Твои планеты

"Нам остаются только поцелуи..."

      Дрожь, что расходится из центра груди, постепенно охватывая все тело, напоминает кофеиновую передозировку. Вот только кофе он не пил. Это что получается, он и не заметил когда здоровье пошло по пизде? Но черт побери, зато сейчас снова можно зайти в свое кафе и зависнуть там на полдня. Официанты уже привыкли к завсегдатаю - человек, мрачный как туча, и одет соответствующе, - когда не берет ничего на вынос, то садится поближе к окнам и смотрит и смотрит на цветущие яблони за ними, будто никаких забот и срочных дел у него нет. Человек будто постиг дзен. Спешки на самом деле больше нет. Это осталось где-то там, в недалекой, но прошлой жизни. И он с радостью замедлился бы еще больше. Пусть только солнце будет таким же медленным вместе с ним, пусть светит на него дольше, ласкает лучами лицо, греет плечи под черной водолазкой. Пусть не скрывается за разномастными зданиями, продолжая слепяще отражаться в зеркальных стеклах высоток... Но сегодня солнце вертело его мольбы и показывает факи с локтя миллиардами своих рук. Наверняка, да. Чэну просто не видать через густой смог и поднимающуюся пыль. Никому не видать. Очень скоро в этом городе никто не сможет дышать, не то что видеть небо. Никогда не было у него привычки уговаривать самого себя, как маленького ребенка: "Мы справимся, да? Все устаканится. Нам нужно расслабиться" - он просто во что бы ни было старается думать рационально. Самое тупое, что сейчас можно начать делать, так это бояться Лань Ян, сидящей на своих таблетках давно и плотно. Не может же она со своим спутанным сознанием с какого-то хера следить за ним? Опять же, со своим-то он ведь существует. Кое-как, но все же. Не лично она сталкерит, конечно, она заблудилась бы в городе сразу же, как вышла из бутика, а вот нажаловаться папочке - запросто... Только вот на что?! Что, блять, творится в ее башке? Какие надуманные скандалы, интриги и расследования? Однако, она уже в курсе, куда он собирается, когда заходит домой, и, самое страшное, она узнаёт Рыжего, про которого ей знать категорически не положено... Ведь все это паранойя чистой воды, и самым правильным решением будет прямо сейчас позвонить знакомому врачу. Но никак не вынимать симку из телефона. Никак не складывать вещи в дорожную сумку, обдумывая как оборвать все тяготящие его связи, как потеряться и запутать след. Это сродни тому, как в детстве обдумываешь побег из дома. Когда уже мысленно далеко-далеко и только от одного воображаемого ухода уже становится легче. Но вот сейчас он и впрямь может так сделать. Может оставить фирму, то ничтожно малое, что осталось от корпорации отца, на своего заместителя. И видит бог, - видит же? - он хотел бы как-то объяснить свое решение срочно смыться из города хоть как-то кроме "мне нужно!". Если кто-то располагающий возможностями задался целью навредить ему - обязательно сделает это. И очень скоро. Так что... что за глупости с прятками? Дешевый боевичок, Чэн. Сбегать куда-то - лишь иллюзия спасения. Поэтому многолетняя выправка, хоть и дающая сбои, берет верх. И, конечно, симка остается в телефоне, сам телефон остается цел. Но холодная дрожь остается тоже. Лань пишет ему: "Я уехала с папой. У него к тебе, кстати, пара вопросов. Включи телефон, наконец". Разбежался, да. И скатертью дорожка. Чэн смахивает ее сообщение не открывая, набирает в другое окно: спасибо за музыку, Шань. с ней легче дышать Отметка о прочтении появляется без промедления, будто тот держал телефон наготове, и ответ приходит тут же: заебись. значит можешь не тратиться на респиратор. Реально пригодится сейчас, учитывая погодные условия. Ты так добр, Шань. Чэн хотел бы позволить себе быть открытым. Написать, что Шань сам, а не только его музыка правда спасает его, удерживает в мире живых. Примерно как солнце или цветущие деревья. И вот прямо здесь и сейчас должна быть песня с двойным дном, с подтекстом. Начинаться она должна обманчиво мягко, но постепенно набирать обороты. Должна быть несерьезной, но с легкостью вовлекающей в водоворот с подводными камнями, который замечаешь уже когда не выбраться; грозящей бросить тебя вывернутым наизнанку, не оставить ни одной целой кости. Должна не подавать руки. Насмехаться самым прекрасным голосом, таким, от которого все внутренности тают; заставлять быть в отчаянии. Лавина просыпающихся чувств безжалостно погребает под собой. Заставляет задыхаться от ощущения, что он живой, живой, ЖИВОЙ. Требуя делиться чувственными моментами, самым сокровенным, важными трепетными деталями, зыбкими воспоминаниями, о которых никто не может знать. Ни с кем невозможно поделиться ими. Кроме того человека, которому безраздельно доверяешь. Чэн вдруг ловит себя на том, что четко представляет, как Рыжий сейчас дергано курит и смотрит в экран. Он очень хочет извиниться за тот раз, но не хватало еще волноваться, ища подходящие слова. Детский сад, господи. Поэтому пишет честно: Я вчера застрял в пробке с Лань. Прости Видел тебя ага И Чэн втыкает на это "ага". Несколько раз загорается и пропадает зеленая точка рядом с ником Рыжего - ничего писать тот больше не намеревается; в конце концов, телефон гаснет. *** Не сделав и пары шагов от кафешки в сторону офиса, они сталкиваются с Гуаньшанем нос к носу. Ни вопросов, ни удивления по этому поводу у Чэна нет. Подумаешь, небывальщина - в многомиллионном городе встретиться не сговариваясь. Он же это умеет, практикует. Стоит теперь и молча смотрит на разодранные колени Мо - одно просто в мясо. Джинсы его и раньше были в дырах, но совсем недавно им основательно поддали моднявости - кровь еще сочится, пропитывая рваные края ткани. Если нитки прилипнут к подсыхающей ране, будет очень больно... Мо подает голос первым. С тихой злобой, не стыкующейся с содержанием предложения, произносит вдруг: - Документы тут неподалеку забирал, - так, будто бы Чэн его спрашивал. Будто бы обязан оправдываться за свое присутствие здесь. Добавляет: - Нужные. - На этот раз тебя атаковала дорога? - Хэ игнорирует сказанное, криво усмехается, кивая на это безобразие. Машинально пробегает взглядом по местам прошлых его повреждений. Значит, пока он бездумно (не привыкать, собственно) пялил на его "ага", Рыжий шароебился где-то поблизости, сам того не зная, что расстояние между ними - доплюнуть можно. Непонятно почему, но Чэн об этом думает. О совпадениях и стечении обстоятельств, которые, по сути, являются ничем иным, как волшебством в действии. Ничем иным, как злым роком по совместительству с божьим провидением. - Нет, - еле выдавливает сквозь зубы. Выдыхает, будто его тыкают палкой в бок. Чэн не вкурил пока в эту его спонтанную агрессию. - И вас это ебать не должно, - подчеркнуто "выкает", впериваясь взглядом исподлобья. Верно, не должно. Именно поэтому-то Хэ и берет его за запястье, разворачивает ладонью вверх. Будто бы так надо. Будто бы ему можно. Не без сопротивления забирает из стиснутых пальцев затертую пластиковую папку с несколькими разноформатными распечатками внутри, и на коже его ладоней обнаруживаются влажные, не обветренные еще, глубокие кровяные ссадины. Похоже, пробороздил по щебню вот прям только что. Где только нашел щебень в центре города?.. Удивительно, Гуаньшань не дергает рукой, уходя от прикосновения, но тут же сжимает ее в кулак, прячет, не позволяя нормально оценить масштаб бедствия. Внутренний голос, персонифицированный Лань Ян, в срочном порядке подсказывает как несомненно будет лучше: "Пускай рыжуля шурует домой! Не потащишь же ты его обрабатывать вавку к себе в кабинет, Чэн? Ты же взрослый человек, ты в своем уме?!" Чэн от души благодарен ей за отличную идею. - Пошли. О, он уже смеет предполагать, сейчас последует продолжение крайне информативного диалога из односложных вопросов и мата - с обеих сторон. Деградация налицо, господин Хэ. - В няньки мне записался? - Рыжий не двигается с места. Конечно. - Какого хера я должен с тобой куда-то идти, а?! Только потому что ты Хэ и тебе можно все, что ни пожелаешь? С каких ебаных пор мы дружбаны вдруг?! Не односложных вопросов, ладно, Чэн берет свои слова обратно. И решает идти по принципу игнорирования этих выпадов бессильной злобы ни с хуя: - Мими еще не ушла из офиса, она обработает твои боевые раны. Мо подвисает вдруг, будто предыдущая эмоциональная тирада шибко нагрузила его думалку, отзывается отрывисто и как-то растерянно, но на удивление ровно, будто в нем переключили внутренний тумблер: - Чего?.. Нет. Я, блять, в порядке. - Если ты не планировал быть унесенным в страну Оз, то тебе лучше пойти сейчас со мной. Потому что пылевая буря уже здесь. Песок уже остро покалывает кожу, но пока можно терпеть и с трудом дышать. Еще немного - и настанет мутная темень. Люди уже прижимают к лицам платки и рукава; закрываются кафешки и витрины магазинов, водители наглухо задраивают окна машин. Но должно быть это странно, если не стремно, вести мальчишку в свой офис, чтобы... чтобы что? Попросить "а ну-ка, снимай штаны, щас осмотрим твое колено"? Боже. Чэна бросает в жар от предположения о том, как, возможно, воспринимаются Рыжим все его поступки. В легком пальто становится тяжело и жарко как в шубе. Только сейчас он замечает, что все еще аккуратно держит его за руку и что Шань только сейчас пытается высвободить ее, тянет на себя, и несколько простеньких браслетов на его запястье слегка оцарапывают пальцы металлическими деталями. Чэн отпускает. На самом деле им бы поторопиться, но они идут по улице заторможенно, как во сне. Шань словно бы сам знает куда идти и где свернуть, и ведет за собой Хэ. Либо это Хэ непринужденной походкой преследует по пятам свою жертву. Ведет тоже, но иначе. Как животное на убой - впереди себя. Контролируя каждый шаг, чтобы успеть догнать, если рванет вперед, и поймать, если кинется назад... Чэну тошно от таких ассоциаций. Чэн просит пощады у самого себя. *** Мими суетится, семеня на шпильках. Конечно, она не против задержаться еще ненадолго. Конечно, она с радостью поможет. Аптечка у нее полна свежих и вкусных обезболивающих на все случаи жизни, эластичного бинта и лейкопластыря, хоть в тон кожи, хоть веселенького, в черепушки и полька дот, - тебе какой? - хватит даже на десять мальчишек с разбитыми коленками. Кроме них сейчас на этаже нет больше никого, и это создает какую-то особенную неформальную обстановку. Девчонка-секретарша, наверное, ровесница Мо, если не младше. С ватой и антисептиком сидит рядом, смешно развернув ноги острыми мысками туфель друг к другу. Глядя на этих двоих, становится вдруг уютно. Чэн позволяет себе заметно расслабиться, наблюдая за ними, прислоняется бедрами к столу. Он когда-то ощущал подобное, и теперь будто бы снова мелкого его попросили присмотреть за еще более мелким младшим братом или несуществующими племянниками. И вот он проводит время вместе с ними, слоняясь по пустому без родителей дому. Погружая себя в совместно придуманную игру до почти экзальтического состояния, когда уже вымышленный мир стал настолько объемным, что его не удержать - и вот он проступает сквозь истончившиеся преграды, переплетается накрепко с привычными вещами и теперь заживет по своим правилам. Никто из них почему-то не отказывается сейчас от этой игры. Никто не призывает к благоразумию, мол, что за ерунду делаем? Что за надуманные проблемы, неужели битый не единожды Рыжий сам бы не справился с пустяковой ранкой? Справился бы, конечно. И не лучше ли было Мими уйти пораньше, а Чэну пройти мимо Гуаньшаня? Да, все именно так. Но если проходить мимо, то еще тогда, в сияющем мокрыми огнями позднем вечере. И кто бы знал, как сейчас Чэн неебически рад, что машина времени еще не изобретена, что технологии в современном мире еще долго будут тащиться на существующем уровне, все пытаясь и пытаясь шагнуть вперед, и никто не сможет заставить его принять другое решение в прошлом. Может ли быть такое волшебство, такое иррациональное сочетание - они укрыты ото всех проблем стихийным бедствием? За панорамными окнами переговорной уже не просто марево поднявшейся охряной пыли, а плотная завеса, скрывающая собой город. Сквозь нее проступают только смутные очертания офисных центров рядом, не видна даже телебашня-ориентир, которую обычно видно отовсюду. А от неба не осталось ничего, на нем теперь вместо солнца крошечное и тусклое марсианское светило. Сколько им торчать здесь?.. Но у них есть кофемашина и автомат со снеками в холле, так что пусть время хотя бы до завтра длится бесконечно. Хотя бы еще пару часов. Рыжий сидит как сидел, как позволили - прям на переговорном столе. Никто не стал снимать с него, конечно, истертые мягкие его джинсы, они закатаны выше колен, на которых теперь аккуратные повязки закреплены детскими лейкопластырями. Взгляд его намертво примораживается к стоящему напротив Хэ Чэну. К его рукам. В густеющих желто-оранжевых сумерках они не включают свет, Чэн так и не включает телефон, который позже чуть не разорвется от сообщений и пропущенных звонков. А еще он забывает об одной важной детали. О том, что должен держать рукава своей одежды всегда спущенными. Во избежание лишних взглядов и вопросов не поддергивать ткань до локтей, как было бы удобно. Вот как делает прямо сейчас. Забывается, открывая взгляду Рыжего аккуратные исколотые дорожки на крупных венах. - Это не из-за кайфа, - говорит прямо как сам Мо недавно, будто его вынуждают скорее объясниться. Заебись начало. - Да мне как бы все равно, как ты отдыхаешь... - Рыжий чуть отворачивается, но продолжает глядеть искоса, напрашиваясь на продолжение. - У меня время от времени очень болит голова, - Чэн отталкивается от стола и неспешно подходит ближе, - и таблетки не всегда помогают. - Мм... - мол, вон оно как, ебать я поверил. - Точнее, не помогают совсем, - легкая ухмылка не скрадывает опасную тему. - Поэтому колюсь. Он останавливается совсем близко, попадая в поле притяжения Гуаньшаня. Точнее, в поле "сопротивления из принципа и во что бы то ни стало". Рассматривает чайные поблескивающие в полумраке глаза, прямые светлые ресницы, зажившую царапину на челюсти, крошечный камешек сережки-гвоздка в мягкой мочке уха... Чэну хочется прикоснуться. Хочется узнать, где же он постоянно сбивает косточку на ноге, если неделю спустя там все такая же свежесодранная кожа, теперь правда тоже под разноцветным пластырем. Пацан поджимает губы, но не отодвигается, разглядывать в ответ не перестает тоже. Аккуратные точки без кровоподтеков бегут пунктиром почти от самого запястья вдоль толстой вены - Чэн осторожен и аккуратен... во всем. И это наверное не с ним. Не с ним, когда Шань поднимает руку и дотрагивается до линии из множества следов от инъекций. Поддевает слабую резинку манжета джемпера, проводит по нежной коже на локтевом сгибе, палец его скользит по едва заметным там синим переплетениям: - Почему не сюда? - Тут вены быстрее всего уходят. Берегу на самый крайний случай, - тихо отвечает Чэн, прикрывает глаза не в силах справиться с внезапным ощущением. Вообще, он знал сразу, что так случится. И это не имеет отношения к эгоцентризму, скорее к чему-то интуитивному. Случайно ли, импульсивно, по пьяне, на злости или адреналине - неважно как, но будет. Будет прямо сейчас. И впервые он одновременно так сильно боится напугать и ясно понимает, что уже ни за что не позволит съебаться ему из-под своих рук - и это уже пугает его самого. Коротким движением по ежику почти под ноль на виске, и сразу сжать на затылке пряди подлиннее, запрокидывая его голову, разворачивая к себе. Не удержаться от того, чтобы не взять другой рукой за подбородок, чтобы сразу крепко и глубоко. Ведь, возможно, у него всего один единственный поцелуй. Поэтому, он сделает его таким, чтобы ни о чем не пожалеть, пусть и недолгим. - Ты ёбу дал, Хэ? - сиплый от возмущения голос. Нижняя губа у него обветренная, обкусанная и, возможно, болит, оттого и горячая, - Чэн ощущает это своими губами. Яркая-яркая - видит, когда чуть отстраняется специально, чтобы взглянуть. А верхняя без единой ранки, мягкая как дождь; Мо облизывает ее быстрым естественным движением - и не закрывает рот, вдыхает резко, собираясь что-то сказать. Чэн не дает этого сделать. Он будто крадет и второй поцелуй. Наклоняет рыжую голову в другую сторону, как удобнее. Легкомысленно было бы ждать податливости - в плечо ему впиваются сильные пальцы, и Чэн шипит, оскаливась, но не отрывается от его лица. Глубоко дышит его дыханием и запахом. Запахом влажных губ с привкусом крови, городской пыли, его теплой кожи и легкой туалетной воды - или это просто ароматы специй пропитали его одежду. Не считает нужным хоть что-то ответить, потому что уже скользит по его языку своим, не выпуская волосы из кулака, а только сильнее сжимая их, нажимает на челюсть, углубляя поцелуй. Гуаньшань сильный... и мог не только вцепиться в руку, но и пнуть коленом в самое уязвимое место - ведь совсем рядом. Более того, Чэн согласен на такую цену, но горло под его ладонью характерно напрягается от сдерживаемого полустона и поэтому Чэн повторяет движение, которое сделал секунду назад, выманивает ответ. И из глаз чуть не сыпятся звезды, когда Рыжий целует сам. Сначала напрягает челюсть, будто сейчас безжалостно откусит язык, вылизывающий его рот, но только открывает его шире, позволяя крепко засасывать себя. Вот так, значит, тебе нравится?.. Когда они оба слышат звук приближающихся шагов Мими - быстрые острые каблучки, они не шарахаются испуганно в сторону друг от друга, так и остаются рядом. Поцелуй не закончился и не насытил, а резко оборвался. И губы их, разомкнувшиеся внезапно и горячо покалывает от желания - такого простого и правильного - продолжить. Примагнититься снова. Шань расфокусированно смотрит куда-то в темноту помещения, зрачки у него огромные, как у кота ночью. Он отпускает локоть Чэна и тонкую скомканную ткань его джемпера, Чэн выпускает рыжие волосы из захвата и только надеется, что скудного света пыльных марсианских сумерек за спиной Гуаньшаня будет недостаточно, чтобы кто-то заметил лихорадочно пылающее его лицо. Кто-то, кроме него самого.