Русская принцесса

      Безусловно, Макс охуевает от жизни, когда обнаруживает разваленный монастырь или впервые встречает полуобнаженную Аришку. Но пиздецом в перечне непонятных событий становится Денис — на коленях, с уверенностью в собственных действиях и говном вместо мозгов.       — Ты че творишь, блять, Денич? — Макс цепляется пальцами за подбородок, хочет вынудить подняться и перестать ломать комедию.       Денис не поддается — упрямо остается на месте и смотрит немигающе. Дергает уголком губ, будто в нервном тике, и ломано ухмыляется.       — Ты на меня смотришь, как псевдовеган на кусок мяса, как на Арину раньше, — срывающимся, тонущем в шуме дождя голосом шепчет он, перехватывает запястье Макса и отводит в сторону. — Ты меня хочешь. — Закусывает нижнюю губу, пытаясь скрыть улыбку — получается хреново. — Не в Москву хочешь и не сенсацию, а меня.       — Ты больной?! — Макс вырывает горящую от прикосновения руку. — Ты что мелешь вообще?       — Хотя бы себе не пизди, — успокаивается Денис и ровным тоном продолжает: — В газетенках своих сколько угодно мозги пудри, но перед собой… Неуважение. Признай: ты про своих девиц даже не вспоминаешь. Только я.       — Да ты конченый!        В условиях, когда он провоцирует так явно, терпеть разговор становится невыносимо. Макс тоже опускается на колени. По приколу и за компашку. А то ассоциации не в то русло, отвлекают. Все равно выше оказывается и думает, что с тем же успехом мог заставить встать. Но Денис упрямый, хоть о стенку бейся. Или бей.       — Ты что удумал?       — Что я удумал? — задумчиво протягивает Денис, смотря на Макса из-под дрожащих ресниц. Пожав плечами, с улыбкой говорит: — Да хер его знает.       Пока Макс разглядывает его в попытке понять, какое действие последует дальше, Денис накручивает на палец шнурок от толстовки и продолжает втирать:       — Ты можешь думать про далекую Москву, я бы даже сказал недостижимую, но, Макс, смирись, ты туда уже не вернешься. А можешь про меня, и я рядом. Даже руку протягивать не нужно: я ближе.       Макс не пытается возразить: просек уже, что с Денисом — это пустая трата времени и сил, оставшихся без того на исходе. На плаву держат сигареты, нежные, даже братские чувства к Арише и вспышки гнева, заставляющие хоть ненадолго почувствовать жизнь во всех ее проявлениях. Без этого Макс бы уже давно любыми способами нашел выход. Да пусть даже в мир иной, только не это бы все… Но на хуй выход, когда тут Денис, будучи в непосредственной близости, бред несет без зазрения совести. Выход подождет, Денис — нет.       — А теперь послушай меня, Дэнчик, — начинает Максим, когда тот замолкает, переводя взгляд с его лица на до сих пор треплющие шнурок пальцы. — Ты со своей биполярочкой определенно проигрываешь Москве, так что хватит пургу нести. Я тут ни одному слову не верю, ни одному, понял? Че вы курите здесь? Траву выращиваете, может, на затворках где-то? Зэки ваши промышляют?       Денис молча подцепляет пальцами второй шнурок и тянет Макса на себя. Макс поддается. От Дениса ниче такой аромат исходит — хвоя. Макс еще в первый раз предположил, что тот не одеялом укрывается, а сосновыми ветками, и подумал: какого лешего — в прямом смысле слова. Ну или одеколон такой дорогущий, что химозность не ощущается. Денис горячо дышит, блестит глазами из-под челки. Еще куревом и чем-то мятным, с ума похлеще местных событий сводящим, пахнет. Он облизывает губы и почти неразборчиво произносит:       — Хоть поэму мне накатай — похуй.       А потом, прикрыв глаза, прижимается к губам Макса. Тот зарывается немедля ладонью в отросшие волосы на затылке и оттягивает назад. Денис смотрит с вызовом. Выпад ожидаемо будоражит, заставляет забыть и о причине поездки в Топи, и об Арише, и о ливне, и о раненой Эле. Перед Максимом один лишь Денис со ставшим резко безразличным взглядом. Словно это не он его засосать пытался.       — Ты чокнутый, — заключает Макс, коротко качает головой и настойчиво целует его в приоткрытые влажные губы.       Глупо все как-то получается, слишком быстро, сумбурно, по-идиотски. Но и прихоти игнорировать Макс не любит, остается только жертвовать — моралью или кайфом. Морали так-то с самого начала не наблюдается, выбор очевиден. Ка-а-айф.       Макс моралист разве что в отношении других. Сам-то человек не аморальный, конечно, но хуй клал на правила. В школьном толчке курил, бухал в перерыве между парами, людей цеплял на одну ночь, начальнику хамил и делал еще кучу херни всякой, за которую в современном обществе порицают. Но журналист из Максима хороший, пока благородные новости есть, поэтому с работы его погнали ссаными тряпками лишь когда требования перестал выполнять. А в Топях морали и в помине нет, даже додумать не получается, приукрасить. Ариша вон возраст умалчивает, на мать больную срывается, баб Нюра деньги за ночлег гребет немаленькие, а Денис — просто Денис, умом слегка тронутый и выпендрежный, как самая успешная со МКАДа бабочка.       В голове мелькает, что сам-то с безобразным характером ушел недалеко. А после мысли разом пропадают, словно их и не было никогда. Денис рвано выдыхает, подается ближе, прижимаясь грудью, и обвивает руками взмокшую шею. Макс кусает его губы, оттягивает нижнюю, бесстыдно — и без романтики — скользит языком по кромке зубов, а затем глубже, чтобы коснуться чужого. Едва слышный Денисов стон утопает в звуках проливного дождя, не дает происходящим насладиться сполна. Хотя Максу и без того охуительно — забыться и момент прочувствовать, но лучше бы дождя не было: ни шума, ни духоты, лишь они, блять, вдвоем на живописной окраине деревни. Сельская романтика, ебать… потом и на сеновал пойти можно.       Они пропустили приличный уровень общения еще с порога в Аришкином доме: Макс бычил, Денис на провокационные вопросы посылал не на хуй, а говна пожевать. Сразу перешли на неприличный, а происходящее — один из логичных вариантов развития событий. Так-то.       Макс отстраняется первым, жадно вдыхая спертый воздух, и не может отвести взгляд от заалевших губ, блестящих от слюны и так манящих вновь прикоснуться. Что Денис с ним сотворил, Макс не знает и даже догадываться не хочет. Хорошо рядом с Денисом, невзирая на перепалки из-за ничего и редкое раздражение. Хорошо, как не было с Аришей с самого первого дня или с Катей на нижней полке в поезде, как не было ни с одним человеком из длинного списка бывших. Давненько Макс такого не ощущал.       — Да, я чокнутый. — Денис притягивает за шею и шепчет на ухо: — Мы друг друга стоим. Я-то боялся, что к нам кто-то адекватный наведается, а приехал ты.       — А что для тебя адекватность? — интересуется Макс, постепенно возвращаясь в реальность, где помимо эндорфинов существует неначатая статья да поебень эта деревенская. И Денис, игриво прикусивший мочку его уха.       — Хотя бы стоя впервые целоваться... — Денис ведет кончиком языка от кромки уха до линии челюсти и спускается к шее. Дышит шумно, опаляя кожу горячим дыханием.       — Ты как из секса по телефону, — с легкой улыбкой говорит Макс, сбивая весь романтический настрой.       Денис поднимает на него недовольный взгляд, поджимает губы и глядит с неясным прищуром.       — А ты как из дешевой порнухи про Красную Шапочку, — серьезно заявляет он. Макс в непонятках хмурится, и Денис поясняет: — Дровосек на минималках. Колешься. А топор где? И рубашка в клетку?       — До меня слухи дошли, что топор у бати твоего, первоклассный.       Денис мрачнеет в мгновение: глаза уже не блестят от забавы, уголки губ опускаются. Он прерывает их недообъятие, резко встает, чуть пошатываясь, и собирается уйти — теперь очередь Макса останавливать.       Колени едва разгибаются после нескольких минут, проведенных в таком неудобном положении, которое ассоциируется не с молитвами какими-нибудь, а с рабством или на крайняк минетом. И зачем Максим в детстве говорил, что мечтает поскорее повзрослеть? В тридцать с лишним помимо боли в коленях мучает боль от существования. Понуро, когда до сих пор не стал миллиардером и барышень на Карибы не возишь. Но нахуя Максу какие-то Карибы и другие распиаренные курорты, когда есть вариант оздоровления в такой замечательной деревне и внезапное желание узнать причину испортившегося Денисового настроения?       Макс тянет Дениса за плечо, разглядывает с проницательностью и чувствует ребяческий наплыв нежности. Ему смешно признаться в том, что Дениска — милый, что его со всеми токсинами схавать хочется. Макс поглаживает по мягким, густым волосам, привычно спадающим на лоб, затем по гладкой щеке и говорит:       — Понял, Дениска, про батю ни слова больше.       Денис как-то растерянно кивает, жмется к Максу, обнимает за плечи, вновь доказывая, что поведение его не предугадать. Что за смена настроения — хуй знает, а если и Макс это переменит, то вообще клоунада начнется. Он ненавязчиво сует руку под шубу, устраивает на талии, а второй снова начинает перебирать волосы. Денис тихо вздыхает и прячет лицо на груди.       — Я запутался и не могу выпутаться, — глухо признается он.       Макс несильно тянет за пряди на затылке, чтобы посмотреть в глаза. Взгляд у Дениса нечитаемый.       — Как это так? — спрашивает Макс, мягко очерчивает скулы костяшками пальцев. Думает, как бы не с журналистским настроем, а с неподдельным интересом обычного человека прозвучать.       — Че, думаешь, пососались один раз, и я всю подноготную выложу? — грустно усмехается Денис, прикрывает веки, ластясь под прикосновения, и выдыхает: — Не-а.       Макс приподнимает его голову за подбородок, наклоняется и целует. Ненастойчиво, нежно, совсем несвойственно для обстановки и атмосферы происходящего. Но Денис в его руках тает, пальцы на плечах сжимает крепче и податливо приоткрывает рот. У Макса обманчивое чувство контроля. Тонкая грань между безусловным покорством и лидерством. Денис по сравнению с ним невысокий и худой, ему шею свернуть — проще простого. Однако стоит Денису только пожелать, одно словечко замолвить — и шею свернут уже Максу, а это даже не самый худший вариант.       От банальных поцелуев ведет так, что становится страшно: не замешана ли в таком безосновательном влечении какая-нибудь потусторонняя сила, присущая этой местности и Денису с Аришей? Без обоснуя Максу живется хуево — журналист ведь. Все факты упорядочить нужно, избежать логических пропусков. А тут не получается: одна загадка на другой. Что на всей деревне, что на стремительно развивающихся с Денисом отношениях. Касаться его — одно сплошное удовольствие, греющее душу или что там у Макса осталось, даже если это будет приправлено отборными оскорблениями.       Денис отодвигается спустя пару десятков секунд, которые ощущаются то действительностью, то вечностью, и выпутывается из слабой хватки. Отвернувшись, он опирается на шаткие перила, уже не обращая внимания на размокшую от дождя грязь.       — Потом заебешься шубу выстирывать. — Макс с намеком кивает на перила. Замечает, что ливень идет на спад не сразу, а только когда переводит взгляд с ссутулившегося Дениса на светлеющее небо. Как тот так сильно внимание к себе приковывает — непонятно.       — Похуй, — отзывается Денис. — Лучше дай закурить.       Максу впадлу в очередной раз пытаться узнать причину сменившегося настроения. В достанной пачке все двадцать сигарет. Макс сипло посмеивается, отвлекая заинтересованно повернувшего голову Дениса от любования природой.       — Почему пачка полная, а? — хрипит он с нервной улыбкой и осознанием, что это у него беды с башкой, а не у кого-то другого. — Объяснишься?       — Тебе же лучше, — Денис отворачивается, продолжая: — Ты ж без сижек вообще загнешься.       — А с ними, типа, не загнусь еще быстрее? — насмешливо фыркает Макс, подходит и протягивает сигареты. Денис ловко достает сразу несколько. Одну зажимает губами, а остальные распихивает по карманам шубы. — Себе чего не наколдуешь?       Он молча пожимает плечами, ждет, пока Макс прикурит сначала ему, а потом себе, и вновь склоняется над перилами. Максиму почти суперски: губы до сих пор от поцелуев горят, первая затяжка панацеей ощущается, а воздух уже не кажется душным. Вот бы они еще не в Топях были, а в Москве, было бы вообще заебись. Однако силой мысли изменить деревенский пейзаж не удается. Не выходит изменить и ритмично падающие на землю капли дождя, и дымящиеся сигареты, и скрипящие от каждого движения доски. Макс курит бездумно. Раньше считал, что курение ради курения — вещь непрестижная, сейчас — единственная, способная вернуть в реальность из какого-то неясного сюжета.       С минуту все Максово внимание сконцентрировано на Денисе в обрамлении сизого дыма от стремительно тлеющей сигареты. А после Макс глядит то вдаль, на начинающийся с редких деревьев малахитовый лес, то на посветлевшее небо, то снова на Дениса. Курить рядом с ним в тишине — словно отдых от всего окружающего, что заставляет сознание рисовать во снах страшные или откровенно уебищные картинки. Денис наконец-то не плюется желчью, не провоцирует, а несколько минут назад и вовсе целоваться лез. Ну ангел во плоти — в модной шубе и пыльных белых кроссах.       — Опустим ситуацию? — прерывает молчание Денис, продолжая смотреть перед собой.       — Какую из?       — Про Элю. Я обещаю. — Он все-таки поворачивается к Максу лицом. — С ней все будет нормально. Я кого-нибудь попрошу дать пизды владельцу псины.       — Посмотрим, — лаконично отвечает Макс, хотя ему многого стоит к словам не придраться и не попытаться выудить новую информацию. Дениска нервничать еще начнет, а это сейчас совсем не нужно.       — Денис! — доносится откуда-то издалека, вынуждая задумавшегося Макса повернуться на девичий голос. Денис заинтересованно вскидывает голову.       Со стороны леса возникает торопливо направляющаяся к дому натянувшая капюшон потемневшей от влаги толстовки Соня. Денис затягивается еще раз, а после тушит сигарету и выбрасывает окурок вниз. Отходит от перил, кидает на Макса мимолетный взгляд и скрещивает руки на груди. Выглядит так, словно собирается отчитывать Соню как младшую сестру за опоздание домой. Стоящий позади Макс в ожидании неспешно докуривает и тоже бросает бычок на землю — с такой-то экологией это меньшее из зол. Соня шагает быстро, едва ли не бежит к дому, с удивлением обернувшись на оставленное в траве ружье, и поднимает непонимающий взор на Дениса. Тот, не давая и слова вставить, спрашивает:       — Ты куда по дождю?       Соня по своей натуре первой начинать не любит, все флегматично ждет действий от других. Выдохнув, чуть пристыженно произносит:       — А я к нашим… По дороге в лесу заблудилась, а потом дождь начался.       — Я же говорил: напрямую от монастыря через лес не переть, ты чем слушала?       — Перепутала.       — Би кэрифул, а? Еще не хватало тебе во что-то встрять.       Соня снимает капюшон, поправляет выбившуюся из собранных волос мокрую прядь и растерянно кивает Максу в знак приветствия. Макс повторяет этот жест без особого дружелюбия. Подойдя ближе к Денису, Соня что-то тихо говорит. От действий этих хочется возмутиться. Пришла, значит, помешала, так еще и с секретиками. Соня прошарена намного больше, чем Макс, поэтому он уже не раз подумывал о том, чтобы с вопросами обратиться к ней. Сонечка врет плохо, глаза сразу прячет — знает, что выдают, — и молчит. О сестрице Макс спрашивать уж точно не собирается: Соня ни слова, которое тайну выдать может, не проронит.       Денис под локоток уводит Соню в сторону. Они о чем-то переговариваются, пока Макс потихоньку разочаровывается в себе, потому что, невзирая на безоговорочный интерес, как самый настоящий профи не пытается подслушать. Денис поглядывает на него с насмешкой, когда Соня что-то произносит. Макс еле сдерживается от того, чтобы не встрять с претензиями, которых накопилось дохуища и еще немного. Была бы тема чрезвычайной секретности, Денис точно не стал бы обсуждать ее при посторонних. А может и стал бы. Макс все еще не может разобраться.       Он нередко грешит поспешностью собственных выводов. И сейчас так: подумал было, что Денис провокации прекратил, а тот продолжает буравить нахально взглядом и рассказывать что-то Соне. Недавно отступившее чувство раздражения опять проявляется в удушливых волнах. Макс снова закуривает, а на наигранно-удивленный темный взор лишь покачивает головой. И думает: «Пошел бы ты нахуй, Дениска».