***
— То есть Вас в тот момент рядом не было, правильно? — следователь держит папку на сгибе руки, делая пометки ручкой. Сёко кивает, смотря на пустой больничный коридор, уходящий в черноту. В воздухе пахнет лекарствами в пластмассовых баночках и стерилизованными инструментами в бумажных пакетах. Колёсики капельниц скрипят по полу. — Да, Сугуру позвонил мне, наверное, сразу же, как всё случилось. Я сказала ему вызвать скорую и сама приехала сюда. Потом я вызвала полицию, пока ему делали рентген и оформляли. Что с Сатору я не знаю. Но этот человек, он уже… Телефон начинает вибрировать в руке у Сёко, и она дёргается, смотря на вызывающий абонент. Просто набор цифр. Сердце тут же начинает колотиться, и девушка быстро поднимает трубку. Что она ожидает услышать? Рекламу банка? Миллион долларов выкупом? Мы тебя разыграли, а ты, дурочка, поверила? Молчание? — Алло. Кто это? — Иери впивается ногтями одной руки в другую, удерживая её у уха. — Это я. Сатору… — дальше в телефоне и правда молчание, растянутое на секунды. — Сугуру не отвечает на звонки. — Где ты сейчас? Ты можешь говорить правду? С тобой всё хорошо? — Всё нормально, я звоню с телефона Иджичи-сана. Что с Сугуру? Сёко закрывает глаза, с силой жмурясь, как от вспышки света при головной боли. — У него рёбра сломаны, но жить будет. Мы в клинике, где работает его мама. Адрес знаешь? Сатору угукает в трубку и диктует адрес в сторону от телефона. — Тебя, наверное, захотят допросить, так что приезжай поскорее. Сёко сбрасывает звонок и смотрит на двух сотрудников полиции. — Так что за человек, Вы говорите.***
Сразу на входе, только перешагнув автоматические двери, разъехавшиеся в стороны, Сатору видит Сёко, читающую что-то в руках полицейского. Потом она кивает несколько раз и берёт ручку, широким росчерком отмечаясь в самом низу. А в следующий момент её голова поворачивается, и видно, как вдох обрывается на половине. Иери кладёт ручку в папку и быстрыми шагами идёт к Годжо. — Только не бей, — жмурится Сатору, поворачивая лицо в противоположную сторону. Сёко смотрит на слишком белую кожу, на футболку, запачканную кровью, на слипшиеся волосы, на пластырь, скрывающий за собой, наверное, бездонную дыру, через которую можно разглядеть что там внутри головы Сатору. — Где ты был? — Иери хватает Годжо за плечи и трясёт. Голова Сатору качается, как у человечков на приборной панели в машинах на стоянках. Мозги, по ощущениям, ударяются о стенки черепной коробки то с одной, то с другой стороны. — Полегче, — в глазах на секунду смеркается, и Годжо интуитивно кладёт свои ладони поверх рук подруги, удерживая её от нового раскачивания. — Я всё тебе расскажу, обещаю. Но сначала мне нужно увидеть Сугуру. Сёко смотрит на Сатору, кажется, совсем издалека, совсем не понимая его действий. — Сначала сходи в травму, а Сугуру найдёшь там же, в седьмой палате. Сатору осторожно кивает, не желая сильнее беспокоить мозги. Через два шага он оборачивается. — Прости, что всё так получилось. Сёко только прикрывает глаза и машет рукой. Внутри у неё всё держится на честном слове, но нужно же оставаться сильной. Пережить любую трагедию и выстоять. Вот только, стоит ли оно того? — Господин Годжо, позвольте задать Вам несколько вопросов. Сатору смотрит на полицейских с эмоцией чистого удивления, будто он и не знал, что с ним захотят поговорить. Будто с ним ничего не случалось. — С Вами поговорит моё доверенное лицо — Киётака Иджичи. Мне нужно на осмотр, — Годжо элегантно проходит мимо сотрудников и исчезает в повороте на лестницу. Сёко садится на мягкий диванчик у кулера и опускает плечи, смотря на напольные узоры. Так называемое доверенное лицо любезно общается с полицейскими, и до Сёко доносится часть разговора. Она прислушивается ещё сильнее, понимая, что Иджичи предлагает полицейским забыть о вызове. Иери хмурится, понимая, что это точно просьба Сатору. Но почему он так решил? В его семье в таких случаях разбираются как-то иначе? Или, может, он здесь только потому, что никого другого нельзя втягивать? Сёко мотает головой и берёт пульт с журнального столика, прибавляя громкости настенному телевизору. На сегодня с неё хватит загадок.***
— А ты всегда такой бледный? — мужчина держит лицо Сатору в ладонях, смотря на рану, покрывшуюся тонкой плёнкой. — Да я вроде не бледный, — дёргает плечами Годжо. Он сидит на мягкой кушетке и болтает ногами. За спиной врача — светящаяся доска с тёмно-синими снимками. — Сейчас голова болит или кружится? — Болит. Мужчина кивает. — А как вообще ты ударился-то? — пальцы осторожно трогают кожу вокруг раны, нащупывая припухлость, и Годжо морщится, дёргая носом. Сатору хмурится то ли от боли, то ли от мозговых усилий. Он пытается выстроить в голове картинку того, что было пару часов назад, но ничего не выходит. — Не помню. Я был со своим другом, а потом уже в другом месте, — голубые глаза непроизвольно движутся в сторону, будто увидели что-то интересное. Мужчина кивает и отходит в сторону, снимая перчатки и выбрасывая их в урну. — Сотрясение есть, но без перелома черепа, просто сильный ушиб, плюс рассечение. Так что постельный режим, ну… три дня. Книжки не читать, музыку не слушать, побольше спать и в такие ситуации не попадать. Всё ясно? — Всё ясно, — с такой же интонацией отвечает Сатору. — А! А что с этим делать? Годжо показывает пальцем на уголок лба. Конечно, мозги оттуда не вытекут, но лучше перестраховаться. — Можно зашить, если хочешь. Если не шить, шрам останется, а так, может, почти незаметно будет. — Да пофиг, — машет рукой Сатору. — Шрамы украшают мужчин, как никак. Травматолог смеётся, прекрасно понимая, что с этим выражением можно спорить и спорить. Всё же за годы работы чего он только не видел. Сатору подходит к доске со снимками. — Забрать можно? — тонкие пальцы тянутся к небольшому прямоугольнику. — Да бери, — отвечает мужчина. — Если болеть будет — выпей любое обезболивающее. И своё боевое украшение обрабатывай антисептиком перед сном. — Слушаюсь и повинуюсь, — Сатору широко улыбается и берёт снимок с доски. Широкими шагами Годжо идёт к двери, открывая её и прощаясь с травматологом. — Чтобы больше я тебя тут не видел! — последнее, что слышит Сатору перед тем, как закрыть дверь до конца. Годжо идёт по пустому коридору, почти к самому его концу, где большое окно разделяется множеством перегородок, из каждой из которых выныривает жёлтый лучик света, скользящий по мытому полу. Взгляд бегает по табличкам, приделанным к стене почти под самый потолок. Сначала идут всякие больничные названия кабинетов, а затем начинаются номерные палаты. Но нужной не оказывается по близости, тогда Сатору понимает, что нумерация тут чередуется, и поворачивается в правую сторону, сразу же натыкаясь на распахнутую дверь и Сугуру, сидящего на крошечном кусочке кровати. Внутри у Годжо почему-то всё сжимается. Похоже, голова всё ещё кружится. Сатору осторожно подходит к двери и опирается плечом на косяк, просовывая внутрь одну голову. Сугуру поднимает лицо, и чистая эмоция изумления вырисовывается его чертами на бледной коже (об этом говорил врач?). Он тут же подскакивает на ноги, хотя, Сатору помнит, что там говорила Сёко, и думает, что такие акробатические номера не совсем безопасное дело. Вообще, им двоим надо лежать в кровати и отдыхать. Ну, в смысле, каждому в своей, а не в одной. Хотя… Нет, нет. Сатору моргает, думая, что мозги у него точно встали не на то место, а вот бледность со щёк точно сошла. Годжо шагает в палату, и Сугуру тут же цепляется за него, как за тонкую веточку, способную вытянуть из болота. Щека Сугуру падает на острую косточку плеча, но тут же отрывается от неё. Сугуру хватает Сатору за плечи, точно как Сёко, и вглядывается в его лицо. — Это же правда ты, Сатору? Годжо тихо смеётся и склоняет голову на бок. — Ну конечно я. Кто ещё будет с тобой обниматься на этой планете? Гето цокает и отходит от Годжо, садясь обратно на край кровати с тяжёлым вздохом. — Я думал, что больше никогда тебя не увижу. Что ты, может быть, уже мёртв, — Сугуру быстро поворачивает на Сатору, едва не подпрыгивая на кровати. — А что с тем мужиком? Если ты тут… — Сугуру, — мягко зовёт Годжо, вырывая Гето из собственных мыслей. — Не думай об этом. Сатору садится рядом, так близко, что между ним и Сугуру ничего не остаётся, даже воздушной прослойки или кусочка света нет между ними. Годжо был впечатлительнее, но он обычно зацикливался на каких-то странных и абсолютно безвредных вещах. Сугуру был другим. Сатору иногда замечал, что тому тяжело выпутаться из своих же мыслей, а голова только подкидывает новые изощрённые фантазии. Годжо замечал, но совсем не понимал, что с этим делать. Если бы он каждый раз зацикливался на всём плохом в жизни, то уже бы бросился с моста. Поэтому помочь Сугуру никак не мог, молча наблюдая и никак не пытаясь примерить такое на себя. — Как я могу об этом не думать? Мои три ребра напоминают мне об этом на каждом вдохе и выдохе. А ты? Ты же видишь, что у тебя на голове. Чувствуешь. И я всё это время сидел и думал, что больше никогда тебя не увижу, — речь Сугуру становится всё быстрее, и кажется, что он сам не успевает за словами. — Я своими глазами видел, как… — Сугуру. Всё нормально, — Годжо кладёт руку поверх кисти Гето. — Слышишь? Всё. Нормально. Карие глаза Гето совсем не понимают, что им пытаются показать. Сугуру хмурится, замолкая и смотря перед собой. Рука Сатору всё ещё накрывает его собственную. Ему стоит верить? Был ли хоть раз, когда Годжо его подводил? Хоть раз, когда тот не держал слово? Сугуру без раздумий ответил бы: «Нет, никогда». — А! Точно! — Сатору тут же убирает руку и привстаёт на кровати, доставая что-то из кармана штанов. — Купил тут. Один процент от стоимости идёт в фонд борьбы с онкозаболеваниями. Годжо протягивает Гето два брелка с котами на ладони: один кот чёрный, а другой — белый. Сугуру берёт белого, поднимая его за цепочку в воздух. — Говорят, курение — отличная профилактика рака. Потому что от сердечного приступа я умру быстрее, чем от опухоли, — смеётся Сугуру, а потом шикает, прикладывая руку к рёбрам. — Сугуру… — осуждающе протягивает Сатору, хмуря брови. — Не смешно? — неловко спрашивает Гето, поджимая губы. Годжо вздыхает и смотрит на чёрного кота, зажатого в ладони. — От моих рук ты умрёшь быстрее, чем от сердечного приступа, если продолжишь говорить такие глупости. И вообще, ты что, собрался умирать? Сатору не верит в концепцию внезапного камня на голову из воздуха. Да, последние несколько часов попытались ему что-то сказать, но всё же обошлось. А значит, Годжо Сатору доживёт до восьмидесяти точно. И это ещё если совсем стараться не будет. Он, конечно, не мог представить себя в тридцать, но дожить — запросто. — Нет, но… всякое же бывает, — пожимает плечами Сугуру. — Не бывает, — мотает головой Годжо — убеждённый сторонник теории «это будет с каждым, но не со мной и близкими» — Сатору. — Сатору… Я уже понял, что ты не хочешь это слышать, но ты бы мог сейчас тут не сидеть, понимаешь? Не было бы ни брелков, ни разговора, ни вот этого снимка, — Сугуру показывает на снимок Годжо, лежащий поодаль. — Я рад, что ты воспринимаешь это всё, как просто пшик. Я так не могу. Мне жаль, что я такой. Годжо морщит нос и шумно выдыхает. — Никакой ты не такой. Обещаю, что больше никогда не заставлю тебя волноваться, — Сатору широко улыбается, и Сугуру понять не может, чем всё это заслужил. — Ну что, шпана, как вы докатились до жизни такой? — женщина в медицинской форме заходит в палату, держа руки в карманах светло-голубых штанов. — Сугуру-то ладно, но ты… — Мам! — недовольно протягивает Гето, испытывая облегчение от её прихода, потому что ещё минута наедине с Сатору точно была бы последней. — Здрасьте! — Годжо выпрямляется, словно сел на кнопки, и Гето косится на него. Айко берёт снимок сына и поворачивается к окну, ещё раз повторяя вопрос. — Мы подрались, — отвечает Сатору. Сугуру ещё сильнее косится на него. — Да ну? — неверяще спрашивает женщина. — И с каких пор подростки могут сломать… три ребра своему лучшему другу? Или… что там у тебя? Сотрясение? Сатору кивает. — Это правда. Просто так получилось, — вмешивается Сугуру, не до конца понимая, почему Сатору сказал такое. Но маму в это впутывать ему вообще не хотелось. Типичное поведение ребёнка, никак иначе. — Всё у тебя всегда просто, Сугуру, — Айко возвращает снимок сыну и скрещивает руки на груди. — Хорошо, попробуем по-другому. Это был кто-то третий? Отвечаем да или нет. — Да, — с ходу говорит Сатору, смотря в точно такие же глаза, как у Сугуру. Единственное отличие — лёгкие синяки под ними и морщинки в уголках. Сам Сугуру молчит, понимая, что это не его партия. Айко кивает. — Кто-то из вас знает этого человека? — Да, я, — Сатору думает, что если бы Сугуру был девчонкой, то точно такой же, как и его мать. Хотя, даже сейчас внешне они очень похожи. Айко поднимает глаза наверх вместе с тонкими чёрными бровями. — Это может повториться? — интонация последнего вопроса. — Нет, — сразу же отвечает Сатору, кидая взгляд на Сугуру, который молча смотрит на маму, сжимая в пальцах белого кота. Айко задумчиво вздыхает, качая головой. Её телефон тут же звонит, и она моментально поднимает трубку. — Да? Ага, да. Реаниматолога вызвали? Уже бегу, — женщина сбрасывает звонок и смотрит на мальчиков. — Позвони папе, пусть заберёт тебя. — Да я довезу, — бросает Годжо. Айко кивает. — Не бегай, не прыгай, сразу ложись, как приедешь. Обезболивающее в аптечке, розовые таблетки, — быстро перечисляет женщина. — Выпей одну, если не пройдёт, то вторую. — Да я знаю, мам, — протягивает Сугуру, слушая одно и то же в третий раз. — Всё, всё, — останавливается женщина. — Сегодня отпрошусь пораньше, люблю тебя. Сатору, пока. Айко выходит в коридор, и только быстрые шаги отражаются от стен. Сугуру, опомнившись, кричит: — Я- Я тебя тоже! — а потом поворачивается к Сатору, пару раз моргающего на его взгляд. — А меня? — со смешком спрашивает Годжо. Сугуру тут же закатывает глаза. И что на это надо было ответить?***
Этот странный день, кажется, тянулся вечность. Как двадцать четыре часа могут быть длинною в неделю? Да даже за неделю не произойдёт столько, сколько случилось сейчас. Сатору даже забыл, что это должен был быть просто поход в океанариум. Всё после него вытеснило рыб, спокойно плавающих в воде и думающих, что это целый мир для них. Просто к ним никогда акула не заплывала. — После такого точно надо сигаретку выкурить, — Сёко сидит на скамейке внутри автобусной остановки между Сатору и Сугуру. — Согласен, — протягивает Гето, смотря на свои вытянутые ноги. Сатору наклоняется вперёд, смотря на Сугуру. — Какой согласен? Какой согласен? — дважды повторяет он. — Ты и так дышать, как человек, не сможешь ещё месяц. Курение убивает, запомните, дети. — Ага, сегодня почти буквально, — устало отвечает Гето и смотрит на большое электронное табло через дорогу с температурой воздуха и точным временем. Сёко вздыхает, одновременно толкая ладонями плечи по обе стороны от неё, но Сугуру куда аккуратнее. — Всё, тихо. Мы молча ждём, пока Иджичи разберётся со всеми бумажками, а потом так же молча едем по домам. Сугуру и Сатору послушно кивают. Тут они сидят уже минут тридцать, за которые Сатору успел рассказать им двоим, что там с ним было всё это время. На лице Сёко эмоция ужаса читалась раза два: на моменте с запертой дверью машины, рассказывая который, Сатору дословно процитировал Тодзи, потому что тот вырезал каждое слово внутри него; и ещё раз — на моменте с обстановкой внутри дома. Иери, должно быть, полностью поняла, почему Сатору сделал то, что сделал. Сугуру же почти на каждом слове дёргал губами, хмурил брови и был совсем не согласен с выводами Сатору. Просто закрыть глаза на всё… В голове Гето такое не укладывалось. Иджичи выходит из клиники, проходя к стоянке, оборачиваясь и махая рукой. Сатору кивает (без слов), и все трое почти синхронно встают. Сугуру, правда, это даётся тяжелее остальных, кости на такое действие отвечают очередной волной боли. Он на секунду прикрывает глаза, а затем чувствует, как Годжо берёт его под локоть. Сёко идёт впереди, вскинув руки в небо, разминая затёкшие конечности. Её кеды шлёпают по тёплому асфальту, пересекая белую разметку для служебных машин и обходя отбойники. Гето находит лучший момент, чтобы нарушить тишину в тайне от Иери. — Ты правда просто оставишь всё как есть? — тихо спрашивает Сугуру. — Не наказать человека, на чьих руках столько крови? Сатору коротко выдыхает, уже совсем не чувствуя тумана в голове. Кажется, впервые за всё время его взгляды идут в стороне от Сугуру. Странное ощущение. Ни капли не приятное. — Знаешь, жизнь сама прекрасно всё уравновешивает, — Годжо наблюдает, как Гето выпутывает локоть из его пальцев, шагая так, что между ними остаётся расстояние. «Ужасный фатализм», — думает Сугуру, но ничего не говорит.***
На лбу и правда осталась заметная белая полоска стянувшейся кожи — шрам. Сатору прикладывает два пальца к нему и трогает объёмный выступ. С того дня прошло почти три месяца, и голова теперь болела с обычной периодичностью, а память полностью вернулась. И только одна вещь беспокоила Годжо: кто-то отчаянно хочет его голову. Может, не так буквально, но смысл остаётся. И эта мысль иногда выплывала на поверхность, заставляя руки Сатору леденеть. Голубые глаза уже несколько минут гипнотизируют выцветший лотерейный билет с белыми ломаными полосками по периметру. Он лежит на столе, выпавший из какой-то тетрадки, которую Сатору вытащил, пока искал старый учебник. Годжо сунул его подальше сразу, как вернулся домой. Он не считал необходимым иметь номер такого человека в быстром наборе. Хотя, с другой стороны, он мог просто выкинуть билет, но даже не стал думать об этом. Что уже отводило его в сторону других выборов. Годжо берёт в руки телефон и нажимает на зелёную иконку со значком белой трубки. Свой старый телефон он так и не нашёл, поэтому сразу же купил самый новый на тот момент — «Айфон ТриДжи». Правда, он не помнил, чтобы между его первым и этим был второй, но это мелочь. А отец был прав, купив тот пакет акций: их цена росла с каждым днём, и богатые богатели. Сатору быстрыми движениями набирает номер и смотрит на строку случайных цифр. Самый обычный номер, ни зеркальных цифр, ни идущих подряд — ничего. Неужели такой человек не захочет выделиться вещью, являющейся гранью между жизнью и смертью? Вот ты набрал одиннадцать цифр, сказал пару слов и кого-то больше никогда не будет в этой стране. Удивительно. Интересно, пользовался ли отец чем-то подобным? Хотя, Сатору заранее знал ответ. Он снимает кофту со спинки стула и набрасывает на плечи перед тем, как открыть балконную дверь и выйти на улицу. Начало декабря как никак. Сатору доходит до перил и опирается на них предплечьями, немного свешиваясь вниз. Во дворе никого, рядом с домом — за забором — тоже. Годжо смотрит на ярко светящийся экран телефона с набранным номером и выдыхает пар. Ноги в носках чувствуют холод пола. Сатору прикрывает глаза и интуитивно тыкает на кнопку вызова, поднося телефон к щеке и слыша медленные гудки. Сердце бьётся сильнее, но Годжо знает, что отменить действие невозможно. Да, можно прямо сейчас нажать на красный круг, выключить телефон, закрыть балконную дверь и лечь спать, но… Годжо считал, что должен это сделать. Не просто так билет свалился на него. Гудки прекращаются. — Слушаю, — раздаётся в трубке хриплый голос человека, вырванного из полусна. — Говорите. Дрожь пробегает по телу от одной только интонации, которая записалась на внутренний проигрыватель. — А- Алло, — неуверенно протягивает Годжо. — Это Годжо Сатору, Вы давали мне номер. В трубке слышится шуршание и скрип. — Надо же… Прекрасно помню, — Тодзи по-настоящему удивлён такому звонку. — И что? Захотел поболтать, что ли? — Нет, нет, я… — Сатору морщит нос в раздумьях. — Вы можете убить тех людей, на кого работали в то время? Если бы Годжо видел его сейчас, то полностью бы оценил всё неверие во взгляде и каждой мышце лица. Но самообладание прочнее любых металлов. — Пятьдесят миллионов иен, — просто звучит в динамике. Сатору смотрит на двор, покрытый тончайшим слоем снега. Ни следа, ни тени. — Хорошо. Завтра в восемь у того же почтового ящика, устраивает? — кровь быстро бежит по венам Сатору, и ему становится так жарко, будто на улице лето, а его по кусочкам сжигает солнце. — Ага. Отчёт в какой форме нужен? — Какой отчёт? — непонимающе моргает Сатору. Это ему принесут чьё-то сердце на золотом блюдечке? — Что работа выполнена в полном объёме. — Мне хватит звонка. — Отлично, в течение полугода наберу, — отвечает Тодзи, и молчание повисает на линии на минуту. Цифры плавно сменяются на счётчике времени вызова. Сатору заледенел на балконе уже на восемь минут, что почти бесконечность. — После того раза всё нормально? Сатору сначала пытается понять, что за «тот раз», а потом поднимает брови до волн морщинок на лбу. Вот он о чём. — Да, с головой всё хорошо, — кивает Сатору и думает о брелках с котами. — А Ваша жена? — Спасибо за деньги, — отвечает Тодзи. — Жди звонка. Годжо слышит быстрые гудки и смотрит на вспыхнувший белым экран. Вызов завершён. Сатору не стал спрашивать, почему такая маленькая сумма (как ему показалось) за явно не одного человека. Хотя, так играла ценность человеческой жизни. Удивительно, но кто-то стоит дороже, кто-то дешевле, а кто-то не стоит ничего.***
— И что ты смеёшься, а? — Сатору улыбчиво смотрит на Сугуру через стол на заднем дворе школы. Сугуру качает головой, отнекиваясь и всеми силами пытаясь спрятать улыбку. Зелёная листва шелестит над их головами, а где-то далеко кричат всё те же бейсболисты. Годжо едва заметно жмурится от падающего на стол солнца, и тянется к банке с газировкой, стоящей ближе к Сугуру. — Я же всегда говорил, что- Хлопок. Хлёсткий звонкий звук пронзает воздух, накрывая всё тишиной после. Голубые глаза смотрят на Сугуру, и кровь растекается по лбу, капая с косточки челюсти на белоснежный ворот рубашки. Между белых бровей зияет дыра, и только Сугуру с ужасом смотрит на неё, как Сатору падает лицом вперёд, звонко ударяясь лицом о стол и расплёскивая кровь вокруг головы, как перевёрнутое ведро с краской. Жестяная банка падает на бок, а ватные пальцы Сатору окунаются в липкую лужу. Сугуру кричит, но никакого звука не раздаётся. Карие глаза раскрываются, и Гето смотрит в потолок своей комнаты. Сугуру быстро садится на кровати, понимая, что крепко сжимает края одеяла. Он расслабляет руку и прикладывает её к груди, чувствуя колотящееся сердце. Куда оно хочет, чтобы его впустили? Гето смотрит на прикроватные часы, показывающие время, немного перешедшее за три часа ночи. Сугуру закрывает лицо руками, прикладывая холодные пальцы к векам. Такие сны стали частыми ночными посетителями в последнее время, и Гето совсем не знал, что делать, потому что не спать совсем он не мог. Хотя, называть такое «сном» тоже было странным. Пальцы Сугуру подрагивают на кончиках, и он прерывисто выдыхает в руки, успокаивая себя. С Сатору ничего не случилось и не случится. Когда же его проклятый мозг это поймёт и отстанет от него? Гето ложится обратно и накрывается одеялом по грудь. В голове одна мысль сменяется другой, за одной яркой сценой идёт вторая. Сугуру пытается переключиться, но он будто прилип к этой идее, будто больше нечего показать. Вот голова Сатору разлетается на части, не оставляя ничего, кроме красного месива перед Сугуру на манер арбузного фреша. Такое может быть? Вот голова Сатору с жутким хрустом, как разламывают руками розовый персик, валится ему на плечо со свёрнутой шеи. Это же могло произойти, да? Вот блестящее лезвие ножа раз за разом исчезает в животе Сатору, и его губы всё больше становятся похожи на те, какие у него бывают в сезон черники. Если такого не может быть, почему он должен всё это видеть? Губы Сугуру кривятся, и он снова закрывает глаза руками. Даже если Тодзи тогда интересовался не только делами Сатору, тот бы всё равно не озвучил своей догадки: вместе с рёбрами в Сугуру сломалось что-то ещё.