***
Годжо зажимает пальцами ключ от жестяной баночки в оранжево-жёлтую полоску и тянет вверх. Газировка шипит и пенится, но не выливается. Сугуру стоит рядом и никак не может подцепить свою открывашку, а только чуть приподнимает её, пока та не соскальзывает с кончика пальца и не щёлкает о верх банки. Он неловко вздыхает и снова пытается открыть газировку. Небольшой белый пакет с названием магазина болтается на его запястье, качаясь из стороны в сторону. — Проблемы? — Сатору чуть наклоняет голову на бок, а потом протягивает свою газировку Сугуру. — Давай открою. — Да я сам, — отнекивается Гето, и наконец-то поддевает заветный ключ. Газировка пенится и поднимается на самый верх, растекаясь по руке и падая на землю шипучими каплями. — Ничего не говори. Сатору молча закусывает щёку, чтобы не засмеяться, и заходит обратно в магазин. Через минуту он возвращается с пачкой влажных салфеток с рисунком собак и подписью в духе «Найди Сибу». — Мне казалось, ты аккуратнее, — Годжо всё же смеётся, а потом просто продолжает смотреть на Гето с улыбкой, как смотришь на пробегающих детей или собак, виляющих тебе хвостом. — Ничего смешного в этом нет, — отмахивается Сугуру, Сатору пропускает это мимо небольших ушей. Годжо садится на изогнутый отбойник и делает глоток. Гето садится рядом, ставит пакет на колени и смотрит на садящееся солнце. Он думает, что же можно сказать, но ни одна мысль не кажется подходящей. Всё какое-то странное и неловкое, слова глупые и их слишком много, будто нельзя выбрать из них правильное. Это как пролистать весь словарь синонимов, а нужного так и не найти. — Так и почему ты тогда не вернулся? — Сатору поворачивает своё лицо к Сугуру и закрывает правый глаз, на который падает свет. Гето делает вдох и задерживает дыхание, думая над ответом. Он всё так же смотрит перед собой. — Я знал, что я не вернусь. Ну, тогда. Так я бы и тут не сидел, — хмыкает Сугуру. — И вообще не собирался к тебе подходить. Просто так получилось. Он хотел сказать «мозги отключились», но не стал. Решил почему-то оставить такие слова при себе. Вся ситуация целиком ощущалась странно, нереалистично. Как часто люди встречают кого-то из школы, детского сада или кружка по рисованию? Ага. И ещё реже они куда-то идут с ними и слушают, как же сложилась их жизнь, пока они не смотрели на них. В детстве у Сугуру была огромная книга в синем твёрдом переплёте с глянцевыми страницами. Она лежала на нижней полке тумбы для телевизора, и у Гето всегда не хватало сил поднять её, так что он брался за самый низ и катил её по полу. Так вот в ней были собраны разные мифы и легенды, каждая проиллюстрированная жутковатой картинкой, к которой приближались буквы, но никогда не налезали на неё. И по большей части ему нравилось смотреть на рисунки, нежели читать что-то такое. Хотя, половину он точно прочитал. Это было не сильно интересно, но познавательно: разные объяснения тому, что и почему происходит, причём абсолютно не со здравой точки зрения. Но верить от всего сердца Сугуру так и не начал. В детстве ты всегда законченный скептик. В общем, он никогда не придёт к тому, что что-то за гранью понимания существует. Но в то же время никогда не перестанет считать, что любое событие в жизни должно произойти. Что-то случилось? Значит так нужно, и всё. Даже если оно разбило и переехало тебя, посмотри, к чему ты из-за этого придёшь через пару лет. Тогда и поймёшь, что всё прошло как надо. Вот и сейчас он просто знал, что был обязан записаться на те экономические курсы, чтобы теперь сидеть на этом отбойнике и объяснять, казалось бы, абсолютному незнакомцу всю свою жизнь. И делал он это просто потому, что не забыл его за почти пять лет. — Знаешь, в первой серии всегда говорят, что герой переехал в какую-то деревню из-за работы отца. Вот то же самое. Его пригласили ведущим инженером-архитектором в Осаку… — Хочешь сказать, что Осака — деревня? — Сатору чуть шире раскрывает глаза, хотя они и так у него сильнее всего выделяются на лице. — И это про меня говорят, что я прикладываю карту не глядя, а в салфетнице дома только Фукудзавы… Сугуру смеётся и не соглашается, мотая головой. — Насчёт карты я бы поспорил, а насчёт салфеток… кто знает? Дома я у тебя так и не был. — Ага, ага, вот как придёшь, так и поговорим, — цокает Годжо и мимолётно хмурится. Так странно. Он слишком развязан в общении, слишком резкие обороты себе позволяет, да и даже не старается следить за словами. А потом спрашивает себя, зачем вообще стараться ограничивать себя. Это что-то идущее из детства, что-то фундаментальное. Сугуру ничего на это не отвечает ему, что на самом деле к лучшему. — Короче, я переехал в, если тебя это так задело, третий город страны по величине. — Сатору сразу же говорит, что ничего его не задевало. — Прожил там первую половину средней школы, а потом мы вернулись сюда. Что тебе ещё рассказать? Ребёнок внутри Годжо успокаивается, когда слышит ответ на так давно волнующий его вопрос. В детстве родители спокойно уходили без предупреждения, отец мог исчезнуть на пару дней, может, недель, матери дома, в принципе, почти не было. Он привык к этому. Дети часто плачут, когда взрослые уходят без них, они боятся, что больше за ними никогда не вернутся. У Сатору такого не было. Вообще, Годжо с детства не особо понимал, что нужно чувствовать к людям, которых называл «мама» и «папа», и тем более не валялся у них в ногах и не хватался за штанины с биркой именитого модного дома и подолы платьев и юбок из шёлка, добытого вручную. Но вот долгое время он чувствовал себя по-настоящему глупо, напридумывав себе разного, да ещё и рассказав всё дедушке. Тот потом спрашивал, куда же подевался его новый друг, а Сатору лишь растерянно пожимал плечами и не находил слов для ответа. По голубым глазам можно прочитать абсолютно всё, так что больше эта тема не поднималась. В таком возрасте уже давно пора знать ответы на все вопросы. Сатору не плакал и не думал, что его бросили. Просто такую непонятную эмоцию он чувствовал впервые, и она, будучи такой необъятной, совсем не вмещалась в его детские формочки для них. Человек был, а потом его нет, и ты никогда не узнаешь, что произошло в перерыве. А сейчас странно было, что он вернулся, повзрослел без тебя — пока ты этого не видел — но, наверное, тоже думал о тебе хотя бы пару раз (Годжо хотел в это верить). — Почему экономика? — Сатору кажется, что пора перейти к чему-то живущему в настоящем. Дедушка всегда говорил, что если держаться за прошлое, то в нём и останешься. Но следовать наставлениям у Сатору получалось так себе. — Это интересно. Мне кажется, в мире мало что работает не из-за экономических связей. Даже политика на ней более чем завязана. Да и для поступления полезно будет… Какое-нибудь управление и ведение хозяйства. Но это как вариант. Сатору думает, что сейчас свалится назад, и только ноги будут торчать вверх. Упасть с такой высоты не смертельно, но эмоцию передаст очень точно. Не то чтобы он всегда получал желаемое, но и согласиться с обратным было тяжело. Обычно это всё решалось деньгами или связями, а тут… Это более приятное чувство. Годжо всегда понимал, что такая специальность самая подходящая для него. Во-первых, это у него в крови. А, во-вторых, ему в любом случае придётся разбираться со всеми активами семьи лет в двадцать пять. И его образование будет отличным фундаментов для тонны ценных бумаг, фирм, сетей заведений и холдингов. — А ты куда ходишь? Я тебя вообще раньше в школе не видел. — Я здесь из-за подруги учусь. А начальную и среднюю — в частной был, — Годжо подцепляет пальцами ярлычок розовой коробки и достаёт клубничное моти, сразу же кидает его в рот и протягивает коробку Сугуру. — А так на математику хожу, там хоть расслабить мозги можно. Гето косо смотрит на последние слова Годжо, совсем не думая, что математика может расслабить хоть что-то в этом мире. — Подруга… Это та девочка, с который ты тогда на мосту был? — Да, она. Она в «1-C», а я в «1-А», — Годжо поворачивается и взглядом ищет мусорку, потом прицеливается и кидает в неё банку. — А Нанами я как раз из-за неё знаю. Кстати, удивительно, что ты не с Нанами в одном классе. Сугуру мысленно удивляется, как Сатору быстро понял, что они все учатся в разных классах. Нанами учится в «1-D» — классе, где большая нагрузка по экономике, праву, началам бухгалтерского учёта и менеджмента. — Да, мне больше нравятся всякие общие предметы: литература, психология, ещё социология очень интересная. Хайбара мне говорит, что это странный выбор, раз я всё равно хожу на экономику, но я бы умер, если бы учил только её всё время. Годжо удивлённо вскидывает голову. Про это он совсем забыл. — Ты знаком с Хайбарой?! Почему ты тогда Сёко не знаешь… — задумчиво произносит Сатору. — Не знаю… — Сугуру пожимает плечами. — А про Юи… Ну я бы с Нанами не общался, если бы с ним не познакомился. Получается, Сёко стоит в самом центре их пересечения линий знакомств. Но чему удивляться? Да, ты можешь что-то слышать про людей в жизни своих друзей, но даже не помнить их имени и внешности. Таким занимаются либо самые чуткие, либо самые памятливые. Хотя, Годжо не считал чем-то нормальным знать вообще всех людей из жизни Иери. Просто так получилось, потому что она этого захотела. — Так, тогда я просто обязан вас познакомить! — воодушевлённо произносит Годжо. Вывеска сзади него загорается белым светом, чётко выделяя чёрную семёрку на ней. Волосы Сатору в таком освещении кажутся ещё белее, он поднимает голову и задумчиво смотрит на баннер, натянутый под вывеской. Реклама «вкусных часов» — ничего примечательного. — Если она будет не против, а теперь, мне кажется, мы обязаны пойти домой, — Сугуру думает, сколько же времени они тут просидели, что спросят дома, и как ему завтра рано встать. Годжо встаёт с отбойника, крутится по сторонам, потом забирает пакет из рук Гето и достаёт из него кусочек вишнёвого торта в треугольной пластиковой упаковке. — Тогда завтра на большой перемене у автоматов напротив стадиона, хорошо? — Сатору устроит только позитивный ответ, но и сам Сугуру не видит причин для отказа. Гето думает, как попрощаться, а Годжо просто смотрит на него тем самым взглядом. За эти пять лет почти ничего не поменялось во взгляде, который, кажется, способен увидеть, что происходит за стеной магазина, какие драгоценности закопаны в земле, и как крутятся шестерёнки в голове собеседника. — Тогда до завтра, — Сугуру поднимает ладонь с аккуратными пальцами вверх, и взгляд Сатору снова путается в резиночке на запястье, край которой цепляется за выступающую косточку. — До завтра, — Годжо делает усилие, чтобы вернуть взгляд на лицо Гето. Он быстро разворачивается и идёт вдоль пустой стоянки. Сугуру смотрит ему вслед, провожает взглядом до высокого фонарного столба на самом её краю, а потом идёт в противоположную сторону. Их пути вновь расходятся, но пересекутся гораздо быстрее, чем в прошлый раз.***
Red Hot Chili Peppers — Don’t Forget Me
Большой свет выключен везде, кроме ванной; лампа на металлической ножке светит из угла оранжевым светом, падающим на пластиковые коробочки компакт-дисков, разбросанные на пушистом ковре. Некоторые из них открыты, но диска нет только в одной. Рядом стоят две высоких стойки, набитые такими же коробочками, в каждой из которых по отличнейшему альбому. На высокой тумбе розовая лава поднимается со дна вытянутой лампы, стопка книг неровно лежит на самом краю, а самая верхняя вот-вот свалится на пол, но всё ещё балансирует каким-то чудесным образом. Огромный музыкальный центр неподвижно расположился между всей мелочёвкой, показывая громкость воспроизведения на восемнадцать из двадцати. Сёко качает головой, смотря, как вода медленно плещется из стороны в сторону. Она тихо подпевает песне, высовывая руку из воды и облокачиваясь на холодный бортик ванны. Дверь приоткрыта, позволяя музыке вместо пара кружить под потолком. Иери хочет подлить кипятка и тянется к крану, но прислушивается к музыке внимательнее, совсем слабо различая голос любимой Хейли Уильямс. Обычно в такое время ей никто не звонит, значит трубку точно надо взять. Она держится за бортик ванны, поднимаясь из воды; капли тут же начинают стекать с волос и кончиков пальцев, и девушка переставляет ноги, наступая на прямоугольный тонкий коврик для ног. Иери хватает полотенце с дверной ручки и небрежно оборачивает его вокруг тела, придерживая с краю, чтобы оно не свалилось, хоть дома и нет кого-то, кто мог бы увидеть её голой. Сёко быстро идёт в зал, оставляя мокрые следы небольших ступней на полу и чувствуя, как пена стекает с икр и шипит искрами, как кислая конфета во рту. Иери ставит музыку на паузу одним нажатием и берёт с тумбы телефон. Фото Сатору вместе с ней в дорожном зеркале на заставке контакта, там он держит огромный красный леденец и показывает такой же по цвету язык. Иери отвечает на звонок и подносит телефон к уху, но не прикладывает вплотную, потому что ей такая идея не кажется безопасной. — Ты чё так долго отвечаешь? — тут же раздаётся из трубки, и Сёко радуется, что телефон на достаточном от неё расстоянии. — Тебе тоже привет, — Иери идёт назад в ванную. — У меня телефон далеко. А ты сам-то время видел? Она тянет полотенце в сторону и вешает его обратно на ручку, закрывая дверь. Переступает бортик ванной и садится в едва тёплую воду, прижимая коленки к груди. Годжо слышит, как в трубке что-то плещется. — А, ты в ванной, что ли? — Сатору, в свою очередь, точно стоит на балконе, согнувшись в непонятную фигуру и опираясь на перила. — Я это… Недавно пришёл, потому что мы с Сугуру гуляли. — С кем? — Сёко на секунду залезает к себе в голову посильнее, перебирая всех общих знакомых, а потом её как ударяет током, хотя телефон всё ещё в руке. — С тем самым?! Подожди… Реально? А как? Годжо Сатору, Вы почему мне ничего не рассказали раньше? Сатору смеётся в трубку. — Так а как бы я тебе рассказал, я только что помылся и поел. Совесть имей. — Ну, — задумывается Иери. — Был бы голодным и вонючим, зато с рассказанной историей. И вообще, это у тебя совести нет, что давно доказано. — Охотно верю, — отвечает Годжо в язвительной интонации. — И знаешь что? Он меня не забыл! И ещё я завтра вас знакомлю, вот что. Сёко смотрит на опускающуюся пену, маленькими островками плавающую вокруг неё. Услышанное заставляет её нахмуриться, но чего она хотела, когда дружит с таким человеком? — И всё же я права насчёт твоей совести. Ты даже не спросил меня! — Иери ударяет по воде ладонью, и мелкие брызги разлетаются во все стороны, пена стекает по стенам, а капли россыпью падают на плитку на полу. — А ты бы отказалась? — Годжо вдыхает вечерне-ночной воздух, и с его стороны слышен стрёкот цикад. Сёко отвечает отрицательно. — Ну так а зачем тогда спрашивать, если я тебя знаю. — Ладно, ты прав. Но даже не даёшь мне побаловаться, — цокает девушка и ложится в воду полностью. Её губы отдают синеватым оттенком, а вода совсем остыла. — Завтра где? — Напротив стадиона, где автоматы, помнишь? Иери думает, что Годжо давно пора выдать премию, как автору самых глупых вопросов мимо кассы. И всё же она терпеливо отвечает, что не способна забыть место, которое ему и показала. Потом он рассказывает ей из какого класса Сугуру и как Нанами всё разрешил, потом говорит о прогулке, потом о том, как попробовал все клубничные сендвичи в городе, но так и не нашёл ничего лучше того, который Хайбара готовил лично ему. Губы Сёко синеют всё сильнее, пока Годжо, должно быть, не отрывает телефон от уха и не смотрит на время в разговоре. — Так, мне кажется, у нас ещё полно дел, так что увидимся завтра. — Давай, — отвечает Сёко и перекладывает палец на кнопку сброса, но Сатору делает это быстрее. Она закрывает телефон и кладёт его на подставку под всякие гели для душа и крема. Иери тянет за цепочку пробки для ванны, и вода быстро исчезает в сливе. Сёко встаёт, напоминая ногам, как это делать, и задёргивает шторку, одновременно с этим включая воду. Моется она в тишине, потому что если бы пошла обратно в зал, то окончательно превратилась бы в ледышку, и Годжо подумал бы, что его бросили. Для такого, как он, ничего на этом свете не являлось уважительной причиной.***
Годжо закрывает дверь на балкон и останавливается посреди комнаты. В комнате горит только небольшая лампа на столе, а часы под ней показывают уже давно наступившую полночь. Сатору бросает телефон на кровать и выходит в коридор. Он вытягивает руки вверх, тянется и широко зевает. Дома полная тишина, только иногда проезжают машины и совсем тихо переговариваются птицы. Цикад почти не слышно. Годжо медленно идёт вперёд, повернув голову к окну, из которого на него смотрит бело-голубая луна, рядом с которой нет ни одного облака. Пол под ногами нисколько не скрипит, и Сатору не нужно идти аккуратно, чтобы никто не проснулся. Хотя, он не совсем уверен, что дома есть кто-то кроме него и прислуги, которая спит на нижнем этаже. Годжо обходит почти весь второй этаж и останавливается перед раздвижной дверью. За ней видно небольшие островки света, и Сатору осторожно заходит в комнату. Струйка дыма поднимается от палочки благовония, закреплённой на специальной доске. Сатору делает глубокий вдох: пахнет сандалом и лилиями, стоящими в широкой вазе из белого фарфора с рисунком тигров в каких-то цветущих зарослях. Наверняка ручная работа, которая стоила больших денег, но сейчас Годжо не мог точно вспомнить цену, потому что и не смотрел на неё. Сатору опускается на татами, вытягивает ноги вперёд и облокачивается на руки, выставленные за спину. Поза странная и долго в такой не просидишь, но Годжо не жалуется. Он запрокидывает голову назад и смотрит на потолок. Запах благовония полностью окутывает его. — Мне кажется, ты обрадуешься, когда услышишь, что я снова встретил Сугуру. Он прямо как в детстве, вообще не поменялся. Ну, так мне кажется… Ещё он сказал, что хочет поступать на управление хозяйством и ведение бизнеса, а ты точно помнишь, что я тебе говорил. Я тогда ещё разбил вазу, и мы купили эту, — Годжо смотрит на полку; рядом с вазой стоят свечи, чьё пламя медленно покачивается из стороны в сторону. — А завтра я познакомлю его с Сёко, потому что он знает всех из школы кроме неё. Это так странно! Мне кажется, он ей понравится. А ещё оказалось, он уезжал в Осаку из-за работы отца, а теперь снова живёт тут. Это круто, потому что… потому что с ним легко общаться, а ты всегда хотел, чтобы у меня были друзья. Думаю, один точно будет. Хотя, у меня ещё Сёко есть. Но её ты и так знаешь. Ещё мне одобрили заявку на олимпиаду по математике, и я видел задания с прошлого года… Там всё супер просто. Что ещё… А! У папы всё нормально, он купил очередной пакет акций какой-то новой компании, говорит, что они скоро сильно вырастут, потому что думают выпустить какие-то крутые телефоны. А мама где-то в Милане или Англии, точно не знаю. Короче, дома тоже ничего не меняется. Но теперь мне будет что рассказать тебе куда чаще, чем раз в неделю. Годжо поднимается на ноги и подходит к полке, поправляет табличку, на которой выгравировано «Годжо Ацуко», и складывает ладони в молитвенном жесте, поднося их к лицу и закрывая глаза. Он стоит так несколько минут, и тёплый оранжевый свет пляшет у него на лице и руках, освещает кончики волос и будто согревает кожу. Затем Сатору меняет благовоние на новое — жасминовое с листьями зелёного чая, зажигает ещё одну свечу и окидывает комнату взглядом, задерживая его на фотографии на стене. Он всегда знал, что они одинаково жмурят глаза, и улыбка у них тоже одинаковая. Сатору возвращается к себе очень поздно и сразу же ложится спать, лишённый всяких мыслей и тревог. Ему снится дедушка, ещё молодой и полный сил, он что-то говорит и показывает огромные цветущие лилии в их саду. Настолько белые, что хочется отвернуться, как от солнца. Годжо просыпается от его лучей, ползающих по лицу, и никак не может вспомнить, что ему снилось.