Русская принцесса

      Если бы ад в том виде, что подают в массы, существовал на самом деле, то Макса туда отправили бы не за грязную похоть или алчность, а за гнев. В Москве Макс злился на пробки на дорогах, начальство, бывших и остальное, что вызывало хоть долю раздражения. Но ни очередь на кассе, ни неработающий лифт, ни медленный интернет, в отличие от поведения Дениса, такую бурю негативных эмоций не вызывали. От постепенно накрывающих ощущений Макса словно наизнанку выворачивает. Мерзко становится от всего, что существует в пределах досягаемости.       Денису ничего не стоит с насмешливым сожалением поглядеть на него и свалить в тьму вместе с забранным из угла ружьем. Макс поднимает с пола разбитый телефон, вспоминает безграничное количество нарочито плохо написанных статей, за которые ему платили, и сжимает зубы. По экрану расползалась паутина трещин. Даже если бы вкрай охуевший Денис с размаху бросил — все равно не убил бы напрочь. Не зря цена такая высокая и почти оправдывающая.       На шум приходит недовольно скрестившая руки на груди Катя и интересуется произошедшим. Макс пересказывает события без уличающих себя подробностей, хозяинского сынка обхуесосив, и просит таблеток для успокоения нервишек. Кажется, от них один пепел остался. Выходить в ночь, где неизвестно что может за углом поджидать, с целью отношения выяснить, для здравого смысла кажется опасным. Да вот он, пресловутый здравый смысл, Макса с каждым часом покидает. Осознание пугает до сбивающегося дыхания и гулко стучащего сердца.       Катя протягивает таблетки в блистерной упаковке. Вместо рекомендованной одной Макс выпивает сразу три. Чуть позже на кухню выходит укутавшаяся в тонкое одеяло Эля и, заспанно поглядев на Катю с Максом, предлагает выйти покурить.       На улице стоит привычная мертвая тишина. Вдалеке с перебоями светит один-единственный фонарь. Странно, что его еще ради экономии электроэнергии не отключили. Атмосфера почти соответствует низкопробному хоррору. Хоть бы это все не снафф-муви оказалось, а то реально тревожно становится. Может, здесь и живут этим? Бизнес-то неплохой: заманивать красивых девушек, пугать до полусмерти, а после снимать грязную порнуху с расчлененкой на камеру в два пикселя. Из представлений о недурном поднятии бабла Максима вырывает голос Эли:       — Ты узнал, чья шавка была?       Макс медлит: неторопливо затягивается и выдыхает дым, раздумывая над более лаконичным ответом. Эля глядит испытующе, с неугасающей злостью к произошедшему, а Катя — насмешливо, потому что слышала наверняка разговор с Денисом. Выдумывать что-то бессмысленно. Да и нет необходимости им врать: по горло уже недомолвками сыты.       — Нет, — ровно произносит Макс, решив оставить подробности при себе.       Эля кивает, словно другого ответа не ожидала, и между ними вновь воцаряется тишина. Макс не смотрит на девчонок, лишь замечает, как Катя поправляет взлохмаченные волосы Эли, а затем прижимается к ней. На него накатывает едва ощутимый ужас, когда он понимает, что хочет так же Дениса касаться, даже если тот окончательно доломает телефон.       Макс пытается забыться в курении хоть на пару минут, чтобы не думать о последних событиях. Не получается: тяготят нескончаемая пачка сигарет и разбитый айфон в карманах. Все, что до Топей было, ощущается чем-то фальшивым, словно и не с ним происходило. Никогда не играющая разными красками московская жизнь осталась в прошлом. Будто это даже не жизнь была, а пробный период, который без предупреждения кончился на пустующей железнодорожной станции.       Непонятно, что на скрипящем от каждого шага крыльце держит. Можно ведь попытаться сеть найти, заоблачную взятку кому-нибудь дать или с грозным видом пересказать мистическому Хозяину несколько законов. А этот Хозяин, о котором все с восхищением упоминают, вообще в деревенско-промышленной местности существует? Есть ведь огромная вероятность, что Макса наебывают старые маразматики, а Денис с Ариной просто развлекаются. Тогда что — или все-таки кто — тут держит?       Катя заводит с Элей незамысловатый разговор о ране, самочувствии и подействовавшем обезболе. Слышать их тихие голоса приятно, хоть в смысл слов Макс особо не вникает. Не так одиноко себя чувствует, словно общее желание живыми выбраться еще не угасло. С Катей и Элей что-то не так, как и с самим Максимом, но что? После того поста в соцсети о поиске компании для поездки в весьма сомнительное место он повстречал на московском вокзале все тех же людей, которые сейчас стоят рядом. Как их судьба вместе-то свела? Об этом столько задушевных бесед с уклоном в физику и фатализм можно завести, однако точно не здесь. Чтобы не нагнетать еще сильнее.       — Почему именно мы здесь оказались? — внезапно для самого себя сипло спрашивает Макс, прерывая что-то говорящую Катю.       Он поворачивается к ним и тушит сигарету. Дебил, бля: для пафосных речей о несправедливости мира не время. Макс переводит взгляд с Кати на Элю и замечает, что лампочка над дверью перегорела. Вот и причина, почему все таким темным кажется. Ничего сверхъестественного.       — Мне пересказать последовательность событий? — с непониманием отзывается Катя, пока Эля молча наблюдает за развитием диалога. — Ты теперь тоже с памятью не в ладах?       — Я о том, как и почему нас сюда жизнь занесла, — объясняет Макс, пусть и понимает, что мысль его — очевидная не требующая ни развития, ни внимания бредятина.       — Это все случайность, — мрачно говорит Эля, выдохнув дым. В темноте ее лицо выглядит совсем уставшим, болезненно-бледным и крайне несчастным.       В предопределенность бытия Макс не верит. Ровно как и в чудеса. Просто жизненные события у них троих и Сони так сложились, что им не повезло тут оказаться. Судя по объявлениям о пропаже на станции не они первые. И не они последние. Почти справедливо. Но только если с не впутанной в эту историю точки зрения смотреть. А если со своей — то лучше не смотреть, а сразу застрелиться, чтобы перестать упиваться безнадежными догадками.       — Может, мы заслужили? — осторожно, с отчуждением в голосе предполагает Катя.       Эля и Макс смотрят на нее со скептицизмом. Мысль может показаться логичной, но не для закаленного реализмом Макса. А если уж на то пошло, то по-настоящему этого заслуживают российские чиновники, а не получестный журналист, набожная девчонка, несчастная альтруистка и озлобленная беглянка.       — Вы почему на меня так смотрите? — удивляется Катя. — Будто за вами грешков нет.       — Думаешь, за Соней есть? — без особого энтузиазма интересуется Эля.       — Ну да. Соня ведь нецелованная, что-то я совсем забылась.       Макс не рассказывает о случае в монастыре с ней. Даже двусмысленно намекать на это с противной улыбкой не хочет. Вовсе на него не похоже: куда облик шута горохового делся?       — Не то что мы, прожженные старики, да? — глумливо фыркает Катя.       — Ты кругом посмотри, — резко отвечает Макс, кивнув в сторону двора. — Вот где истинные прожженные старики, а мы тут единственные, кто пока в своем уме остается.       — Шизофреники не сразу узнают, что у них шизофрения, — тихо произносит Эля, как бы подводя черту.       Они вновь погружаются в молчание. Больше никто не достает сигареты, хотя Максим скурил бы еще одну-другую. Сейчас было бы невыносимым пачку открыть и увидеть все двадцать. Разговор отвлек ненадолго, но тишина возвращает все равно в прежние невеселые раздумья. А если бы по-другому все было? Тогда, в Москве еще? Если бы с работы не погнали? Или, может, раньше еще: если бы Макс не хуи пинал, а выполнял требования руководства?       А какая теперь разница? Тут ни надоевшей работы, ни раздражавшего начальства. Только стабильная неизвестность и нестабильный Денис. А привыкнуть ко всему можно, даже если это внушает поначалу животный страх. Макс не понимает, чего боится больше: в профессии не состояться или остаться здесь по доброй воле. По коже бежит холодок, когда он думает, что может стать таким же, как остальные, — богобоязливым и одновременно с этим бесстыжим, запуганным Хозяином и восхваляющим его же.       Мысли в тишине потихоньку топят в себе, такими же вязкими и противными, как ил на дне озера, ощущаются. Макс себя и без того на дне чувствует, да вот знает, что снизу обязательно постучат.       — Как выбираться будем? — он с хрипом прерывает удручающее безмолвие. Пора перестать дымить как паровоз.       — Все уже перепробовали, — тяжело вздыхает Эля и с шорохом выпутывается из полуобъятий.       — Может, тут не так уж и плохо? — неуверенно и меланхолично говорит Катя, сильно напоминая в этот момент Соню. Приободрившимся голосом объясняется: — Без инсты и ежедневных новостей об авариях живется спокойнее. И работать не нужно.       — А чем мы будем расплачиваться, когда деньги кончатся? Листьями? — неодобрительно отзывается Эля.       — Приватизируем чей-то заброшенный домик. Ну или…       — Кать, ты сама себя слышишь?! — бесцеремонно перебивает Макс и сгоряча хватает Катю за плечи.       — Руки убрал, — угрожающе чеканит Эля, оттягивая растерявшуюся Катю от Макса.       На него вмиг обрушивается заставляющее без промедлений отойти понимание ебланского поступка. Чем такая бурная реакция вызвана — неясно, тем более успокаивающее вроде как подействовать должно было. Становится жутко: Макс ведь никогда, сколько себя помнит, на женщин не кидался.       — Да что с тобой? — с пренебрежением бросает Катя, прежде чем заходит в дом за Элей.       За ними оглушительно хлопает входная дверь. Макс опирается на шероховатые перила, жмурясь до белых пятен перед глазами, и озвучивает крутящееся в мыслях одно-единственное слово:       — Блять.       Голоса в доме становятся тише, в голове — ожидаемо громче. Под ребрами невыносимо жжет. Откуда-то изнутри поднимается волна слепящей злости, накрывающая постепенно, издевательски плавно, а не как обычно бывает — резко и безвозвратно. К горлу подступает ком. Макс хочет к хуям разнести эту хату, за ночлег в которой выбрасывает хозяйке-маразматичке кучу бабок.       Он зарывается в волосы мелко дрожащими руками, сжимает и сильно тянет у корней, пытаясь удержать себя в реальности. Сразу вспоминаются Денисовы пальцы. Наружу вырывается смахивающая на ненормальный оскал нервная улыбка. Вот за кем Эле гнаться нужно, а не за бешеной псиной. Ну и влип же Макс. Самому смешно, блять, до смерти. А глаза от сухости щиплет, ведь нет ни слезинки, будто она смогла бы все переживания смыть.       Макс старается восстановить сбитое дыхание — вдох-выдох. Он скорее не опять в любимых играет, а в русскую рулетку. Попытка проваливается с треском — заходится хриплым кашлем, как заядлый нарик или туберкулезник. Давно пора бросить смолить, но точно не здесь и не сейчас. Без отвлекающих хотя бы на несколько минут вещей находиться в деревне невозможно.       Закончив усердствовать над выхаркиванием легких и выпрямившись, Макс всматривается в тьму. Короткий прилив сил и уверенности приглушает прежние до сих пор переворачивающие что-то внутри эмоции. Доски от шагов пронзительно поскрипывают, когда Макс спускается во двор. Лунный свет дает возможность разглядеть очертания умывальника. Макс плещет в лицо ледяной водой и постепенно успокаивается. Если перманентное желание кого-нибудь завалить считается успокоением. Становится легче — или не становится, но какое-то расслабление все же по телу распространяется. Таблетки Катькины, может, подействовали? Рядом никого, отбиваться от страхоебищ не нужно, все в целом нормально. Заебись просто.       Только не выходит мысли упорядочить. Они в затуманенных мозгах с одной на другую скачут. Прошлое с недавним смешалось, недавнее — с настоящим, а вместе — каша из хозяинского топора.

***

      Когда Макс со столичными подружайками впервые ступил на захломленную территорию монастыря, то почувствовал себя сказочным долбоящером. Открывшийся вид даже близко не походил на картинки из интернета, где Макс вычитал информацию о некой чудодейственной местности и слишком часто пропадающих людях. Инфа эта неофициальная, деталей на различных сайтах и вовсе найти не удалось. Одни лишь зацепки, по крупицам собранные из обсуждений в группах вк. Датированные две тысячи четырнадцатым годом комментарии доверия не внушали, но не рискнуть ради потенциально взрывного сюжета Макс не мог.       А в итоге все это оказалось наебом чистой воды. Чуда никакого нет, один лишь Иуда — шастает тут где-то в леопардовой шубе.       Войти в монастырь Макс не решается. Он здесь во второй раз за все пребывание в Топях, а мог и одним ограничиться, если бы не Денис. Макс понятия не имеет, что хочет с ним сделать. Вставить пропиздонов словесных, которые пустым звуком не окажутся, уже успехом будет. После череды непривычных для скучного уклада жизни в деревне событий Макс выспался от души, отдохнул. Никаких махачей, угроз. Все, наугрожался.       Ущербно возвышающийся монастырь не вселяет уверенности в надежность потолка, как и в прошлый раз. Сооружение выглядит так, как стал бы выглядеть каждый русский храм, если бы люди перестали веровать, — запущенно и непригодно для нахождения в нем. При свете дня монастырь кажется обычной заброшкой, изнутри похожей на те, в которых Макс шастал в юности. А ночью наверняка напоминает очередную локацию из напичканного символизмом фильма ужасов, где у священников непременно течет кровь из глаз.       Наматывать еще один круг по территории Макс не хочет после замеченных красных пятен на выкрашенной в белую облупившуюся краску стене. Наивно надеясь, что тут не человека крайне жестоким способом завалили, он все же заходит в монастырь. С порога погружается в сильно контрастирующую с теплом на улице прохладу. Здесь прежняя полутьма, бардак и витающая в воздухе пыль. И тишина, хотя где-то точно должна быть Соня с сестрицей. Максу уже не особо интересно узнать, как она сюда попала. В любом случае, не повезло девчонке. Дениска больше интересует. Он же упоминал, что Соне помогать будет. Но ей нужна помощь психолога, а не психованного.       Вслушиваясь в каждый шорох, Максим блуждает по темным коридорам. Голосов не слышно. Или звукоизоляция хорошая, что маловероятно, или просто никто активно не беседует. Эта картина на минуту возвращает в первый день, когда самой большой проблемой было несоответствие реальности с фотографиями. Тогда Макс с разочарованием думал, что придется домой ни с чем возвращаться. А теперь хоть бы вернуться — без ничего и с расшатанной психикой.       — Соскучился?       Контроль покидает Макса, стоит на знакомый голос обернуться и увидеть усмехающегося Дениса. Блеснув глазами в полутьме, тот в ожидании скрещивает руки на груди.       — Соскучился, — кивает Макс, тоже усмехается, хоть настроения веселиться нет, и медленно подходит. — Еще как соскучился.       Оказавшись напротив, Макс злорадно улыбается. Денис смотрит на него с нехарактерной для теплого карего оттенка сталью во взгляде, зубы сжимает. Явно недоволен тем, что Макс повадки его повторяет.       — А ты чего ручки-то сложил? — приторно тянет Макс, склонив голову набок.       — Может, мне еще разрешение на дыхание нужно? — раздраженно спрашивает Денис, но руки опускает.       — Может, и нужно. — Макс пожимает плечами, а после подцепляет пальцами его подбородок, вынуждая поднять голову.       — А у меня есть уже. — Денис устремляет уверенный взгляд в глаза. — Хозяин дал.       — Ну а кто ж еще, — бесстрастно произносит Макс, словно общается с психически больным фаном Наполеона из дурки. Почти так оно и есть.       Макс всматривается в не выражающее никаких эмоций лицо Дениса. Поцеловать его хочет. На злобу дня.       — Что ты хочешь? — облизнув искусанные губы, тихо интересуется Денис.       — Тебя хочу, — так же тихо, с хрипотцой отвечает Макс, — о стенку уебать. Представить не можешь, как сильно хочу.       — Пошел ты на хуй. — Денис ловко уходит от прикосновения, но отойти успевает лишь на пару шагов — Макс ловит за рукав шубы и толкает к потресканной стене.       Денис недовольно отворачивает голову. Весь этот дешевый пафос Максу симпатизирует. Есть в нем что-то неуловимо дразнящее, дьявольское, сокрушающее.       — Спешишь куда-то?       — Подальше от тебя.       — Правда?       — Правда.       Макс возвращает пальцы под подбородок, заглядывает в глаза, наклоняется к уху, по слогам вполголоса произносит:       — Неправда. — И отстраняется.       Прикрыв веки, Денис шумно выдыхает. Макс оглаживает линию челюсти, скользит пальцами вверх по скуле к волосам и убирает со лба челку. Любуется с полминуты, стремясь каждую черту запомнить, чтобы, если это все наваждением окажется, не забыть. Денис открывает глаза и хмурится, недовольный перерывом на нежность.       — Неправда, — подтверждает он едва слышно. — Поэтому…       Потребности в том, чтобы фразу закончить, нет. Все предельно ясно по направленному на губы Макса взгляду. План довести Дениса до белого каления, вероятность быть замеченными и еще оставшиеся принципы Макс шлет лесом, чтобы в следующее мгновение с жадностью впиться в его губы.       Бережно придержав за затылок, он резко придавливает Дениса к стене. Тот глухо стонет, пылко отвечая на поцелуй. Макс упивается влажными губами, горячим языком и исходящим от тела жаром. Дениска во всех своих проявлениях умопомрачительный просто. Макс чувствует себя если не привороженным, то нездорово влюбленным. Да и похуй. Любви с первого взгляда не существует — это сродни чудесам.       Макс уверен, что Ариша бы так не смогла, даже проверять не нужно. Он бы несомненно взял на себя роль преподавателя в этом интимном деле, но херня это все по сравнению с совокупностью вызванных Денисом эмоций. Тот и до исступления довести без особого напряга может. Сам прекрасно знает и пользуется этим, а Макс ведется как последний идиот на провокации.       Он беспардонно пробирается рукой под футболку, проводит ладонью по впалому животу, выше — по ребрам к груди. Прерывисто выдохнув, Денис тянет руки к плечам и шее Макса, которого потихоньку уносит в утопический мир, где нет загадок и пустых предположений.       — Святое место, — между дурманящими поцелуями тихо произносит Денис, неаккуратно зарывшись пальцами в волосы. — Стыдно должно быть.       Максим отрывается от него, тяжело дыша, и ехидно улыбается:       — Отмолишь потом.       Денис не дает вновь себя поцеловать, перемещает ладони на щетинистые щеки и заставляет наклонить голову.       — Пойдем отсюда, а? — предлагает он все таким же негромким, срывающимся голосом. — Сейчас пылью задохнусь.       — А я тобой сейчас задохнусь, — на выдохе говорит Макс, нехотя убирает руку из-под футболки и отстраняется.       Он ощущает неприятную прохладу, когда Денис отходит, поправляя растрепанные волосы и восстанавливая сбившееся дыхание. Желать Дениса рядом с собой, совсем близко, чтобы воздух один на двоих делить, — правильно и неправильно одновременно. Неясно, что слушать нужно — сердце или разум, потому что у Макса ни того, ни другого в полной мере нет.       Денис вдруг странно смеется, привлекая внимание задумавшегося Макса, шагает спиной вперед без боязни оступиться, торжественно вскидывает руки и заявляет:       — Что хочу здесь — то и делаю.       Теперь Макс верит его безумному взгляду.       Блуждать по длинным, неизвестно куда ведущим коридорам в одиночестве стремно и скучно, с Денисом — занимательно. За руку его держать — до пизды романтично. Везде одинаковая оскверненная разруха, кроме комнаты, куда он приводит Макса спустя несколько минут. Помещение оказывается то ли кухней, то ли подобием столовой — указывает на это длинный обеденный стол. Понимание, что это волнует в последнюю очередь, приходит сразу, стоит Денису запереть дверь и прильнуть к Максу.       Денис ненасытный: мало ему пламенных поцелуев и бесстыдных прикосновений. Его фразочки неразборчивым шепотом, лесной запах и обжигающая кожа неторопливо сводят Макса с ума. Катя бы спермотоксикозником назвала, но ее, как и морали, здесь нет. Ничто не мешает желаемое осуществить. Макс пытается думать — в голове почти пусто. На переднем плане одни лишь ощущения.       Место неподходящее. Остатки здравого смысла подсказывают, что пора остановиться, однако Максу не этого хочется. Дениса хочется — всего и без остатка.       Он помогает ему выпутаться из шубы, откидывает ее на пыльный пол, в ответ получая лишь гневный взгляд, а не длинную тираду, нахально усмехается и снова целует. Денис по-собственнически обвивает шею, прижимается всем телом. От накаляющих обстановку действий в очередной раз бросает в жар. Макс задирает Денисову футболку, скользит ладонями по худым бокам и сжимает талию. Денис чуть выгибается в пояснице — Максу окончательно сносит крышу.       Максим отрывается, чтобы сделать жадный вдох, и сразу сталкивается с уверенным и по-бесовски потемневшим взглядом. Дениска такой… невозможный. Невозможные и оттягивающие кудри пальцы, и покрасневшая от щетины кожа около приоткрытых темно-алых губ, и подрагивающие ресницы. Он кажется Максу красивым до жути, способным до безумия довести. Хотя уже довел своими цыганскими фокусами с сигаретами, брошенным в стену телефоном и непостоянным настроением. Внутри до сих пор злость из-за разбитого айфона плещется, но распространяющийся по телу огонь соблазна ее перекрывает. Так даже интереснее.       Думать и решать, на моральный кодекс ссылаясь, — дело последнее. Проще поддаться искушению. Это правильным кажется, нужным. Если тут логика напрочь отсутствует в обыкновенных вещах, почему в чувствах Макса должна быть? Он на Дениса гнал, что тот подходящее место выбирать не умеет, а сам-то готов прямо на этом столе его разложить. За такое в аду будет уготован отдельный котел, где придется писать без остановки статейки про интриги знаменитостей или шастать безвыходно по местному лесу. Но ад когда-то потом будет. Или Макс уже в нем.       — Что, Макс, уже не о стену уебать хочешь? — с издевкой спрашивает Денис, прерывая внезапно появившуюся мысль о ненормальности происходящего, и беззастенчиво опускает руку на пах.       Макс выдыхает сквозь зубы:       — Не только.       Денис расплывается в довольной улыбке, сжимает пальцы на вставшем члене через приносящую дискомфорт плотную джинсу. Еще неудобство приносит факт их местонахождения, в котором есть люди и иконы. С моральной точки зрения — это пиздец. Макс шипит протяжное «сука» — ему плевать. О морали лишь для приличия думает.       Он перехватывает Дениса за тонкое запястье, чтобы дразнить не смел, и отступает на пару шагов. Усмехаясь уголком рта, Денис вопросительно приподнимает брови. Макс только оглядывает его с ног до головы. Хотя скорее просто голодным взглядом жрет. Без шубы Денис кажется каким-то хрупким, уже не таким величественным, но по-прежнему пленительным. Как хищник, берущий исключительно хитростью, а не силой.       Макс позволяет прижать себя к стене. Интерес подогревает плотоядный титовский взгляд. Остановить Дениса Макс всегда сможет, да незачем. Не сводя глаз, Денис медленно опускается на колени и прикусывает нижнюю губу. У Максима на секунду дыхание перехватывает от такой картины: обстоятельства напряженные, совсем на вчерашние не похожие. Он обманчиво-ласково гладит Дениса по волосам, затем смахивает челку вбок и сипит:       — Прям здесь отмаливать собрался?       Денис нагло припадает щекой к красноречиво натянутой ширинке и потирается. Макс сдерживает восторженный стон, размыто думая о том, как много у Дениса кажущейся вовсе ненужной власти, как ему на самом деле нравится покоряться. А Максу просто нравится Денис — с безграничным влиянием или без.       — Совсем стыд со страхом потерял? — рычит Макс, грубо хватает за волосы у корней и тянет вверх. Денис протяжно стонет, спешит подняться — действительно хватка неслабая, — цепляясь за него, чтобы равновесие не потерять, бросает гневный взгляд и возмущается:       — Аккуратнее.       Макс лишь развязно ухмыляется и, не отпуская прядей, толкает грудью на стол. У Дениса вырывается громкий стон — у Макса внутри что-то сладостно щемит. Он наваливается сверху, прижимая к поверхности, и продолжает тянуть за волосы на затылке. На упирающийся в Денисовы бедра член старается не обращать внимание. Сначала Дениса нужно до кондиции довести. Стремительно накрывший ураган ощущений Макс списывает на недельный перерыв от секса. Или сколько уже прошло со дня приезда? Не то чтобы семь дней — слишком долго, просто он это дело любит. И не скрывает.       Макс отпускает пряди и выпрямляется. Денис облегченно выдыхает, уперевшись лбом о стол, а спустя несколько секунд поворачивает голову и через взлохмаченную челку поглядывает на Макса с кривым оскалом. Такая дерзость и похабное поведение вызывают огромное количество чувств, выливающихся в итоге в болезненное возбуждение. По шее стекает капля пота под воротник толстовки — Макса будто лихорадит. Он без промедлений избавляется от нее и отбрасывает в сторону к шубе.       Макс с самого начала знал, что все покатится по наклонной со скоростью света. Поэтому призывно качнувший задницей Денис совсем не удивляет. Это если бы не сейчас случилось, то обязательно когда-нибудь потом. От судьбы не убежишь, бля.       — А ты бесстрашный, — отмечает Денис, пытаясь изогнуть шею, чтобы полноценно поглядеть на Макса. — И конченый.       Вместо ответа тот толкается бедрами. Денис сдавленно стонет и снова опускает голову. От этого в подреберье разрастается предвкушение, в низу живота — жар. Когда Денис ерзать начинает в попытках о стол потереться, то Макс чувствует, что его уже конкретно плавит.       Монастырь, Денис на этом длинном столе, предназначенном для поминального или свадебного застолья, собственное желание — все это неправильно. Но поздно сдавать назад. Абсурдно в той же мере, как и то, что Макс собирается делать. Рывком задрав футболку Дениса до подмышек, он проводит ладонью по покрытой испариной горячей коже и давит на поясницу. Тот раздраженно фыркает, но прогибается. Макс тянет вниз свободные штаны, под которыми больше ничего не оказывается — от Дениса следовало ожидать, — обводит все изгибы сначала голодным взглядом, потом — рукой, отчего Денис вздрагивает и покрывается мурашками.       — Знал, что ты придешь, — приглушенно объясняет он, хотя надобности в этом нет.       — Карты поведали?       — Нет, ты просто предсказуемый.       Максу хочется стукнуть его головой о стол, однако порыв этот нездоровый остается лишь промелькнувшей мыслью.       — Хорошего альфача из себя строишь, но…       — Да замолчи ты уже.       — Ну давай, заткни, — посмеивается Денис, — альфа-самец, б…       Макс с размаху опускает ладонь на его задницу.       — …лять.       Теперь очередь Макса смеяться. Ничего смешного нет, как и всегда, просто так легче. В этом дурдоме оставаться серьезным — гиблое дело.       Денис с любого ракурса сексуальный, с этого — особенно. Узкая талия, ямочки на пояснице, вскинутая в лучших порнографических канонах задница — реально отвал башки. Макс опускает руку между бесстыдно разведенных стройных ног, обхватывает пальцами твердый член и нарочито медленно очерчивает влажную головку. Денис передергивает плечами, когда Макс, вновь навалившись на него, размазывает выступающую смазку и кусает за загривок.       — Сухо, — недовольно говорит Денис с болезненно сведенными бровями.       — Да где ж там сухо? — горячо выдыхает Макс на ухо, прикусывает за край, потом за мочку, чуть оттягивая. — Как сука течешь.       — Пошлятина, — заявляет Денис, прикрывает глаза и, вопреки словам, толкается в руку.       Максим не дает насладиться в полной мере тягучими альтруистичными движениями руки вверх-вниз по члену, ведь самому уже не терпится да и спина в таком положении начинает побаливать. На лихорадочно блеснувшее возмущение во взгляде Дениса Макс лишь коротко качает головой. Он помедлил бы, чтобы помучать: гладил дразняще внутреннюю сторону бедер, оставлял чередующиеся с укусами поцелуи вдоль позвоночника, говорил, понизив голос, «пошлятину» со знанием, что Дениса от этого ведет, заставил просить, гордость превозмогать. Если бы не жаждал его так сильно, как сейчас. Все это можно будет провернуть, если из деревни и вправду невозможно выбраться. Если возможно — все равно провернет.       Не наклоняясь, Макс сплевывает вязкую слюну между ягодиц, а затем себе на пальцы. Сразу двумя толкается и, должного сопротивления мышц не ощутив, с подозрением косится на Денисов затылок, пока в голове не вспыхивает током проносящееся по телу понимание. Денис вздрагивает, цепляется за край стола и самодовольно произносит:       — Я же говорил, что ждал тебя.       — Ну ты и… — Макс не заканчивает вырвавшуюся фразу и, протолкнув пальцы глубже, разводит их. Денис напиздеть что-угодно может, а Максу чужая кровища от безалаберности не нужна.       — Кто? — с вызовом интересуется он, пытаясь на Макса через плечо взглянуть, подается бедрами назад и коротко стонет. — Шлюхой меня уже не удивить.       В смысл слов Макс особо не вникает: в сознании маячит факт того, что Денис… Вот он зато непредсказуемый. Фантазия рисует умопомрачительные картинки, в которых Денис себя для него, невыносимого столичного журналиста, подготавливает, думая совсем не о том, как важные дела делать. Понимание будоражит. У Макса аж дух захватывает — ну пиздец просто.       Сын хозяинский, весь такой деловитый, с ружьем, а если ближе узнать, то аура далеко не сутенерская. Но Макс еще не слишком близко знает, потому спешит исправиться — достает подрагивающие пальцы, расстегивает наконец мудреный ремень и ширинку. Это сложно, но осознать весь трэшак происходящего явно двинутой головой все же труднее. Макс не может сдержать хриплый стон, когда впервые за кажущиеся вечностью минуты касается до легкой боли стоящего члена. Снова сплюнув на ладонь, проводит от основания до головки, выдыхает облегченно и на пару секунд прикрывает глаза.       — Долго еще будешь придумывать, как меня назвать? — отвлекает Денис.       — Уже придумал, — уверяет Макс, отводя его ногу чуть в сторону.       — Поделись, — Денис бросает на него поплывший взгляд и проводит кончиком языка по нижней губе.       — Не дождешься, — злорадно ухмыляется Макс.       Но вряд ли Денис успевает об этом подумать, когда Макс, не церемонясь особо, резко толкается внутрь. Протяжно простонав, Денис опускает голову и цепляется за край стола до побелевших костяшек.       Внутри Денис тугой, горячий до тумана перед глазами. Макс прерывисто выдыхает, стараясь с собой совладать, чтобы сразу на бешеный темп не сорваться, сильно сжимает бедра и начинает двигаться. Напрягшись, шумно дышащий Денис сводит острые лопатки. Сам издевался — пусть терпит теперь. А Максу охуительно — и когда тот поначалу расслабиться не может, и когда с надрывным стоном почти полностью насаживается.       Макс трахает его с оттяжкой, густое удовольствие продлевающей так, что у самого колени подгибаются. Невнятно проматерившись, Денис хватает за запястье. Макс не понимает, зачем, пока в следующую секунду не заваливается на него, едва успевая ладонью о стол опереться.       Резкая смена положения вышибает весь воздух из легких. Это лишь подстегивает начать вбиваться глубже. Улегшийся щекой на стол Денис пытается усмехнуться, но с губ срывается стон. Вместо Дениса усмехается Макс, продолжая размеренно двигаться.       — Какая же ты, Дениска, сука, — низко говорит он, наклонившись над ухом, и прикусывает кожу на плече.       Денис прикрывает глаза, заводит руку назад и прижимает Макса вплотную к себе за шею. Впившиеся в загривок пальцы не дают отстраниться, поэтому он кусается слишком сильно, заставляя Дениса простонать и наконец отпустить его. Максу дурно даже после возвращения в исходное положение, с которого можно все контролировать.       Хочется больше прикосновений, чтобы чувствовать исходящий от Дениса жар всем телом, но место неудобное. Хотя стол хороший — крепкий, не скрипящий, на таком только и трахаться. Хочется еще ближе, чтобы прижимать до хруста костей, не давать возможности отстраниться. Чтобы ощущать каждой клеткой разгоревшееся безумие. Чтобы всего было слишком много и одновременно с этим до остроты недостаточно.       Макс до сих пор не понимает, кого видит перед собой: того нежного Дениску с томным взглядом или тварь ебаную — дрожащую и права не имеющую. Денис немного раскрасневшийся, растрепанный, весь взмокший и в оргазме содрагающийся — нереальный.       Происходящее смазывается в покрытую маревом запредельную картину — Макс едва успевает внутрь не кончить. С вымученным стоном он устало валится на обмякшего Дениса, пачкается. Тот протестующе мычит и слабо толкает Макса локтем. Максим на это никак не реагирует — лишь пытается срывающееся на хрипы загнанное дыхание успокоить. Через гулкое биение сердце и стучащую в висках кровь он слышит полузадушенное:       — Поднимайся, блять.       Огромных усилий стоит выполнить просьбу, джинсы застегнуть и вытереть какой-то тряпкой сначала себя, а потом Дениса. В ногах ощущается слабость, в голове — приятная пустота.       Туман перед глазами рассеиваться не спешит, даже когда Макс спустя несколько минут вымывает руки ледяной водой, а Денис, вернув себе надлежащий вид, подходит к нему, чтобы утянуть в неторопливый поцелуй. Внимания требует, блин, нежности. Любви, возможно. Макс разве что по ебалу может дать, какая ж тут любовь?       — Батюшка за стенкой небось все молитвы позабывал, — отстраненно говорит Денис, убирая со лба Макса влажный завиток волос.       — Кто? — растерянно спрашивает Макс, когда до затуманенного разума доходит смысл сказанных слов.       — Священник наш, — поясняет Денис, легко улыбаясь. — Не веришь на слово — можешь проверить.       Макс хмурится и подходит к только сейчас замеченной двери, оттолкнув следящего за каждым его движением Дениса, и дергает за ручку. Дверь оказывается запертой изнутри. Макс словно трезвеет: отшатывается и неверяще поглядывает на бесстыдно улыбающегося Дениса. Хочет сбежать.       Денис не останавливает.       Поспешно натянув поднятую с пола толстовку, Макс торопится осуществить задуманное. Не помнит, в какую сторону идти. В нем сквозят зачатки ужаса от осознания произошедшего и противоречащая первому небывалая легкость. Поскорее бы убраться из этого монастыря подальше от подслушивающих из своих каморок священников всяких. Не обращая внимания ни на что, Максим в коридоре сталкивается с недоумевающей Соней. Хмуря светлые брови, она удивленно спрашивает о том, что он здесь делает.       — Помолись за меня, Соня, — бездумно отвечает Макс, похлопывает ее по плечу и идет дальше.