Осколки зеркала

      Новости до Винтерхолда доходили неохотно, ледяная Коллегия на отшибе мира не привлекла бы и самого отважного гонца. С этим-то отношением нордов к магии... И тем более — к Талмору.       Анкано не обращал внимания на магов-недоучек больше обычного, но, помимо презрительных взглядов и шепотков за спиной, он мог узнать, что творится в другой стороне Скайрима. Вести неутешительные — объявился какой-то местный герой детских сказок, только меч у него совсем не детский — уже от Эстормо приходилось слышать: наши теряют бойцов. А теперь Эстормо не было рядом — не лучшая идея появляться среди этих мероненавистников на пике напряжения.       О чем они? Дуракин, или... Довакин? Не суть, что он там делал? Анкано замер, опираясь икрами на пыльную бочку в своей... Если это так можно было назвать, комнате. Что? Маркарт... Отдан Братьям Бури?..       Ондолемар.       Анкано тряхнул головой, закусывая губу, напрягая слух. Довакин провел переговоры... Отдал Маркарт Ульфрику... А Рифтен теперь у Империи? Нет, нет, вы не о том говорите! Талморский штаб! В Маркарте! Что с Ондолемаром?       Братья бури... Никогда не щадили талморских солдат... Глупым нордам никогда не понять сути вещей, зачем нужен Талмор, зачем это все — они всегда были примитивными животными. Всегда.       Несколько дней Анкано сам не свой, почти не выходит из комнаты, спит, только свалившись от усталости — по нему, замершему в ожидании неизвестного, не видно, а внутри все сжалось и мелко-мелко дрожало, готовое лопнуть от напряжения. Анкано сглотнул, поджимая губы, моргая, когда только глаза заболят от сухости, нельзя... Нельзя показывать, что с ним. Потерять лицо перед этими... Выродками Талоса. Пальцы мелко подрагивали, кулаки сжались. Нельзя.       Анкано вышел из Коллегии лишь затем, чтобы купить пару бутылок вина, едва не поскользнувшись на полуразрушенном мосту, покрытому тонкой коркой льда — того и гляди, засмотришься — и полетел вниз, в ледяную воду — и это если повезет. А хочешь упасть на заснеженные скалы-обломки былого Винтерхолда? Анкано не мог себе позволить подобного. Он не знал, что произошло в Маркарте. Подозревал, но решительно отказывался думать об этом, грел, как замерзшую синицу в ладонях, надежду, растирал её маленькую перьевую грудку — только свистни что-нибудь, пташка. Только чирикни, милая.       Эстормо поймал его около трактира — Анкано не замечал его до последнего в крайней растерянности. Бросив одичавший взгляд на подчиненного, он не сразу увидел, что тот, взволнованный не меньше него, сжимает пальцами конверт. Донесение?       — Маркарт, — одними губами шепчет Эстормо, и Анкано, не разобрав в ледяном вихре его слов, но догадавшись, с жарко-ледяным ужасом, раздираемый надвое страхом и надеждой, выхватывает конверт.       Читает жадно, голодно, скача взглядом через строки вставшего поперек горла талморского официоза, желая главного, важного. Нужное имя поначалу пропускает, ошибается, возвращается, читает заново. Еще раз. Снова. Пока до покрытого коркой неверия разума не доходит то, чего он так боялся.       Маленькая пташка закрывает глаза в окостеневших от холода пальцах, замерзает от дыхания, ставшего мертвым без пущенной в сердце стрелы.       Ондолемар.