Бесконечность

В какой-то момент жизни Сугуру понял, что время идёт слишком быстро. Точнее, быстрее, чем он успевает прочувствовать его. Вот была осень, и он даже может вспомнить какие-то моменты: как они впятером промокли под дождём, когда после школы пошли играть в автоматы, а потом заболели все, кроме Сатору. Он тогда хвастался своими конским здоровьем, называя себя «сильнейшим», на что Сугуру кашлять хотел. Пока валялся в бреду с температурой, то ему снился совсем одичавший без их общества Годжо, превратившийся в животное навроде снежного барса, кидающегося на людей со своими острыми зубами. Тогда градусник показывал тридцать девять градусов ровно. Ещё помнил, как целый день потратил на поиск подарка для Сёко. На самом деле он мог бы уложиться в два часа, но увязался Сатору, который с ним обошёл четыре книжных магазина и шесть сувенирных лавок. Годжо вынес из книжных хорошую стопку макулатуры и заставил Сугуру взять три тома манги, на которую он посмотрел с большим энтузиазмом, чем на другие комиксы на стеллаже. А Сатору сразу уловил эту разницу и шагнул широким выпадом к нему со словами «Давай купим?». Сугуру очень долго отнекивался, пока Годжо не устал и не отстал, переключившись на основную цель: подарок для Иери. А потом на кассе к его покупкам как-то случайно добавились все три тома «Триплексголика». И опомнился Гето уже когда карточка Годжо пикнула, говоря о списании денег. Сёко в итоге была довольна подарками: невероятно огромной кружкой с лягушками в форме сердца и подписью «я тебя препарирую», пластинкой какого-то лимитированного издания музыкального альбома (Сатору сказал, что это созвучно с изнасилованием в уши, на что Сугуру тем же вечером нашёл альбом и послушал; не так плохо, как рассказывал Годжо, на самом-то деле), ещё там был огромный справочник по анатомии, картинки в котором Хайбара разглядывал весь вечер, на что Нанами просил его делать это хотя бы не рядом с ним, потому что он чувствителен к таким изображениям. И, конечно же, футболка с готическим рисунком, в которую вместились бы все присутствующие. Это он всё помнил, потому что такие моменты не вписываются в обычный день, где всё одно и то же. А одно и то же Сугуру замечал уже давно. Правда, со вторым пришествием (если так вообще корректно выражаться) Сатору в его жизнь однообразия стало меньше. Просто потому, что ты понятия не имел, что там выкинет Годжо на этот раз. Но вообще Гето пугала такая быстрота жизни: всё быстрее и быстрее приближался тот момент, на который у него не было плана. Трудно представить, что можно прожить столько лет, когда вроде бы не особо планировал это. Сугуру осознал себя всего пару лет назад, а до этого просто автопилот в его детской голове, карта памяти в котором повредилась — из детства у него почти нет воспоминаний. Он знает, что вот это было, а про это ему рассказывали, но сам почти ничего не может вспомнить по-настоящему, так, чтобы почувствовать хоть что-то пережитое. Поэтому сейчас он старается запомнить каждый кусочек ощущений от дней, так непохожих на его рутинные недели. Так Гето обнаруживает себя в моменте, где Сёко говорит, что Сатору не отмечает дни рождения, и подарки ему никто не дарит, потому что он сам об этом ну очень просил. А правда… что подарить тому, кто может купить себе отдельную планету, главное только захотеть. Сугуру очень удивляется такому, потому что все, кого он знал, как-то особенно воспринимали этот день. И какая-то внутренняя вещь не позволила ему смириться с таким фактом. Гето пришёл к выводу, что Годжо просто не знает, как это. Ну, по-людски, как обычный человек на стуле и торт со свечками перед ним. По этой причине Сугуру сейчас стоял перед дверью и слушал удивительно долгий звонок, держа в руке бумажную коробку с клубничным тортом, перевязанную голубой лентой. В другой руке у него был пакет с едой и пакет с подарком, так много вещей и мыслей, как бы сохранить всё целым. Мелодия звонка заканчивается, и Сугуру жмёт ещё раз, пока пакет скатывается у него по предплечью. Дверь наконец-то открывается, и на пороге показывается Сатору. С растрёпанными волосами, торчащими во все стороны, в футболке в синюю полоску и в серых пижамных штанах. Он выглядит очень заспанным и будто не до конца понимает, что вообще происходит. Возможно, его сонный мозг думает, что всё ещё лежит в кровати, и Сугуру всего лишь одна из частей сна. — Сугуру?! — удивлённо спрашивает Годжо, осмыслив ситуацию. В свой день рождения Сатору никогда не ходил в школу. Для него это было лучшим подарком: проспать весь день, потом заказать себе еды и целый вечер провести за приставкой под одеялом. И обычно он никого не ждал, так что услышать звонок в дверь, когда доставщик уже давно уехал, было странно. Вообще, ему иногда напоминал это детское «не ходи с незнакомцами, не бери у них конфетки и дверь никому не открывай», но за всю жизнь ещё ничего не случилось (мозг Годжо стёр причину, по которой он познакомился с Сёко), так что и сейчас он без лишних раздумий открыл кому-то с холодной улицы. Точно, зима же. И только эта мысль появляется в голове у Сатору, как по ногам бежит сквозняк, и чувствуется морозная свежесть в воздухе. — С днём рождения, Сатору! А теперь пусти меня, иначе я заморожусь, — Гето замотан в чёрный вязаный шарф, у него подтаявшие снежинки в волосах и очень красные щёки. Сатору берёт всё, что протягивает ему Сугуру, и пускает его в дом. Делает это он очень медленно и неловко, продумывая каждый вдох, потому что ещё не до конца вернулся в своё тело. — А ты… вообще… что тут делаешь? — Сатору стоит, увешанный пакетами, и смотрит, как Сугуру распутывает шарф, волосы липнут к нему и магнитятся. Гето со вздохом отлепляет их и пытается вернуть причёске нормальный вид, потом замечает зеркало со стороны Годжо и поворачивается к нему, разделяя пряди, на которых растаяли снежинки. Чёрные волосы блестят от воды и света, и Сатору смотрит на них, думая, как сильно они отросли за почти год. — Ничего, что у моего друга день рождения? — Сугуру вешает пальто на крючок и остаётся в белой кофте с длинными рукавами, вдоль которых идут чёрные полосы. — И что ты мне говорил? Можешь приходить, когда захочешь. Ну вот он я! Сугуру раскидывает руки в разные стороны и улыбается.

***

— Включи свет, там, сбоку, — Сатору ставит коробку с тортом на большой кухонный остров. Сугуру требуется время, чтобы найти панель управления и понять, что там тыкать. — Это ты чайник включил… Ну оставь, оставь. Кондиционер, а это… — Сатору поднимает голову наверх. — Свет. Спасибо. — Ты поэтому так долго дверь открывал? — Гето садится на барный стул у острова и смотрит, как Годжо разбирает пакет. — Тут пока всё обойдёшь… Сатору кивает. — Я на втором этаже живу вообще, — Годжо достаёт две круглых кружки и ставит их перед Сугуру. — Тут только горничные, охрана, если надо. А, садовник. — Садовник… Ты знаешь, что я хочу сказать, — улыбается Гето. Сатору морщится, и чайник пиликает, сообщая о девяноста градусах, потому что ровно сто Годжо пить не мог. — Ты знаешь, что я терпеть не могу, когда ты говоришь с этой своей интонацией «богачи»… — Годжо произносит слово с совсем неправильной интонацией, и Гето смеётся, отрицательно мотая головой. — Ты какой чай будешь? — Пока не увижу, что ты не спишь на золоте, как Смауг, я не перестану это говорить. И кофе есть? — Фу! Да и даже так не перестанешь, — вскидывает голову Годжо с какой-то гордостью. Должно быть той, которую у него задели. Сугуру соглашается на чай, потому что иначе Сатору не выживет в помещении, где будет хоть какой-то запах «этой гадости». Хотя, думает Гето, какая ещё гадость может быть из кофе машины с премиум капсулами и миллионом режимов. Сатору точно не понимает, о чём говорит. — Кстати, а почему ты один, если тут, как я понимаю, живёт не только твоя семья? — Сугуру вдруг понимает, что за этот час он никого кроме Сатору и не видел. — Ну, я всех отпустил. Я так всегда делаю на день рождения свой. Отец… у него дела. Мама, по-моему, в Греции, — абсолютно спокойно отвечает Годжо. Гето застывает с кружкой травяного чая у лица. Тёплый пар трогает его кожу своими мокрыми лапками, и он выдыхает в чайную гладь, поднимая ещё больше. Сугуру возвращает кружку на тумбу, так и не отпив. Сатору перед ним режет клубничный торт ножом, и смотрит на него чуть ли не с сердечками в глазах. — И тебе нормально? — спрашивает Сугуру, уже позже думая, что это звучит как-то резко, и это не то чтобы его дело. — В плане… Не знаю, тебе не хотелось провести этот день с семьёй? — Не-а, — сразу же отвечает Годжо. — Тебе кусочек побольше или поменьше? Сугуру показывает на тот, что меньше. Сатору аккуратно кладёт его на фарфоровое блюдце и даёт чайную ложку с длинной ручкой, которая вообще нужна для напитков. Гето отламывает ею самый край торта, и так они сидят с Годжо в тишине, нарушаемой только лязгом посуды. Да, Сугуру и не надеялся на какие-то откровения, и уже хочет найти другую тему для разговора. Но Сатору не любит соответствовать ожиданиям. — Я же понимаю, что у них свои дела, так что какой смысл обижаться или там… просить их об этом? Я же знаю, как это будет неловко, — Годжо чуть приподнимает брови, показывая слово эмоцией. — У меня нет какой-то супер глубокой связи с родителями… Что-то кровное, да… Внутренняя вещь, чисто с точки зрения какой-то биологии. Но вот, как определение семьи, мы — полный провал. Сатору подпирает щёку рукой и взмахивает своей ложечкой по мере развития мысли. Сугуру кивает и отпивает чай. Надо же… Гето хоть и не показывает, но очень удивлён, что Годжо позволил себе рассказать ему что-то о себе обычном, о вещах, которые у него есть независимо от курса валют или удачности сделки. — А у тебя не бывало, что ты видел другие семьи и думал, вот, почему у них так, а у меня нет? Сатору задумчиво выдыхает. — Нет, мне кажется, что нет. Во-первых, я же никогда не знал, как это — иметь семью с картинки из учебника. Во-вторых, все семьи, которые я видел… ну, как можно быть уверенным, что у них нет своих скелетов в шкафах? Это же запросто может быть спектакль для людей вокруг. — Ты очень циничен в этом вопросе, — с удивлением произносит Сугуру. Он всегда знал, что с близкими, особенно, с семьёй ему повезло чуть ли не больше всего. Внешность субъективна, мозги тоже, а вот люди… Сугуру не верил в их заменяемость, потому что в жизни есть что-то, что ради тебя почти никто не сделает: жертвовать никто не любит. И вся поддержка родителей, все их ценности и взгляды, отношение к вещам и миру — всё это пышным садом цвело в Сугуру, и он этим очень гордился. — Просто я очень много вещей видел, — пожимает плечами Сатору. — Сугуру, не задумывайся так сильно об этом, всё хорошо. Годжо легко улыбается, и Гето заставляет себя поверить в чужие слова. Да, наверное, Сатору виднее, что же он там чувствует. Не все же должны жить так, как ты привык. Сугуру часто напоминал себе об этом, потому что иногда любил с осуждением покоситься на людские «дикости». Сатору спрыгивает со стула и ставит посуду в раковину. — Возьми со стола коробку с пиццей, пойдём ко мне в комнату, — Годжо в каком-то нетерпении берёт оставшиеся пакеты. — Посмотрим, что там за подарок! — Скажу сразу: я старался, — уверенно отвечает Сугуру, хватая коробку из доставки и выключая свет на кухне с первой попытки на этот раз. — А говорят, что людей, у которых всё есть, очень тяжело впечатлить, — Сатору уже ушёл вперёд, и его голос заглушался стенами. Сугуру идёт по коридору на звук и думает, что Вселенная явно не обделила Годжо впечатлительностью. — О, это что, удон с креветками?! — голос Сатору теперь звучит очень громко, и он со всеми эмоциями зачем-то кричит: — Сугуру! Гето широко улыбается, пока никто не видит. Точно не обделила.

***

Сугуру задвигает за собой дверь и сразу же начинает разглядывать комнату Сатору. Огромнейшее белое одеяло комом лежит на кровати, тёмно-синий плед при этом аккуратно сложен в самом углу. Какая-то книжка раскрыта и перевёрнута страницами вниз у самой подушки (их тут аж три штуки). Небольшая стопка других книг и комиксов стоит на дальнем краю тумбочки, а сверху лежат какие-то бумажки и не клеящиеся стикеры. Там же ночник, кружка с водой и маленький фиолетовый медведь, который, как мог помнить Гето, купила Сёко очень давно. На полу у кровати, на таком же белоснежном ковре с пушистым ворсом, лежал круглый плеер для компакт-дисков, и в прозрачной части было видно один из них; наушники путались рядом. Сатору ставит пакет с едой на тумбочку, задевая эту башню из бумаги и едва всё не роняя. Потом чуть ли не прыгает на кровать, которая даже не скрипит под ним, и начинает шуршать пакетом с подарком. Сугуру же подходит к письменному столу и смотрит на вещи уже там. Две полки с учебниками, книгами и парой томов манги, баночка с монетами, наполовину пустая, две фигурки: одна с небольшим Ядоном из «Покемонов», а другая — очень большая, со Скуллгреймоном из «Дигимонов». Вторая фигурка выглядела жутко, и Сугуру повёл свой взгляд дальше, не желая разглядывать этого скелета, который тянул к нему свои тощие костистые лапы. И тут Гето с удивлением замирает и смотрит на мячик тёмно-зелёного цвета, который лежит у горшка с жёлтым цветочком. Он берёт его в руки, и мышечная память говорит всё за него. — Это что, тот самый? — Сугуру поворачивается к Сатору и показывает находку. Годжо поднимает голову и раскрывает глаза. Потом неловко улыбается, и по его лицу видно, как он старается придумать оправдание. — Ну… я хотел его вернуть, но всё забывал, а потом ты уехал, — Сатору снова опускает лицо и достаёт небольшую пластиковую упаковку из пакета. — Это картридж?! Сугуру вздыхает и возвращает мячик на место. Так уж и быть, не будем нарушать порядок вещей в мире. Он смотрит, как Годжо распаковывает разноцветный прямоугольник. — «Перекрёсток животных: Дикий мир», — читает Сатору. — Я о такой не слышал даже! — Она месяц назад вышла. Подумал, тебе понравится, — Сугуру садится рядом с Сатору. — Играл в первую часть? — В детстве… О-о-о, — Годжо достаёт следом картонную коробку размером с ладонь. Внутри через пластиковое окошко видно фигурку зебры в джинсовом комбинезоне, в копыто у неё зажата корзина с цветами. — Это мне положили бонусом к картриджу, — Гето вертит в руках пустую упаковку. Он смотрит на сияющего Сатору, и внутри всё трепещет. — И там ещё кое-что. Сугуру чуть приподнимается, выпрямляя спину. Пока что он выше Годжо на целых четыре сантиметра, чем он очень гордился, а Иери каждый раз говорила, что это не навсегда, но Гето не верил. Всё, что пишут в книжках по биологии — глупость. Сатору достаёт жёлто-красный шарик, обёрнутый плёнкой так, чтобы он не раскрошился. Голубые глаза с недоумением смотрят на увесистую вещь, а потом на Сугуру. — Это гигантский леденец? — светлые брови выгибаются в предположении. Сугуру смеётся. — Бомбочка для ванны, — Гето переворачивает шар в пальцах Годжо, и тыкает на приклеенный к плёнке стикер. — Клубника-банан. Сёко сказала, что тебе идеально подойдёт… А мама сказала, что это — лучшая фирма. Вот так. Сатору внимательно вертит подарок, рассматривая неровные красные линии на жёлтом фоне. Потом встаёт и кладёт её на стол, задумчиво вздыхает и переминается с ноги на ногу. — Ну и глупость же! — Годжо наклоняет голову, заваливая Гето на неровный угол. — Ты про что конкретно? — Сугуру делает точно так же, возвращая себе положение в пространстве и смотря на друга. Годжо ещё не до конца научился соглашаться, что может быть неправ, ну или немного заблуждаться. Вот и сейчас он как-то резко осознал, что не просто так люди отмечают день рождения. Сатору не считал себя впечатлительным, но подарки… Как-то очень хорошо Сугуру его чувствовал. Правда, самый последний оставил его в хорошем замешательстве. Но с этим чувством он потом разберётся. И всё же Годжо не собирался говорить Гето, что тот оказался прав, а его первое желание выставить Сугуру за дверь было ну совсем неправильным. Тогда он начнёт очень много о себе думать, а это вредно. В общем, верным ответом на вопрос было: «Про себя». Но… — Да вообще про всё, — Сатору берёт пульт от телевизора, щёлкая на кнопку. — Ты что из фильмов любишь?

***

Годжо держит бомбочку на ладони и задумчиво смотрит на неё, будто она его главный враг, с которым он сейчас будет биться. Потом тянет за шов плёнки, доставая жёлтый шарик, чьи крошки тут же начинают шипеть на коже. Сатору оставляет упаковку на верхней полке этажерки, опускает кран и переставляет ногу через край ванны, вставая в горячую воду. Кожу тут же начинает пощипывать, потому что температура оказалась куда выше, чем Годжо привык. Он стоит в воде, не доходящей до колен; тепло поднимается от неё, и Сатору осторожно опускается, держа руки над поверхностью воды. Спину и плечи тут же обнимают небольшие волны, и он вздрагивает, словно вернувшись в утробу. Голубые глаза закрываются, и пальцы уходят под воду. Тихое шипение, похожее на наполнитель карамелек, успокаивает, и Годжо откидывается на холодный борт ванной, пока всё в ней красится в золотой цвет, а на краях остаются блестящие полосы. Весь вечер Сатору думал о словах Сугуру. Почему у них так, а у меня нет? Годжо почему-то подумал, что всё детство старался ни с кем не сближаться, потому что дистанция — его броня. Ничей уход не сможет ранить его, потому что уходить попросту некому. Нельзя почувствовать боль, если ты никогда не был вовлечён в человека. А тут появился Гето… И сегодня Годжо особенно ярко ощутил, что быть одиночкой не весело, не смешно и не интересно. И каким он был дураком, что отталкивал людей, что предпочитал себя, самого умного и самого красивого, всем другим. Но в то же время он думал, а будет ли с другими так же, как с Сугуру? А потому ещё одно: а почему с Сугуру не так, как с другими? В воздухе пахнет приторной жвачкой из магазина у школы, которую так часто брала Сёко, чтобы перебить запах сигарет. Сугуру брал её за компанию. Но Сатору всегда казалось, что они пахнут дымом и огнём, на что ему отвечали: «Конечно. Ты же не куришь, поэтому и пахнет. А мы уже давно ничего не чувствуем». Вот так и Годжо думал, что ничего не чувствует уже давно. А оказалось надо было просто перебить это всё внутри, правда, чем-то гораздо тяжелее жвачки. И тут Годжо стало страшно, что вдруг он увидит человеческую семью, такую же клубнично-банановую, даже несколько приторную, и поймёт, что она ему необходима. Потому что на самом деле сравнивать не с чем. Он просто не знает, как это: что-то рассказать, показать, как-то выразить эмоцию сложнее набора базовых чувств. И мысль, что, думая о родителях, можно чувствовать что-то кроме пустоты, сжала все кости. С уходом дедушки исчезла всякая возможность быть хоть немного откровенным. Познакомься он с Сёко немного раньше, смог бы вывернуть хотя бы один карман наизнанку перед ней, но увы. И вдруг появляется человек, который ощущается, как возможность поделиться чем-то сокровенным, сказать всё, что думал последние два года или, может, жизнь. А всё равно не можешь, потому что когда-то давно случайно шагнул за ширму и потерялся. И так и ходишь там, вообще не понимая, слышно ли тебя с другой стороны. Но Сугуру будто слышал его. Ходил там с радаром или металлоискателем, потому что как-то умудрялся угадать почти со всем, потому что Сатору не мог не прислушиваться к нему, потому что тот умудрялся как-то отпечатать у него в голове что-то новое, даже поверх въевшегося старого. Но Годжо всё равно боялся показаться странным или глупым, сказать какую-то чушь или сделать что-то не то по меркам Гето. Сатору думал и думал, а вода всё не остывала. Пальцы уже давно покрылись извилистыми морщинами, волосы налипли на лоб и виски. Годжо вытащил пробку из ванны, и вода шумно начала опускаться, оголяя белые плечи и коленки, худую грудь, спину с чётко вырисованным позвоночником, в конечном итоге оставляя Сатору в почти пустой ванной. Только на самом дне, ниже щиколоток, было немного воды. А в самом низу лежала пригоршня золотых блёсток. И тогда Сатору понял, что ни с кем не будет так, как с Сугуру. В этом и была проблема раньше: всем хотелось видеть его под своим углом, переделать, приодеть, смотреть в своё отражение в его глазах, держать в пузыре из банановой жвачки. А Сугуру был не таким: он бы повернул весь мир, чтобы видеть точно так же, как Сатору. И хоть Годжо не был мастером ощущений, но начинал догадываться, как всё это называлось.