Все-За-Одного решил преподнести стране восходящего солнца достаточно неординарный подарок от себя на Новый год. Утром первого января, когда большая часть страны имела свой заслуженный выходной денёк, мужчина посетил Главную Токийскую Телестанцию, сорвав утренний эфир по всей стране, делая ну очень грандиозное заявление:
— Приветствую вас всех, мирные жители нашей любимой страны. Я думаю, вы не знаете кто я такой, но в этом нет ничего страшного. Зовите меня — «Маэстро», поскольку им я для вас и являюсь.
Голос его отдавал металлическим скрежетом из-за маски, поддерживающей его жизнеобеспечение; в глазах других эта маска была будто каким-то инструментом для запугивания: выглядела она достаточно устрашающе. Все-за-Одного был одет в обычный деловой костюм, держался перед камерой уверенно, про себя улыбался, только этого никто не видел. Здание окружили наёмники, работающие на него, чтобы никто не смог помешать небольшому утреннему сообщению на всю Японию. Сделав небольшую паузу после этих слов, оценивающе глядя на перепуганного чуть ли не до смерти оператора, он продолжил разговор, вновь вызывая мурашки на коже всех тех, кому довелось слышать этот ужасный голос вживую:
— У меня для вас нет никаких страшных новостей, я не типичный злодей, который хочет уничтожить весь мир из-за какой-то ерунды или обиды из прошлого. Я — за справедливость и будущий мировой порядок.
Едва пробудившиеся работяги, дошедшие до своей работы и включающие на фон телевизор, или же просто рано проснувшиеся жители, как обычно смотрящие утренний эфир, были шокированы. Вместо привычной Мии Аматесу — молоденькой брюнетки в строгом костюме, с вызывающе розовой помадой на губах и голливудской улыбкой, главной обаятельной телеведущей утренней программы новостей, сидел странный мужчина в маске, а его голос был каким-то неестественным, даже несмотря на то, что Токийская Телестанция обладала лучшим оборудованием во всей стране. Народ недоверчиво оставил эфир, мало-мальски надеясь, что это лишь, своего рода, шутка от программы утреннего эфира, но, как оказалось, их надежды не оправдались. Это было очень даже серьёзное заявление, вселяющее какое-то странное ощущение мрака и подступающей из ниоткуда жути.
В студии все работники молча сидели под прицелами пушек бандитов или под взглядами злодеев, готовых в любую секунду дать отпор всем недовольным и несогласным. Было непривычно тихо для этого рабочего часа и до одури страшно — все испытали шок от ауры, исходившей от посетившего их прямой эфир гостя, — ауры смерти. Кто-то забился под стол и остался невидимым, кто-то залез в шкаф в каком-то крайнем кабинете на каком-то из этажей высотки, относящей себя к Главной Токийской Телестанции, зажимая рот руками, чтобы не пискнуть, не привлечь внимание, чтобы пережить посещение незваного гостя. Все-За-Одного прибыл сюда… крайне неожиданно. Он и его армия злодеев.
Кюдай и Сошио из другого города, находясь в белом доме, с интересном смотрели эфир, восхищаясь речью своего маэстро.
— Сошио, это только начало… Дальше — больше! — в Гараки, хоть и с подчищенной башкой, искренне злодейский нрав пробуждался сам по себе.
Гараки выглядел устало, в мятом и грязном от времени медицинском халате, закапанным веществами разных цветов и ароматов. Он сидел рядом и нервно сжимал шариковую ручку в своих руках. Киоку смотрел на него с некоторым умилением.
Старик совсем заработался. Дружище, так и до того света недалеко. Хотя, знаешь, я думаю, так было бы даже лучше… Вся власть над нашими творениями перешла бы только мне… О да. Но, только вот, я не смогу возиться со всей химией, с который резво управляешься ты. Да и нашему маэстро создавать всякие «снадобья» поддержания я тоже не смогу. Знаешь, да и не хочу. Самому себе врать — безумие. Не хочу никому служить. Хочу, чтобы служили только мне. Кажется, речь злодея действительно оказала некоторое воздействие на людей, например, на Сошио, который захотел оказаться на месте выступающего. Прямо сейчас. Душа бы, безусловно, услышала это желание к высотам и подтолкнула бы Киоку в нужном направлении, но это если бы она у него была. На лице мужчины появилась слабая ухмылка, но доктор Гараки даже не смотрел в его сторону, слишком уж глубоко был в себе и в своём трансе с флёром восхищения.
Да, именно в тот момент Сошио впервые и признал для себя один факт: плевать ему уже на эту «благую цель».
— Посмотрите во что превратился наш прекрасный мир! Мы разрушаем его! Сами же мы и разрушаем! — Все-за-Одного артистично разводит руками, позволяет эмоциям захлестнуть себя, но на самом деле держит всё под контролем. — С каждым новым поколением появляются разнообразные мутированные причуды — всесокрушающие и ужасающие. Раньше они были такими простыми — световое излучение, небольшой огонёк, немного воды или потоков ветра… Телекинез, телепатия, перемещение в пространстве…
Все-За-Одного харизматичен, и поэтому люди так легко соглашаются с ним. Поэтому ему так легко помыкать кем-то. Мужчина делает долгий вздох, определяя для всех, что последнее слово будет не коротким, и заключает свою главную мысль с требованиями:
— Каждый день в мире рождается новый носитель новой причуды, составленной из причуд его генеалогического древа. И дальше будет только хуже. Сегодня я пришёл в вашу студию только для того, чтобы попросить правительство Японии пересмотреть использование причуд всем слоям населения. Больше никаких причуд. Полный запрет для всех, чьи причуды являются контролируемыми своими носителями. Так мы уже сейчас сможем ослабить ген причуд, в последствие разрушив его полностью, чем спасём наше будущее, которое у нас будет, если начать заботиться о нём уже сейчас. Это и есть моя милосердная воля для вас всех! Попробуйте следовать моим указаниям, и всё будет в порядке. Но откажитесь, и я посчитаю это за объявление войны. Отряд Ангелов является моим произведением.
Все-за-Одного действительно уверен, что приложил свои руки к созданию Ангелов, хотя приложил лишь свои деньги и инициативу их создания. Самих детей он не знает, и даже ни разу не пытался узнать. Для него они — просто оружие, даже не люди, хоть и твердит он об обратном.
— Господин император, Ангелы — моё живое оружие против всемирного одурения причудами. Эти дети последуют моей воле и, по вашему несогласию на мою просьбу, они будут идти за благой целью до самого победного конца. Если же вы не послушаетесь по-хорошему, мы вполне устроим вам по-плохому. Да, я с лёгкой рукой убью всё правительство Японии, поверьте мне. Мне ничего не будет стоить убрать всех, кто не согласен с моей идеей мирового правопорядка в будущем. — Под конец его слова прозвучали достаточно угрожающим тоном, а затем, перед своим уходом, он резко решил смягчиться, чтобы не запоминаться исключительно на плохом. — И да, всех с наступившим новым годом! Пусть это будет год перемен, великих перемен!
Полиция уже во всю оцепляла район с разных сторон, как только эфир был увиден одним из бдительных полицейских, сразу же забившим тревогу и предложившим поймать этого странного господина прямо сейчас. На что сонный комиссар Токийской полиции, естественно, согласился. Вообще-то, комиссар, по правде говоря, всё ещё был немного пьян после вчерашних празднований и не особо понял, что от него хотят, но дал полное разрешение сотрудникам его отдела разрешить оцепление и задержание в районе, где располагалась Главная Токийская Телестанция. Заставил себя быстро отрезветь и выехать на работу в срочном порядке, чтобы окончательно войти в курс дел. Органы правопорядка действовали беспромедлительно, также были вызваны герои, находившиеся на дежурствах вблизи нужной точки. Злодеи и бандиты, оставшиеся на страже, уже вовсю давали отпор прибывшей полиции и героям, когда Все-За-Одного, пряча свою больную ухмылку под маской, вышел из здания довольней некуда. Начались вооружённые разборки, и даже маэстро лично пришлось воспользоваться какой-то частью своих сил, чтобы скрыться с места и затеряться вновь.
Упустив Все-За-Одного, полицейские подняли всех на уши, все газеты. Весь интернет только и говорил о его заявлении. Все только и говорили, как об этом странном «маэстро». Наомаса с тревогой в груди звонил Тошинори Яги, спрашивая, видел ли он этот выпуск, на что герой отвечал, что проспал сам эфир, но уже видел эту запись в интернете.
— Чувствую себя хуже некуда. Всё сложилось, Цукаучи, я не убил его тогда, и Все-За-Одного живее всех живых… И, оказывается, Ангелы — это тоже его рук дело. А я когда-то задумывался об этом, — грустно сказал о своих чувствах Всемогущий, подавленным взглядом сверля свою кружку с утренним чаем. — Мы просто обязаны остановить его, Наомаса, друг мой.
— Конечно, Тоши. Это наш прямой долг. Мы стараемся изо всех сил. Все-За-Одного любит устраивать рейды атак на производства поддержки причуд. У нас уже составлен огромный список компаний и предприятий, занимающихся этой сферой, но их слишком много. Мы в ближайшие дни сосредоточим работников полиции и героев по собранным точкам, чтобы хотя бы немного обезопасить граждан, которые снова могут пострадать при этих стычках. Знаешь, Тоши… Ангелы не убивают хладнокровно. Они просто выполняют свою цель, и всё. Они… не намеренно устраивают такие разрушительные рейды, всё в основном из-за причуд Йо Шиндо и Мономы Нейто, который копирует его силу. Ты ведь понимаешь, что, скорее всего, их загипнотизировали? Я уже переживаю, как мы будем всё это расхлёбывать, и сможем ли.
Голос полицейского был взволнованным и уставшим. С первого собрания по этому делу, проведённому в Токио ещё несколькими месяцами ранее, когда только Ангелы впервые показались, совершив налёт на Национальную библиотеку, Цукаучи, как и многие другие полицейские инспекторы, прикреплённые к этому делу, всё своё время отдавал работе. Он и ещё несколько сильно заинтересованных в расследовании этого дела работников прибывал на каждое место преступлений Ангелов, опрашивая каждого, кто видел их близко, рассматривал каждую видеозапись с камер видеонаблюдения, с разных ракурсов и разного времени, наблюдая за поведением детей и их повадками. В библиотеке они ещё выглядели более человечными, показывая эмоции, да и работник из библиотеки, которого усыпил Хитоши, сам сказал о том, что Джиро выглядела напуганной, когда он застал её врасплох. А потом… после затишья, когда, судя по всему, их завербовали более значительно, стирая их личности в настоящее ничто — они стали все на одно лицо. Они двигались условно-рефлекторно. Все их движения были чёткими, с заранее поставленной целью; они не выражали эмоций, не делали лишних телодвижений, не имели привычек, они… не выглядели детьми. И это пугало Наомасу и Всемогущего больше всего.
А ещё это ужасно пугало Старателя, который очень долго отходил от новости, что его второго сына тоже теперь больше нет; когда же стало ясно, что он жив, героя номер два накрыла ярость. Он был готов из кожи вон лезть, чтобы найти Шото и вернуть домой. Он был… сломлен. Он был подавлен. Он чувствовал вину. Энджи Тодороки после потери Шото ощущал, будто упал в бездну. Этот случай вернул его в реальность, где мужчине пришлось пересмотреть их отношения с самого детства и до настоящего момента. Энджи пришлось вспоминать всё, через что он заставлял проходить Шото, и это медленно ввергало его в апатию. Мысли о Шото сменились мыслями и о давно покойном Тойе, а следом и о Рей, которая выжила из ума по его милости.
Инко Мидория однажды сказала, что неправильных жизней не бывает. Но жизнь Энджи Тодороки была именно такой, и никак по-другому он назвать её не сумел. Пришлось переступить через себя, признавая свои ошибки и бесчеловечное отношение к своим самым близким и родным людям — семье. Когда рейтинг Тодороки, как героя, стал резко падать, он вернулся в себя из череды этих плеяд горьких воспоминаний, проявляющихся в голове каждый раз так внезапно и пугающе. Энджи Тодороки сожалел о своей потере, и не только о Шото. Мужчина находился вечно на взводе и был готов сорваться по первому же звонку на место происшествия, где светился его сын Шото.
Когда полицейские, расследовавшие это дело, чётко обозначили, что дети — под чужим контролем, и, скорее всего, даже не соображают что делают (основываясь на том, какие именно материалы из библиотеки были им похищены), Старатель преисполнился ярым желанием помочь. Он был готов становиться частью спасательной операции хоть каждый день. А когда премьер-министр сказал на всю страну, что в следующие разы дети могут не рассчитывать на пощаду, то на душе появился трёхсоткилограммовый камень, который слишком тяжело было носить с собой ежедневно. Как главный человек страны мог произнести такие слова?
***
Киоку, находясь в мониторной комнате белого дома, с интересом смотрел на камеру видеонаблюдения, на которой засёк, как Даби подошёл к Ацухиро Сако, и сопровождая того до машины, увлечённо разговаривал с ним. Это было как раз пару месяцев назад, когда Сошио прогнал Мистера Компресса, который просто не вывез возвышенных на него ожиданий. Мужчина почесал губу пальцем, погрузившись в размышления о вероятности того, что Ацухиро Сако тоже может являться предателем. Сошио понял, что вспомнил эту вещь абсолютно неосознанно, он в тот момент даже не был сосредоточен на Даби, а ругался с Гараки, и прекрасно помнил, о чём именно. Всему причиной было первое принятие препарата. Для себя Сошио ввёл крайне маленькую дозировку, начиная привыкание тела, но уже почувствовал значительные улучшения в памяти. Его причуда связана с игрой разума. Все причуды, имеющие воздействие на чужие чувства, память, зрение, слух и тому подобное — невероятно сильные. Они влияют на сознание человека, которого берут под контроль. Обращаться с такой причудой кажется лёгким занятием, но всё уходит в глубины разума, на который никто не может посмотреть прямо и сказать, что именно там сейчас происходит. Подчинить себе такую причуду и развить её потенциал максимально — почти невозможно, поскольку человек никогда не сможет объективно оценить свой процент подчинения кого-то.
Этот препарат отлично помогает — Сошио чувствует, как улучшилась его память и возможности контроля над другими. Начав принимать его, Сошио переступает первую черту, которых впереди ещё тысячи, но за каждой следующей его будут ждать открытия новых возможностей своей силы. Маленькая доза и одно применение — Сошио уже ощущает результаты. А что чувствуют Ангелы, те сказать не могут. Они только показывают это своими действиями, но не понимают процент погружения в причуду и осознания новых возможностей. Они просто немного повысили свой привычный лимит; Сошио по-прежнему не догадывается, на что они способны, когда Гараки пичкает их ежедневно этой медленно отравляющей гадостью.
— Мистер Компресс… Что же ты за фрукт такой? — Киоку перестал чесать свои губы пальцами, начав хрустеть костяшками, разминая их после долгой работы за компьютером после очередного доклада для самого себя же, описывающего свои ощущения от прилива сил, и просмотра видеозаписей несколько месячной давности. — Ну, допустим Тойя и подошёл к тебе, допустим… Но зачем? Ему в этой жизни никто не нужен.
Ты определённо предатель.
— Что ж, придётся подстраховаться, беря тебя на следующую миссию.
В лиге злодеев, за несколько часов до атаки на Осаку
— Значит так, — Тога упёрлась кулаками в бока. — Что делать не надо?
— Разговаривать, — кратко ответил Ацухиро.
— Слышь, будь там осторожнее, ладно?.. — Твайс нахмурился. — А то мы так-то переживаем.
— Джин, это же всего-лишь моя копия, всё будет в порядке, — настоящий Сако сидел рядом и прищурено улыбался, чувствуя, как ему всё равно приятно слышать такие слова от товарища.
— Завалитесь все, — Спиннер важно осматривал свой арсенал холодного оружия. — Мы будем неподалёку. Если будут изменения в плане — ори в наушник или беги к нам, — ящер протянул копии Мистера Компресса фотографию, где именно будут сидеть в засаде участники лиги злодеев на этом рейде.
— Я пиздец как волнуюсь. Этот ебанат Сошио сгорит в моём огне. Я убью его. — Даби был очень решителен.
Он уже давно не сжигал людей заживо, но в этот раз руки чесались так же сильно, как чешется лицо и шея Шимуры от аллергической реакции на повышенную влажность воздуха. Тенко и Тога чувствовали, как тяжело Даби, и утешающе прикоснулись к его плечам с обеих сторон, мягко похлопав по ним. Даби никак не отреагировал, он не мог вырвать себя из своих же фантазий о том, как хватает своего недоняньку, недодядю, недокого за шею так же, как и сам Киоку однажды заставил схватить Хитоши за шею Даби. Как он, Тойя, смотрит в его блеклые голубые глаза, не подающие признаки человечности, как он видит в них страх надвигающейся, словно мощнейший ураган Катрина, смерти. Как он зажигает свой голубой огонь, который делает цвет светлых глаз Сошио насыщенными, из-за отражающихся в нём языках голубого пламени. Как он пронзительно кричит, когда Даби обдаёт его своим огнём. Как начинает гореть кожа, а голос — надрываться от криков, и как он взмаливает о пощаде; этот мудила, который заставлял страдать ни в чём не повинных детей, копаясь в их головах и забивая их всякой ерундой о спасении человечества и благих целях, а внутри и сам не поддерживающий это дерьмо и в помине. Кожа пузырится, слезает верхний слой: огонь пробирается всё глубже — к незащищённому слою, которому больно от лёгкого дуновения ветерка, чего уж говорить о прикосновениях Даби, который трясёт его, смеясь в лицо и обзывая как только можно.
Даби стоит рядом с входной дверью и безумно улыбается, швы у рта вот-вот разойдутся от настолько широкой улыбки, которой он уже давно не воспроизводил. Тога видит, что первая скрепка отлетает на пол, и волнительно трясёт Даби за плечо. Тенко отходит в сторону, пытаясь понять, что не так с его товарищем, и Даби ловит себя на мысли, что трясётся, когда оказывается снова в лиге злодеев, а не там — не в месте, где Сошио вот-вот сдохнет, не успев как следует помучиться перед этим. Трясётся, чувствует боль, ведь участок кожи, прикреплённой у рта начинает медленно отклеиваться от старого слоя, когда-то сгоревшей и изуродованной кожи. Он берётся за этот участок у уголков губ, очухивается и понимает, как сейчас выглядит в глазах всех. Все молча смотрят на него, и только Спиннер в самом конце выдаёт фразу, успокаивающую сильно-бьющееся от волнения и смущения сердца:
— Бро, я тебя понимаю. Все мы понимаем. Мы всё сделаем как надо, и ты сделаешь всё, что только хочешь, с этим своим… не помню как его, пусть будет — пидором.
Тога подбирает упавшую скрепку и протягивает Даби. Он чуть наклоняется, чтобы подарить ей мягкое маленькое объятие, которое вместо его уст скажет «Спасибо, лапонька». А после уходит с этой скрепкой в сторону ванной, чтобы привести себя в порядок и заодно, выключая эмоции, настроиться только на похищение детей обратно — на цель, которая сейчас превыше всего.
