***
Следующие два дня проходят в относительном спокойствии. В них нет ни одного трупа, ни одного исчезновения и ни одной встречи с Денисом. Последнее почему-то огорчает: скучно без него и как-то бесцветно. Поиск бывших заключенных и готовность собрать новый материал привели разве что к деревенскому блюстителю порядка и не получили своего развития. Тема интересная, от нее много чего можно с легкостью наплести, но водка ментовская подкупила сильнее. Утром, повязывая желтый галстук, который сзади пионерка, спереди пенсионерка, Катя предупреждает, что они с Элей вновь пойдут гулять — «на блядки». Эля на это закатывает глаза, сдвигает ситцевую занавеску с целью оценить погоду и заключает: «К вечеру снова будет дождь». Макса это не волнует. Идти дальше дома Ариши он не планирует. Ошиваться рядом с ней — дело уже привычное. В деревне и в лесу делать нечего, раз уж дождь собирается, а в монастыре фоточки были сделаны еще в первый день. Да и нечем в несчастных руинах заниматься. Соню уже однажды напугал, по длинным коридорам побродил и провокационных видео наснимал. Для молитв настроен Макс атеистично, монастырь — не более чем обыкновенная заброшка. С Аришей же верить нужно только в ее истории и карты, а о Боге забыть можно, потому каждый раз среди всех доступных локаций Макс выбирает ее дом. Еще потому, что шортики эти ее… У Ариши настроение для садоводства: она возится в земле, в неопознанных зарослях, и непроизвольно приковывает к себе внимание обнаженной грудью. Интереса особого, как в первые встречи, уже не вызывает. Удобно ей так — да пожалуйста. Чего Максим в свои тридцать с лишним о девичьих телах не знает? Сам-то в такую духотень тоже без футболки шастает, когда Ариша просит воды принести или захватить что-то — все честно якобы. Макс расспрашивает о том, что Ариша сажает и что уже растет, а после плавно переходит на тему соседских клумб, но вместо ответов получает испепеляющий взгляд. Ариша — не дура, какой бы юной она ни была и наивной ни казалась. — А ты сам у них спроси, Максим, может, и расскажут москвичу. — Она поднимает на него подведенные глаза и целомудренно усмехается, проводя с трепетом измазанными землей руками по лепесткам растения. — У нас люди дружелюбные. Макс прикусывает язык, лишь бы не высказать того, что о ее поведении думает. Это лишь поначалу раззадоривало, а теперь хочется ее, неприступную такую, послать туда, где увидеть в эротических фантазиях мечтал. А люди тут охуеть какие дружелюбные — за ночлег столько бабок гребут. — Чем Денис занимается? — Макс присаживается на корточки напротив стоящей на коленях Ариши. Спросил так, для приличия, типа ему в Топях все интересно. Ваще-т, действительно интересно. Начиная с непостоянной погоды и наеба с монастырем и заканчивая диковинным населением. Тайнами окутанный Титов бонусом. Ариша раздраженно вздыхает, перестав копошиться в земле, и чеканит: — Я не его секретарша, и он о своих делах мне не докладывает. — Вот как, — задумчиво тянет Макс и настойчиво ловит ее взгляд. — А мне вы показались очень даже близкими друзьями. Не так, что ли? — Так. — Она резко вырывает из земли сорняк. — Но у меня нет его расписания. — Расписания? — уточняет Макс, скептически вздернув бровь. — Я образно. — Ариша закатывает глаза. — И вообще, Максим, хватит до меня допытываться. Ты же прекрасно знаешь, что я ничего не расскажу. — Что, даже про то, как вы веселитесь в этой глуши? — торгуется Макс. — Ничего криминального. Может, я с вами хочу, а, Ариш? — Гадаем. — Ариша пожимает плечами и, прикинув что-то, продолжает: — Прогуливаемся вечерами. Иногда на речку ходим, когда теплее. А то я за здоровьем слежу: кто за матерью ухаживать будет, коль я слягу? Тут есть чем заняться, главное — компания. А без хорошей компании даже в твоей Москве будет скучно. — Истину глаголишь. Стиснув зубы, Макс представляет, как она с Денисом взаимодействует, раз считает «хорошей компанией». В нем возникает какая-то неясная злоба, непонятно на чем — и на ком — основанная. Представлять Аришу вместе с Денисом почему-то неприятно. Ревностно. Смешно от этого пиздец. Ревнует он потому что не совсем ее. Может, теплится что-то под ребрами, но уже не искрит и не отдает пошляцкими импульсами в пах и голову. Такой вот выходит расклад. Макс задает Арише общие вопросы, от которых можно плясать дальше по теме: об учебных годах, посещении монастыря, выплате пенсии по инвалидности матери. Ариша то развернуто отвечает, оставляя под конец без самого занятного, то коротко дает понять, что рассказывать об этом не будет. В конце концов, это лучше, чем абсолютное молчание, хоть и держит в прежней неопределенности. В еще большей неопределенности Максима держат возникшие к Денису чувства. Какие-то расплывчатые, ненадежные, отравляющие. Легче было бы, продолжи он по Арише тащиться. А так основанный на взаимных оскорблениях бред получается. Основанный и необоснованный. Ближе к полудню греющее землю солнце скрывается за угрожающе нависшими над деревней тучами. Прищурившись, Ариша смотрит в потемневшее небо и выносит вердикт: еще чуть-чуть, и хлынет ливень, поэтому, Максим, вали домой. Не в Москву, к сожалению, — возможности нет. Во временное место жительства. Или не временное. Макс огорчился бы по поводу того, что Ариша к себе не пускает, не будь начавшейся с Денисом истории. Оправдывается она неприготовленным обедом, грязными руками и рутинным уходом за матерью — пофиг, ну. Макс ловит себя на мысли, что чувствует облегчение: не придется наблюдать со скрытым отвращением картину «Ариша с мамкой» и предлагать ради приличия помощь. Вместо привычных разговоров дом погружен в прерываемую едва различимым Катиным голосом тишину. Пахнет пылью и прогнившими досками, совсем не обедом. Насторожившись, Макс неслышно ступает по полу, готовый в случае чего подслушать. — Эль, пройдет, ты уже три штуки выпила, — слышится из комнаты, в которую приоткрыта дверь. Макс решает, что слишком важных секретов таки нет, и без стука входит, чем пугает подруг поневоле. Катя от неожиданности вскрикивает: — Сука, Макс! Растрепанные и встревоженные, Катя и Эля сидят на диване. Макс на мгновение теряется: пытается понять, кто обидел и нужно ли кого-то бить. У Эли предплечье перемотано бинтами, в черных ее глазах блестит испуг. Катя обнимает ее, поглаживая по взъерошенным волосам, а на Макса смотрит испытующе. У того в момент появляется слишком много вопросов, ответить на которые не выходит, чтобы понять чуть больше, чем уже известно. Е-мое. — Че случилось? — Макс озабоченно кивает в сторону Эли, огибая разбросанные по полу вещи из Катиного чемодана, и садится рядом. — На Элю набросилась собака, — объясняет Катя, понурив голову, но полуобъятий не прерывает. — Мы разминулись в лесу, когда уже возвращались в деревню. Я не знаю, откуда она взялась. Ни разу не видела здесь ни одной собаки. — Я еще раз повторяю, Кать, — едва слышно произносит Эля с нескрываемой в голосе злобой. — Там мужик какой-то был, с обожженной рожей, это он спустил ее на меня. — Я почти сразу тебя нашла, кругом ни души не было, — растерянно шепчет Катя, цепляется взглядом то за нахмуренного Макса, то за трепещущую занавеску. — Он бы не смог так быстро уйти, я обошла все несколько раз. Никого не было. Эля жмурится, сжимает зубы и пытается выпутаться из объятий, но Катя успокаивающе проводит трясущейся ладонью по волосам и укладывает голову себе на плечо. Максим старательно пытается вспомнить: видел ли он тут вообще живность? Все события, уложенные ранее аккурат по полочкам, расплываются, не дают понять даже количество дней, проведенных вне цивилизации. Пять или семь? Или, может, прошло уже больше недели? Он Аришу будто вечность знает, как тут с расчетами не ошибиться? — А если у собаки бешенство? — предполагает Макс, прервав ласковый шепот Кати. Эля вскидывает голову, приоткрывая на мгновение рот от удивления, — на адреналине, видно, и не подумала, — отталкивает от себя Катю и резко поднимается. Звук скрипнувшего дивана раздается на всю комнату. Катя смотрит оторопело, едва не плачет. — Я эту тварь закопаю, — скалится Эля. Макс подскакивает за ней, хватает за плечо и поворачивает к себе. Внутри все клокочет от волнения сделать только хуже. У Эли есть оружие, нельзя дать ей пристрелить этого мужика Шредингера с псом. Их потом самих… здешняя ОПГ во главе с Хозяином. Эля отводит взгляд, предпринимая еще несколько попыток вырваться, и все же обмякает в итоге безвольной куклой. Так просто отпустить Макс не готов. — Эль. — Он трясет за плечо здоровой руки, вынуждая поднять голову. — Эля. А ну посмотри на меня. Эля дышит загнанно, мнется немного. Макс глядит в налившиеся кровью глаза, пока в сознании мелькает отстраненная мысль о том, что же сделать способна эта местность с адекватными людьми. Злость, как какое-то коллективное настроение, плавно передается и ему, заставляет кровь в жилах закипать. За окном звучит первый раскат грома, обрушившегося внезапно на деревню и заставившего Элю вздрогнуть и снова попытаться отстраниться. — Вот ты щас ничего не сделаешь, понимаешь? — продолжает Макс, внимательно всматриваясь в ее лицо. Эля еще немного — и яростно зубами заскрипит. — Дед прытким хером оказался по Катькиным словам, вот ты сейчас ловить его будешь с производственной травмой? А, Эля? Вновь трещит диван — Катя осторожно подходит к ним, обвивает руки вокруг Эли и поднимает глаза на Макса. Тот в ее взгляде, давно потухшем и влажном, читает если не мольбу, то определенно просьбу грабли убрать и ретироваться. Всего несколько секунд колеблется, а после кивает и опускает руку с напряженного плеча. Перебитая дюжиной других, одна мысль все же всплывает главной, маячит в мозгах красным флагом для быка или непрочитанным сообщением для перфекциониста: нечего без Аришкиного реквизита гадать, нужно просто выбить информацию у прошаренного. У Титова. По уровню откровенности тот от Ариши ничем не отличается: оба молчат по-партизански и загадками сыплют. Но ему ввалить можно, если ерничать будет, Арише — нет. Не по-мужски это — девушек трогать. Особенно таких, как она. Невинных. Бормотание Кати становится белым шумом. У Макса в башке пустота да навязчивое желание хозяинского сынка найти и любой ценой получить признание. Че тут творится? Каким способом это объяснять в статье или, в идеале, на главной российской радиостанции? Макс не замечает, как второпях покидает дом и хлопает хлипкой входной дверью, пока не слышит отрезвляющий голос: — Кольцов, ты куда намылился? Макс оборачивается — Катя взволнованно смотрит на него, брови сводит. От собственного состояния, в котором рвать и метать готов, становится жутко. Это проявляется здесь, на этой однозначно оскверненной земле, и пугает до непривычной рефлексии поздними вечерами. — Я хочу знать, че здесь происходит! Катя понимающе кивает и печально улыбается. Макс ее реакцию, в данный момент издевательскую, понимать не хочет. Он, сука, не психолог и не писатель даже, которым личность человека нужно по крупицам разобрать, логически обосновать и забальзамировать для дальнейшего использования. На хер бы послать. — Не узнаешь. Дохлый номер. — Катя качает головой, приоткрыв дверь в дом. Ждет несколько секунд на случай, если Макс решит ответить. В голове уже появляются аргументы для спора, но Катя этот отвлекший от агрессивных раздумий мыслительный процесс прерывает звуком захлопнувшейся двери. Разом обрушивается все: и шелестящий в листве ветер, и покрапывающий дождь, и жжение от впившихся в кожу ногтей. Никакая Катя уже не сможет переубедить. Где Денис в Топях ошивается одному Богу известно. Для Макса Бога нет. А значит: местонахождение Дениса не известно никому, кроме него самого. Комичный вывод сам собой напрашивается: Денис — Бог. Порочности, разве что. Ну и ебланства, чего уж мелочиться. Первобытное желание помахаться в отместку проходит с охлаждающим пыл раскатистым звуком грома. Нечего из-за такого сожженную с десяток лет назад нервную систему подрывать. На пути к неизвестности Макс встречает нескольких укуренных стариков и учтиво интересуется, не слышали , где сынок хозяинский может прохлаждаться. Отвечают, что Дениску любит Всевышний и что обязанности свои он выполняет охуительно просто, и удаляются алкашеской походкой, заставляя трепетать от негодования. По-хорошему к таким номерам уже и привыкнуть пора, да Макс никак не может. Не укладывается в голове, что все люди что-то старательно скрывают. Костьми лягут, а ни крупицы информации не выдадут. Он не любит, когда пиздят в открытую или недоговаривают. Сам такой же — это другое. Сначала поднимается выжигающая на своем пути рациональность волна раздражения, затем — желание до правды докопаться. Макс ощущает себя роющей улики из-под пыльной земли ментовской ищейкой. Так же во время учебы и в первые года работы было, когда он статьи ебейшие на остросоциальные темы писал и терпеть среди коллег продажных тварей не мог. Спустя года забил хер: честные, независимые журналисты в этой стране никому нахер не сдались. Как, впрочем, и другие — честные и независимые. Сколько точно проходит времени, пока Макс обходит деревню и расспрашивает прытко сваливающих в свои сараи местных, — неизвестно. Ощущается двадцатью минутами, а на деле и двумя часами, и — уже неудивительно — неделей оказаться может. Не то чтобы он счет времени никогда не терял, случалось и не однажды, ведь пахал по дурости сверхурочно и спал в сутки по три часа, просто в поэтично-загадочной этой местности оно течет как-то совершенно по-другому. На окраине деревни, перед самым лесом, где гниет чей-то пустующий дом, Макс замечает знакомую фигуру в леопардовой шубе. Денис своими шмотками — шубой этой и узорчатыми штанами — в глаза бросается моментально. Сильнее, чем модница Катя или полуголая Ариша. По влажной траве он расхаживает вальяжненько, с пафосом размахивая ружьем, и упорно делает вид, что не замечает стремительно приближающегося Макса. Сразу видно: работает, дела делает. Прям как депутат. Беспечность же и колкие капли дождя с некой перманентностью бесят. Уже не злят. Денис не удосуживается повернуться, когда Макс нагоняет его, и даже не напрягается ничуть. Макс выхватывает ружье и, отбросив его в сторону, обращает на себя законное внимание. Во взгляде Дениса — знакомая насмешка. — У кого тут псины на людей бросаются, а? — едва ли не рычит Макс и тянет на себя за воротник. Ноги у Дениса подкашиваются. Он поднимает на Макса охуевший взгляд сквозь челку. Читается в нем и гнев, и удивление, и удовлетворение, и все остальное, из чего соткан Денис — ебнутый все же наглухо и развязно улыбающийся. — Мне теперь тоже интересно. На меня вот одна только что набросилась, — негромко, но с несокрушимой вместе с тем уверенностью отвечает он. Так и продолжает лыбиться прямо в лицо, а попыток вырваться из крепкой хватки не предпринимает никаких. Максим шумно тянет носом пахнущий дождем и хвоей воздух, стараясь сдержаться и не уебать Дениса по башке его же ружьем. Да и жаль череп раскраивать, кровищи ж будет — жуть. Денис, пленяще красивый такой, хорошо смотрелся бы в крови, но уж точно не с проломленной головой. Не в то русло, блин, идет… — А пес совсем бешеный, его бы на цепь, — продолжает он, ни на секунду не отрывая мутного взгляда. Глядит снизу вверх — открыто так, вызывающе, как Ариша никогда бы не посмотрела. У нее во взгляде непорочность. Фальшивая, да и хер с ней. Если бы Макс себя не уважал, даже если человек из него объективно херовый, то от наплыва противоречивых чувств задохнулся бы. Пытаться въебать Денису за выученные наизусть цитаты из паблика «Хамим красиво» — излишне банально, слишком уж по-быдлотски, неподходяще под скромный образ мастера слова. Невзирая на бурлящее внутри раздражение, Макс спокойно и уравновешенно, будто ему до поехавшей крыши не пару дней остается, говорит: — Тебя бы на цепь, Дениска. Денис улыбается и кивает в сторону дома. — Не хочу промокнуть, — скучающе объясняет он. Макс с ужасом осознает, что не замечал изрядно усилившегося дождя. В Топях ему определенно отшибло мозг, остается только понять: когда? — И одежду мне не порви. Макс бережно оглаживает и поправляет воротник, а после проводит ладонями по дернувшимся плечам. Приняв игру без правил, с хитрой улыбкой интересуется: — Такой важный, а тряпья больше нет? — Важный-важный… Макс, скажи сразу, какой у тебя комплекс, я гадать не хочу, — безразличным тоном отзывается Денис, бросает взгляд на ружье и едва не спотыкается, когда Макс, подгоняя, толкает в спину. — Это ж хобби твое — гадать, — без особого пыла отмечает он. Стереть бы на деле усмешку с искусанных этих губ. А потом себе память: тяга к Арише логичным, отчасти даже правильным кажется, к Денису — сплошным безумием, словно кто-то это чисто на поржать затеял. — Не главное же, — беззастенчиво улыбается Денис, обернувшись через плечо. Макс подталкивает его, чтобы не съебался по-быстрячку. За жизнь свою немного опасается, для Дениса ведь придумать хитровыебанный способ развести — раз плюнуть. Ступени под ногами скрипят похлеще, чем в доме баб Нюры, глядишь на глазах развалятся. Денис проходится туда-сюда, проводит пальцем по поверхности перил и хмыкает — грязные. Странно было бы, будь они чистыми, а крыльцо — убранным. Очень, бля, необычно: призраки, значит, убирались. Навес из давно прохудившихся досок пропускает в нескольких местах воду — зато не под открытым небом. Несколько раз вспыхивают пополам раскалывающие потемневшее небо молнии. Глухо гремит сквозь стучащий ливень гром. Все придуманные вопросы вертятся в голове, как обычно бывало на работе, когда Макс еще работал, а не гонял балду перед монитором. Задавать их он не спешит, проникается недолгой тишиной, укрощающей эмоции. А еще сомневается позорно, рядом с Денисом-то. Тот хоть и хамло, тварь отчасти, но ведь живой человек, а не образ какой-то. Максим в окружении людей — позитивных, завистливых, милосердных, жадных, добрых, откровенных моральных уродов и далее по списку — всю жизнь. Стольких повидал, да никто в нем того, что вызывает Денис, не порождал. Иногда, что самое страшное, не специально. Макс всю вину на Топи сваливает. На Дениса только в том случае, если он его Аришкиными травами приворожил. — Я и так на цепи. Невидимой. — Денис пожимает плечами. — И ты. — Так расскажи мне, что это за цепь такая, раз мы все к ней прикованы, — предлагает Макс, в нерешительности проведя пятерней по влажным кудрям. У Дениса уголок губ дергается будто от нервов. Ни намека на улыбку и прежнюю беззаботность. — Тебе ли не понимать, Макс, кто тут всем заведует. Я ведь знаю, что ты до кого только не доебывался. Уж не знаешь, как подставиться ради инфы. — А че ж ты Хозяина своего не боготворишь, а? Батя в твоем детстве за хлебом ушел? Или за сигаретами? — Не так все было. Молчи и не позорься, раз не знаешь. — Такова уж специфика моей профессии. — Второй по древности. Опять Денис, сука, в пассивной своей агрессивности плюется ядом. Макс неосознанно проводит параллель между ним и Аришей. Они во многом схожи — не зря друзьями друг друга кличут — и одновременно с этим кардинально отличаются. Он вдруг ловит себя на том, что рассматривает Дениса: гордо выпрямленные плечи, распушившаяся челка и блестящие в тени глаза. Скользит взглядом ниже — открытая шея, выглядывающие вновь из-под воротника той же серой футболки ключицы да и в целом один-единственный прикид. Очень даже ничего. Денис делает несколько шагов, останавливается прямо перед Максом, вскидывая голову и глядя словно впервые. Будто это не они о Таро спорили и сидели ранним утром на крыльце. Макс нередко мать-природу за высокий рост благодарит, но сила все-таки во взгляде, энергетике, внутреннем стержне. У Дениса все, кроме последнего, заебатое. — Вот че тебе на жопе ровно не сидится? — Денис вопросительно двигает головой вперед, однако времени на ответ не дает, сразу продолжает: — Герлы твои давно обосновались, Соня в монастыре куролесит. А ты все пытаешься до правды докопаться, да вот незадача: нет тут ни правды, ни лжи. Серая мораль и только. А так конечно, блять, лезешь куда не надо, а потом удивляешься, почему собаки кидаются. — Так ты все-таки знаешь про это? — Макс наклоняется ближе, отчетливо чувствует запах хвои, совсем немного — пота и явного желания. Желания, чтобы отъебался поскорее со своими расспросами. — Сколько можно тупорылые вопросы задавать? — Денис вскидывает подбородок. — Я у Хозяина на побегушках, решаю тут всякую муть, не понял до сих пор? Что с тебя взять тогда? Журналист, блин, скептик. Это не я важный, Макс, а ты! Хуй бумажный, блять. — Да тут логике, сука, ничего не поддается, даже твое поведение. Мы тут всем коллективом галюны ловим, я ни хуя не понимаю, а ты стоишь тупо в лицо мне ржешь. Не стыдно? Решальщик хуев. — Ну ты и конч. — Денис нездорово смеется. Даже очередному раскату грома не удается его прервать. Терпения у Максима еще завались, добродетель ведь один из, да без особого повода грызться порядком осточертело. Он толкает Дениса в грудь к стене. Шубу жаль: наверняка испачкается, но и обладателю ведь ручки даны не только для того, чтобы карты перебирать. Стукнувшись затылком о стену, Денис недовольно шипит и недобро зыркает исподлобья. Макс хватает его за горло и слабо, предостерегающе сдавливает под вздымающимся острым кадыком. Чуть ли не рычаще произносит: — Еще раз кто-то из моих пострадает, и пизда вашей богадельне под названием «Топи». Больше не сможете людей наебывать, черти бессовестные. Денис кривовато ухмыляется. Под пальцами бьется неровно учащенный пульс. А ведь можно сильнее, чтобы до хрипа, сжать. Можно чуть больше, чем сейчас, захотеть — и до потери сознания или драматичной смерти довести. Однако Макс с наклонностями своими маньяческими здешнему главарю и в подметки не годится. Дениса такой недружелюбный жест нисколько не пугает. Макс наконец отстраняется. Скопытится ща от напряжения. — Сделай так еще раз, — сипит Денис. — Да ты оборзел. — Макс нервно посмеивается, ощущая себя героем бородатого анекдота, проводит обреченно ладонью по лицу и отходит подальше, дабы страсти не разжигать. Напоследок бросает: — Отсоси, Дениска. Тотчас же он оказывается пойманным за предплечье и развернутым обратно. Едва сдерживает едкое «Заебал». Но Денис падает перед ним на колени.3. Гроза
30 декабря 2021 г. в 19:52
— Вместо петухов сегодня ты?
Макс оборачивается и поднимает взгляд на заспанную Катю в пижаме и короткой розовой шубе поверх. Катя поеживается, переступает с ноги на ногу, а потом присаживается рядом, на место Дениса. Макс не решается сказать ей, что никаких петухов здесь и в помине нет. Настроение портить не хочет.
— Чего разорался-то с утра пораньше? — недовольно интересуется Катя, закутываясь в шубу.
— Да Титов приперся хер знает зачем, вот и поболтали, — отмахивается Макс, решив, что Катька и без подробностей обойдется. Рядом с Элей он бы подумал, а с ней, несмотря на их стремительное физическое притяжение, в детали вдаваться особого желания не испытывает.
— Титов? — Катя смотрит как-то устало — не выспалась же — и с долей интереса. — Дениска, что ли?
— Дениска, — хмыкает Макс, — редиска.
— У кого не спроси, все как начинают: «Дениска, Дениска»… Понятно, кто первый парень на селе, — веселеет Катя.
Прежней забавы уже нет. Не то чтобы совсем пусто и грустно, просто здесь даже эмоции отчего-то притуплены. Как оказалось, никто, кроме Титова, вызвать неконтролируемые чувства, которые на журфаке давным-давно учили скрывать, в рамках возникшей ебатории больше не может. От Ариши Макс что-то и чувствует — чувствовал, — а до сих пор не понимает, что именно. Дежурный эрос. Разговор с Денисом, непродолжительный и незамысловатый, не только развеселил, а еще и вызвал недоумение. С утра Макс соображает весьма туго, но после первой выкуренной сигареты ум прояснился окончательно, а оттого возникли новые вопросы. Главный: че и почему Денис скрывает.
— Ой, я свои сигареты забыла, не хочу возвращаться. — Катя вздыхает, пошарив по карманам. — Эля, наверное, снова уснула, а я, в отличие от тебя, не собираюсь ее будить. У тебя есть?
— В один прекрасный день… — Макс достает пачку, приоткрывает — их по-прежнему восемнадцать, — протягивает и с усмешкой, на деле невеселой, подытоживает: — Эля в кого-нибудь выстрелит.
— Надеюсь, не в меня, — мрачно улыбается Катя, ловко вытягивая сижку. — Откуда у тебя новая, а, блин? Еще ж в поезде кончились… или это у Эли?… Короче, милый, ты кого ограбил? Я, значит, целый блок себе в городе купила, пришлось ради него утюжок из чемодана выкладывать, а он где-то закупается и молчит. Через мента?.. Где единство?
Макс непонимающе смотрит в затасканную пачку — сигарет там ровно семнадцать. Что-то не так с Катькой. Или с ним. Ни ответа, ни предположения не находится. Максима хватает лишь на отстраненное:
— У Дениски спроси, он тебе что угодно достанет.
— А сеть тебе почему не достал? — неразборчиво спрашивает Катя, зажав сигарету пересохшими губами, и поджигает почти отсыревшую спичку из украденного с кухни коробка.
Максу ответить нечего. Если у Дениса, почти что неофициального Хозяина, не находится ответа на этот вопрос, то у него и подавно. Макс даже перестал телефон с собой носить, все равно ведь ни в одной точке сеть не ловит, а так еще потеряет где-то или утопит — и все, труба, о сенсационном материале можно забыть.
Катя пыхтит сигаретой и трясет ногой. Макс слушает тихие скрипы ступеней. Уже появившееся на горизонте солнце начинает припекать, согревает сырую землю. Маячащее вдалеке розовое облако различить трудно, почти невозможно, словно и нет его. Макс хотел бы, чтобы аномалии этой не было, а то страх вместе с необъяснимой тоской нагоняет. В очередной раз напоминает о том, какая пропащая у них страна, где разрешено химикаты над населенным пунктом распылять. Катя нетерпеливо спрашивает:
— Соню навещал?
— А что ее навещать? — Макс склоняет голову, смотрит куда-то сквозь. — Я неверующий, говорить нам не о чем. Ну а вы? Шароебитесь тут по округе, наверняка и в монастырь не единожды заскочили.
— Ты как обычно проницателен, — с добрым сарказмом произносит Катя, похлопывает по плечу, коротко затягивается и выдыхает дым. — Вчера вон на речку ходили. Солнышко было, пока ливень не хлынул. По лесу блуждали. Там, конечно, черт ногу сломит, но красиво, и воздух такой… В деревне делать нечего. Здесь даже пахнет как-то не так, дышится не так свободно. Знаешь, это как в детстве в лагерь или санаторий приехать: после душного города чувствуешь свежесть. Вот так и с лесом здесь. Ты ведь тоже там был, понимаешь о чем я. А на поляне, не знаю, как вышли туда, беглые зэ…
Она резко замолкает, осознавая, что проболталась о чем-то, и бросает на Максима растерянный взгляд, сразу приобретающий привычную уверенность. Тот слушал невнимательно, но на последнюю фразу не обратить внимание не может — удивленно вскидывает брови.
— Ну и вот на…
— Зэки беглые, Катька? — бесцеремонно перебивает Макс. Ни о чем, кроме потенциального материала для статьи, думать не может.
Стушевавшись, Катя закатывает глаза и грустно вздыхает:
— Бля.
— Че ты теперь, подруга? — Макс расплывается в предвкушающей улыбке. — Любишь кататься — люби и саночки возить. За свои слова всегда отвечать надо, даже если язык без костей. А за ним следить нужно, Катька, с кем бы не говорила. Совет на будущее.
— Если бы ты сам ему следовал, — Катя качает головой со снисходительной усмешкой, а после поднимается, — то, может, раздавать советы было бы уместным.
— Раз уж начала о зэках, так будь добра закончить. — Макс встает следом за Катей, ищущей набитую бычками банку из-под консервов. — Нельзя вот так: подразнить и оставить!
— Но ты же так сделал, Максик. — Катя вскидывает подбородок, улыбается Максу невинно и игриво проводит пальцем по его груди. — Подразнил меня и оставил. Пожинай плоды.
— Так вот, почему ты на меня взъелась… — Он многозначительно замолкает. Вывести бы разговор на вопрос, с которого все началось. — Я думал: это так, одноразовая акция для обоюдного расслабления.
— Да мне до пизды, что ты там думал, Макс. — Катя продолжает улыбаться. Макс замечает отчетливый гон в усталых глазах. — Я прикалываюсь, не боись. Чуть позже с Элей все расскажем.
— Кать, а пизда у тебя, кстати, красивая! — На радостях Макс приобнимает ее за плечи.
Она со смехом качает головой и открывает дверь в дом.
За завтраком, любезно предоставленным спешащей в монастырь хозяйкой и входящим в стоимость люксового проживания, Катя и Эля реально рассказывают Максу о беглых зэках. Живут те на окраине леса в огражденном сарае и за границы по личным причинам не выходят. Пока Катя эмоционально говорит о первой встрече со стремными неопознанными личностями, Эля с пренебрежением и омерзением добавляет, какие вещи им предлагали. Мысли у Макса в голове не сходятся: сколько бы он ни шастал по лесу — деревья никак не кончались, а тропинки переплетались и приводили к началу пути. Лажа какая-то.