For real. Серьезно?

Нона не могла поверить, что выловила акулу. А как еще назвать то, что произошло? Она расставила свои сети, и в них попался капитан… Или же все с точностью наоборот, может, это она попалась? С чего она вдруг так осмелела – наверняка с того, как этот мужчина смотрел на нее снизу вверх. Этот взгляд сначала припечатал к стене, но затем придал сил. А как он потом встал! — ввух! — так легко и грациозно. А она ни разу не грациозна, и увы, никогда не будет. Мама твердит, что до этого надо дорасти — но она так говорит уже лет десять. Полный отстой, когда смотришь в зеркало и понимаешь, что уже никуда не вырастешь, и ни до чего не дорастешь, и вообще, никакого роста уже не предвидится, и точка. Что это все. Теперь живи. Нет, если хорошо подумать, не все так плачевно. Скорее наоборот, она в зеркале довольно мила. Но вот что делать, если в голове себе представляешься как минимум под метр семьдесят, дерзко красивой и опасной? И уж точно никакой не милашкой, и не какой-то тощей килькой в банке. Если б можно было выбирать, какой быть, странная мысль, она хотела бы стать такой, как этот капитан. Такой рыбой, которая никому не по зубам. Как еще можно было описать этого мужчину перед ней? Перебрала уже разные эпитеты у себя в голове, будто примеряя на него, но ни одно к нему не подходило. Акулы просто страшные, и он тоже довольно внушительный, но, если подумать, когда на него смотришь, в животе словно шипучка пузырится, как если бросить таблетку парацетамола в пепси. Весь такой строгий и хищный, с тонкими чертами лица, и в профиль офигительно суров, сплошные прямые линии, и наглухо запечатанные секреты. Да и сам он держится как-то на расстоянии. Холодный, возникает ощущение почти дикости, подобной тигру в живой природе, ты весь такой разом: «Господи, вот это величие» и «Господи, да он же меня со шнурками проглотит и не подавится». Такие вещи одним точным словом не опишешь, будто обычный человек снаружи — и нечто неосознанное внутри. Возможно отказать такому? Нет, не возможно. С замиранием сердца, она приняла приглашение надменным кивком головы. Хотя внутри все порхало так, будто получила подарок разом за день рождения, Новый Год, Рождество, Пасху и даже какой-нибудь День блинчиков. И поковыляла за ним, стараясь не обращать внимания, что все смотрят. Хотя, на самом деле, стараться особо не пришлось. Потому что резко стало наплевать на всех в этом клубе, стоило Леви статно пройтись до выхода, такому одновременно страстному и зажатому, сердитому и печальному. И идеальному. Даже затылок, предоставленный взору девушки, казался просто идеальным. Аккерман остановился на выходе и вызвал такси. На счет клиента. — А где твоя куртка? — спросил, убрав телефон. — Я без куртки. И в следующий момент он накинул свой кашемировый с шелковым подкладом плащ прямо ей на плечи. А тот практически ничего не весил, хоть и длиннющий так, что край почти волочился. Девушку кольнуло что-то в глубине души. Вся эта реальность, за стенами клуба, вся эта жизнь заставила чувствовать себя настолько беззащитно, что захотелось спрятаться. Спрятаться в складках теплого плаща, с гордой эмблемой крыльев на спине. Как символичны сейчас эти крылья свободы. И они надежны, точно как и то, что скрыто в человеке, стоящем рядом с ней. От взора которого ничего не утаишь, да и не очень-то хочется. — И позвони кому-нибудь. Ты будешь на Аддисон-авеню. Ну вот, с небес на землю. — Хорошо, — кротко отвечает она и делает вид, что звонит. А собственно, кому? Маме, которая подумает, что она осталась у подруги? Чего не может быть – ведь все подруги, что у нее были, разлетелись по разным университетам. Бабушке, которая уже давно не выходит из своего пансионата? Но в одном он прав, только идиотка не сообщит, чтобы родители не искали утром заметку в газетах: «Тело подростка в растерзанном состоянии найдено этой ночью в Темзе». А идиоткой в глазах крайне надежного мужчины ей выглядеть не хотелось. Подъехало такси, они сели и тронулисьв путь в полной тишине. Капитан отвернулся и смотрел только в окно, и все, что оставалось его спутнице — это глянцевые переходы света и тени на его профиле. Как будто он не здесь, а за километрами от нее. Так и есть, в общем-то. Между ними пропасть. Вот ведь блин. Остановились перед одним из таких домов, которые будто сошли с кадров исторического фильма, и вот-вот из-за угла появится розовощекая блондинка и предложит господину купить для леди прекрасные красные розы. Откинулся крючок на низкой идеально покрашенной калитке, затем двое поднялись по ступенькам ко входу. Первый этаж, просто под ним есть что-то такое подвалообразное. Наверное, решила девушка, для слуг, которые бы там жили в 1812-м или около того. В узком коридоре она вернула ему плащ, и он повесил его в шкаф, перед тем как провести в центральную комнату, по интерьеру похожую на гостиную. Чувствовался уют, везде куда падал взгляд поддерживался идеальный порядок. Все чистенькое и в светлых тонах, а днем комната наверняка залита светом из больших полукруглых окон. Теперь они стояли молча на продиктованном приличиями расстоянии друг от друга посередине этой комнаты, и девушка понятия не имела, что делать, с чего начать. А самое главное, что творится у хозяина дома в голове. Наконец, он прервал неловкость: — Можем начать, когда будешь готова. — Такой спокойный голос, как будто это нормально. Видимо, для него так оно и есть. Он поднял голову и — ух ты – посмотрел на нее… как их правильно назвать?.. гетерохроматическими глазами. В клубе было слишком темно, чтобы разглядеть серые, как зимнее небо, по всей радужке глаза, но вокруг зрачка — ох! — теплое золотистое кольцо. И все это великолепие подчеркнуто суровым выражением лица, с которым он не говорил и не реагировал на то, как беспардонно его разглядывают. Она не готова. Она ой как не готова. Просто не могла сосредоточиться в чужой обстановке и под пристальным взглядом. Но он не торопил, не заставлял. Ждал. В то время как невероятно трудно было себя пересилить. Но она уже здесь. В поиске чего-то настоящего, встала посреди гостиной самого сурового персонажа, которого только можно представить. И с этим надо было что-то делать. Она постаралась припомнить, что стало самым неподдельным, когда они разговаривали. Что именно в итоге опустило его на колени, она же столько всего наговорила… — Знаешь… Как бы ты ни старался быть в клубе самым незаметным, я там видела только тебя. И встала у незнакомого круга людей только чтобы тебя получше рассмотреть, — от ее слов у Леви что-то поменялось в лице. Так… едва. Но она заметила. Все еще странно, но стало намного проще. Она продолжила говорить с мягкой улыбкой, а он слушал внимательно, уже не смотря ей в глаза – расслабленно и куда-то в сторону, слегка наклонив голову. Между ними сохранялось расстояние, но зато будто натягивался незримый мост. Таких ощущений она в жизни еще не испытывала: как будто в темноте нащупываешь нечто важное. То, за что можно ухватиться, и не суть что этого не видно, и вроде как не существует. Для нее все реально. И она продолжила вещать о том, что привело ее в клуб в этот вечер, что пришлось ради этого предпринять. И как ее все не устраивало, пока она не увидела его. Но при этом всем она соображала, каков будет её план. По которому должна не просто вызвать капитана на действия, а постепенно заставить его сделать то, что обычно для него неприемлемо. Тогда это будет победа. А если нет... Даже если у нее сегодня ничего не получится – она запомнит этот вечер. Навсегда. Вечер, когда она ощущала крылья. Так высоко, словно в ней было сто метров роста.