/flashback/
С самого начала ничего не предвещало беды. Все люди столпились вокруг мини-сцены. И Чон слепо пошёл за толпой, избегая Чимина и Сокджина, которые стояли в компании других олигархов, смакуя уже не первый бокал дорогого шампанского, весело общаясь между собой. Он подошёл к окну, находившееся в боковой части просторной залы, опираясь на стену, внимательно наблюдая за толпой, которая упрямо пыталась пройти ближе к сцене. И настолько сильно было намеренье этого «стада», что казалось будто ещё чуть-чуть, и они раздавят друг друга. И вот из колонок полилась простая мелодия, чем-то похожая на сигнал перед какими-либо объявлениями, которые вставляли, чтобы привлечь внимание. Чонгук не понимал, что сейчас будет. Неужели чьё-то выступление? Он старался внимательно приглядываться, чтобы увидеть тех, кто выходит из завесы белого дыма. Что сейчас будет? Трудно понять, когда слушаешь только первые секунды мелодии. Но единственное, что было понятно, это настроение песни. Есть грусть, есть боль. Ответы на все вопросы даёт начальная партия. Партия человека, которого Чонгук не видел уже четыре года. — «Намджун-хён?! Да ладно? «NoDream’s» здесь? Юнги, Тэхён!» Во всей этой мелодии, в каждой её нотке, был скрыт особенный смысл. Это время собраться с мыслями и приготовиться, ведь это было сорокасекундное затишье перед бурей. Бурей эмоций, которая передавалась через каждое слово. Это были пули, которые стреляли точно и на поражение, заставляя задуматься о смысле текста, проникнуться каждой клеточкой тела и души, ощутить те чувства, которые передавались с помощью голоса, резкости, рычания, нехватки дыхания в тех местах, где читка достигает высокой скорости. Всё это играло особенную роль… до определённого момента… С Джуна, право зачитать передалось на маленькую четырёх строчку от Тэхёна, в которой он смог проявить себя не хуже, чем его хён. Этот волшебный голос, подходивший больше вокалисту, чем рэперу, творил настоящее чудо и делал своё дело на все пятьсот процентов. Тэ всегда поражал его этим. Каждый раз его баритон, вызывал волну мурашек, у каждого кто его слышит. Его умение читать стаяло на равных с Юнги и Намджуном, и опережало всех остальных, потому что, для песни «Tear» у него был особенный подход. Чонгук начал понимать, кому посвящена эта песня. Хотелось кричать, о каждом чувстве, которое переполняет его больную душу, вырвать израненное сердце и не мучится. Хотелось, чтобы все смогли испытать вкус той самой любви, того самого доверия, которое может убить. Нет, не физически. Морально. Тяжело, когда эмоции терзают душу, лучше бы они терзали тело… и если так было, то он бы уже давно лежал на этом полу и захлёбывался в лужи собственной крови… Всё было хорошо, ничего не предвещало беды, ровным счётом до того момента пока не началась партия Юнги… когда он начал читать, Чонгук словно выпал из мира. Он не видел ничего, ничего не замечал, но чувствовал всё. Все эмоции, которые переполняли больное сердце. Он чувствовал всё. Злость. Обиды. Ненависть. Любовь. Грусть. Гнев. Отчаяние. Боль. Всё это было посвящено ему, Чонгуку. Эта, та самая боль, которая хранилась годами. Сейчас, слыша слова ненависти в свою сторону, боль снова накрывает. Она словно пожирает изнутри, потому что единственный любимый человек тебя ненавидит. А может он уже и не помнит про него? Может он уже давно забыл и начал жизнь с чистого листа? Но сейчас все его мысли отошли на второй план… В толпе встретились две пары глаз, два взгляда… Эти прекрасные глаза смотрят на него таким взглядом, как будто в Юнги гарпуны вонзают. Столько же боли. По-другому, не скажешь. — «Юнги… ни капли не изменился…» — единственная мысль, которая пролетела в его голове в тот момент, когда он смотрел в его глаза. Он хотел остановить это мгновение и наслаждаться тем, что видит его, слышит его голос, разговаривает через текст этой песни. Этот взгляд, который так пристально смотрит со сцены… Пространство сжалось и сейчас они как будто стояли совсем рядом друг с другом. Вокруг никого и ничего, кроме музыки и голоса Юнги, который отчётливо пытается ему донести что-то. Чонгук понимал, кому посвящена эта песня, почему в ней такие эмоции. Потому что Юнги больно…/end flashback/
Чонгук нашёл эту песню. В тот момент, когда он услышал эту мелодию, когда услышал голос Юнги, через который передавалась каждая крупица чувств, внутри Чонгука всё сжалось, дыхание стало прерывистым. С каждым криком, с каждой нотой, с каждым рычанием, на сердце расцветала непонятная боль, а на глазах появлялись капли, в честь которых и была названа эта песня. Он слышал стук собственного сердца, чувствовал, как душа разрывается на части, чувствовал, как внутри что-то ломается. Наверное, это была последняя стена выдержки. Наверное, она сломалась напополам… Все эти эмоции, чувства, — единственное, что у них с Юнги осталось общего.Goodbyes are T.E.A.R. Because things like tears are a luxury. There's no such thing as beautiful goodbyes. So just begin now.
— Да, Юнги, ты прав. Прощание — это слёзы. Но для меня слёзы, так же, как и любовь — непозволительная роскошь… Тэхён стоял на светофоре и смотрел в небо. Внутри, рвано билось сердце. То медленно, то быстро. И это всё только потому, что он снова думает о Хосоке. Ему, с каждым днём, всё тяжелее находиться рядом с ним. Вы, когда-нибудь, смотрели в его глаза? А Тэхён, да, и каждый раз он тонет в них, без надежды на спасение. Вы, хоть раз видели его спящим? А Тэхён, да, и смело может сказать, что милее его в этот момент нет никого на свете. Вы видели его улыбку? А слышали ли вы его смех? Чёрт возьми, Тэхён и видел, и слышал. Он, с абсолютной точностью, может сказать, что в мире нет таких слов, которыми он бы смог описать то, что чувствует, когда Хосок, хоть на пару секунд, растягивает губы в своей солнечной, нежной, тёплой, заразительной, искренней улыбке. Он видел её всего один раз, но заполнил каждую деталь. За всё то время, пока они знакомы, Хосок засмеялся на его глазах всего один раз, и то потому, что Намджун сказал что-то смешное. Тэхён не помнит, что именно он сказал, но помнит, как улыбнулся Хосок, а буквально через секунды две раздался его звонкий смех. В тот момент Тэхён очень резко понял, о чём говорил Юнги, понял, почему его улыбка и смех такие особенные. — «Да, Тэхён. Вот это ты, конечно, попал. Влюбился в Хосока. В это солнышко, в брата Чонгука, в парня Юнги. Пиздец». Ему страшно. Они не виделись с Хосоком целый месяц. Тэхён может смело сказать, что это был ужасный месяц, ведь без него очень тяжело. Сигнал светофора поменялся и Тоха нажал на педаль газа. Быстрее хочется к нему. К этому солнечному человеку, чтобы снова говорить с ним по ночам о каких-то мелочах, чтобы смотреть ему в глаза, слышать его голос, чтобы снова видеть улыбку на его лице. На соседнем кресле звенит телефон. Это Юнги. — Да, хён. — Ты где? Мне Хосок позвонил, сказал, что ты ещё не приехал. — его голос звучал очень странно. Вроде и с грустью, но не убитый, вроде и нотки живые есть, но голос тихий, хриплый. — Я скоро буду. Я немного проспал, и сейчас только выбрался из пробки в Инсандоне. Юнги тихо вздохнул. — Хорошо. Только я тебя прошу, не давай ему грустить по поводу Чонгука, и не напоминай о том, что он вернулся. Тэхён насторожился. Не нравится ему тот факт, что Юнги, так открыто, называет имя Чонгука. — Юнги-хён, я тебя не совсем понимаю. — А ты не в курсе? — В курсе чего? — Чонгук жив. Глаза Тэхёна раскрылись настолько широко, что казалось прямо сейчас они вылетят из орбит. В голове сразу образовался гулкий туман, который не даёт нормально соображать. — Чего? В смысле? Как? Юнги недолго промолчал. Он думал, что Чонгук встречался с ним, разговаривал, думал, что для Тэхёна не будет открытием факт того, что он жив и здоров, но похоже Чонгук не посчитал нужным встречаться с Тэхёном. Может это даже к лучшему. — Так, понятно. Сейчас приедешь, ничего у него не спрашивай, а о нём вообще не слова. Завтра с утра позвонишь мне, потом встретимся, я тебе всё расскажу. — Хорошо. Только, Юнги-хён, скажи мне, насколько там всё плохо? — Пиздец. — с тихим выдохом, шипящим голосом. — А ты как? — Лучше, чем он. — в трубке послышалось шуршание каких-то бумажек. — Точно? — Юнги на это лишь промолчал. — А ну да. Хуйню спросил. Конечно, врёшь. — Всё нормально, Тэ. Дуй к Хосоку. — сбросил. Тэхён посмотрел на экран телефона и прошептал: — Ох, Юнги-хён. Врёшь мне, но хотя бы себя не обманывай. — тихо выдохнул и засмеялся. — «Кто бы говорил Тэхён. Сначала сам себе дай такой совет»… Вечерний Нью-Йорк встречает прилетевших из-за границы не совсем лучезарной и тёплой погодой. На улице очень сильный и холодный ветер, который своими порывами заставляет людей прятаться с улицы в уютные дома. И Намджуну тоже хочется спрятаться в стенах аэропорта и не выходить. А в идеале сесть на рейс до Сеула и свалить отсюда. В Нью-Йорке такая гнетущая и разряженная атмосфера, что кажется прямо сейчас прямо в него сейчас будут стрелять молнии из грозового неба, которое повисло над городом совсем недавно. После тяжёлого тринадцатичасового перелёта он был весь на нервах. Во-первых, ломка, во-вторых, мысли обо всей этой ситуации с Чонгуком. Всё это не давало покоя. Ещё и Сокджин не отвечает на его звонки и не понятно, то ли он специально игнорирует его звонки, то ли он и вправду не слышит. Не ясно. — Вот тварь, а! — прошипел сквозь зубы, устремляя взгляд в небо. У него уже сдают нервы. Хочется плюнуть на всё и просто развернуться, и поехать домой, только вот его собственная жаба задушит, ведь те деньги, которые он угрохал на перелёт назад — не вернутся. Он быстро подкурил сигарету, чтобы справится с нарастающей волной гнева. И в это самое мгновение в его руке зазвонил телефон. Сокджин. — Прости. Я не слышал звонка. — раздался голос Сокджина на другом конце. — Ты где? Куда мне ехать? — спросил Намджун, когда дозвонился до Джина. — Приезжай в Нью-Джерси. В наше место. Надеюсь, адрес, и номер комнаты помнишь. — Помню. — проговорил и сразу же сбросил. — К сожалению, я помню всё, что связанно с тобой. Выкурив за раз почти три сигареты, он вызвал такси, и как можно быстрее поехал в Нью-Джерси. Почему Джин там? Почему он не дома или не у Чимина в больнице, и почему не сидит перед ним, на коленях, вымаливая прощение? Неужели он вообще не считает себя виноватым? Его не грызёт совесть за это поступок? Неужели ему пофиг на то, что Чимин сейчас лежит в больнице и хоронит себя под бетонными плитами воспоминаний? Если это так, то им не о чем больше разговаривать. Джин пробьёт дно в глазах Намджуна. На входе в отель его встретила охрана и проводила до нужного этажа. Парень постучал в дверь и после того, как услышал «входи», открыл дверь. Джин сидел на полу перед панорамным окном с бутылкой абсента и стаканом. Намджун, не сказав ему ни слова, прошёл в номер, оставляя сумку с вещами на одном из кресел, и, присаживаясь на пол, забрал бутылку у старшего. — Только не говори мне, что в твои планы входит уйти в запой. — проговорил строго. — Сегодня, это моя задача номер один. — ответил достаточно пьяным голосом. Его руки снова потянулись к бутылке, но Намджун всячески старался отнимать её. — Намджун, отдай! — Хватит! Напился уже. — он убрал бутылку в мини-бар. — Ты мне лучше расскажи, как так получилось, что Чимин всё вспомнил? — Без понятия. Охрана говорит, что Чимин вернулся домой, ушёл в свою комнату, а минут через сорок они услышали его крик. Он жаловался на безумно сильную головную боль. Его привезли в больницу, вернули в более-менее спокойное состояние, потом позвонили мне. Я как раз был тут. Когда я приехал он даже сказать мне ничего не дал, и его можно понять. Короче, он меня не простит за это. Сказал больше не появляться ему на глаза. — И ты просто ушёл? — А что мне нужно было делать? Стоять, и смотреть на его слёзы? Слушать, как он срывает на меня голос? Доводить его ещё сильнее? — Намджун промолчал. Сокджин прав. Единственное, что он мог сделать в тот момент, чтобы не травмировать Чимина ещё больше, это уйти. — Поэтому я и собираюсь сегодня бухать. И поверь, твоё присутствие мне не помешает. Я нажрусь, либо с тобой, либо без тебя. — достал из-под кровати ещё одну бутылку, но в этот раз это был виски. — Тогда, наливай и мне тоже. — с тяжёлым выдохом. — Лучше пить вместе, чем в одиночку. — сел рядом с ним, выглядывая в окно. — Странно. Я не был здесь, без малого, семь лет, а здесь так ничего и не поменялось. — Да. Здесь ничего не менялось. Ни в этом отеле, ни в этом номере, ни в этом городе. — налил в стакан и, выпив пару глотков, протянул Джуну. — А между нами? Как думаешь, между нами что-то изменилось? — Хочешь о нас поговорить? Ну давай. Время прошло, все раны зажили. — проговорил, принимая из рук старшего стакан с алкоголем. — Я два года думал, что люблю Чонгука. Но, когда мы с тобой встретились в больнице, я понял, что… — Ты осознал, что в твоей жизни нет места для любви? — Я осознал, что, всё также, люблю тебя. — А ты умеешь? — с издёвкой в голосе спросил. Джину от такого тона стало очень обидно. Он посмотрел на Намджуна пьяными глазами, в которых читалась лишь обида. Это как оскорбление, как будто он назвал его бездушной тварью. — Умею. Я любил. Действительно любил. Так же, как и сейчас. Джуну тяжело. Он не хочет слышать эту очевидную, но настолько приятную ложь. И ведь, где-то внутри, он поддаётся этим словам. Он хочет поверить ему, и он бы поверил, если бы не знал, что всё это лишь слова. Мишура, пыль, которую он пускает ему в глаза, маска, которая скрывает его настоящее лицо. Намджун промолчал и выпил остаток светло-коричневой жидкости. Одного вкуса ему хватило, чтобы понять степень отчаянья, в которую впал Джин. — Пятнадцатилетней выдержки? Редко ты такое пьёшь. Джин на это лишь отвернул голову. Он игнорирует его слова. И ему, от этого, ещё больнее. Он решил не показывать этого и ответил: — Да. Редко. Но метко. — Последний раз ты пил его, когда умер твой отец. — Помнишь. До сих пор? — Да. Помню./flashback/
В огромном доме впервые за последние четыре дня наконец-то раздаются хоть какие-то звуки, а значит нынешние хозяева этого по-местья вернулись спустя четыре дня. Джин проходит в собственный дом, сразу присаживаясь на невысокий пуф, стоявший у стены, потерянными и заплаканными глазами рассматривая пол. На полу стоит обувь, принадлежащая его отцу, которого Сокджин только что похоронил. Не далеко от его головы висит его чёрное пальто, к которому приелся запах таблеток и различных лекарств. Дверь вновь открывается и в дом входит Намджун. Он смотрит на старшего и опустившись перед ним на корточки, пытается пой-мать на себе его взгляд. — Джин. — тихо позвал его младший, прикасаясь ладонью к его холодной руке. — Вот и всё, Намджун. — проговорил дрожащим голосом. — Нет больше моего отца. — отвернул голову сильно прикусывая губы, ведь мёртвых слезами заливать нельзя. — Нет больше Пак Хисона. Намджун смотрит на него и даже представить не может, что происходит у него внутри. Но он знает, насколько это больно, навсе-гда терять родных. Он знает, что успокаивать бессмысленно и даже глупо, ведь эта потеря невосполнима. — Пойдём в комнату? — поднялся на ноги, взяв его за руку. — Тебе нужно отдохнуть. Ты сутки не спал. Парень тяжело выдохнул. — Да. Надо бы. Но сначала нужно до-ждаться Чимина. — Джин поднялся на ноги, стягивая с ног надоевшие за целый день лакированные туфли и скидывая с усталых плеч куртку, выходя из коридора, направляясь прямиком на кухню. Там, на кухонном столе стояла большая бутылка со светло-коричневой жидкостью и гранёный стакан. И как не странно руки Джина мгновенно потянулись к этой бутылке, ведь внутри неё был пятнадцатилетний виски, который Джин пытался прикончить в одиночку ещё в день смерти Хисона. Но Намджун не дал ему такой возможности. И сейчас не намерен. — Ты снова будешь пить? — аккуратно спросил Намджун, когда подошёл к Сокджину. — Нет. — ответил, помотав головой. — Это будет первый и последний стакан. — перевёл взгляд на донсента. — Мне ещё за Чимином присматривать, а он меня сожрёт, если я сегодня нажрусь. — он плеснул на дно стакана, и выпил залпом, чтобы хоть немного привести себя в нормальное состояние, ведь нет более лучшего лекарства, чем пятьдесят грамм внутрь без закуски. — Намджун, а ты останешься сегодня? Намджун подошёл к нему ближе. — Если ты захочешь и если Чимин не будет против, то останусь. Сокджин взглянул на него и уткнулся носом в его плечо. — Не оставляй меня сейчас. Пожалуйста. — обхватил его руками, прижимаясь к нему. — Я не смогу без тебя. Конечно Намджун не оставит любимого человека в такой ситуации. Конечно он никуда от него не денется. Он будет рядом с ним, до последнего. — Не оставлю. — прижал его к себе, целуя в макушку. — Как там говорится? И в горе, и в радости? На губах Сокджина появилось еле заметное подобие улыбки. — Да. Именно так. — прошептал, лишь сильнее прижавшись к нему. Сокджин прекрасно понимает, что только этот человек поможет ему справится со всем этим. Что только на него он сможет опереться в это трудное и тяжёлое для него время. Намджун его спасение. Спасение, посланное кем-то свыше. И Сокджин даже не предположить не может, что ему нужно было сделать в прошлой жизни, чтобы сейчас рядом с ним был такой человек, как Намджун? Наверное, мир спасти. — Пойдём в комнату. — немного отстранился. — Чимин будет не особо в восторге, если узнает, что я тут…/end flashback/
В этом номере становится тесно. Очень. Просто потому что в воздухе витает напряжение, которое, кажется, вот-вот, прижмёт их друг к другу. Дышать слишком тяжело. — Ты останешься? — чуть слышно спрашивает Сокджин. Младший берёт бутылку в руки и наливает в стакан, из которого, сразу выпивает всё. — А нужно? — отвечает, устремляя свой взгляд куда-то вдаль. Он не хочет оставаться. Вообще не хочет. Зачем? Чтоб избегать каждого прикосновения с ним? Игнорировать все разговоры о «нас»? — Я не хочу оставаться один. — У тебя много друзей. Попроси кого-нибудь из них. От холода этих слов у Сокджина внутри что-то трескает и рушится. Джин не знает, что это, но боль сейчас просто дичайшая. Он немного приподнимается с пола и касается своими ладонями щёк Намджуна. А младший сидит и, даже не смотрит в его сторону. Не то, что нет желания. Нет. Он не может. Страшно. Боится, что если заглянет в его глаза, то снова попадёт в их плен, что если снова коснётся его губ, то, в очередной раз, попадёт в ловушку. — Уверен, что дай я себе шанс на счастье, то нашёл бы его в тебе… — проговорил, аккуратно целуя в губы… Тэхён стоит на лестничной площадке, рядом с дверью в квартиру Хосока. Он смотрит на неё уже минут десять и не может зайти. Рука не поднимается постучать или позвонить. Как будто что-то внутри не позволяет. Вдруг за дверью слышится его голос: — Чего? … Нет, Юнги-хён. Тэхён всё ещё не приехал… Мне кажется, что он меня избегает… Ну, а как по-другому? Если я перестану отвечать на твои звонки, игнорировать сообщения в течение месяца, у тебя будут какие-то другие мысли?.. Может у него что-то случилось? Ты не замечал ничего странного?.. Я переживаю за него… Юнги-хён, только не кричи на него… Хорошо. Давай. Тэхён тяжело выдохнул. Он понимал, что если не зайдёт сейчас по-хорошему, то зайдёт с криками Юнги в трубку, поэтому он взял себя в руки и постучал в дверь. По ту сторону двери раздался быстрый топот босых ног, на пару секунд тишина, а потом щелчок замка. Дверь открылась… и Тэхён очень резко пожалел о том, что согласился приехать сюда, что постучался в эту чёртову дверь. Хосок стоял на пороге квартиры, и смотрел на младшего сонными глазами, на лице виднелись тоненькие линии, оставленные тканью, на которой он лежал. Хосок спал. — Привет, Тэ. — старшие немного отошёл от двери, давая Тэхёну пройти внутрь. Уголки его губ не дрогнули, не поднялись вверх, значит всё реально плохо. — Привет. — а вот Тэхён улыбнулся. Наигранно. Да. Но улыбнулся. Он прошёл внутрь. Тут что-то поменялось. Но что? Всё вроде по-прежнему. Мебель на том же месте, стены такие же, как были месяц назад, даже запах этой квартиры остался прежним. Но что-то всё равно не так. — Ты чего как долго? Я переживал за тебя. — смотрел ему в глаза и говорил тихо. — Прости, хён. Там пробки огромные. — у него в кармане зазвонил телефон. — Наверное, это Юнги. Он звонил мне. Тэхен достал свой телефон из кармана. — Да. Это он. — парень ответил на звонок и приложил телефон к уху, но даже сказать ничего не успел. В трубке раздался вопрос. — Тэхён, ты где? — Я только что приехал к Хоби-хёну. — Угу. Ладно. Не давай ему раскисать. Тэхён посмотрел на Хосока. — Хорошо… Чонгук приехал в больницу. На нём не было лица. Это не из-за переживаний за Чимина. Нет. Это из-за того, что ему пришлось бросить всё и лететь сюда. После пятичасового марафона слёз, истерик, криков, под песню Юнги, он снова хотел попасть в аварию, но так чтобы его окончательно убили. Потому что такое страдание вынести невозможно. Он заходит в комнату, где был Чимин, и видит его сидящим на подоконнике. Вид у него, мягко говоря, замученный. От слова совсем. Он словно не живой. Сидит, пустыми глазами смотрит в окно. — Чимин-хённим. — тихо позвал, медленно проходя внутрь. Ему было страшно. Всё тело начало дрожать. Чимин повернул голову к нему. — Наконец-то. — очень тихо, еле разборчиво. Он спустился и быстро подошёл к нему, буквально вжимаясь в его тело. — Наконец-то, ты здесь. — прошептал, куда-то в шею. — Что случилось? Почему вы здесь? — Не важно. Главное, что ты со мной. — он прижимается к нему ещё сильнее. Чонгук не обнимает в ответ. Не имеет права. И не хочет. Чимин запрещает ему прикасаться к себе. Он игрушка, которая не имеет права не на что. И так было всегда. И, скорее всего, уже ничего не изменится. Первый месяц, после «свадьбы», Гук даже поесть не мог без разрешения. Из дома выходить не мог, из комнаты тоже, а если он нарушал это правило, то его наручниками пристёгивали к трубе, в подвале. Из первого года жизни в доме Чимина, Чонгук понял только одно — в этом доме, его никто и ничто не спасёт. Все слуги смотрели на него с сожалением и сочувствием, но никто не мог спасти его. Сколько бы слёз он не проливал, сколько не просил прекратить эти мучения, как бы сильно он не кричал в глазах о помощи, никто не мог помочь. Все боялись. Поэтому, Чонгук не видел никакого выхода, кроме как смериться. — Чонгук. — позвал его Чимин уставшим и осипшим голосом. Он немного отстранился и заглянул ему в глаза. — Ты никогда больше не вернёшься в Сеул. — эти слова перерезали последнюю, тоненькую нить жизни Чонгука. Ему, словно выстрелили в спину, толкнули с обрыва, перерезали глотку, разорвали артерии, перекрыли кислород, утопили в море. — Ты слышишь? Никогда. — «Всё. Это конец» …