***
Юдзи поворачивается на боку и чуть не падает в пропасть. Ну как… От дивана до пола не так уж и много лететь, но ощущается в первые минуты непонимания кто ты и где ты именно так. Итадори упирается рукой в ковёр и смотрит в потолок. Всё тело будто сковано, болит каждая его часть. Не так, чтобы сильно, но лучше бы не болело. Позади слышится размеренный стук пальцев по клавишами, прерываемый на чирканье ручки и перелистывание каких-то бумаг. Только сейчас Юдзи вспоминает, что у него, вообще-то, смена. Парень резко садится, и его организм не одобряет этого аттракциона. В глазах темнеет, а мозги будто расплываются внутри черепа, просачиваясь куда-то дальше. Итадори прикладывает руку к голове, пытаясь удержать ту на месте. Он жмурится, уже более аккуратно разворачиваясь. — Что же ты так? — спрашивает Нанами, не отрываясь от документов. — Сколько до смены? — спрашивает так, будто от этого зависит вся жизнь. Нанами переводит взгляд на наручные часы и быстро прикидывает разницу в голове. — Уже как два часа, — мужчина снимает очки и чуть сжимает переносицу. — Но тебе сегодня можно не выходить. — С чего бы это? — удивлённо спрашивает младший. — Годжо чувствует себя виноватым, так что это — твой законный выходной, — Нанами надевает очки назад и чуть щурит глаза, снова привыкая к чёткому виду. Итадори вздыхает с неким непониманием. Ставит ноги на пол и ложится на них, упираясь грудью в колени. Косточки в спине хрустят, и Юдзи зевает, прежде чем собрать слова в очередной ответ. — А он тут вообще при чём? — интересуется парень, оглядываясь в поисках воды. — Ну, поставил тебя в неловкое положение, скажем так… Юдзи фыркает и чуть морщится от отдалённой боли в голове. — Так я с Чосо и Юки пил потом. Да и вообще, мне не семнадцать лет, чтобы искать виноватых. Нанами вскидывает брови. А Итадори просовывает ступню в обувь, обвивая пальцы шнурками. Завязывает банты и, ещё раз потянувшись, встаёт. Он складывает плед и кладёт подушку сверху. Наверное, всё же не приснилось. — Держи, — Кенто ставит на стол бутылку воды с тёмно-синей этикеткой и тюбик с мятной пастой, а рядом кладёт блистер обезболивающего и запечатанную черно-красную щётку. — Купишь новую. Что? Я просто часто ночую на работе. — Как скажете, начальник, — посмеивается Итадори и сгребает все новинки в руки. Светловолосому нравится, что Юдзи не растерял желания трудиться. Даже так он готов выйти на работу. Это, безусловно, задевает что-то внутри Нанами. Точно он, только молодой, полный сил и возможности работать без устали. Давно позабыл каково это. И не то чтобы Нанами жалел, что прежней формы давно нет, но точно бы не отказался вернуть её. Работа убивала медленно и приятно, и за это он её любил. — Только второму своему начальнику не говори то же, что и мне, — просит Кенто. — Он и так жизнью травмирован…***
Помни меня молодым-зелёным, Вскрыв пелену этих белых дней.
Сатору чувствует, как Сугуру медленно ведёт пальцы против роста коротких волос. Затылок у блондина всегда был выбрит. Вообще, стригся он странно: спереди волосы часто оставлял; наверное, для того, чтобы те отрастали и выбивались в разные стороны, а он потом возмущался. Гето пытался заправлять их за уши, но они были не такими длинными, чтобы долго держаться за ними. Тогда Годжо вздыхал и в сотый раз говорил, что запишется на стрижку. И круг этот было не разорвать. Сейчас же Годжо лежит на парте, а спина его нагрета лучами солнца. Окно приоткрыто, и по ногам бежит лёгкий весенний ветер. Класс пустой. Только они вдвоём. Один голубой глаз отрывается и смотрит под углом на Сугуру. Тот улыбается и солнечные полосы проходят по его телу. Руку он не убирает, продолжая медленно гладить затылок. И от чего-то Сатору кажется, что он не видел его вечность. Так щемит в груди, будто сейчас там всё разобьётся, растрескается. Он поворачивает голову, рассматривая Гето уже двумя глазами, лишь бы успеть во всех подробностях запомнить каждую черту, словно он не мог найти его в толпе и с закрытыми глазами. Рука сползает на шею, и черноволосый чуть наклоняется. Улыбка, такая же тёплая, как вечернее солнце весны, замирает на их лицах. — Дома не спится? — спрашивает Сугуру в странной манере. Сатору хочет переспросить, но сказать ничего не может. Молча хмурится, пытаясь задать вопрос взглядом. — Встава-а-ай, — тянет черноволосый совсем другим голосом. Рука чуть жёстче гладит шею, возвращаясь на волосы. Но Сатору знает: лежит он так, что до волос не дотянуться. Класс плывёт, и Сугуру в нём растворяется. И как быстро Годжо проваливается в пустоту, так же быстро он выныривает из неё, смотря уже на свои ноги и продолжая ощущать руку на затылке. — Проснулся? — голос Тодзи наконец-то обретает чёткую форму. Сатору поднимает голову. Спина тут же напоминает о себе и сне в неудобной позе. Рука затекла и существует отдельно от тела. Блондин тяжело выдыхает и откидывается на спинку диванчика, оглядывая клуб и возвращаясь к Фушигуро. — Время? — Час до открытия. Ребята побоялись тебя будить… Хотя, стоило, — мужчина кивает на подогнутую конечность, и Сатору хмыкает. Мысли в его голове ещё не оформились. Так много образов плавает там, что Годжо путается. Но, в конце концов, осознает, какие из них настоящие, а какие нет. С каких пор мозги подсовывают воспоминания во снах? Этот жест был самым любимым. Или же он весь… Сатору морщится, окончательно возвращая образ себя самого. — Буду в кабинете, и попроси мне сделать чаю, — говорит голубоглазый, медленно шагая к лестнице. Кажется, что сейчас ему дважды далеко за тридцать. — И ещё. Не делай так больше никогда. — Почему? — непонимающе выгибает бровь Тодзи, зачем-то касаясь собственного затылка. — Просто… Просто не делай. Сатору ничего не поясняет. Тодзи потом сам всё сложит и лишь понимающе сожмёт губы, дожидаясь чая у стойки. Годжо и самому больно оставлять эту эксклюзивность действий, но мог ли он иначе? Блондин и так позволил звать себя по имени всем, кому только можно. Хотя в своё время таким правом обладало лишь несколько человек, значащих для него слишком многое. Он думал, что так станет легче. Не стало.***
— Текилы! — голос заглушает музыку. — И лайма с солью, — раздаётся позади. — В лайме со льдом! — расслышав как получилось, добавляет голос. Маки проходит мимо с подносом горящих шотов, приподнимая его над головой и маяча в толпе. Юдзи заворожённо смотрит на это опасное зрелище, качаясь из стороны в сторону из-за постоянных толчков отовсюду. На смену его не выпустили, как бы он ни упрашивал, поэтому пришлось сидеть у бара: домой уходить он тоже не собирался. Мегуми быстро вырезает внутренности лайма, хватая бутылку с держателя. Итадори тянется к пульту от кондиционера, прибавляя ещё несколько палочек, подняв руку над головой и привстав. Рёмен проходит мимо, забирая с барной тумбы бутылку воды и кидая взгляд на младшего. Тот замирает и улыбается, махая рукой с пультом. Старший подвисает и едва заметно хмурит брови, а потом отворачивается и, не сбиваясь с маршрута, расталкивает людей на пути. Дверь в гримёрку хлопает, но из шума музыки этот звук так и не выплывает. — Что это с ним? — спрашивает Юдзи у самого себя. Мегуми смотрит по сторонам, держа на ладони миску из зелёного стекла с мякотью лайма. С памятью у него было всё прекрасно, так что пачку таблеток у двери он запомнил отлично. Впрочем, как и весь его разговор с Итадори. — Не знаю… — Знает. — С обеда какой-то замороченный бегает. — Странно… — Всё помнишь? — Фушигуро считает своей обязанностью сменить тему. — Вперемешку. Вроде болтал с Юки и Чосо… потом с тобой? — Итадори говорит это осторожно, будто бы верит себе не до конца. — Со мной где? — уточняет Мегуми, не чувствуя уверенности в голосе. — У бара, но, по-моему, это было до, — Итадори проводит пальцами по цепочке, поддевая подвеску и перекатывая солнце. Фушигуро смотрит на это действо и сглатывает. — А кабинет?.. — про Тодзи Мегуми решает не напоминать. Зачем-то он представил себя на его месте. Вот стоит в объятьях, смотрит в светло-карие глаза, и луна вот-вот сольётся с солнцем. Черноволосый слишком сильно увлекается этими мыслями, прикладывая стакан с водой к щеке, чтобы хоть как-то успокоиться. Они пылают, а холод стекла совсем не помогает. Разве кондиционер включён на обогрев? — Так это было! Я думал мне приснилось, — смеётся Юдзи и наклоняет голову вперёд. Мегуми всё прослушал. Он поднимает взгляд и кивает, надеясь, что это сойдёт за ответ. Подсветка над головой меняет цвет на красный, ярко скользящий по длинным белым рукавам. Лампы в клубе линией меняют цвет, и прожекторы сходятся на сцене. Рёмен делает шаг из тени, обхватывая шест. — Красный какой-то слишком откровенный, разве нет? — говорит Чосо, прибавляя яркости. Он пытается рассмотреть сцену, уже готовый подышать на стекло и протереть его ради лучшего вида. — Мальчик, ты работаешь в стрип-клубе, — цокает Нобара. Чосо ёжится. Такое обращение ему совсем не нравится. — Что это с тобой? — поведение девушки совсем не похоже на неё обычную. — Я прихожу на работу довольной раз в год, так что радуйся пока есть возможность, — угроза звучит в голосе рыжей. Темноволосый ничего не отвечает: себе дороже. Взглядом он находит всех работников клуба, думая, что каждый промышляет что-то своё. Хотел бы он знать, что скрывается за каждым их действием и как они влияют на других. Чосо был уверен, что все здесь повязаны. Поэтому стоило побаиваться такого настроения Кугисаки, ведь ещё неизвестно, как оно отразится на остальных и на нём лично. — Слышишь? — доносится из-за спины. Чосо поворачивается и видит Нобару у двери. — Я отойду, так что следи за музыкой. Через минуты две поставь семнадцатый, окей? — рыжая натягивает рукава белой водолазки ниже и ждёт ответа. — Как всегда… — вздыхает Чосо, — дверь закрывается, и темноволосый опускается на стул, смотря на ползущую по стеклу красную полоску.***
— Слушай, новость не радостная… — Сатору садится на край стола. — Лучше бы ты сказал, что там всё отменилось. У него в кабинете совсем тихо. Пара ящиков выдвинута, а документы из них свалены на стул, но, похоже, ничего нужного в них он не нашёл. Блондин сжимает губы, слушая ответ в трубке. Почти во всех делах Годжо был до ужаса спокойным. Или умел хорошо изобразить это спокойствие. Мало что могло вывести его из равновесия. Поэтому и сейчас он преспокойно сидел, предвкушая бумажную тягомотину, в которую окунётся его рабочий день. — Естественно, придётся искать. Не думаю, что у нас они будут такое трясти, но… чем чёрт не шутит на проверках, — усмехается голубоглазый, вспоминая, что последняя шутка была совсем не смешной. Сатору болтает ногами в воздухе, оглядываясь по сторонам. Одной рукой он берёт папку в тёмном переплёте и кладёт её на бёдра. Та с характерным хлопком ложится на них, и пальцы быстро раскрывают её где-то на середине. Выписки из налоговой, декларации с его подписями, распечатки каких-то сводных таблиц от Нанами. В общем, куча какого-то мусора, как по большей части считал Сатору. — Короче, поищу, поищу, — Годжо сбрасывает звонок и бросает телефон на гору из других папок. — Кто ж мог подумать, что записи о санобработке так важны… «Господи, если я их выкинул… Говорил же он: «Храни всё!», — голубоглазый вздыхает и опускается на колени перед столом в очередной раз. Самый нижний и дальний ящик ещё не обследовался им, так что приходит и его время. Сатору выдвигает его до конца, выкладывая половину папок и скреплённых листов на пол. Он быстро пролистывает их, понимая, что всё это вообще не о том. Кажется, что он уже в пятый раз видит какую-то одну бумажку, размноженную миллионным тиражом. Годжо снова вздыхает, собирая руками всё вокруг себя и складывая на небольшую полочку внутри стола, что находилась над ящиками. Во второй — оставшейся части — найти чего-то дельного он уже не надеется. Годжо берёт в руки небольшую записную книжку. Та выглядит потрёпано, и что-то в ней есть такое, что вызывает ощущение давно забытых вещей. Здравая мысль отложить в сторону оттесняется любопытством. Блондин быстро пролистывает блокнот, не находя там ничего интересного. Интересного на первые секунды. Но через несколько следующих какая-то карточка с шелестом вываливается из ещё не пролистанных страниц и падает на пол белой часть кверху. Подпись «2006 г.» неловко выведена в самом краю. Годжо кладёт блокнот на ту же полку и кончиками пальцев подцепляет открытку, которая оказывается фотографией. Он переворачивает её, и всё внутри сжимается. Дыхание на секунду спирает, и кажется, что произошло что-то ужасное. Сатору и сам не понимает, почему его эмоции так похожи на испуг. — Дай шляпку, — Годжо тянется рукой, но Гето делает несколько шагов назад и пальцы смыкаются на пустоте. — Зачем? — спрашивает черноволосый и поправляет выбившуюся соломинку. — Тебе и так хорошо! Сатору вздыхает и тут же шикает. Капля мороженого падает ему на голую ступню. Ещё несколько мелких, бело-розовых, летят на песок рядом. «Тает…» — констатирует он и кусает нижнюю часть, чтобы хоть как-то остановить этот ледник. — Может уже встанете? — Сёко закрывает рукой солнце, светящее прямо на неё огромным прожектором. Вот она, посреди сцены, видит только этот яркий шар. — Мы стоим! — хором отвечают мальчики, и девушка лишь качает головой, держа фотоаппарат левой рукой. Серая верёвочка от него обвязана вокруг большого пальца и чуть спадает к запястью. Иери отходит в сторону, чтобы солнце почти не попадало в кадр. Она смотрит в небольшой квадратик, подбирая кадр. — Нет, всё же не стоило так стричься, — блондин пытается поправить волосы, но они такие короткие, что сделать это невозможно. Зачем он вообще захотел чего-то нового? Теперь похож на какого-то замученного ежа или тяжелобольного. «Только если тупостью», — ответила бы Сёко. Сугуру бы с ней согласился. Ему отчего-то нравилось гладить Сатору как короткошёрстую собаку. И Годжо воспринимал это как личное оскорбление, хоть Гето и был от и до искренен в своих отношениях к новому стилю. И жалел, зная, что ещё раз такое не увидит. — Щёлкаю! — предупреждает Иери. Сугуру успевает положить локоть на острое плечо и закинуть ладонь на макушку, быстро-быстро погладив затылок. Он довольно улыбается, и Сатору бросает на него взгляд так, что захватывает радужкой не только его, но и солнце. Лёгкость ощущается в руке, и блондин кричит лишь громкое «Не снимай!». Кусок клубничного мороженого падает на песок, ударяясь о него и разбрызгивая волнами песчинки. — Отличная серия, — смеётся Сёко, щёлкая расстроенное лицо Сатору. — Господи, да купим мы тебе ещё одно. — Так там такого больше не будет! — возражает голубоглазый, готовый прям тут упасть на колени перед умирающим замороженным молоком. Сугуру пока берёт фотоаппарат, слушая на фоне нытьё имени «мне нужно именно такое и точка». Он листает фотографии, смотря на медленно летящий кусок мороженого и быстро меняющееся выражение лица Сатору. Вечный пятилетка даже в свои шестнадцать. И сейчас он думает, что не было тех лет, проведённых порознь. А потом Гето снова возвращается к самой первой фотографии. Что-то в ней есть такое… существующее бесконечность. Что-то неизменное и нерушимое. То ли они сами, то ли что ещё. И этого чего ещё сполна хватает во взгляде Сатору и сейчас. Он смотрит на фотографию уже несколько минут. Тут они ещё одного роста. И Сугуру в белой футболке и этой дурацкой шляпе он не видел уже вечность. Годжо смотрит и теряется. Прямо как и тогда. Всё внутри перевернулось, перемешалось, свалилось куда-то вместе с мороженым, ещё целым на фото и следующие две секунды после. Для Годжо две секунды его целостности уже давно прошли. Прошли ещё когда он, на качелях, назвал своё имя какому-то мальчику, потому что «так же проще». Ещё в тот момент всё стало решено. Но он думал, что давно растаял в этом песке, а как оказалось… Последнее время жизнь слишком настойчиво напоминала о том, что было. О том, кто был. И Сатору слишком тяжело переживал это. Ощущение, что ему настойчиво говорят об одном и том же, а он и слова не понимает. — Начальник! — дверь открывается и чуть не влетает в стену. Нобара быстро перехватывает её и закрывает за собой, пересекая кабинет в два шага, слишком широких для её привычной походки. Годжо вздрагивает, кидая фотографию обратно в ящик и сбрасывая на неё папки. Он хлопает тумбой и чуть не подпрыгивает на месте, вставая на ноги. Сердце колотится, будто его поймали с поличным. Похоже, нужно срочно разобраться со своими проблемами, вот только… получится ли? — Вы должны мне помочь! — быстро произносит рыжая.