Бесконечность

Стеклянная бутылка падает в выемку на самом дне автомата, и Сёко суёт туда руку, доставая напиток. «Малина, имбирь и корица», — читает Иери и смотрит на чуть вспененную розовую воду внутри. — И как она не разбилась? — задумчиво произносит девушка и протягивает бутылку Сатору, чтобы тот открыл. — Я, что ли, менее интересный, чем автомат со склянками? — недоумевает Годжо. Сёко усмехается и качает головой. Крышка хрустит в руках парня. — Опять начинаешь! Нет конечно. Просто… — Иери делает большой глоток, и пузыри чуть не вылетают из её носа. Она тихонько кашляет и продолжает: — Всё же понятно: берёшь и подходишь к своему мальчику. Напоминаешь ему про «Покемонов», и он у тебя в кармане. Или в этом красно-белом шарике, тут как хочешь. Годжо вскидывает брови, затем вытягивает длинную худую руку вперёд и берёт бутылку. Медленно пьёт. Ему нравится этот прозрачный сладкий вкус. Прямо как тёртая малина с сахаром, залитая водой. Корицы он не чувствует, и это к лучшему: он терпеть не мог корицу и мёд, хотя и сладкое, и выпечка очень многое значили для него. И отказ от части любимых вещей иногда очень огорчал его. А люди, почему-то, продолжали считать, что без них торты, булочки, напитки и даже обычная еда потеряют во вкусе. Никак нет. — К сожалению, так не работает. Это же невероятно глупо! Он после пяти-шести лет даже не вспомнит меня, — сетует Сатору и с той же эмоцией качает головой. — Не проверишь — не узнаешь, да? — с улыбкой спрашивает подруга. Сатору так не думает. Показаться глупым — один из самых больших страхов в его жизни. Тем более, если глупым его сочтёт человек, чьё впечатление о нём ощущается очень важным. Сначала он считал это абсолютно нормальным, пока Сёко не сказала ему, что в своей жизни можно позволить почти всё и даже то, что другим не нравится. Сатору такое понять было очень сложно, почти невозможно. Наверное, всё идёт из детства. Какой-то очередной ужин отца с его партнёрами, на котором надо обязательно изображать самую лучшую семью, где все без ума от любви друг к другу. Годжо до жути устал от этих спектаклей, и на его лице очень заметно читалось, как ему всё равно. Могли бы оставить дома и сказать, что он заболел. Но нет же, всем нужна слащавая картинка, будто только от этого и зависит годовой оборот всех фирм, записанных на их фамилию. — Ты можешь себя нормально вести? — отец выходит в холл ресторана, медленно шагая к полутёмному коридору, в сторону уборной. Сатору медленно идёт за ним, смотря на стены с картинами в золотых рамках. В высоких позолоченных (или, может, из цельного золота) вазах стоят какие-то растения с яркими пышными цветками, словно выкрашенные вручную. Гипсовые статуи смотрят на проходящих мимо с пустотой в глазах, и Годжо ощущает этот неживой взгляд на спине. — Я нормально себя веду, — отвечает он. — Ты, что ли, огрызаешься? — в знакомом тоне спрашивает отец. Тут следует быть очень осторожным. — Нет, я просто тебе говорю. Отец останавливается, и Сатору чуть не врезается в его спину. Вовремя притормаживает и встаёт к нему так, что тусклый свет попадает только на его лицо. Подвески из прозрачных камней вращаются на большой люстре под высоким потолком с лепниной, и отблески света скользят по стенам. — Вот скажи, зачем надо было помогать официантке, которая бокалы уронила? Это глупость — человеку с таким статусом помогать обслуге, и ты это знаешь. И только попробуй ещё раз начать фамильярничать с кем-то из гостей. Доходчиво объясняю? — Я ей помог, потому что это по-человечески, а не как ты обычно делаешь, — хмыкает Сатору и смотрит прямо в лицо отца. Такое же, как у него, аж противно. Хлопок. Хлёсткий и резкий звук пробегает по пустому коридору. Годжо не сдвигается ни на метр, оставаясь со всё такой же ровной спиной. Он опускает взгляд и смотрит на несколько мелких алых капелек, упавших на белоснежную атласную рубашку. Одну руку Годжо прикладывает к носу, а другой развязывает чёрный бант. Рукава-фонарики спадают к локтям. Тонкие сосуды совсем не переносят такое отношение. — Дома ещё поговорим, — отец даже не смотрит на него, сжимая и разжимая пальцы. Сатору поднимает взгляд вверх, а затем закрывает глаза, рвано выдыхая, как только дверь главного зала закрывается. Он запрокидывает голову и облокачивается на стену. «Единственное, что здесь глупо — ты сам». И тем не менее след остаётся.

***

Белый потолок, по которому протянута косоугольная полоса света из окна. Сатору смотрит на неё уже минут двадцать, и она, похоже, начинает плыть по концам. Не может же он просто так подойти и заговорить. Или может? Нет, точно нет. А если это даже не он? О таком Годжо вообще как-то забыл подумать. Но и эту мысль он быстро откидывает. А всё потому, что он нутром чувствует, что это именно Гето Сугуру и никто другой. В совпадения Годжо тоже верил неохотно. Так что либо он всё возьмёт в свои руки, либо снова упустит. И как же ему не нравилось, если что-то шло вразрез с его желаниями и представлениями. Отцовские гены, как-никак. Из потока мыслей Сатору вырывает короткий писк, говорящий о входящем сообщении. Он вздрагивает и переворачивается на правый бок. Высовывает руку из-под одеяла и тянется к тумбочке. Телефон закрыт, но верхний дисплей с рисунком чёрного дракона на фоне белой дымки тускло светится, показывая простое «2:12». В такое время Годжо обычно всегда спал, но он знал одного человека, который только расходился к столь позднему часу. Знал и не прогадал. Сатору моргает пару раз, щурясь от яркого света экрана, а потом читает уведомление «1 входящее сообщение от Нанамин». — Что же тебе не спится? — шепчет Сатору и переворачивается назад на спину. Он открывает телефон и вытягивает руки над собой. Годжо, привет! Ты свободен завтра после четырёх? Мне нужна твоя помощь: у меня проект по финансовой математике, который я не успеваю закончить, а все заняты. Если ты сможешь, то будет очень кстати. Заранее спасибо. Сатору удивлён, что Кенто не прислал ему целое письмо на почту, а ещё лучше — настоящее — бумажное. Но это определённо была какая-то черта его характера. Годжо не исключал, что тот родился с самым серьёзным лицом, которое может быть у младенца, и никогда не плакал. Только говорил, нет, тезисно объяснял, что эта детская смесь ему не подходит, а банановое пюре он любит больше тыквенного. С ним он познакомился через Сёко, которая знала его с детского сада. Наверное, именно по этой причине их общение растянулось на долгие годы. В любой другой ситуации Годжо не мог представить, чтобы они сошлись. А так, со временем, ты привыкаешь к человеку, как к своим рукам, и уже не хочется его отпускать.

Привет. Без проблем

Напиши, куда приходить

Сатору смотрит отправленное в эту же секунду сообщение с номером кабинета и складывает телефон, возвращая его на тумбочку. Он накрывается одеялом и отворачивается к стене, закрывая глаза. Годжо подтягивает ноги к себе и утыкается носом в складку одеяла. Сон тут же забирает его.

***

Сатору идёт по коридору с пакетом из ближайшего продуктового магазина. Солнце светит на его лицо, и он едва заметно жмурится. Как жаль, что он забыл очки дома: солнечный сезон уже начался, и для его чувствительных глаз такое было настоящей пыткой. В северном крыле в такое время уже никого нет, и Годжо наслаждается абсолютной тишиной. Он останавливается у двери с табличкой «E-5», смотрит по сторонам и открывает раздвижную дверь, заходя в класс. Нанами сидит на краю одной из четырёх парт, поставленных друг к другу, и тыкает кончиком карандаша с резинкой себе в лоб, явно пытаясь найти ответ внутри головы. Кенто реагирует на звук открывшейся двери и поднимает взгляд, оставляя карандаш приложенным ко лбу. Сатору поднимает пакет вверх. — Купил тебе дайфуку с клубникой, банановый сок и-и-и… — Годжо подходит к партам и ставит на них пакет, замечая второго человека, которого загораживал Нанами. — Привет. Неужели совпадения существуют? Нет-нет-нет. И пока Сатору пытается убедить себя в том, что он просто переутомился и у него уже галлюцинации от переживаний, Сугуру встаёт из-за стола и протягивает руку. — Гето Сугуру, — взгляд прямо на голубых глазах. Годжо смотрит на лёгкую улыбку, лисий взгляд и самые чёрные волосы в мире. — Сатору… — пальцы путаются в ручках пакета, но Годжо быстро собирается с силами и жмёт его руку. Кажется, настоящий: из мяса и кожи. Даже дышит и моргает, как живой человек. Нанами молча наблюдает за этой картиной, потом обходит Сатору и берёт из пакета небольшую упаковку с белой дайфуку. Шуршание её, кажется, приводит этих двоих в чувство, и диалог продолжается. — А фамилия? — спрашивает Сугуру. — Зови по имени, — улыбается Годжо и отпускает руку. Он снова сидит на качелях в своей памяти. Кенто с интересом кидает взгляд на них: да, Сатору не любил, когда его звали по фамилии. Но и всем подряд обращаться по имени он не позволял. Сейчас же Нанами понять не мог, почему тот решил сразу перейти к имени. Очень и очень интересно. — Как скажешь, — Гето пожимает плечами и садится обратно на стул. А через пару секунд раздумий добавляет: — Тогда ты тоже. — Что тоже? — маленький Сатору в голове бьёт ложкой по кастрюле. — Зови по имени, — улыбается Сугуру. Годжо кивает, потом достаёт из пакета два онигири с лососем и имбирём и кладёт их перед Гето. Тот сначала отказывается, потом всё же принимает предложение. Сатору же пьёт вишнёвую газировку и ест сендвич с фруктами. Нанами обычно ругался на него за это, потому что «никакая это не еда». Но отказываться от сладкого было вреднее, чем есть его. Для нервной системы уж точно. А тем более в сложившейся ситуации. Если посмотреть на Годжо, то совсем не подумаешь, что с ним что-то не так. Отец, деловые встречи, девять лет учёбы в частной академии и ещё множество фактов из его жизни оставили очень яркий след на этом голубоглазом ребёнке. И теперь никто бы не подумал, что внутри Сатору метался из стороны в сторону и втройне обдумывал каждый жест. Главное — не показаться глупым. — В общем, — Нанами возвращает всех в рабочую обстановку, — Гето согласился помочь мне на правах знакомого с факультатива по мировой экономике. Так что ты поможешь ему, хорошо? Сатору кивает. Мировая экономика… «И мы с Сугуру будем вдвоём вести бизнес!» Годжо отгоняет от себя странные мысли. Он ничего о нём не знает, а весь образ основан на детских впечатлениях от лета, проведённого вместе. Сугуру может оказаться вообще чем-то иным, что полностью разобьёт надежды и желания Сатору. Тем более ты ребёнок и ты подросток — это очень и очень разные вещи. Иногда вас объединяет лишь пара схожих черт во внешности — не более. По этой причине лучше сразу не надеяться на что-то хорошее. А ещё лучше — готовиться к тому, что чем-то большим, чем «знакомые» они не станут. — …черновые таблицы. Из них надо перенести всё в форму, аккуратно. И не забыть сравнить сумму показателей с конечным результатом, потому что я мог где-то недоглядеть. Это, конечно, вряд ли, но не исключаю. Годжо ещё раз кивает. Обходит парты и садится на стул рядом с Гето. Тот пододвигает ему половину листков и протягивает карандаш. — Вот тут я часть уже написал, всё сошлось. Ты можешь начать вторую половину переносить. Это вот отсюда, — Сугуру тыкает пальцем в строку с номером тридцать семь. Очередной кивок. Сатору приступает к делу, записывая цифры ровным почерком. Не зря же он отходил полный курс каллиграфии в шестом классе. Годжо молча занимается делом, лишь иногда бросая взгляд на Сугуру. Тот внимательно сверяет цифры и складывает результаты на карманном калькуляторе. Годжо же большую часть вычислений вёл в уме: почему-то с детства все точные науки давались ему по щелчку пальцев, хотя большой любви не вызывали. У него в целом любовь почти ничего не вызывало. Наблюдатель с голубыми глазами — вот и всё. Хотя, конечно, близкие были исключением в этом плане, потому что ради них он бы и голову дал на отсечение. Люди и всё что между ними по-настоящему ему нравилось. Так к семи вечера все дела были почти закончены. Сатору устало откидывается на спинку стула, вытягивая ноги под столом. Сугуру ходит по кабинету, собираясь домой. — Тогда можете идти, я тут уже всё сам доделаю, — Нанами складывает друг на друга пронумерованные листы. — Спасибо, что помогли. — Без проблем, — синхронно отвечают Сугуру и Сатору, и Годжо ощущает, как краснеют уши. Кенто улыбается, А Сатору чувствует, как его хлопают по плечу, и поднимает голову, смотря на лицо Сугуру. — Тебя ждать? — спрашивает он, и Годжо удивляется такому предложению. — А, сейчас. Он быстро складывает свои вещи и встаёт из-за стола, чуть не запинаясь о ножку стула. Потом прощается с Нанами, говоря тому, чтобы он не засиживался допоздна и как следует отдохнул. Тут же выходит в коридор, где солнце перешло на другую сторону, оставив лишь пару оранжевых лучей. А Сугуру идёт рядом, поглядывая в окно на пустую спортивную площадку. Годжо кажется, что сейчас это точь-в-точь сон, где голым идёшь по школе. Их шкафчики оказываются друг напротив друга, и Годжо не понимает, почему они никогда не пересекались до этого. Может, совпадения всё же существуют? Сатору слушает, как Сугуру познакомился с Нанами, добавляя свои впечатлении о нём. О других всегда говорить легче, чем о себе. На улице ветер перекидывает волосы Гето из стороны в сторону, а он их поправляет и поправляет. Тогда Сатору и замечает тонкую чёрную резинку на его запястье. Наверное, он не собирает волосы, потому что те ещё недостаточно отросли. Но по их виду можно сказать, что очень скоро всё изменится. Цикады тихо стрекочут вдалеке, и чайно-оранжевое солнце скользит по зелёной листве деревьев. Сугуру и Сатору выходят за ворота школы, и первый останавливается, потирает шею рукой и смотрит в сторону. Второй ждёт, что сейчас будет. — Наверное, пока? — Годжо смотрит на Гето, чья тень длинно тянется по ровному асфальту, и выгибает брови, как оставленный на дороге пёс. — Мне тут недалеко, я живу… Солнце светит на Гето, но он даже не щурится. Снова этот взгляд глаза в глаза. — На Береговой улице, я помню, — заканчивает Сугуру. Сатору окончательно убеждается, что совпадений не бывает.