For real. Серьезно?

— Ого! — раздалось за спиной Аккермана, когда девушка вошла и оглядела простор кухни. Леви развернулся и встретился взглядом с глазами цвета мокрых ирисов. Дивных, что стоило бы признать, если бы важно было сейчас это. Но капитан был человеком действия, и эхо его слов отразилось холодком от идеально блестящих глянцевых поверхностей: — У этой стиральной машины есть функция сушилки. Я только поставлю чайник и схожу за полотенцем. — Обалдеть, неужели это АГА? Поверить не могу! Леви рассеяно проводил глазами спящего чугунного бегемота, слишком широкого и угрюмого для современной бытовой техники, не разделяя удивления, и не веря совсем другому: присутствию на его кухне ослепительно привлекательной от прилипшей мокрой одежды нимфы с голубыми волосами. В этот момент она выглядела невероятно хрупкой — одни кости, и юность, и неуклюжая угловатость. Но было в ней и что-то еще, глубокое ровное пламя — убеждённость, возможно. Ту, что ещё не успели разъесть годы. Даже припадя на колени перед духовыми дверцами, она казалась такой легкой и свободной, насколько может вынести защемившее сердце, от внезапно нахлынувших воспоминаний о всех, ушедших слишком рано, на его глазах, девушек. Стряхнув наваждение, Леви прытью сбегал за полотенцем. — Можешь переодеться пока в него, — сказал он, вернувшись. — Так и будешь смотреть? — это был скорее вызов, чем заигрывание, но ясно заставляющий смутиться. Аккерман начинал чувствовать неуместно подступающий прилив, ещё не возбуждения, но незнакомых и новых для него ощущений. — Конечно, нет. — и отвернулся, слушая звуки стаскиваемой мокрой одежды и закидывания их в барабан. — Думаю, не лишним будет принять горячую ванну. Она наверху. Повисла пауза, во время которой произошел взлёт и падение минимум шести или семи цивилизаций, увенчавшаяся наконец робким ответом: — А ванна твоя будет… с пеной? Капитан посчитал слова разрешением повернуться обратно. И когда он обнаружил собеседницу, хоть и прикрытую от подмышек до колен полотенцем наподобие тоги, всю в мурашках, когда капля воды, серебристо блеснув в приглушенном свете, медленно сползла с ее челки, повисла на секунду и упала под ключицу, он вздрогнул. Капля, расщепившись на бесконечные, мельчайшие потоки, заструившиеся по её коже, заставила Леви судорожно вздохнуть так, что воздух между ними завибрировал: на коленях ты или нет, у людей все равно найдутся способы оголить все твои нервные окончания. Смутившись еще сильнее, девушка отвела взгляд на уже полюбившуюся ей плиту: — Ты так пристально смотришь… боишься, что я утащу твою Агу, если отвернёшься на секунду? — она робко улыбнулась. Леви оперся бедром на островок столешницы в центре кухни и тоже перевел взгляд на гигантку, оценивая ее габариты: — Если найдешь способ отсюда вытащить — сочту, что ты её заслужила. Полуулыбка впервые скользнула по его губам, и неловкость спала. Но тут же Нона ощутила, что её снова колотит от холода, так что зубы стучат. — Пойдем, и на счет пены тоже что-нибудь придумаем, — опомнился Аккерман и зашагал к лестнице. Возможно, проще было бы взять и заключить юное создание в кольцо своих рук, согреть теплом тела, но… Это было просто совершенно невозможно. Даже неправильно. И поэтому он мерил шагами ступени, смотря вперёд сквозь запечатленный образ голубой нимфы в белой тоге, замершей в памяти будто во вспышке фотокамеры. Самой ванной Леви не пользовался, на автомате предпочитая быстрый душ. Однако в глубине шкафчика действительно нашёлся пузырек с пеной, оставшийся, конечно, после Эрена. — Что ты делаешь? Не в курсе, что достаточно одного колпачка? — М? Да, ты права. — когда капитан закрыл краны, ванна уже состояла наполовину из горы пены. А Нона смотрела на Леви свысока. Непонятно, как ей это удавалось, маленькой, завернутой в полотенце, рассерженной его недавним поведением, но определенно стойкой и слегка надменной. Все эти качества буквально провоцировали в Аккермане разные реакции, и меньшая его часть желала галантно подать руку для перемещения в пену, жестом, который он никогда и ни для кого не делал. Другая же, основная часть, тянула к двери. — Составишь мне компанию? — голос заставил «зависнуть» намеревавшегося уже выйти из ванной Леви. — Разумеется, нет. — Не обольщайся, я имею ввиду поговорить, пока я отогреваюсь. И не оборачивайся. Айсс, горячо. «Да все ты имеешь…» — подумалось капитану, но вместо того, чтобы погрузиться в фантазии о гладкой мокрой коже, вслух выразился чётко: — Мне ещё нужно вытереть везде мокрые следы и поставить твою обувь под батарею. — А у тебя определенно дар, — она снова заставила таки обернуться, — чтобы всё всегда было в строгом порядке. Но если я попрошу — ты же придёшь? И как ей удается так быстро переходить от коварства к беззащитности? Голова уже шла кругом, особенно у той малой части Леви, которая тонула в сладкой вязкости пут из шёлка и озорства. Девушка смотрела вкрадчиво, но её выдавали пальцы, наматывающие длинную прядку мокрых волос. Капитан лишь кивнул и ушёл. Когда он вернулся, мгновенно стало тяжело дышать в наполненной паром комнате, и тело в одежде взмокло в коконе липкой жары. Гостья свернулась на одном конце ванны, подтянув ноги к груди, и были видны только бледные бугорки ее коленей, возвышающиеся из мыльных облаков. — Так почему ты меня выгнал? — он ожидал от неё этого вопроса, но подобрать правильные слова было по-прежнему тяжело. — Потому что так не должно быть. Это неправильно. — Что именно неправильно? — То, чем я мог воспользоваться. Твоя юность, твоя… безрассудность в поиске настоящего. Я совершенно точно не тот, кого ты ищешь, и не стоило мне позволять этому зайти так далеко. — Хорошо, я поняла, что ты мне пытаешья объяснить. А теперь, – она посмотрела на него серьёзно и без права на защиту, —просто скажи правду. Который раз уже это кажущееся наивным существо переворачивает нутро капитана. — А от тебя пощады не жди, верно? — стальным взглядом одарил капитан, отдавая должное удивительной гостье. — Очень даже жди. Я дарую милосердие тем, кто этого достоин. Вот только милосердие Аккерман ненавидел не меньше, чем прощение. — Днем твой голос пронзает его. На закате Он во снах тебя видит и стонет. Разжигай его пламя в ночи, подчиняй, и пускай же Наяву и во сне он колени преклонит. Она продекламировала с поднятой рукой над пеной, намекая на себя, и их встречу в клубе, но… Аккермана слова отшвырнули гораздо дальше в прошлое. В его с Эреном прошлое. — Ты спросила, что у меня в мыслях. А это всегда бои, искареженные тела и кровь. Вот что есть моя правда. И вот то, что он не хотел говорить. Каким ужасно беспомощным себя чувствуешь, когда у тебя не остается ничего. Словно ты замер по жизни в ожидании прощения, которое не заслужил и уже никогда не заработаешь. Это слишком напоминает долг, который невозможно отдать. Видимо эта боль отразилась на его лице, потому что в следующий момент мокрое тело прижалось к нему, а ледяные ладони легли на щёки и повернули лицо к себе. Леви обречённо уставился на неё, и не смог вынести этого взгляда. Вместо того, чтобы уткнуться лбом в её плечо и принять столь щедрую и искреннюю жалость, он подхватил девушку на руки и опустил её обратно в пену. Необратимо промокнув выше локтя, но для порядка отодвинувшись и упираясь руками в бортики ванны, он спросил то, что должен был уже давно: — И как же тебя зовут, чудо? — Нона. Нона Гинта. А твоё имя? — Капитан Ривай Аккерман. — Ривай? Разве тебя друзья в клубе не называли Леви? — Эти ребята знают меня слишком хорошо. А тебе — не стоит, Нона. Нона… Он произнёс её имя так легко, будто знал его всегда.