       — Ты не переживай, — говорил он по дороге. — Как я не намокнешь — кран перекрыли, а фрагмент с пробоиной уже заменили на новый. Сейчас осталось просто убрать воду, которая натекла. Хорошо еще, что повредили только трубу с холодной.       Ванесса заинтересованно спросила:       — А то что? Кто-нибудь мог свариться заживо?       — Да, — ответил Дэвис серьезно. — А если тронули бы бойлер, то взорвать и себя, и полшколы заодно.       — Прикольно, — сказала она и тут же поправилась: — То есть, ужасно, конечно. Кто вообще додумался ломать трубу? Я понимаю, яйцами окна закидать или подсыпать слабительное в пюре. Но чтобы так… этого даже не увидит никто.       — Если бы я знал, — вздохнул Дэвис.       Лестница привела в небольшую вытянутую комнату с низким потолком, где было мало света и много пыли. В центре стояли огромные железные котлы с небольшими датчиками, показывающими температуру. От них, словно корни, сплетенные в единую систему корневища, отходили трубы — толстые и тонкие, соединяющиеся между собой в разных местах. Они тянулись вдоль стен и скрывались внутри. Под самым потолком виднелось узкое окно, выходящее во двор и огороженное с обратной стороны решеткой. Ни вылезти, ни выглянуть наружу, можно только впустить внутрь немного свежего воздуха. Однако окно было наглухо закрыто и, видимо, уже давно. Запах в комнате стоял влажный и затхлый, а пол под ногами блестел, покрытый тонким слоем воды — не больше толщины пальца. Ванесса спустилась с последней ступеньки. Послышался мягкий плеск, к ногам ощутимо потянуло холодом.       Дэвис, бесстрашно шлепая, прошел вглубь, завернул за круглый бок котла и сказал, обращаясь к кому-то впереди:       — Привел нам подмогу.       Его голос отскакивал от металлических поверхностей и звучал как будто отовсюду сразу.       — Это ты хорошо придумал, — ответил кто-то незнакомый. — Устал я уже ползать на карачках. Возраст не тот.       Мистером Уоллером оказался низкий суховатый старичок, который выглядел старше всего преподавательского состава школы вместе взятого. Сетка глубоких морщин испещрила лицо, глаза с азиатским разрезом глубоко утонули в складках кожи, тонкие губы тряслись, когда он ненадолго разжал их, чтобы сказать, как рад знакомству и что втроем дело пойдет быстрее. Единственное, пожалуй, что могло быть древнее его — это паутина, заполонившая углы котельной, и сидящие на ней черные пауки. Мистер Уоллер пожал Ванессе руку, открыл дверцу вмонтированного в стену шкафчика, бесстрашно шугнув одного из них сморщенной рукой, потянулся за новым ведром и тут же схватился за спину, охая и ахая.       Дэвис нагнулся и еле-слышно прошептал:       — Теперь понимаешь, почему я не ушел?       В ответ Ванесса только тяжело вздохнула.       Целый час они провели в комнате под залом: вылинявшими до серого цвета тряпками собирали воду в ведра, поднимались по лестнице и уносили к туалету, где выливали в потрескавшуюся раковину. Сначала Ванесса, как полноценный член команды, ходила тоже, но, когда прозвенел звонок с очередного урока, целиком переложила эту задачу на плечи Дэвиса, сославшись на усталость. Мистер Уоллер одобрительно кивнул ей, мол, правильно, такой работой должен заниматься мужчина, а она в ответ нахмурилась и почувствовала внутри укол — дело было совсем не в этом, а в том, что со звонком коридоры вновь наполнили учащиеся и выходить стало страшно. Иногда она ловила себя на мысли, как глупо все вышло и что вечно так все равно продолжаться не могло, но прогоняла ее. Конечно, не могло. Однажды Ванессе все-таки придется встретиться лицом к лицу с прошлым и получить от него звонкую пощечину-напоминание. Но не сегодня. Сегодня она к этому просто не была готова. Сегодня она пряталась и проклинала все на свете.       И вот, когда Дэвис, насвистывая под нос какую-то веселую мелодию, понес последнее ведро, мистер Уоллер повесил тряпки сушиться, а котельная стала похожа на котельную, а не на странный тематический аквапарк, Ванесса почувствовала, что устала. От постоянной беготни по лестнице болели ноги, от тяжелых ведер — не привыкшие к таким нагрузкам руки, от наклонов и приседаний — спина и поясница, а от постоянной болтовни мистера Уоллера, пытавшегося разговорить ее, — голова.       И зачем согласилась помочь? Надо было воспользоваться советом про комнату отдыха и кофе. Попрощавшись, она вернулась в вестибюль и заметила, что Дэвис увязался следом, почти наступая на пятки.       — Ты домой? Я тоже. Пойдем вместе?       Ванесса хотела отказаться, но ее снова остановил его невинный взгляд, и она вяло кивнула. Таким людям даже грубить не хочется — лень потом отгонять от себя муки совести.       Площадка перед школой уже опустела. Ничто не напоминало о том, что еще полчаса назад там кто-то был: дым сигарет и запах духов унес ветер, а отзвуки пения растаяли в его мягком шуршащем свисте. Дэвис тут же сжался, когда очередной порыв ударил его со всей силой начинающихся осенних бурь. Его рубашка и штаны все еще были немного мокрыми, и от этого холод наверняка пробирал до костей.       — Погодка сегодня, прямо скажем, не очень. Когда я в новостях услышал, что ожидается дождь, подумал, поморосит и перестанет. Но это!       Ванесса покосилась на него и мрачно проговорила:       — Да ты оптимист. Мы же в Готэме. Тут всегда надо быть готовым к худшему.       — Ты, кажется, знаешь об этом городе больше, чем я, даже несмотря на то, что давно тут не жила. Как он тебе вообще сейчас? Нравится?       Ванесса прокашлялась, подбирая слова, но они не приходили. С самого их с дядей приезда она не могла понять чувств, которые испытывала, разглядывая из окна такси знакомые, но ставшие чужими улицы и дома, афиши, вывески ресторанов и кафе, билборды с яркими надписями, витрины магазинов, вызывающие не то радость, не то разочарование, не то раздражение. Все это смешивалось и бурлило в одном котле — ядовитое варево ностальгии, — и Ванесса была уверена лишь в том, что не готова была обсуждать это сейчас, да и вообще когда-либо. Но Дэвис как-то по-детски упрямо ждал ответа, словно даже на мгновенье не допускал мысль о том, что его вопрос мог остаться без него.       — Меня все устраивает, — пожала она плечами и, придерживая края юбки, быстро направилась к воротам.       Хотя пространство над головой еще оставалось уныло-серым и ясным, горизонт уже заволокли тяжелые, черные, как смоль, тучи. В просветах между ними то и дело мелькали яркие вспышки, взрывающиеся тихим рокотом где-то вдали. Скоро начнется гроза, небо разразится ливнем. Нужно было спешить. Оглянувшись на полпути, Ванесса увидела, что Дэвис по-прежнему мялся на крыльце, не решаясь выйти из-под крыши.       — Может, подождем? — прокричал он ей вслед.       Ванесса остановилась.       — Чего? Когда улицы затопит? Мало сегодня промок?       — Когда прояснится.       — Не говори ерунды. Я не собираюсь сидеть тут до заката. Ты идешь или нет?       Под ее нетерпеливым взглядом Дэвис смущенно потупился и ответил:       — Иду.       Он спустился с крыльца, опасливо осмотрелся, быстро догнал Ванессу и приблизился к ней почти вплотную. Почувствовав тепло его руки, она отшатнулась. Дэвис этого, кажется, даже не заметил. Школьная парковка была почти пуста, ветер игриво гонял по ней опавшие листья, и только в самом конце, под деревьями, стоял чей-то автомобиль. Ванесса подумала было, что сейчас Дэвис развернется, махнет на прощание рукой, сядет в этот припаркованный старый пикап с потертостями на капоте и уедет, оставив ее один на один с городом во власти стихии. Можно будет надеть наушники, включить музыку погромче и приятно раствориться в ней. Но этого не произошло. Напротив, он зашагал рядом еще бодрее, чем прежде.       — Теперь ты торопишься? — не удержалась она от колкости. — Вспомнил, что где-то надо бабулю через дорогу перевести?       — Вовсе нет. Просто, это… дома заждались уже.       — Ну-ну.       Небо хмурилось все больше. В воздухе повис влажный запах озона и земли, смешенный с запахом городской дорожной пыли. Не желая ни о чем больше говорить, Ванесса погрузилась в мысли, раз уж не могла заглушить их музыкой. Она думала о том, что устала, хотя и не утруждала себя ничем лишним — учеба, пара хобби, просмотр сериалов по вечерам, редкие и недолгие ссоры с дядей. О том, что усталость эту не смогут снять ни крепкий сон, ни горячая ванна, потому что она поселилась в ней давно и надолго, проникла в кости и стала день ото дня точить их изнутри. О том, как приятно было бы вдруг взять и уехать, поселиться в лесной глуши, где всегда спокойно и тихо, чтобы никогда больше не видеть ни одного человека на этом свете. Подобное настроение иногда захватывало ее, особенно в такие дни, как сегодня, когда даже погода, казалось, была настроена против. Потом, когда выглядывало солнце, дядя Джим невзначай говорил что-то забавное, а Барбара вела Ванессу в магазин или на выставку, мысль об одиночном заключении среди деревьев и голодных диких зверей начинала казаться ей больше странной, чем притягательной, пока не исчезала совсем. Правда, всегда возвращалась вновь.       Они прошли вдоль забора до конца и вышли на дорогу, безлюдную и от этого безжизненную. Дэвис шел рядом, хмуро разглядывая небо, и тоже молчал. Наверное, Ванесса своим поведением испортила ему настроение. У нее практически не осталось в этом сомнений. Если бы она была веселой и общительной, рассказывала истории, шутила, интересовалась его жизнью и мнением насчет всяких мелочей, ведь так вели себя остальные девушки, так вела себя и Барбара в присутствии дяди Джима, тогда все могло бы быть по-другому. Тогда они могли бы подружиться. Но Ванесса лишь отмахивалась от него и говорила всякую чушь. Как и всегда. Лучше ей больше с ним не общаться. Или, скорее, ему с ней. Она открыла было рот, чтобы наплести что-нибудь про срочную встречу с дядей в полицейском участке, о которой она так ужасно забыла, или про сообщение от знакомой с просьбой приехать и помочь — да про что угодно, лишь бы получить возможность прямо здесь и сейчас разойтись с Дэвисом в разные стороны! — но сделать этого не успела.       Позади раздался голос. Резкий, словно раскат грома, пробивший тишину:       — Эй, голубки.       Осознание пришло мгновенно. Ванесса узнала и болезненную хрипотцу, и высокие интонации. Мысли вылетели из головы. Она остановилась и развернулась. У кромки дороги из густых кустов алеющего ягодами боярышника показался еще один призрак, встречать которого ей хотелось меньше всего. Вытянутое, похожее на грушу лицо с маленькими черными глазами, щеками, изуродованными пятнами от прыщей, и тяжелым подбородком светилось от довольства. Черты его вряд ли можно было бы назвать красивыми, но в них прослеживались правильность и четкость, будто их рисовали по линейке, несмотря даже на насмешливо искривленный безгубый рот и издевательски приподнятые светлые брови, которых было почти не видно на болезненно белой коже. Он вырос, похудел и осунулся с того времени, как Ванесса видела его в последний раз. И, без всякого сомнения, стал еще злее.       — Какая неожиданная и приятная встреча! — сказал Кэлвин дружелюбно, но хищное выражение его лица говорило само за себя.       — Неожиданная?       Земля в том месте, где секунду назад стояли его ноги, была усеяна окурками так, что становилось ясно — он пробыл здесь долго и вряд ли для того, чтобы насладиться свежим воздухом.       — Конечно. Никто ведь уже и не рассчитывал тебя здесь увидеть. Что, в Нью-Йорке не задалось?       Ванесса пропустила вопрос мимо ушей и огляделась, предчувствуя неладное. Улица по-прежнему была пуста, тучи надвинулись сильнее, скрывая солнце. От Кэлвина можно ожидать чего угодно, это видимое спокойствие вполне могло оказаться обманчивым.       — Чего тебе надо? Как ты здесь вообще оказался?       Она попыталась придать голосу жесткости, но вышло плохо. Проснувшаяся тревога взяла контроль над телом и сдавила горло. В последнее время Ванессе все чаще казалось, что она никогда по-настоящему не засыпает. Кэлвин улыбнулся еще довольнее.       — Птичка на хвосте принесла, что кое-кто приехал в Готэм. Вот это да, подумал я, возвращение старых героев. И не мог, знаешь ли, не воспользоваться возможностью увидеть тебя снова. — Он сделал пару шагов вперед и едко добавил: — Нам ведь есть, что обсудить.       — Нечего нам обсуждать.       — Ошибаешься. Ты, судя по всему, решила, что можешь уехать и забыть обо всем, что сделала. Жить себе спокойно припеваючи, пока я по твоей милости гнию заживо! Конечно, рядом ведь был папочка-коп, готовый сделать все, лишь бы его дочурку никто не тронул. Так мило… аж выворачивает. — Он скривился. — Однако, какая радость для меня, папочка приказал долго жить, не так ли?       Ванесса подметила, как Кэлвин драматизировал. В конце концов, три года — не такой большой срок, и он сам был виноват. Она хотела было указать на это, но, услышав последнюю фразу, пораженно застыла, и совсем другие слова сорвались с губ:       — Откуда тебе это известно?       — Говорю же, птичка.       — Уж не та ли, что поставляла тебе наркоту? Или все дружки тебя кинули? Давно пора.       С Кэлвина сползла маска дружелюбия.       — Я вообще-то теперь не последний человек, обзавелся кое-какими связями. Поэтому, будь я на твоем месте, закрыл бы рот, — пригрозил он, злобно щурясь.       — А будь я на твоем, давно бы поняла, что они не станут брать тебя в долю, а при первой же возможности пустят пулю в лоб, чтобы под ногами не мешался.       Кэлвин подошел ближе, утер со лба набежавший пот, и Ванесса, судорожно отступив на шаг, вдруг увидела, как сильно тряслись его ладони. Это было не просто нервное подергивание, как при тике, а лютая, неостановимая дрожь. Последствие препаратов или острое желание вцепиться ей в шею?       Дэвис, кажется, тоже заметил это и впервые за все время подал голос:       — Ты не в себе, парень. Иди домой, проспись.       Мутный взгляд Кэлвина перестал сверлить Ванессу и метнулся ей за спину. Он усмехнулся.       — А это еще кто? Твой новый защитник?       — Нет. Просто знакомый, — ответила она поспешно.       — Ага-а… Знаешь, парень, шел бы ты сам куда подальше. Как мог понять, люди рядом с этой гадиной долго не живут. Если остались сомнения, могу легко их развеять. — Из-под отворота куртки холодно блеснула сталь. Он вынул нож и предупреждающе покрутил его в пальцах. — Ну? Будешь проверять?       — Ты мне что, угрожаешь? — Дэвис выступил вперед.       — Точно. Сваливай, пока есть возможность. А не то…       По улице, кружа опавшие листья и поднимая пыль, пролетел ветер. Воздух накалился. Тревога внутри забилась с новой силой.       «Сто… — снова выдохнула Ванесса. — Девяносто девять…»       Он бахвалится. Рисуется. По-настоящему не представляет опасности. Правда? Воображение подкинуло ей образ отца — молодого, веселого, живого, — а вместе с ним и воспоминание из детства. Они на празднике. Вокруг много незнакомых людей, дом, принадлежащий какой-то коллеге с работы, забит фотографиями и фарфоровыми статуэтками собак. Отец держит Ванессу на коленях и вместе со всеми смеется над шуткой. Вдруг из соседней комнаты выбегает маленькая пучеглазая шафка и, прижав к круглой голове уши, начинает лихорадочно визжать. Все продолжают общаться. Никто не обращает на нее внимания. Никто, кроме Ванессы. Она ждет, что та прыгнет и вцепится маленькими острыми зубами. Шафка на полу — опасность. Бомба, до которой никому нет дела. Но она не приближается, лишь стоит поодаль и, глядя испуганной Ванессе в глаза, заливается воем, а у самой уже трясутся тоненькие лапы. Хозяйка подходит, берет ее на руки, и шафка замолкает, не переставая дрожать.       Все так. Кто громче лает, тот меньше всего готов напасть.       — Хватит, — решительно осадила она. — Впечатляющие речи про гнить заживо и все такое, но больше я смотреть на твою физиономию не хочу. Пойдем.       Ванесса потянула Дэвиса за плечо, больше из чувства долга, он все-таки заступился за нее, и развернулась, намереваясь уйти. Но это оказалось ошибкой. Как бы то ни было, к хищникам нельзя поворачиваться спиной. Кэлвин метнулся, схватил ее за лямку рюкзака, дернул на себя и прошипел:       — Приехав в Готэм, ты оказалась на моей территории и теперь так легко не отделаешься. Придется ответить за все, через что мне пришлось пройти. Ясно?       Голос его был подобен искрам синего адского пламени, смертоносного и холодного. Лезвие уперлось Ванессе в щеку.       — Ты что делаешь, придурок? Отпусти ее! — крикнул Дэвис.       — Ясно?! — повторил Кэлвин громче.       Ванесса фыркнула:       — Как выросло твое самомнение! Я думала, тюрьма должна была пойти на пользу, но такого как ты, видимо, исправит только могила.       Извернувшись, она изо всех сил ударила его каблуком повыше лодыжки. От неожиданности и боли он разжал руку и вскрикнул:       — Ах ты!..       А в следующую секунду произошло сразу несколько вещей.       Кэлвин замахнулся и резанул ножом наотмашь. Ванесса не успела отскочить. Она вскинула рюкзак, защищаясь им, как щитом. Послышался треск. Содержимое посыпалось на асфальт. Опустевший рюкзак повис в руках бесполезной тряпкой. Откуда-то сбоку вынырнул Дэвис, раздался звук удара, и рядом с вывалившимися тетрадями упали капли крови.       Красные пятна на сером асфальте смотрелись готично и вместе с тем устрашающе. В начавшейся мешанине сложно было определить, что именно случилось: Дэвис и Кэлвин сцепились, как два разъяренных быка, пытаясь повалить друг друга на землю. Нож отлетел далеко в сторону. Чистый. Ванесса выдохнула: хотя бы никто никого не прирезал. Пока что. Замелькали кулаки. Посыпались удары. Вдруг Дэвис толкнул Кэлвина к забору, сильно приложив хребтом о железные прутья. Он распластался на нем, вытянув руки. Нос у него был разбит, кровь капала с подбородка, ноги подгибались.       Дэвис подбежал к Ванессе, выхватил из ее рук рюкзак, молча собрал выпавшие вещи, наскоро завернул их, как мог, и сунул обратно.       — Идем отсюда! Скорее!       Они сорвались с места, но не тут-то было. Кэлвин быстро пришел в себя, настиг их, не дав сделать и пары шагов, и заслонил путь — весь взлохмаченный, с перекошенным от ярости лицом. Взгляд торопливо шарил по земле. Ванесса угадала ход его мыслей, метнулась к ножу в траве, но не успела: Кэлвин тоже его заметил, подобрал и теперь снова медленно, неотвратимо надвигался.       — Тварь, — прохрипел он и сплюнул смесь слюны и крови. — Тогда у тебя, может, и получилось сбежать, но сейчас точно не выйдет. Я тебя не отпущу. Ты ответишь за то, что испортила мне жизнь!       — Да она у тебя и до этого была так себе, — выпалила Ванесса, сильнее стискивая рюкзак. — Я тут вообще не при чем!       Дэвис кинул на нее умоляющий взгляд, видимо, прося заткнуться. Он тяжело дышал и побледнел от страха, но оставался с ней, и она не могла понять, почему. Вытерев подбородок рукавом, Кэлвин сделал рывок и чиркнул в воздухе ножом, а потом еще раз и еще, запугивая, но подходить перестал.       — Я сделаю так, чтобы ты на собственной шкуре поняла, как тяжело мне было.       — Хорошо-хорошо. Только давай потом. Я очень хочу домой, а ты меня заде…       И тут Кэлвин просто взорвался.       — Хватит! — крикнул он. — Ты все это время не воспринимаешь меня всерьез! Думаешь, я не смогу вспороть тебе брюхо прямо здесь и сейчас? Думаешь, у меня кишка тонка?! Да?!       Он уставился в ожидании. Ванесса задумалась над ответом так, будто от этого зависело что-то важное. Наверное, он определял не целую жизнь, но ближайшие минуты точно. Как на самостоятельной по литературе сегодня. Вопросы о Гамлете вряд ли могли принести большие перемены — уже к вечеру забудутся даже их формулировки, — но правильность ответов влияла на то, как в конце урока, проверив работы, смотрела миссис Браун. Едва она пробежалась по листу Ванессы взглядом, как лицо ее расплылось в довольной улыбке, будто отражая невысказанную мысль: «Ну хоть кто-то читал!»       Последствия, даже небольшие, были всегда. А иногда и из крохотного шага вырастала целая тропа, по которой никогда нельзя угадать, что лежит на другом конце.       Ванесса всмотрелась в лицо перед собой. Из-за ветра слезились глаза, приходилось щуриться. С одной стороны, это был Кэлвин, которого она знала по средней школе — наглый, хамоватый, впрочем, всегда пасующий перед опасностью. Он строил козни и травил девчонок, избивал за школой малолеток, мог ни за что обозвать, запугать и даже что-нибудь украсть. Но каждый раз, завидев учителя или любого другого взрослого, почувствовав, что очередная жертва начинает давать сдачи, поняв, что за свои действия мог понести наказание, он тут же смывался. Даже среди хулиганов Кэлвин имел не самую хорошую славу, и никто не спешил брать его в действительно крутые банды, хоть тот и рвался. Он никогда не был опасен по-настоящему, лишь очень сильно неприятен, даже ненавистен, как человек.       С другой стороны, сейчас перед Ванессой стоял некто отчаянный и куда более решительный, чем прежде. Да, ладонь его пусть и ходила ходуном, но она, тем не менее, продолжала крепко сжимать нож. Кэлвин сидел в тюрьме. По ее милости — что более важно. Он, как и все вокруг, как весь этот город, выглядел почти так же, но внутри, на каком-то другом, нематериальном, уровне мог измениться так, что от прежнего человека не осталось бы и следа. Кто знает, чему его научили соседи по камере? Кто знает, на что он теперь готов пойти?       Обдумывая это, Ванесса все больше понимала, что, кажется, оказалась в заднице.       — Хватит молчать, — напомнил о себе Кэлвин. — Отвечай! Думаешь, я слабак? Нож в его руке как-то по-особенному блестел, будто жаждал крови. Дэвис продолжал смотреть умоляюще. «Пожалуйста, сделай правильный выбор», — читалось в его взгляде.       И Ванесса тихо, но очень четко ответила:       — Я не знаю.       Это не понравилось Кэлвину, наверное, почти так же сильно, как если бы она втоптала его в грязь здесь и сейчас. Если бы плюнула в лицо. Он скривился и снова пошел в их сторону, решительно, как никогда до этого. Дэвис судорожно выдохнул рядом.       — Ну что, побежим с дикими воплями просить помощи? — спросила Ванесса, не веря, что все это происходило всерьез.       — Лучше я героически умру под забором, — нервно хохотнул он, однако поднял кулаки.       Но в этот день им повезло — ни первому, ни второму не суждено было осуществиться. Послышался чудовищный механический рев. Из-за поворота, чуть заваливаясь на бок, выехала машина: тот самый пикап, который Ванесса приметила еще на парковке. Большой, грохочущий от натуги, с облупившейся краской, царапинами и опасно болтающимися дворниками, он напоминал дикого зверя.       — Ну, сейчас ты узнаешь! — одновременно с этим прошипел Кэлвин.       В момент время будто бы замерло — Ванесса видела Кэлвина, собирающегося наброситься на них, видела Дэвиса, готового защищаться во что бы то ни стало, видела несущийся на них на полной скорости автомобиль и как будто бы даже видела себя, но как-то неправильно, со стороны. Настороженное лицо, падающая на глаза челка, искусанные губы… Все превратилось в оттиск картины, нарисованной невидимым художником.       И вдруг изображение ожило.       Ванесса с Дэвисом ринулись назад, спасаясь от колес пикапа. Но не они были его целью. Водитель предупреждающе засигналил и резко свернул в сторону Кэлвина. Тот вовремя заметил это и в ужасе бросился на утек. Машина прошла совсем рядом, в опасной близости от него, но и не думала останавливаться. В ноздри ударил запах выхлопных газов. Пока Ванесса недоуменно застыла, пытаясь осознать случившееся, водитель мастерски, движением опытного гонщика, развернул пикап, оставив на асфальте заметные полосы, и снова пошел в атаку. Кэлвин кинулся бежать все дальше и дальше, рассыпаясь в проклятиях и уворачиваясь от взбесившегося зверя и его таинственного дрессировщика. Полный злобы голос разносился по улице.       — Не стой, это наш шанс! — прокричал Дэвис.       На этот раз уйти удалось без помех, но неслись все равно без оглядки и не останавливаясь, чтобы перевести дух. Ванесса жалела, что не сумела разглядеть лица водителя — оно было скрыто низко надвинутой на лоб кепкой, да и времени для этого было не так много. И внимание ее, если говорить откровенно, сейчас явно было в другом месте. Она витала где-то рядом с собой, чувствуя, как двигаются ноги, как проходит сквозь ноздри воздух, но на самом деле была где-то далеко.       Они вынырнули у шоссе и зашагали вдоль него по улице, кишащей людьми. Здесь уже Кэлвин не представлял опасности, даже если ему удалось бы их нагнать.       — Не знаю, под каким приходом он был, но это… это уже слишком, — сказала Ванесса, пытаясь отдышаться. Выражение лица Дэвиса было ей непонятно: вроде бы шокированное, но как-то неправильно, без страха или сожаления. — Не переживай, он не станет заявлять на тебя за то, что ты разбил ему нос. Зато запишет в личный список врагов. Может, ты даже обгонишь меня, — попыталась она пошутить, и сама же усмехнулась. — Хотя, конечно, нет… до меня тебе еще далеко, уж поверь.       — Ничего, — ответил Дэвис отстраненно и очень тихо. Так, что она еле его расслышала и даже не смогла понять, к чему относилось это туманное «ничего».       Предгрозовая тишина школьного квартала Вест Сайда сменилась ревом и гудением машин. Впереди, слева и справа высились огромные кирпичные многоэтажки, всюду пестрели рекламные объявления и вывески кафе и магазинов. Люди сновали мимо витрин, спешили скрыться от непогоды в домах и забегаловках, не замечая никого и ничего вокруг, грозясь сбить с ног любого, кто не вольется в их быстрый безжалостный поток. Серые лица, серая грязь под ногами.       Готэм жил своей обычной жизнью.       До остановки прошли в полном молчании. Ванесса не знала, что принято говорить в такой ситуации, а Дэвис выглядел очень задумчивым. Наверное, размышлял, как лучше объяснить, что больше не намерен с ней общаться. Никогда. Забавно — она же и сама хотела этого совсем недавно. Да и сейчас, наверное, тоже.       — Ну, мне на автобус, — сказала она нерешительно.       — Хорошо. Я пешком, мне тут недалеко.       Ванесса кивнула, чувствуя, что должна сказать что-то еще.       — Слушай… спасибо. За то, что остался. Ты правда не должен был этого делать. Кэлвин просто придурок, но это не твоя проблема, только моя.       — Да о чем ты? — Дэвис вдруг встрепенулся и посмотрел так удивленно, будто она только что на его глазах взлетела или превратилась в корову. — Разве я мог? Ну, то есть… оставить тебя один на один с этим выродком просто низко. Да и если честно, — он смущенно сощурился и пожал плечами, — мне понравилось. Вообще-то было круто. Посмотри, у меня теперь костяшки красные!       — Потрясающе.       Удивительно, каким глупым вещам порой можно обрадоваться. Дэвис рассматривал ладонь и улыбался так, как может улыбаться или очень наивный, или на голову больной человек. Пока было непонятно, относился он к первому типу или все-таки ко второму.       — А с чего этот парень вообще так на тебя взъелся?       — Долгая история. Не бери в голову. — Ванесса сильнее прижала к груди рюкзак. Жалко, теперь придется покупать новый. — Значит, ты не в обиде, что все так вышло?       — Нет!       — Точно?       — Абсолютно. Защищать леди — мой рыцарский долг.       — Мило. Правда, это только в сказках бывают хэппи-энды. А в жизни многие рыцари плохо заканчивали, — задумчиво произнесла она, всматриваясь в горизонт, где в туманной дымке терялась дорога.       Наконец, на ней показался нужный автобус. И тут же под серым куполом сверкнула яркая вспышка, а секундами позже улицу разорвал новый раскат грома. Его бархатные вибрации приятно расползлись по телу. Завизжала припаркованная рядом машина. Дэвис вздрогнул.       — Я должен признаться тебе кое в чем, Ванесса, — протараторил он абсолютно серьезно и даже обреченно.       — Слушаю, — кивнула она.       — Я безумно боюсь грозы.       — Тогда тебе чертовски не повезло.       Она запрыгнула в подъехавший автобус. Дэвис махнул на прощание, накинул капюшон толстовки и заторопился в противоположную сторону.       Ванесса на ходу отдала деньги за билет, прошла в другой конец, села, надела наушники и включила плеер, растворяясь в музыке под мерное покачивание. Небо над высотками, уходящими ввысь, осветила новая молния. По окну потекли первые капли дождя.       Возвращение в город, где прошли детство и часть юности, было одновременно приятным и болезненным. В сердце всегда присутствует ностальгическая тоска по тому, что было раньше и чего нет и не может быть теперь, а мозг, почему-то, предпочитает отодвинуть плохие воспоминания в самый дальний угол, где они больше не смогут потревожить. Если, конечно, самостоятельно не зарыться в них с головой.       Или если кто-то любезно не ткнет тебя носом.       Странно, но Ванессу больше задело даже не то, что Кэлвин пообещал ей отомстить. Не то, что он так некстати напомнил о том, каким плохим (или, все-таки, нет?) человеком она была. А то, что он бросил вскользь. «Никто уже не рассчитывал тебя здесь увидеть. Что, в Нью-Йорке не задалось?» В ее воображении люди вокруг смотрели на нее, как на вырвавшуюся из клетки птицу, которую подвели собственные крылья — полетела высоко, не справилась с порывами ветра, спустилась с небес на землю. Смотрели и ждали, когда же ее это добьет. Не утешало даже то, что никто, в сущности, не знал, что там, в небе, случилось кое-что страшное. И что крылья ей кто-то жестко подрезал. Ванесса получала сопряженное со страданиями удовольствие, вновь и вновь разглядывая улицы родного города, гуляя по нему и неминуемо возрождая в памяти события ушедшего навсегда прошлого.       А пощечину от него она все-таки получила, и даже раньше, чем рассчитывала.       На самом деле, будь у нее желание и располагай к этому погода, Ванесса могла бы дойти до дома пешком — дядя Джим снял квартиру в месте, откуда до Центральной старшей школы Готэма было буквально несколько кварталов и примерно столько же до полицейского участка, его новой работы. Их район Верхнего Вест Сайда с домами из красно-коричневого кирпича почти граничил со Старым Готэмом и соседствовал с современными кафешками, недорогими магазинчиками, букинистическими лавками и даже библиотекой с одной стороны и дорогими ресторанами, пестрыми клубами и барами — с другой, приближенной к Алмазному Району, где, как знал каждый житель города, развернулась целая сеть увеселительных заведений. А самое приятное — он был в десяти минутах ходьбы от «Робинсон парка». С восьмого этажа, из окна комнаты, Ванессе открывался вид на пестреющую рощу и, вдалеке, темные воды Фингер Ривер, широкой лентой разделяющей парк на две части. Но без недостатков не обошлось. Часто внизу, под окнами, собирались шумные компании, возвращающиеся из Алмазного Района с ночных гулянок или наоборот — только туда собиравшиеся. Рядом, за углом соседнего здания, велась стройка, и там постоянно что-то гремело, бухало или жужжало, а рабочие начинали голосить с самого утра, наперебой раздавая друг другу указания. И каждый раз, когда Ванесса проходила мимо, это немного выводило из себя, как начинает раздражать капающая из плохо закрытого крана вода. Но, несмотря на это, ей все равно нравилось место, которое выбрал Джим, потому что на рассвете, пока город спит, можно было вылезти на пожарную лестницу, облокотиться на перила и наблюдать, как солнце медленно встает за деревьями парка, рассвечивая мир. Это были приятные минуты спокойствия и умиротворения.       Это были приятные минуты спокойствия и умиротворения.       До пентхауса Барбары новое жилье, может, и не дотягивало, но оно точно было лучше, чем та серая унылая квартирка в Чикаго, где дядя начинал карьеру полицейского, так что Ванесса радовалась хотя бы этому, если уж не самому переезду в целом.       Автобус затормозил на нужной улице. Ванесса прижала рюкзак к груди, заслоняя от капель, и побежала к дому под совсем разошедшемся дождем. По пути ей не попался ни один человек: в спальном районе сейчас все сидели по домам, даже если всего пару часов назад во дворах носились дети. Оказавшись в подъезде, она зашла в лифт, на ходу отряхивая волосы, поднялась на восьмой этаж и остановилась у двери квартиры с номером «51». Дяди так часто не бывало дома, что впору было считать ее своей собственной. Ванесса провела ладонью по косому разрезу на лицевой стороне рюкзака, заглянула внутрь. Тетради сильно измялись. Она сунула руку во внутренний карман. Пальцы наткнулись лишь на влажную ткань и мелкий мусор. Она пошевелила рукой из угла в угол, но снова ничего не нашла. Тогда открыла общее отделение и перебрала вещи. Конспекты, ручки, расческа, блеск для губ, кошелек… Все не то! «Неужели, — мелькнула страшная мысль, — неужели потеряла?»       Содержимое рюкзака полетело на пол лестничной клетки. Брелок-ракушка нигде не мелькнул.       — Да чтоб тебя! — выругалась Ванесса в пустоту, и голос эхом пронесся по пролетам.       Из-за придурка Кэлвина, которому вздумалось поиграть в бандитские игры, она осталась без ключей! Где же их теперь искать? Может, они валяются у школы, а может, выпали у остановки, когда Ванесса запрыгивала в автобус, или в самом автобусе. Тогда их точно уже не найти.       Она сделала глубокий вдох и такой же глубокий медленный выход. Этот день пытался свести ее с ума, не иначе.       Ванесса вынула из кармана телефон — раскладушку с наклейкой в виде мультяшного кота на крышке — и нашла в контактах нужный номер. Послышались гудки, монотонно и бесконечно долго разрезающие тишину. Звонок прервался. Она набрала снова и снова услышала только гудки, прежде чем вызов прекратился. Ванесса сделала еще несколько попыток, все более нервно нажимая пальцами нужные кнопки. Наверное, Барбара опять была на съемках или на каком-нибудь скучном светском мероприятии, а дядя слишком занят на работе…       — Когда надо, до них не дозвонишься, — пробурчала Ванесса, снова засунула вещи в рюкзак, сложила его вдвое, запихнув под мышку, спустилась и выскочила из подъезда навстречу дождю.       Джим сейчас должен быть в участке, рабочий день в разгаре. Надо всего лишь найти его, попросить ключи и вернуться. «Ничего страшного, все займет не больше получаса, — утешала она себя, вновь высматривая автобус. — А вечером уговорю Джима взять курицу в остро-сладком соусе в той азиатской лавке напротив». От мыслей о еде стало легче, и Ванесса уже не так сильно кусала от недовольства губы, когда автобус медленно вез ее к Департаменту полиции города Готэм.       Это здание было одним из старейших в городе и, как и другие его окружавшие, совсем не вписывалось в архитектурный стиль более поздних районов, где главную роль уже успела взять современность с ее стеклянными небоскребами, угловатыми фигурами и примесью модерна. Однажды, когда Ванесса еще ходила в младшую школу, их повезли на экскурсию, и учитель долго рассказывал об основании города, его значимых местах и исторической важности. Она слушала вполуха, уделяя больше внимания разговору с другими ребятами. Однако даже тогда ей невооруженным взглядом было видно, что Старый Готэм действительно уникален — в нем прослеживались геометрически правильные формы и монументальное величие ар-деко наравне с ажурной лепниной и плавностью неоготики. Об этом однажды рассказала Адель — она, словно губка, впитывала в себя все, что успевала услышать или прочитать. Огромные колонны и своды мэрии захватывали дух, а тонкие шпили знаменитой Клок-Тауэр было видно за много миль. Мрачные горгульи, расставленные по парапетам и сводам крыш, бросали на город с высоты холодные взоры каменных глаз.       В участке было шумно, зато сухо и тепло. Арочные потолки уходили высоко вверх, с железных балок свисали электрические лампы. В центре большого помещения в несколько рядов выстроились заваленные папками и бумагами столы. Прямо как парты в школе, только за ними сидели вовсе не ученики, а люди в форме с серьезными, утомленными лицами. Впрочем, кое-кто из них совсем не по-серьезному закинул ноги на столешницу или складывал оригами из разноцветных стикеров. Ванесса оглядывалась, не решаясь пройти вглубь. Ей никогда не доводилось бывать здесь раньше, но оно и неудивительно — она всегда была законопослушной и даже, возможно, немного скучной; а отец ее с собой на работу не брал. По понятным причинам. Повсюду были люди, причем совсем разного толка: кого-то вели в наручниках к клеткам временного содержания у дальней стены, кого-то допрашивали, кто-то плакал, уткнувшись в платок, кто-то кричал и сыпал угрозами. Полицейские, в основном, были заняты работой (или делали такой вид), но некоторые из них просто пили кофе и разговаривали, не обращая внимания на всеобщую суматоху. К одной из таких компаний Ванесса, не сумев отыскать в толпе знакомое лицо, и подошла.       — Здравствуйте, — обратилась она ко всем сразу. — Я ищу Джеймса Гордона.       Мужчина, громко рассказывающий историю, прервался.       — Гордона? Хм… — Он обменялся с коллегами многозначительными взглядами. — Того новенького-то? Шут знает, где его носит. Ты, девочка, лучше нам расскажи, в чем проблема, мы поможем.       Но по выражению его лица и смешку, прозвучавшему от кого-то рядом, Ванесса поняла — не помогут. Случись что правда серьезное или вздумай она, например, заявить на Кэлвина за нападение, выслушали бы и отправили восвояси. Возможно, им хватило бы совести изобразить обеспокоенность и пообещать позвонить.       — Нет, спасибо. Детектив Гордон — мой родственник, и мне срочно нужно с ним увидеться.       Сказав это, она поняла, с какой гордостью прозвучало из ее уст слово «детектив». Вот уж кто точно занимается работой, а не треплется по пустякам. Полицейский справа, прикрывавший усмешку за стаканчиком с кофе, удивленно присвистнул.       — Не знал, что у Гордона есть такая взрослая дочь. А ты, Арнольд? Он выглядит молодо.       — Поди, нагулял, — засмеялся кто-то третий, и все подхватили.       — Я не дочь, я его племянница, — возразила Ванесса, перекрывая пробежавший по компании веселый ропот и даже не пытаясь скрыть отвращения ко всем этим людям. — Так вы не знаете, где я могу его найти?       Мужчина, Арнольд, развел руками, мол «ничего не знаю, иди давай» и продолжил прерванный рассказ. Ванесса послушалась: кинула хмурый взгляд, развернулась и отошла. «Правильно дядя говорил, — подумалось ей вдруг. — Все они коррумпированные лентяи. Еще и, видимо, полные идиоты». Но не успела она даже оглядеться в поисках новой жертвы, к которой можно было бы обратиться, как рядом тут же прозвучало:       — Слышал, вы искали Джеймса Гордона.       Ванесса вздрогнула от неожиданности.       Человек, появившийся рядом, поправил съехавшие на кончик носа большие квадратные очки и уставился в ожидании. Он был длинный, тонкий и угловатый, как карандаш, а губы его скорее не улыбались, а просто были растянуты и поджаты, придавая лицу наивное выражение, но одновременно чем-то неуловимо напрягая.       — Да, — сказала она. — Вы знаете, где он?       Он на секунду задумался, подняв глаза к потолку, будто ища ответ в переплетении металлических балок, а потом протараторил быстро, без запинки:       — Рыбье царство, грешком накрыт стол.       Закона там нет, зато есть танцпол.       И снова выдал некоторое подобие улыбки. Ванесса опешила: «Это что, загадка?!», но вслух сказала:       — Извините, я не поняла.       — Кажется, Харви Буллок повел его в клуб Фиш Муни. Они сейчас оба жутко заняты расследованием… Н-да. Но место не особенно приятное, да и вам там вряд ли будут рады.       — А что, — нахмурилась она. — У них какой-то особый дресс-код?       Она представила, как выглядела со стороны — растрепанная из-за непогоды, с размазанной тушью, в короткой школьной форменной юбке, старой, но горячо любимой, куртке из коричневой кожи и ботинках сплошь в грязевых брызгах. Вид совсем не для приличного заведения.       Но незнакомец развел руками:       — Нет, эм-м… я скорее имел в виду, что вы так… юны.       — Понятно. Боюсь, у меня все равно нет выбора. Спасибо. Клуб Муни? А вы не могли бы подсказать адрес?       Спустя четверть часа она уже стояла перед большой неоновой вывеской в форме рыбного скелета, светящейся таким ядреным розовым, что его было видно и с другого конца улицы. Про это заведение Ванесса слышала лишь однажды — когда в первый день после переезда отправилась в продуктовый. На перекрестке ей встретился подвыпивший мужчина, которого тащила за собой его полненькая спутница. Сначала он старательно что-то ей втолковывал, еле волоча язык, а потом вдруг вырвался и закричал, чтобы она даже не думала запирать его дома, ведь он еще намерен попасть на восьмичасовое комедийное шоу в клубе «У Муни», которое проходило только по понедельникам, а потому ей следовало немедленно вернуть его туда, откуда взяла. На что женщина тяжело вздохнула и голосом, полным горького смирения, ответила: «Гарольд, опомнись, сегодня пятница!» и потащила его дальше.       Удивительно, каких только людей порой можно встретить по дороге за молоком и банкой кофе, чтобы привести себя в чувство после бессонной ночи.       Сейчас клуб казался немного пугающим. Он стоял в переулке, на повороте с проспекта, где оживленно шумел город, но здесь, в тени высоток, было тихо и мрачно. Дождь понемногу начинал утихать — оно и понятно, ливни и грозы редко длились долго — и сейчас лишь мелко моросил. У клуба не было окон, только одна большая, похожая на бункерную, черная дверь, из-за чего невозможно было оценить то, что находилось внутри. Это настораживало. Наружу не проникало ни звука, ни запаха, ни малейшего намека на что-то, что могло бы подсказать Ванессе, что делать. Идти или нет? Она покрутилась на носках перед входом и, достав телефон, вновь набрала знакомый номер. Приложила трубку к уху. Ничего не поменялось — сплошные гудки. От нерешительности она просто так пощелкала кнопки на клавиатуре, открывая и закрывая приложения, посмотрела на время, снова оглядела пустой переулок и, наконец, поняв, что тянуть дальше некуда, дернула на себя дверь клуба.       Дядя потом точно убьет ее за то, что она шатается по таким местам.       Внутри ее тут же окружил тяжелый запах дорогих духов. Откуда-то спереди доносились музыка — легкий завлекающий джаз — и звон бокалов. Было душно и темно, свет пробивался сквозь шторку из струящихся вниз веревок с нанизанными бусинами, скрывающими за собой основной зал. Тут, в своего рода прихожей, все было обито красным бархатом. Влага с ботинок мигом впиталась в мягкий ковер на полу. Ванесса сделала пару шагов, и тут же чья-то рука легла на плечо. Ее обдало потоком жаркого дыхания.       — Постой-ка, — произнес мужчина, прятавшийся в темноте. Заметить его было сложно, но лишь потому, что в угол, из которого он вышел, совсем не попадал свет. Сам он был высокий и грузный, с массивными кольцами цепей вокруг шеи и очень крепкой хваткой.       Ванесса вздрогнула.       — Не слишком ли ты мала, чтобы ходить по таким местам, а? Сколько лет?       — С… семнадцать, — ответила она дрогнувшим голосом, но тут же пожалела — надо было сказать побольше — и добавила: — Завтра будет восемнадцать.       — М-м.       — Я часто бываю в клубах, везде пускают, — продолжила она, а сердце тем временем билось все быстрее.       — Ага.       — И у меня тут важное дело.       — Несомненно.       Лицо мужчины оставалось непроницаемым, но по ехидному прищуру становилось ясно — он не верит ни одному ее слову.       — Правда! Я должна кое-кого найти, после этого сразу же уйду.       В сумраке его внезапная ухмылка сверкнула, как волчий оскал.       — Иди-ка ты отсюда, зайчонок, а то того гляди еще нарвешься на неприятности.       Он открыл дверь и, подтолкнув Ванессу в спину, мягко, но твердо выставил ее наружу, оставив без внимания протестующие возгласы. Запах клуба полностью вытеснили запахи дождя и мокрого асфальта. Вокруг по-прежнему не было ни души. Казалось, весь мир сжался до размеров этой улочки.       Цокнув языком, Ванесса отошла от порога и пнула носком ботинка валявшуюся на асфальте алюминиевую банку из-под лимонада. Чего она ожидала? Ее же еще в участке предупредили, что, скорее всего, просто так не запустят. Она взъерошила мокрые волосы и чуть не заплакала — от усталости, безнадежности и злости на все и всех. С плакатов на стене справа горделиво взирал Обри Джеймс — мэр. «Он прикрывает тебя» гласила надпись под портретом. Ванесса прижалась к ней спиной и устало съехала вниз. Неспешно подкрадывался вечер: становилось холоднее, так что в одном свитере уже было некомфортно. Дядя может уже не заехать в участок сегодня, как и не появиться дома, но адрес Барбары он все равно не успел оставить, а Ванесса не так хорошо ориентировалась в городе — кроме старого района, где жила когда-то с отцом, и нового, который уже успела немного изучить — и вряд ли смогла бы найти нужное место, побывав там однажды.       Можно было бы вернуться домой и подождать у двери. Впрочем, перспектива сидеть на холодной лестничной клетке не очень привлекала.       Можно было бы попытаться взломать замок — Ванесса видела в фильмах, как это делается, правда, никогда не пробовала в жизни.       Можно было бы подождать и позвонить дяде еще раз через пару часов. Но что, если он не возьмет и тогда? И как долго ей придется ждать, бесцельно бродя по городу?       В животе, как назло, заурчало. Кажется, она не ела с самого утра, напрочь проигнорировав обеденный перерыв в школе, да и дома позавтракала лишь чашкой кофе с корицей — из-за волнения от любой еды ее подташнивало. Сходить бы в кафе — и время скоротать, и поесть, и погреться. Ванесса развернула рюкзак, достала кошелек. Он был пуст и одним своим тощим видом нагонял еще большую тоску. Карманными деньгами ее никогда чересчур не баловали, а откладывать и экономить казалось просто непосильной задачей. День с каждой минутой становился хуже. Может оказаться, что Джима и в клубе-то уже нет и он уехал куда-то еще. В этом случае, просиживая здесь, она просто тратила время впустую. Нужно было что-то придумать, куда-то пойти, найти способ. Любой. Ванесса чувствовала, как тело ноет от бездействия, заставляя раз за разом прокручивать варианты того, что делать дальше, один хуже другого.       И вдруг в голове возникла идея, глупая и безрассудная, если задуматься, которая никогда не пришла бы ей раньше, а сейчас показалась чуть ли не единственно верной. Ванесса оттолкнулась от стены и осмотрелась. С левой стороны от кричаще-розового скелета гудел проспект, с правой же молчаливо поигрывал тенями переулок, уводя дорогу все сильнее вглубь. Чуть дальше по той стороне она начинала разветвляться и делилась на много маленьких, уходящих между домами во дворы и закутки. Недолго думая, Ванесса двинулась вдоль ближайшей тропинки. Вступила в лабиринт Готэмских задворок. В темноте просматривались смутные очертания мусорных баков, пожарных лестниц, чужих окон и бегающих по земле крыс. Дождь смывал грязь, и вся она текла прямо под ноги. Ботинки утопали в лужах.       Если через главный вход попасть не получилось, думала она, возможно ли было попытаться проникнуть через черный? Ее никто не заметит. Ей и времени то нужно было немного — лишь быстро осмотреться, понять, оставался ли дядя все еще внутри. Если да, она дождется его у входа, а если нет, то поедет домой и попытается взломать проклятый замок. Все выглядело до безумия просто, по крайней мере, пока оставалось смутным образом в голове.       Впереди показался угол здания. Следующий дом вдавался немного вперед, оставляя пространство перед задней стороной клуба. Ванесса уже собиралась выйти на открывавшуюся площадку, как вдруг оттуда послышались голоса, и она остановилась.       Кто-то кричал.       Наверное, в этот момент стоило развернуться и скорее уйти. Но что-то внутри не дало этого сделать.       Ванесса аккуратно выглянула за угол… и застыла. Там было пятеро мужчин — четверо стояли, образуя неровный круг, пятый упал перед ними на колени и дрожал. Кровь густо текла по его лицу и, падая, смешивалась с лужами на асфальте, разбитая губа тряслась, один глаз заплыл.       — Освальд, хочешь попробовать? — произнес самый крупный из четверых стоящих.       Он и еще двое оказались к Ванессе спиной, поэтому лица его она не видела и могла только самостоятельно рисовать выражение на нем — скучающее, возбужденно-ожидающее или веселое. Какое больше подошло бы этой ужасной картине? Он протянул биту молодому человеку напротив, держащему в бледных длинных пальцах зонт. Тот со смущенной улыбкой принял ее.       — Благодарю, мистер Гилзин.       Тут Освальд легонько ткнул истекающего кровью мужчину кончиком биты, будто пробуя его страдания на вкус, и неловко засмеялся. Увидев одобрение со стороны остальных, он нанес один настоящий удар в живот. Потом еще один, более сильный. Вновь раздался смех. Раненый закашлялся и скрючился, но еще твердо стоял на коленях.       Кто-то из смотревших решил вмешаться.       — Потише, Пингвин, — произнес он голосом, полным отвращения.       Освальд, повернул к нему лицо, и Ванесса увидела странный блеск, промелькнувший на мгновение в полных ненависти глазах.       — Я не люблю эту кличку, — выплюнул он.       — Ой, как страшно.       На этом Ванесса поняла, что с нее хватит. Не отходя от стены, будто прилипнув к ней намертво, она медленно попятилась, но вдруг произошло неожиданное.       Взгляд Освальда метнулся за спину обидчику. И тогда он увидел ее, оцепеневшую от накатившей вмиг волны жара. Его бледное лицо с по-птичьи опущенным носом удивленно вытянулось. Светлые голубые глаза приковали Ванессу к месту. Она мелко задрожала, судорожно пытаясь понять, как вести себя, и, не придумав ничего лучше, продолжила пятиться. Но нога так некстати ступила во что-то мягкое и скользкое. Ванесса не удержала равновесие и полетела на землю, взмахнув в воздухе руками. Стоящие рядом мусорные баки, гремя крышками, повалились рядом. Горы объедков и мусора выплеснулись на землю. Грохот разнесся по переулку, отскакивая от стен, пугая крыс и собравшихся на крышах птиц. Все произошло так быстро, что на то, чтобы испугаться, не хватило времени.       Ванесса лежала, распростертая на баках. Бок ныл — она напоролась на что-то твердое, что неприятно впивалось в кожу. Рюкзак вывалялся в грязи.       — Что это было? — долетел до нее голос Гилзина.       Она приподнялась на руках, но баки тут же снова загремели, и Ванесса остановилась. Встать до конца бесшумно оказалось невозможно, но теперь она хотя бы могла частично видеть площадку и людей на ней. Страх потихоньку начал сдавливать горло.       Ее убьют. Точно убьют.       Тут не могло быть никаких сомнений — эти мужчины ведь не обозленные наркоманы, только-только вышедшие из пубертата. Они были опасны по-настоящему.       — Не знаю, — отозвался кто-то.       Ванесса судорожно думала, что делать, и, поймав взгляд все такого же изумленного Освальда, одними губами произнесла:       — Помоги мне.       И сама опешила от такой наглости. Его брови чуть приподнялись в немом вопросе. Конечно, зачем помогать какой-то незнакомой девчонке из подворотни, на свою беду вляпавшейся в неприятности?       — Странный шум. Пойду проверю, на всякий случай, — продолжал тем временем Гилзин, обращаясь ко всем, и достал из-под полы черного пиджака пистолет.       — Пожалуйста! — в ужасе прошептала Ванесса, сделав такое умоляющее лицо, какое, наверное, в жизни не смогла бы повторить.       В носу защипало. Неужели, все закончится вот так?       Но лицо Освальда неуловимо изменилось: он еле заметно улыбнулся и как будто призадумался. Ванесса сильно прикусила губу, готовясь к худшему и стараясь не закричать.       — Наверное кошка, — неожиданно сказал Освальд и пожал плечами. — Их здесь столько бегает, не сосчитать! Нет нужды идти проверять.       Гилзин недоверчиво протянул, не успев развернуться:       — Кошка, говоришь? Нет, тут что-то покрупнее.       — Ну, тогда две кошки. Или даже три.       Освальд развел руками, мол, они еще не такое натворить могут. Ванесса не могла в это поверить.       — Хватит мне мозги пудрить, Пингвин. — Гилзин сделал пару шагов в его сторону, и Освальд выставил перед собой биту, на что тот только хмыкнул. — Ну давай, попробуй, и мигом окажешься на месте этой шестерки. — Он кивком указал на избитого подельника, валяющегося у них в ногах. — Фиш, конечно, ты нравишься, но вот меня твоя птичья морда просто бесит.       Освальд нервно сглотнул и, кажется, уже пожалел о решении помочь. Гилзин нависал над ним, высокий и толстый, как рекламный столб. Пока они занимались разборками друг с другом, Ванесса убирала крышки баков и перекладывала их подальше, чтобы можно было вылезти из завала. О мусоре вокруг и отвратительном запахе она старалась не думать.       Послышался скрипящий звук — кто-то открыл дверь и вышел из клуба на задний двор. А потом прозвучал до боли знакомый голос, и сердце Ванессы забилось быстрее не от страха за собственную жизнь, а от радости.       — Что у вас тут происходит?       Дядя был спокоен и непоколебим, как и всегда. Выражение лица выглядело сурово и не обещало ничего хорошего. Он холодно оглядел пространство перед собой, задержав взгляд на избитой шестерке Фиш Муни. Казалось, что и Освальд, окруженный и притесненный к стене своими же товарищами, и Ванесса, наполовину выкарабкавшаяся из горы мусора, облегченно выдохнули в унисон. Но, в отличии от них, на остальных появление детектива на месте фактического преступления впечатления не произвело.       Это для них было не в новинку? Или дядю просто не воспринимали всерьез?       — А ты еще кто? — без особого интереса спросил Гилзин.       — Джеймс Гордон, детектив.       Дядя неодобрительно посмотрел на избитого парня, который еле-еле приподнялся, а потом окинул тем же взглядом Освальда, прижатого к стене.       — А, так ты с Харви пришел? Рад знакомству, Джеймс. Я — Бутч Гилзин.       Бутчу, казалось, было абсолютно все равно на недвусмысленные намеки Джима, и он продолжал нависать над Освальдом, как готовая вцепится в горло собака. Дядя выжидающе скрестил руки на груди, и тот все-таки отступил. Даже поднял руки в примирительном жесте. Тогда дядя обратился к самому Освальду, кивком указывая на биту:       — Бросай.       Она тотчас упала на землю с глухим железным стуком.       — Да ладно тебе. — Бутч, по-братски похлопал по плечу истекающего кровью у его ног мужчину. — Освальд и Рауль просто дурачились, верно?       — Так и есть, — подтвердил Освальд.       — Дурачились, — выдавил Рауль, медленно поднимая большой палец.       Дядя неодобрительно покачал головой. И тут, наконец, его цепкий взгляд прошелся по стене напротив и видневшейся за углом части переулка, чья темнота не могла скрыть распростертой на земле фигуры. Ванесса поняла, что он узнал ее. Лишь на мгновение удивление мелькнуло на его лице, а потом снова спряталось за непробиваемой маской солдата. Ей вдруг захотелось рассмеяться. Как все это было нелепо! Она сдержала порыв и вместо этого подтянула под себя ноги, отодвинулась от края стены, а потом еще и еще, пока не оказалась достаточно далеко, чтобы подняться и уйти, не привлекая внимания. Тем временем дядя еще перекидывался фразами с бандитами, отвлекая их внимание. Бутч поддерживал непринужденную беседу.       — Ну, как тебе Готэм? — спросил он.       — Терпимо.       И, увидев, что Ванесса беспрепятственно встала на ноги, Джим ушел.       — Чтоб мне эти копы. Особенно этот вот… новенький. По нему сразу видно — проблемный. С такими контакт не выстроишь, — сказал Бутч и поднял вновь поникшую голову Рауля за волосы. — А ты давай-ка больше не шали. Фиш подобное ой как не любит.       — Проблемный? — прозвучал голос Освальда. — Почему, мистер Гилзин?       «Как он может и дальше лебезить перед ним после такого?» — подумала Ванесса. Она задержалась и вновь прижалась к стене, чтобы дослушать разговор, крепко стискивая рюкзак у груди дрожащими руками.       — На лицо его посмотри. На одежду. Весь такой прилизанный, правильный. Слишком честный. У нас такие не приживаются.       — И что это значит?       — Что, скорее всего, в ближайшее время от него захотят избавиться.       — Не знаю… Каждый человек может оказаться полезным в нужный момент, — туманно произнес Освальд.       Когда дверь черного входа закрылась и за ними, Ванесса поплелась обратно. Дождь закончился, теперь о нем напоминали лишь сырость в воздухе и глубокие лужи. Одежда и волосы пахли отходами, ботинки за весь день промокли насквозь до самых ступней. Она гадала, как объяснить случившееся дяде, который, когда она появилась возле клуба, уже стоял там вместе с напарником — мужчиной с заросшим щетиной лицом в обрамлении коричневых с сединой волос и шляпой на голове.       — Ну вот, Фиш сказала, что не причастна к убийству Уэйнов. Какие у нас еще есть варианты? — говорил он прокуренным голосом с ирландским акцентом.       — Без понятия, — резко ответил Джим и направился к Ванессе, едва завидев ее.       Напарник замер на секунду и, решив что-то для себя, двинулся следом.       — Э-э-э, Джим. Ты уверен, что в этом есть смысл? Бомжи, конечно, хороший источник информации, я и сам ими пользуюсь иногда, но в нашем случае не думаю, что это поможет. А ты слушай внимательно, — обратился он уже к Ванессе и ткнул в нее указательным пальцем. — Надумаешь что-то украсть у нас или дать заведомо ложную информацию — посажу за решетку на пару суток, а может, и больше. Поняла?       — Харви, все в порядке. Это моя племянница. Ванесса.       Харви перевел взгляд на Джима, потом обратно на насупившуюся Ванессу. Она кивнула ему, но прозвучавших слов не забыла. И это он-то принял ее за бродяжку?! Он — небритый, нестриженый, с пятнами от соуса на видавшем виды пиджаке.       — Буду иметь в виду, мистер, — ответила она.       Эмоции на лице Харви сменяли друг друга с такой скоростью, что не всегда можно было понять, что он испытывал в определенный момент: удивление превратилось в непонимание, потом в задумчивость, отвращение, осознание и, кажется, даже испуг. Наконец, выражение замерло в, видимо, обычной для него неприязни, и он спросил голосом, полным искреннего изумления:       — Что, черт возьми, с тобой произошло?       — Мне бы тоже хотелось знать, — поддержал дядя Джим. — Что ты вообще там делала? Хоть понимаешь, как это опасно? Если бы они тебя заметили, могли убить! Я уже не говорю о том, что в твоем возрасте ходить по таким местам…       Он продолжал и продолжал отчитывать ее прямо там, на улице, на глазах у напарника и наблюдавших с крыш ворон. Ванесса понимала причину, понимала, что заслужила, но в горле все равно встала комом горькая обида, и гнев несправедливости накрывал, словно цунами.       — Кому-то стоит почаще брать в руки телефон! — крикнула она в момент, когда дядя прервался. — Может, этого и не произошло бы!       — Ты мне звонила?       — Всего лишь раз пять, не бери в голову.       Ванесса почувствовала, как задрожала нижняя губа, и глубоко вдохнула в попытке не заплакать. Если бы дядя знал, сколько ей пришлось пережить сегодня! Все эмоции, обуревавшие ее на протяжении дня, собрались в один огромный шар и грозились сбить с ног, придавить, размозжить. Это было невыносимо. Как раз за разом получать ожог. Как терпеть удары и не мочь увернуться. «Считай, — приказала она себе. — Сто… Девяносто девять… Девяносто восемь…»       — Вот черт, Гордон. Этого еще не хватало, — сказал Харви, махнув рукой в ее сторону.       Они обменялись взглядами. Харви — обвиняющим, Джим — растерянным. — Сделай что-нибудь. Не переношу женские слезы.       Тогда дядя неловко попытался сменить тему.       — Как в школе?       — Паршиво, — буркнула она.       — Ясно. Поедем домой? — вздохнул он и покосился на Харви.       — На своей машине не повезу, — отозвался тот. — Прости, Джим, но от нее несет за километр.       И Ванесса была полностью с ним согласна.