Русская принцесса

      Через колыхающуюся от легкого ветра ситцевую занавеску по комнате стелется холодный лунный свет. Струится по разгоряченному телу Ариши на смятых простынях и нависающему над ней взмокшему Максу. Ее тихие стоны и его тяжелое дыхание тонут в уличном шуме густой листвы. В Аришке горячо, влажно и узко — хорошо. Макс такой ее и представлял: мягкой, нежной, по-подростковому невинной. Девственной. Способной заставить его добиться, заслужить, получить в вознаграждение несмелые поцелуи, царапающие плечи короткие ногти и скрещенные на пояснице бледные ноги.       По подушке разметались ее приятно пахнущие волосы. Ариша безупречна в своей чистоте, от которой Макса откровенно ведет. Он бы вечно слушал слетающее с влажных губ собственное имя, целовал тонкую шею и шептал комплименты. Хорошо вот так: двигаться в Арише размеренно, едва на грани удовольствия себя удерживая, в юное лицо всматриваться и поглаживать то изящную талию, то вздымающуюся грудь. Макс не может отвести взгляд. Ариша одним своим существованием чарующая, волшебная. Словно и не настоящая. Но ее руки обвивают шею слишком ощутимо, чтобы быть нереальными.       — Там за окном кто-то, — тихо произносит Ариша. — Максим…       — Тебе кажется, — сипло отзывается Макс и наклоняется, собираясь поцеловать, но она отворачивается. — Ариш, ну.       — Это тебе кажется, — возражает Ариша и неожиданно грубо хватается за подбородок, вынуждая повернуть голову в сторону приоткрытого окна.       Разумеется, там никого нет. Вряд ли кому-нибудь понадобилось бродить ночью под чужими окнами. Макс спешит вновь окунуться в нежное безумие. Вдруг внимание привлекает мелькнувшая за окном тень. И так стремно с мамкой Аришкиной за стенкой трахаться, а тут еще полуночный вуайерист нарисовался. Однако Максу настрой ничего не собьет, пока рядом очаровательная Ариша с налитыми кровью полуукусами на теле.       — Никому не показалось, — зловеще шипит она.       Ариша впивается в кожу ногтями — плечи пронизывает острая боль. Макс собирается возмутиться, спросить, не попутала ли его девочка берега, но оказывается прерван оглушительным дребезгом стекла, посыпавшимися на них осколками и рокочущим смехом. Хохот надрывный, подавно на Аришин не похожий, от которого кровь в жилах моментально стынет. Мозги овеяны туманом — непонятно, что происходит. Страх охватывает моментально и безвозвратно.       За разбитым окном коротко блистает лезвие топора. Макса накрывает удушающая паника — инстинктивно сбежать хочется, но он даже отстраниться не может. На секунду чудится, что под ним теперь не Ариша, а мать ее. И запах больше не цветочный, а гнилостный, тошнотворный, от которого едва наизнанку не выворачивает.       В следующее мгновение Макс увязает во всепоглощающей тьме. Захлебывается беззвучным криком будто в зыбком болоте. Дьявольский смех в ушах продолжает греметь набатом.       А потом в глаза бьет яркий моментально рассеивающий страх солнечный свет. Макс резко поднимается на локтях и моргает в попытке стереть застывшую на обратной стороне век уебищную картинку. Сердце стучит слишком громко. Или это здесь, около густеющего соснами малахитового леса, на берегу озера, излишне тихо? Становится легко и немного смешно, когда приходит осознание, что это было лишь дебильное сновидение. Ну и приснится же такое.       Макс осматривается, хотя перед глазами отчего-то плывет, и замечает, что Кати и Эли поблизости нет. А ведь договаривались друг друга об уходе предупреждать. Макс вздыхает: хочется подольше погреться на солнце, а не возвращаться в неприветливую деревню с целью отыскать девчонок и напомнить об уговоре. Да и хер с ними.       Макс и не заметил как уснул после получасового купания в озере. Благоприятная погода, теплая вода и усталость действительно ко сну располагают. Он с радостью завалился бы дремать дальше на помятом покрывале, но опасается собственного воображения и того, что оно в следующий раз предложит. После такого и импотентом стать можно. А в тридцать, думает с легкой усмешкой Максим, еще рановато. Подложив руки под голову, он щурится от лучей солнца и расплывчато глядит перед собой.       На небе ни облачка — ни обыкновенного, ни розового. Шумят ветви деревьев откуда-то издалека, ненавязчиво так, расслабляюще. Сонная нега все никак не покидает тело. Макс блаженно прикрывает глаза, намереваясь продолжить отдых от деревенских страстей.       Ему нужна передышка от агитационных речей Кати о том, что в Топях неплохо, и кровожадного взгляда Эли. И от мыслей о Денисе, которого он не видел на протяжении нескольких дней после случая в монастыре. За это время Макс успел пережить все стадии принятия вразброс. Сначала принимал: ну потрахались и потрахались, чего уж тут, блять, такого? Ну в монастыре, да, на ебучем столе, с кем не бывает? Классно же было, до спертого дыхания и сладостной тяжести в паху от воспоминаний. Потом, конечно, злился: и на себя, тварь похотливую, и на блядского Дениса, и на Соню — за то что раньше не появилась. Твердил себе и кому-то свыше, что на многое пойдет, лишь бы вернуть время, когда пытался за Аришей приударить. Отрицал свою причастность к произошедшему, всю вину на Дениса, искусителя этакого, смахивал, хоть понимал, что это тупость. А депрессняк по ночам ловил: выходил курить по несколько раз свои нескончаемые, порядком подзаебавшие сижки, и бездумно пялился в темноту.       Со стороны леса слышатся подозрительные шорохи, тотчас заставляющие напрячься. Вновь приподнявшись на локтях и посмотрев по сторонам, Макс не замечает ни животных, ни людей. Именно поэтому напряжение растет в геометрической прогрессии. Ветер ведь едва ощутимый, точно причиной шелеста листьев и треска веток не являющийся. Макс не спешит идти проверять присущие типичному хоррору нулевых звуки. Знает, что это полная лажа. Хотя в Топях все как второсортное кинцо с банальными плот-твистами. Если еще дед баб Нюрин живым окажется, так вообще ржака, закачаешься просто.       Макс чувствует чье-то присутствие неподалеку, однако ни на берегу, ни у начинающегося с редких деревьев леса никого нет. Смахнув необъяснимый наплыв тревоги на сонливое состояние, в котором туго соображается, Макс опускается обратно на покрывало.       Истошный крик из глубины леса заставляет мгновенно подорваться. Для идеальной картины не хватает взметнувшейся в небо стаи ворон, но жутко становится и без того. Не разобрав, кому мог принадлежать визг, Макс второпях натягивает кроссы и срывается в лес, который с каждым преодоленным метром становится все гуще и темнее. Макс понятия не имеет — нахуя. Так надо — на подкорке выжжено.       Перед глазами все трясется через пелену, голова идет кругом, в висках пульсирует — сейчас подохнет. Вероятно, от резкого подъема. А ведь Макс даже не знает, откуда звук был. Отовсюду — так не бывает — и, одновременно с этим, издалека.       Кругом лишь высокие сосны, спутанные тропы и ватная тишина. Все такое ненастоящее, до последней травинки киношное и расплывчатое, что некоторое время после марафона Макс кроме темно-зеленых оттенков ничего не видит. В последний раз так бегал в магаз за белым игристым в без десяти одиннадцать, чтобы романтик своей тогдашней даме устроить. Пытаясь успокоить загнанное дыхание и сильно бьющееся сердце, Макс опирается рукой на шершавый ствол дерева. И для чего он здесь оказался? Лежал бы себе дальше на берегу, балдел, нет же, спасти кого-то надо. А кого? И от чего?       В лесу неестественно холодно. Пробивающиеся сквозь ветки лучи солнца не греют, а лишь стелются по земле холодным светом. На Максе из одежды только шорты, но вспотел он как псина. Настоящий рыцарь, вот только тут ни принцессы, ни дракона. Вообще никого, кроме него.       Максим решает побродить еще немного в надежде услышать что-то помимо шелеста веток. Ничего. Да и помогать уже, наверное, некому. Теперь волнует вопрос, как выйти отсюда, если картина в любой стороне одна и та же — бесконечные сосны и прерывающиеся тропы. Кажется, не так уж и далеко зашел, ведь по ощущениям и пяти минут не прошло. Но время здесь идет обманчиво: и час мог пройти, и десять. Виднеющееся сквозь хвойные кроны деревьев небо уже потемнело. Ни солнечного луча, ни намеков на закат, ни звезды. Такого не бывает.       Липкий страх обвивает кости и органы, не дает способности трезво оценить ситуацию. А ситуация — пиздец, написанный капсом с тремя восклицательными знаками. Мало того, что Макс заблудился, так еще где-то здесь обязательно шастает уже кого-то заваливший маньяк. Следующей жертвой Макс не станет. Сам кого хочешь, сука, завалит. Еще не хватало зассать из-за какого-то конча, в чьем существовании даже не уверен.       Он ощущает на себе чей-то взор, но, оглядевшись, никого не замечает. Сквозь плотный страх внутри закипает вызывающая желание действовать злость. Пугать его кто-то вздумал — ну, удачи. Едва слышно трещат ветки откуда-то сбоку.       — Выходи, блять! — кричит Макс, чувствуя, как дерет в горле.       Требование остается невыполненным. Он напрягается все сильнее и лихорадочно осматривается по сторонам. В тени кто-то притаился и чего-то ожидает. Нельзя ни на секунду отвлекаться: по затылку вломят — и все, финита ля комедия.       Сверху что-то капает и стекает по виску. Потому и небо стремительно потемнело — к дождю все дело шло. Снова погода испортилась, хоть бы гроза не началась. Но пахнет не дождем. А гнилью.       Макс поднимает голову. В нескольких метрах прямо над ним висит насквозь пропитавшийся кровью мешок. Он отшатывается и возмущается:       — Какого ху…       А после словно натыкается спиной на острое лезвие топора.

***

      — Макс, Макс, просыпайся, — приглушенно слышится сквозь сон чей-то голос. — Макс.       В глаза будто песка насыпали. Макс едва раскрывает веки, расфокусировано смотрит на нависшую над ним Катю и вновь прикрывает.       Ариша, берег, лес… Что-то из приснившегося коротко мелькает в сознании. Образы из сновидений тут же тают, не успевая отложиться в памяти, как обычно бывает после пробуждения. Катя пару раз хлопает Макса по щеке. Тот недовольно хмурит брови и отворачивает голову.       — Ну хватит, Кольцов, вставай, — громко продолжает Катя, с каждой секундой раздражая все сильнее своим присутствием и хорошим настроением.       — Че те надо? — почти неслышно хрипит Макс, бросив на нее усталый взгляд. Опять не выспался.       — Шоколада, — Катя отстраняется. — Всю жизнь проспишь.       — Дай бог такую проспать, — он тяжело вздыхает, все же приподнимаясь.       По ощущениям Макс спал часа четыре, но Катя не стала бы будить слишком рано: ее саму хер поднимешь. Окно задернуто шторой, поэтому даже примерно непонятно, который час. Во всех комнатах загробный полумрак царит независимо от времени суток. Это располагает послать Катю нахуй и завалиться храпеть дальше.       — Лучше скажи, ты почему в обуви?       Макс снова хмурится: на нем реально кроссовки и шорты, в которых вчера от Ариши вернулся.       — Вчера вырубился.       — Что же ты делал, раз так вымотался?       Он не помнит, чем занимался вчера после того, как помог Арише с садово-огородными делами. Уже вечерело, Макс устал, потому что воду весь день таскал, — неудивительно, что случайно уснул. Глупо, конечно, что не разделся, но бывает же. Видимо, как в прошлый раз от трав в чае накрыло. Ариша, наверное, для успокоения что-то добавила: он жаловался на недосып и на то, что Денис мозг выносит. Пора бы перестать наивно ей верить, а то в следующий раз в чае не травы могут оказаться, а мышьяк — за все хорошее.       — Да так, — отмахивается Макс, неторопливо поднявшись, и подхватывает со спинки стула полотенце.       — Надеюсь, хоть не поебушки снились, а то ты стонал, — весело говорит Катя, пока Макс ищет зубную пасту и щетку. — Думала, может, ты там пялишь кого, а я помешала.       — Понравилось? — язвит он и направляется к приоткрытой двери.       — А ну-ка повернись, — вдруг просит Катя и подходит сзади. Послушно повернувшись, Максим непонимающе следит за каждым движением. Катя тянется рукой к лицу, проводит пальцами по виску и настороженно произносит: — У тебя тут кровь.       — Странно, — флегматично отвечает Макс, разворачивается и, открыв протяжно скрипнувшую дверь, выходит. Поскорее бы перекурить.       — Странно, — тихо повторяет Катя за спиной.       Макс смотрится в зеркало в темной прихожей, бездумно касается засохшего подтека на виске и чувствует себя как-то разбито. Потому что курить, блять, и жрать хочет. Никаких скрытых смыслов.       На улице тепло и немного душно, но хотя бы не так пыльно, как в комнате. Небо затянуто тучами. Частые дожди наравне с жарой днем и минусовой температурой ночью уже настоебенили. Умываясь, Макс думает не о том, что так только в пустынях бывает, а о планах на день. Вчера он спрашивал у Ариши, куда Денис запропастился, однако та привычно отмолчалась. Больше не у кого интересоваться. Сходить в проклятый бессчетное количество раз монастырь заставит разве что ловящая там сеть.       Макс по нахальной улыбке и карему взгляду скучает до смешного искренне, как в студенческие годы, когда нужно было что-то чувствовать, чтобы потрахаться. Когда связи были не на одну ночь, а отношения имели выходящий за границы постели смысл. Когда секс любовью назывался. Максим теперь не против романтики, типа, дарить Денису цветочки, курить по-цыгански — под стать глазам, — поправлять заебавшую челку и рвать в саду зеленые яблоки. Из-за всей этой ситуации Макса плавит нещадно, а Денис держит на дистанции, в неизвестности. Тем самым и кишащий догадками мозг ебет.       Из слащавых грез вырывает звучный голос выглянувшей из-за входной двери Кати:       — Решил полностью помыться что ли? Уже десять минут прошло.       Макс не поднимает взгляд. Оставшись проигнорированной, Катя заходит обратно и хлопает дверью.       — Сука, — неразборчиво говорит Макс с зубной щеткой во рту.       Хоть Катя и раздражает своей активностью с утра пораньше, приготовленный ею завтрак просто шикарен. За такие трапезы Макс готов вставать и в одиннадцать утра, и в семь. Эля за обеденным столом пьет незаслуженно именуемую кофе жижу и лениво разгадывает кроссворд десятилетней давности. Скука смертная. Макс не удивится, если спустя неделю обнаружит себя сверяющим значение сновидений с сонником или перечитывающим Толстого какого-нибудь. Скоро вовсе придется к Аришке почаще в гости напрашиваться — телик посмотреть да шипящее радио послушать.       Оказывается, Катя собралась сходить на озеро, но самой-то стремно: еще какая-нибудь русалка или мавка вылезет — и поминай как звали. В нечисть Макс не верил, пока кончались сигареты и не причудилась однажды чья-то рыжая макушка в воде. Сейчас сомневается. Тут не герои славянских мифов виноваты, а заводские химикаты. Впрочем, Макс сам не прочь искупаться, чтобы смыть утомленность после практически бессонной ночи. Пусть хоть водяной на дно утащит. Макс же нормально не высыпается, ведь то непонятные сюжеты снятся, то постороннее мешает.       В гробу выспится. А сейчас и на озеро махнуть можно, и вообще куда угодно. Только не в монастырь.