Вечерние огни Ньюарка настолько яркие и красивые, что прожигают собой всю печаль и тоску. Смотря на город с высоты через панорамные окна, невольно забываешь обо всех заботах, обо всех печалях. Даже иной раз забываешь кто ты сам.
Самый дорогой номер в самом дорогом отеле. Дорогое вино в красивом гранённом бокале. Под окнами расстилается Ньюарк, кипящий вечерней жизнью.
Красота.
Вообще, Сокджин очень любит Ньюарк, да и сам штат Нью-Джерси просто обожает, ведь при любой возможности он собирает вещи и едет сюда. Не важно, какова причина. Он просто хочет здесь находится и когда желание пересиливает, то он едет сюда.
Сокджин не знает, за что так полюбил именно этот штат и город. Он ведь также часто бывает в Мэриленде, по работе, также часто бывает в Пенсильвании, и в Миннесоте, в Вашингтоне, в Аризоне, во Флориде, в Луизиане, в Орегоне, в Техасе, в Южной и Северной Дакоте, и в Калифорнии, но любит только Нью-Джерси. Даже Нью-Йорк, в котором он живёт далеко не один год, Сокджин не любит. Его раздражает каждый уголок, начиная от Бруклина заканчивая Брон-ривер. Может это как-то связанно с тем, что именно этот город стал его своеобразной тюрьмой, в которой он вынужден жить. А может неприязнь к этому городу беспочвенна.
Но почему Джин так полюбил Ньюарк? Может потому, что с этим городом у него связаны самые лучшие воспоминания? Может потому, что он часто бывал здесь с Намджуном? Они всегда останавливались только в этом отеле, только в этом номере, смотрели на такой же вид из окна и наслаждались друг другом. Наверное, именно поэтому, после расставание с Намджуном и с переездом в Америку, он выкупил этот отель, а этот номер сделал своим личным. Наверное, именно поэтому, всегда заказывает сюда бутылку их любимого красного вина, Шато Латур 1964 года. И скорее всего, именно поэтому, об этом месте никто, кроме него самого, не знает.
Конечно, без Намджуна здесь очень пусто и одиноко. Седьмой год подряд Сокджин это подмечает. Каждый раз повернув голову в сторону дверного проёма, или заглядывая в спальную, или выходя в гостиную, Джин видит, что
его нет рядом. Хотя должен быть.
На его телефон поступает звонок с номера одного из охранников поместья, в котором они жили. — Да? — проговорил холодным и безразличным тоном. Он не хотел знать, что такого стряслось дома, потому что после этого звонка сто процентов нужно будет ехать домой. Что там делать? Верно. Нечего ему там делать.
— Господин Ким, ваш брат в больнице. Он просил вас срочно оповестить об этом и сказать, чтобы вы немедленно вернулись.
Его словно током ударило от этой новости. — Что? Почему? Что произошло?
— Я не знаю. Возвращайтесь скорее.
Одна единственная секунда промедления, чтобы уловить смысл сказанного, и Сокджин пулей вылетает из номера. Он не на шутку испугался. Что там могло произойти такого, что Чимина положили в больницу? Это же должно было произойти что-то чрезвычайное, ведь обычно Чимин всё переносит на ногах, лечится дома, но в больницы не суётся. Что же сейчас произошло?
Сокджин пытался дозвониться до Чимина, но младший не брал трубку, а потом и вовсе телефон выключил. Это напрягло его ещё сильнее. Почему Чимин не отвечает? Что с ним?
Он сел за руль собственной машины и на всех пара погнал в Нью-Йорк. Слова богу он расположен не далеко.
Когда, через пятнадцать минут, он оказался у входа в больницу, он подорвался и подбежал к регистратуре. — Пак Чимин… где Пак Чимин? — чуть ли не криком спросил Джин.
Девушка, которая стояла за стойкой, медленно осмотрела его. — Я так понимаю, вы его брат? — парень просто кивнул, не имея возможности хоть что-то произнести. — Следуйте за мной. — женщина поднялась и направилась вперёд по коридору, в сторону лифта. Ехали они до пятого этажа. Именно там находилась VIP-зона. Там находились отдельные палаты со всеми комфортабельными условиями.
Она остановилась около палаты №527 и жестом попросила войти. — Чимин! — он раскрыл дверь и зашёл в комнату. Чимин стоял около окна и смотрел в пустоту, но когда он услышал голос Джина, то сразу повернулся к нему лицом. Старший подбежал к нему. — Ты как? Что случилось? — он схватил его за плечи и заглянул в глаза.
Из глаз Чимина начали стекать крупные капли. — Я всё вспомнил. Всё, что было до нервного срыва.
Джин убрал от него руки и испуганно продолжал смотреть на него. Сердце заколотилось от страха. — Чимин… я…
— Не говори мне ничего!!! Не смей оправдываться!!! — истерическим голосом, отталкивая от себя. — Проваливай из моей жизни!!! Чтобы мои глаза тебя больше никогда не видели!!! Чтоб к моей выписке в моём доме не было ни тебя, ни одной твоей вещи, иначе сожгу всё, к чертям!!! — он кричал на него, заливаясь слезами, и чуть ли не задыхаясь, от собственных эмоций… собственной ненависти к Джину и ко всему, что с ним связанно.
Старший знал, когда-нибудь он вспомнит. Он ждал именно такого. Он понимал, что Чимин возненавидит его. Это единственное чего следовало ждать.
— Хорошо. — сказал почти шёпотом, направляясь в сторону выхода из палаты. — Прости… — прошептал, не смея даже смотреть на в его сторону. Джин скрылся в дверном проёме, закрывая за собой дверь.
Чимин опустился на пол и, закрыв рот рукой, беззвучно прокричал в пустоту.
Ненависть. Это единственное, что осталось от его жизни.
Единственное, что у него, было, есть и будет. С начало, всё это было покрыто
огромным слоем вытеснения, но теперь, когда все карты, оказались, открыты, память выстреливает в висок. Он ненавидит Джина, ненавидит всё, что с ним связанно. Да, больно. Отрицать нет смысла. Да, хочется вздёрнуться, чтобы просто на просто не испытывать это поганое чувство, которое словно заживо сжирает, но только ради ненависти, ради мести и стоит жить. И Чимин знает, что только с помощь ненависти сможет сейчас заново подняться. Заново встать на ноги.
Он, кое-как, поднялся, подошёл к тумбочке, на которой лежал его телефон, и набрал номер, единственного на свете человека, который сможет, хоть как-то, помочь ему унять боль. Который спасёт его от любого кошмара одним своим присутствием. — Чонгук… можешь вернуться?
Парень зевнул и спросил сонным, немного тревожным голосом. — Хённим, что-то случилось? — было слышно, что он только что проснулся.
— Просто вернись домой. — умолял дрожащим голосом. — Я всё понимаю. У тебя встреча с братом, но, пожалуйста, вернись в Нью-Йорк. Я тебе частный борт пришлю, только вернись.
— Х-хорошо. — Чонгук не ждал такого поворота событий. Ради него, идиота, который отравляет всем жизнь, сам Пак Чимин свой самолёт выслать готов. Наверное, произошло что-то из ряда вон выходящее.
— В полночь будь в аэропорту. — Чимин не сказал ничего больше. Ему хотелось наконец-то увидеть его.
Пак Чимин.
Чон Чонгук.
Разные люди.
Для него, он — спасение от боли и кошмаров.
Для него, он и есть боль и кошмар.
Чонгук положил телефон на стол. Он хотел сейчас просто сдохнуть. Он в Сеуле всего лишь сутки. Сутки!!! И уже сегодня в полночь нужно уезжать. Он не хотел. Вообще не грамма.
Парень снова взял свой телефон в руки и набрал номер Юнги.
Он взял далеко не с первого раза. Чонгук уже отчаялся, но чудо, всё же, произошло. — Что у вас с Хосоком за привычка? — проговорил со злостью и холодом. На повышенных тонах. — Будить меня, когда вздумается?
— Прости. Я думал, что ты сегодня работаешь.
Юнги сбавил громкость. Злость ушла очень резко. И всё это от того, что он услышал его тихий, неуверенный голос. — Чего ты хотел? — говорил уже не так холодно.
— Юнги,
сегодня я
должен вернуться
обратно в Нью-Йорк. — прикусывая губу, проговорил младший, боясь реакции
старшего. Ему самому сейчас просто противно от того, что он сейчас происходит.
До безумия противно не приятно и больно.
У Юнги шок. Вот уж чего-чего, а этого он вообще не хотел услышать. Злость и ненависть очень резко вернулись назад и обрушились на него с двойной силой. У него в одно мгновение сжимаются кулаки, а гнев за секунду стал ощущаться физически. — Так. Я через десять минут, буду стоять на парковке, у дома Хосока и клянусь, я тебя убью. — проговорил сквозь зубы и сбросил.
Ну, вот и всё.
Чонгук не думал, что вот так всё обернётся. Он не хотел говорить о причинах своего возвращения, потому, что не знал, зачем он едет назад так рано. Поэтому он решается позвонить Сокджину и спросить, что происходит с Чимином, но ему не пришлось утруждаться, потому что Джин позвонил сам. — Да, хён.
— Чонгук, — говорил тревожным голосом. — Чимин в больнице. Тебе нужно вернуться назад.
— А что с ним?
— Депрессия, истерика, мигрени и ещё целый букет. Поэтому, пожалуйста, вернись. А ещё, до того, как соберёшься уезжать, встреться с Намджуном.
— Мне же запрещено…
— Как будто тебя когда-то останавливали запреты Чимина. Встреться с ним и скажи, что Чимин всё вспомнил. Он поймёт…
Юнги выбежал из подъезда и быстро побежал в сторону стоянки. Он был вне себя от злости. Внутри него сейчас шла настоящая буря непонимания, которое уничтожает внутри всё.
Юн сел за руль, но повернуть ключ зажигания, для него было что-то за гранью фантастики. От злости у него настолько сильно тряслись руки, что он просто элементарно не смог вставить ключ.
Он очень сильно ударил ладонью по рулю, хватаясь за волосы, желая вырвать их с корнем. –Тварь!!! — прокричал, настолько громко, что его сто процентов услышали за пределами машины.
Внутри Юнги сейчас идёт война между желаниями и здравым смыслом. Желание командуют телом, и берёт под контроль половину мозга и приказывает нормально поговорить с ним, узнать причину такой спешки, ведь это может быть что-то важное. Но, где-то очень далеко, в подсознании, отзывается здравый смысл, который говорит:
«Ну, я так и знал! Знал, что всё будет именно так! Конечно, зачем слушать мозг, когда можно послушать это грёбанное сердце. Он приехал, взбудоражил нас всех, и теперь исчезнет, как сон. Шикарно! Ну да, Юнги, у тебя же бесконечный набор нервных клеток. Вот сейчас, приедешь и вдарь ему! Снова! За всё! Реально заслужил!!!»
Это грань его безумия. Его любимое занятие. Самоуничтожение. За последние три года, именно это занятие стало неотъемлемой частью жизни Юнги.
С пуст время, когда буря внутри него хоть немного утихла, он смог завести машину, и как можно быстрее помчаться в сторону дома Хосока. Хорошо, что машин на дорогах было не много, и дом, в котором живёт Хосок, находится не далеко, поэтому добраться до него не составило труда.
Чонгук увидел подъехавший автомобиль и сразу пошёл вниз. Ему хватило ума одеться за это время и сразу собрать все вещи, которые остались у Хосока в квартире, потому что, кто знает, когда он вернётся?
Он спустился вниз, перебежал через дорогу и сел в машину, рядом с Юном. — Привет, хён. — тихо, с опаской.
Юнги молчит. Упрямо молчит и даже не смотрит в его сторону. Он молча завёл машину, вывернул руль, и так же, молча, поехал прочь. Он понятия не имел, куда ехать… хотя, нет. Он знал, куда ехать, но идея эта максимальна плохая.
— Куда мы едем? — осторожно спросил младший, в надежде, что он услышит ответ раньше, чем умрёт от собственных догадок того, что с ним сделает Юнги. Но в ответ он получает лишь молчание, которое хоть как-то разбавляется не громкой музыкой. Биты, каких-то иностранных песен, глушат звуки вокруг, но никак не заглушают мысли, которые, как черви, поедают его мозг. — Хён, не молчи, пожалуйста. — чуть ли не шёпотом. Но Юнги, по-прежнему ничего не отвечал, и, даже не взглянул в его сторону.
Это не выносимо! Сидеть с Чонгуком в одной машине и молчать. Это настоящее самоубийство. Он хочет начать разговор, ответить на каждый поставленный вопрос развёрнуто, с объяснениями, но обида не позволяет. Поэтому, он, как таксист: едет, везёт, молчит.
Он заехал в собственный двор остановил машину на своём любимом месте и продолжил смотреть вперёд, прожигая взглядом асфальт, виднеющийся через лобовое стекло. — Я всю дорогу еду и думаю, либо ты издеваешься, либо я что-то не понимаю! И я, всё же, склоняюсь к первому варианту! На хрен вообще ты приехал? — на повышенном тоне, со злобой в голосе, спросил Юнги.
— Я не думал, что всё так произойдёт. — тихо, еле слышно.
— Как произойдёт? Что произойдёт? Хватит говорить загадками! Ты же знаешь, что я это ненавижу! Объясни мне! Хоть что-нибудь.
И это его «ты же знаешь» очень сильно бьёт по голове. Да. Чонгук знает. Знает, как Юнги ненавидит секреты, как он ненавидит, когда от него, что-то скрывают. — Мне позвонил Чимин. Он умолял меня вернуться, но причины не назвал. После разговора с тобой, мне позвонил Сокджин и сказал, что Чимин в больнице. Что мне остаётся делать? Я должен ехать. — он закинул голову назад с тяжёлым выдохом. — «Выбора нет. Если бы только у меня был выбор…»
— Вот ты сейчас уедешь, и всё? Больше ты не вернёшься? — спросил спокойно, пытаясь не выдавать волнение. Юнги повернул голову, и взглядом нашёл его ладонь. Он взял его руку, переплетая пальцы. Он боится услышать ответ. Он не хочет отпускать. Как бы он хотел сейчас прижать его к себе, вдохнуть запах его тела, прижать к своим губам.
— Нет. Не вернусь… — ну, вот и всё. Для них обоих это конечная станция по проверке нервов. — Я не хочу потом переживать то же самое, что и сейчас. Ещё и Чимин не позволит. — повернул голову в его сторону. — Тем более, я уже два раза нарушил обещание: исчезнуть и не появляться…
Юнги развернул голову в его сторону, заглядывая в глаза. —
Чонгук, я тебя…
— Я знаю. Ненавидишь. Можешь не говорить…
— «Вообще-то люблю» — снова остаётся не озвученным…
Приятно, когда в поисках чего-то находишь то, что хранит в себе очень много разных воспоминаний. И плохие, и больные, и хорошие, и счастливые. Всё это уместилось в одной маленькой фотографии, которою Намджун нашёл совершенно случайно.
— А я-то думал, что он забрал её с собой. — пробормотал, прокручивая обрывок в своих руках.
Намджун сам порвал её, когда Джин сказал ему о расставании. Своими руками разъединил их на этой фотографии и ознаменовал конец этих отношений. Тогда он понял одну вещь, человека проще убрать с фотографии, чем из памяти.
Он ведь до сих пор помнит этот день, то, как, совершенно случайно, была сделана эта фотография. Он помнит каждый момент того дня, и кажется, что это было вчера, но между «вчера» и «сегодня» прошло почти шесть лет.
Он смотрел на обрывок бумаги, вспоминая, как он рвал её, и как кричал на Джина, в тот момент, когда он, казалось бы, спокойно собирал вещи. Вспоминал, как внутри него пылало пламя ненависти и злобы…
/flashback/
— Намджун, нам нужно серьёзно поговорить. — Сокджин сел за стол, напротив него.
Парень оторвал занятой взгляд от ноутбука, и посмотрел на Джина. Сейчас они находились в большой ссоре. Три дня не разговаривают, спят в разных комнатах, и даже, за один стол не садятся. А всё из-за того, что Сокджин уехал на два дня, никому ничего не сказал и телефон выключил, а когда вернулся, был бухой вусмерть, и устроил Намджуну истерику на пустом месте.
— Зачем тебе со мной разговаривать? Любой вопрос в письменном виде, и через секретаря. — холодно ответил младший.
— Может, хватит уже? Я же извинился за тот случай. — переставил стул ближе и сел рядом. Намджун молчал, и лишь, что-то усиленно печатал, на ноутбуке, периодически выписывая что-то в блокнот, лежащий рядом. Наверное, пишет очередную песню. —
Намджун, я ухожу.
— Иди куда хочешь. — проговорил, даже смотря в его сторону. — Ты у нас любишь самовольничать.
— Нет. Ты не понял.
Нам нужно расстаться.
У младшего, от этой новости, глаза чуть не выкатились. Он медленно развернул голову в сторону Джина и заглянул в глаза. — Ч… — голосовые связки отказывались выдавать звуки. — Что?
— Нам нужно расстаться. — Джин поднялся со стула и подошёл к дверному проёму. — Я уже давно разлюбил тебя. Не хочу больше обманывать. Ты этого не заслуживаешь.
Одна фраза. Одна единственная фраза испортила всё, что так усердно Намджун строил. Его слова оказались метким ударом в самое слабое место.
В сердце.
Это больно, знать, что все надежды на счастье рухнули, подобно карточному домику. Это больно, понимать, что любовь исчезла, по крайней мере с его стороны исчезла.
Сокджин вышел из кухни и направился в их комнату, чтобы собрать остатки вещей. Первый чемодан он уже собрал.
Намджун быстрым шагом направился за ним. В его душе царил настоящий хаос. Потому что мозг отказывается воспринимать эти слова. Не верит. Точнее не хочет верить. Не может. — Давно? Это сколько?
Старший повернулся в его сторону. — Полгода. Может чуть больше.
И всё. Спектакль «Любовь» был отыгран, не предвещая гастрольного тура. Все маски сняты. Все карты открыты. — Зачем тогда ты претворялся всё это время? Зачем??? — он сорвался на крик, потому что боль в сердце была не выносима. Его разрывало изнутри оттого, что он любит, оттого, что он верил ему, а Джин, вот так просто всё закончил.
— Намджун, я не собираюсь ничего объяснять. Причину ты услышал. Всё остальное тебе знать не надо. Дай мне просто спокойно уйти.
— Я тебе даже вещи собрать помогу. — проговорил очень холодно, но Джин чувствовал, что он сейчас сорвётся. Намджун открыл шкаф в котором осталось всего две полки, на которых были его вещи, и то одна из них чисто обувь. — Ты уже начал? Прекрасно! Меньше времени потрачу! — говорил жёстко. Каждое слово отскакивало от этих стен и било по ушам обоих.
Намджуну было больно. Больно от каждого взгляда в его сторону, от каждого ответа Джина, от каждого его слова, от каждой вещи, которую Намджун кинул в сторону Джина, от каждого его движения. Просто смотря на то, как Джин в спешке укладывает вещи, даже не складывая их, его душа рвалась на части, а сердце как будто протыкали ядовитым лезвием ножа. Только что нанесённые им раны мгновенно начали гноиться и отдаваться непереносимым жжением.
А может это надежда умирает? Та самая надежда, которая до самого последнего момента успокаивала тем, что это просто не смешная и очень глупая шутка. Неужели это она умирает там внутри от рук жестокой реальности? А может там сейчас умирает не надежда, а сам Намджун?
Он кричит. Кричит слова ненависти, которой в его сердце, по отношению к Сокджину, нет и быть не может. Кричит о том, чтобы тот проваливал отсюда, как можно скорее, выметался, испарился, чтоб больше на глаза ему не попадался. Кидает в его сторону каждую, попавшуюся на глаза, хоть как-то связанную с ним, вещь. И одной из таких стала фотография в рамке.
Джун кинул её на пол от чего стекло разлетелось в разные стороны.
— Ты думаешь, что делаешь?! Это же стекло!
— Да похуям мне уже!!! — поднял фотографию, которая осталась под битым стеклом, и разорвал на две части. На глазах у Джина. — Вали уже быстрее!!!..
/end flashback/
Да, всё именно так. Их пути разошлись по разным дорогам. И это нормально. Намджун знал, что такое может произойти.
Теперь Сокджин богат, известен и
счастлив, а Намджун известен, богат и
несчастен.
Жизнь развела их по сторонам, чтоб они не столкнулись вновь. Но вот в чём загвоздка, Намджун любит его.
Сокджин нет, а вот Намджун да. Он думал, что всё это рано или поздно забудется, он остынет, переболеет, переждёт, перетерпит. Но видимо не судьба.
К сожалению, любовь и привязанность не всегда хорошо. Любовь — это не всегда счастье. Ему это хорошо знакомо. Любовь может ранить, причинить боль хуже, чем от ножа, от пули, от дроби, от яда.
Внимание Намджуна привлекла вибрация телефона, в кармане его домашних шорт. Как не странно это был Чонгук. — Слушаю.
— Хён, мне сегодня сказали вернуться назад. Чимин в больнице. — проговорил тихим грустным голосом Чонгук.
— А что с ним?
— Я поэтому и звоню. Я поговорил с Сокджином. Он сказал, чтобы поймёшь. Чимин всё вспомнил.
У Намджуна чуть телефон из рук не выпал. Эта новость ошарашила его, настолько, что мурашки по телу пошли, волосы дыбом встали. Он даже представить боится, что сейчас чувствует Чимин, и, как он будет жить, с этими воспоминаниями. — К-когда у тебя самолёт?
— Я еду на их частном, в полночь. А что?
— Я тоже поеду в Нью-Йорк. — проговорил, поднимаясь с пола и направляясь в свою комнату, чтобы начать собирать чемодан.
— Нет! — вскрикнул Чонгук, по-прежнему находясь в машине Юнги.
Они едут по направлению к дому Хосока. Он привлёк внимание старшего своим криком, и поэтому Юн съехал на обочину и остановился, пытаясь вслушаться в разговор двух донсентов. — Хён, ты чего? Тебе туда нельзя!
— Ты можешь приехать? Нужно будет
объяснить им всё.
— Зачем? Нет!!! — вскрикнул ещё громче.
— Чонгук, Чимин может тебя убить, ты это понимаешь? Тебе к Чимину на пушечный выстрел сейчас нельзя! У него сейчас, сто процентов, мозги набекрень.
— Хён, я тебе всё сказал. Об этом никто не должен знать. Не заставляй меня жалеть о том, что я тебе рассказал. В конце концов, убьёт, так убьёт.
— Вот ты мне объясни, тебе нас совсем не жалко? Ты только вернулся, и, теперь, хочешь умереть второй раз, и по-настоящему?
— Хён, я не готов идти на такие жертвы. Чимин сказал, — парень посмотрел на Юнги и, открыв дверцу машины, вышел. — что убьёт любого, кто узнает об этом, и тебе, не хуже меня известно, он может так сделать.
— Окей, ладно Юнги с Тэхёном, но Хосок должен… нет, обязан знать об этом. Он знает Чимина, и сможет помочь.
— Нет! Хосок даже не знает, о том, что мы вместе. — Чонгук, другим ухом, услышал, что дверь машины снова открылась.
— Он не знает, что твой муж Чимин?! — теперь кричал уже Намджун.
— Нет. Не знал, не знает, и, не должен знать.
— Чонгук…
— Я всё сказал! Никто об этом знать не должен! Всё! — прокричал он в трубку, забывая про то, что сзади на него смотрит Юнги и слышит весь разговор.
— Ладно, тогда приезжай один. Сами разберёмся. Я тебя жду.
Чонгук сбросил. Он был в отчаянии. В таком, что, в тот момент, хотел кричать. До срыва голоса, до разрыва связок. И он бы кричал, если бы он был один на улице, и, если бы ему в спину не смотрел Юнги.
— «Господи, ну должен же быть, хоть какой-то, выход?»
Чонгук давно понял, что молчать слишком больно. Даже чересчур больно. Скрывать эмоции за холодной маской безразличия. Лучше кричать, реветь, задыхаться от эмоций, но не молчать. Молчать… гораздо больнее, чем орать до срыва голоса.
Он повернулся лицом к Юнги. — Поехали дальше. — почти умоляюще…
Сокджин приехал домой, чтобы начать собирать вещи. Он знал, что когда-нибудь так будет. Знал, что когда-нибудь Чимин вспомнит подробности того дня, и просто возненавидит. Он раскаивался в том, что совершил. Он хотел рассказать Чимину правду, что бы он всё знал с самого начала, чтобы освободить себя от этого груза, на коленях вымаливать прощение у Чимина. Но каждый раз, Чимин уходил от этого разговора, просил не напоминать об этом, отмахиваясь тем, что он уже давно всё вспомнил. И только Намджун и Сокджин знали, что это не так. Джин начал понимать, что он в полной заднице. Ведь, за такое не прощают. Сокджин бы не простил. А Чимин тем более. Он не прощает предательств, не прощает ложь, не прощает, и не забывает обиды. И сейчас он не забудет то, что Джин с ним сделал.
В кармане завибрировал телефон. — Да? — проговорил тихо, со стыдом.
— Ну? И? Что ты собираешься делать дальше? — спросил Намджун строгим голосом.
— Я… я не знаю. Ты мне скажи.
— А я-то что? У меня не было такой ситуации. — с укоризной в голосе.
Джин судорожно выдохнул, прижимаясь к стене, и сползая по ней вниз. От такого тона было больно, и это понятно. Намджун единственный кто сейчас сможет ему помочь, и он вот так вот говорит эти слова.
— Намджун, прилети, пожалуйста. — почти шёпотом.
— У меня самолёт через четыре часа. Я надеюсь, что на момент моего прилёта у тебя не будет никаких дел.
— Не будет.
— Прекрасно…
Чонгук вернулся в квартиру Хосока. На его удивление, старший брат всё ещё крепко спал, на кровати Гука.
Он прошёл в комнату, и сел перед кроватью. Он очень любил так делать в детстве. Когда ему было шесть, он чуть ли не каждую ночь приходил в комнату Хоби, и долго смотрел на то, как он спит, а потом будил его, и спрашивал разрешение лечь рядом, потому что, видите ли, одному в комнате страшно. И Хосок разрешал. Сейчас же он просто хочет находиться рядом, слушать, как он посапывает, ведь больше такой возможности может и не выдаться.
Он не хочет его будить. Смотря на него, у Чонгука сердце сжимается. Он не тот, каким был раньше. Совсем другой. Он уже не такой солнечный, не такой улыбчивый, не такой энергичный.
Наверное, правильно говорил Юнги,
3–1=0.
Их было трое.
Хосок — солнце и зажигалка, от которого веяло огромным потоком энергии. Достаточно посмотреть на него, и заряд оптимизма будет зашкаливать.
Юнги — гений музыки и просто милый человек. Достаточно посмотреть на его улыбку, и сердце растает даже у самого чёрствого на свете человека.
Чонгук — единственный младший брат и единственный дорогой человек из всей массы этого мира. Просто ребёнок. Больше говорить не надо.
Их было трое. Хосок, Юнги, Чонгук. Чонгука забрали, и вся нормальная жизнь пошла через жопу.
Он никогда не понимал смысл этой фразы, поэтому, обычно, делал вид, что хоть что–то понимает, но осознание приходит, когда его совсем не ждёшь.
Жалко, что Чонгук понял это слишком поздно.
— Хоби-хён~ — позвал его шёпотом, потряхивая за плечо.
Хосок долго не просыпался. Всё время переворачивался с боку на бок, просил ещё пару минуточек, пытался вжаться в стену, но в итоге Чонгук поднял его.
Чонгук с Хосоком прошли на кухню, чтобы позавтракать, но обнаружив, что у старшего брата еды в холодильнике нет, они решили, что обойдутся чаем. — Хён, ты прости, что так получается, сегодня мне нужно ехать назад.
Хосок шокировано заглянул в его глаза. — Нет. Ты же говорил, что до пятницы ты будешь здесь, а сегодня только вторник.
— У меня мужа положили в больницу. Нужно ехать.
— А потом? Потом ты вернёшься? — Чонгук промолчал, и нервно сделал глоток из кружки. — Чонгук? — он не хотел озвучивать ему такие слова. Зачем? Он сам всё поймёт, без слов, по одному только взгляду. — Чонгук, только не говори, что не вернёшься?
— У меня нет выбора.
— Я тебя не отпущу! Ты никуда не полетишь! — на повышенном тоне, сказал Хосок, вскакивая со стула. — Ты, только что, вернулся в мою жизнь, и теперь, снова хочешь исчезнуть?
— Хоби-хён, — подошёл к нему и обнял. — ну, нет у нас с тобой другого выбора. Просто нет. Ты думаешь, что я хочу возвращаться в Нью-Йорк? Нет. Если бы у меня был выбор, я бы бросил всё и приполз к тебе на коленях, лишь бы ты простил меня.
— Я простил, Чонгук. — говорил достаточно громко. По крайней мере, его слова внушали доверие. — Я всё тебе простил. Давно простил. — и Чонгук хочет этому верить, потому что хочет притвориться маленьким ребёнком, и избавить себя от всех проблем. Но Чонгук знает, что…
— Так не прощают. — шёпотом.
Хосок отстранился от Чонгука, заглядывая ему в глаза. — Чонгук, расскажи мне, что произошло тогда, семь лет назад? Из-за чего ты тогда уехал? Ну не мог ты разлюбить Юнги-хёна. Ты ведь до сих пор любишь его. И это видно.
— Не нужно тебе этого знать. По крайней мере, сейчас.
— Пожалуйста, прошу, не оставляй меня в неведении. Не неси всё на себе. Ты же знаешь, молчание — это невыход.
И Хосок прав. Прав именно в том, что молчание не выход, но рот открывать и рассказывать, что на самом деле тогда произошло — тоже не вариант. Что же тогда делать? Молчание — это единственное, что сейчас остаётся делать.
— Думаешь, правда заглушит боль? Заполнит пустоту в твоей душе? — несильно помотал головой. — Нет. Легче никому от этого не станет. — Чонгук полностью отстранился от него и ушёл в соседнюю комнату.
Да. Где-то в глубине души хочется рассказать всё. И не Тэхёну, Намджуну или Юнги, а именно брату. Именно Хосоку. Но он не может, и не хочет.
Чонгук упёрся рогом в то, что Хосок не должен этого знать. И он не узнает. Не узнает сейчас и в ближайшее время точно.
Но когда-нибудь, всё вскроется и без него…
А точнее без его ведома…
Но будет уже поздно…
