/flashback/
Тэхён выбежал из подъезда Хосока, чувствуя, как сдают нервы. Внутри него всё рвало. Сердце страдало, рвалось назад, потому что уже сейчас он начал понимать, что зря снова повысил на Хосока голос, что зря проявил грубость, что зря прижал его к стене и зря убежал. Ему хотелось вернуться, хотелось, в очередной раз за этот ебучий месяц, попросить у него прощение. Пусть от этого было бы больнее, потому что Хосок сразу обнимет его, и будет гладить по голове, пусть через пару дней они снова поссорятся, потому что Хосок не отстанет от него и начнёт выпытывать заново. Всё равно. Хосок постоянно ранит Тэхёна. Каждую секунду. Один взгляд в его сторону — пуля, которую он пустит в любую точку тела, потому что Тэхён для него, как мишень в тире, которая стоит и не двигается. Прикосновение — многовольтный разряд тока, от которого сразу замирает сердце, от которого вдохнуть становится невозможным. Объятие — удавка на шее, которая невидимой петлёй скользнёт вдоль шейных отделов и задушит, без надежды на спасение. Тэхён даже покурить сейчас не может, потому что пачка, которая лежит у него в кармане, была куплена Хосоком. Он быстрым шагом направился в сторону припаркованной на конце стоянки машине, чтобы как можно быстрее скрыться из-под надзора глаз, которые сейчас смотрят за ним из окна на седьмом этаже. Но чем дальше он от дома Хосока, тем хуже он себя чувствует. Каждый шаг прочь, отрывает от него кусок плоти. Сердце обливается кровью, а на душе кошки скребут. — «Не надо было с ним так. Он же просто переживает, но с другой стороны, он и сам виноват. Я же сказал ему не лезть». Но как бы он не поедал себя мыслями о том, что был не прав и нужно вернуться, каждый шаг уносил его всё дальше и дальше. Тэхён сел в машину и как можно быстрее завёл её, чтобы уехать. И не домой. Домой теперь он не сунется. Он поедет в родной город, в Тэгу. Ему нужно скрыться, побыть одному, наедине со своими мыслями, чтобы понять, что делать, и как жить с этим дальше./end flashback/
Как итог, он приехал и начал пить, потому что мысли начали поедать мозг, принося невыносимую боль. Юнги всегда говорил: «Проще, когда пьяные мысли поедают мозг, а не трезвые». А Тэ всегда спорил, и говорил: «Лучше трезво оценить какую-либо ситуацию, чем безуспешно собирать мысли в кучу, не соображая, что и как делать». Теперь он понял, насколько сильно ошибался. Если бы он сейчас сидел на трезвую голову и рассуждал, то полетел бы из окна. Потому что вынести всё это трезво не реально. За гранью возможного. Просто представьте, вы сидите на кухонном полу, прижавшись спиной к батарее, чтобы хоть чуть-чуть согреться, а собственные мысли, как черви. Копошатся, извиваются, поедают бесконечными вопросами, на которые ответов у тебя нет. Знакомо? Тэхёну нет. И от этого ему страшно. Страшно, что собственные мысли, просто на просто, убьют его, придушат, замучают, задавят, закопают. Не важно, пьяные или трезвые. От любых мыслей плохо. Он поднялся с холодного пола, и шатаясь из стороны в сторону, пошёл в прихожую, где находилось большое, потрескавшееся по краям, зеркало. Тэхён смотрит в него и видит не себя. Это не он. Не может человек так измениться от трёх бутылок соджу. Его лицо полностью красное, глаза распухли от слёз, а его пухлые губы полопались и потрескались, волосы растрепались в разные стороны, и стали похожи на солому. Обугленную солому. Он не хочет видеть себя таким. Тэ берёт первое, что попалось под руку и, не рассчитывая силы, бьёт, от чего зеркало, подобно стеклянной бутылке, брошенной на асфальт, разбивается, разлетаясь осколками во все стороны. И один из них прилетел по лицу Тэхёну. Он прикоснулся к его щеке, оставляя на ней небольшую царапину. — Ненавижу тебя… Ким Тэхён… — проговорил, рассматривая своё лицо в осколках на полу… Долгий тринадцатичасовой перелёт окончательно выматывает Сокджина. Прошли уже вторые сутки без нормального сна. В самолёте он уснул только под конец перелёта и наслаждался всего лишь около трёх часов. Кто бы знал, как он хотел послать нахуй ту самую стюардессу, которая разбудила его. Кто бы видел в каком состоянии он открыл глаза. Чонгук из комы вышел в состоянии лучше. Он зашёл в здание аэропорта. В нём было почти пусто. Людей мало, персонал тоже куда-то разбежался, но ему, в принципе, по фигу. Он искал глазами только одну фигуру, которую узнает из тысячи. Намджуна. Он надеялся, что найдёт его тут, но нет. Его здесь нет. Он и не собирался тут появляться раньше. Зачем? Может он вообще за ним и не приедет. Может он написал на отшибись и сейчас скажет, что не сможет. Джин по памяти набрал номер Намджуна. Но стоит ли звонить? И стоит ли писать? Может ему всё равно? Как итог, он выключил телефон и убрал его в карман. Он вышел на улицу, но сразу начал бороться с невыносимым желанием вернуться обратно. Потому что в аэропорте тепло, а на улице ледяной ветер, и чёртов снегопад. Пусть и мелкий, но очень неприятный. — Сокджин. — позвал знакомый и даже родной голос. Он повернулся. На парковке около своей машины стоял Намджун. В отличие от Джина, Намджун выглядел выспавшимся. Сокджин даже начал завидовать. — Я же просил тебя написать мне. — проговорил, когда старший подошёл к нему. — Я собирался. — уставший голос, и это слышно сразу. По крайней мере Намджуну. — Привет. — Привет. — Сокджин поднял на него взгляд. И всё. Они снова тонут в глазах друг друга. Хотя, в любимых глазах тонуть не страшно. — Я хотел сейчас вместе с тобой поехать к Юнги, но я вижу, что ты не… — Всё нормально. Поехали. — Сокджин… — Нельзя терять время. — Нет, ну вы посмотрите на него. — с тяжёлым выдохом, и на повышенном тоне. — Время идёт, а ты всё не меняешься. Когда ты спал последний раз? А когда последний раз ел нормально? Джин отвёл взгляд в сторону. — Это не важно. — Важно… — С чего вдруг ты начал переживать за меня? Подохну и хрен со мной. У меня всё равно никого и ничего не осталось. Ты меня ненавидишь, Чимин тоже, а Чонгук тем более. Хоть я и сам во всём этом виноват. Намджун не выдержал. Он схватил его за плечи и прижал спиной к машине. — С чего ты взял, что у тебя никого не осталось? С чего ты взял, что я тебя ненавижу? — Говоришь, как будто это не так. — снова опустил голову, чтобы избежать холодного взгляда Намджуна, о который разобьётся последняя крупица надежды. — Нет, не так. — А как тогда? И Намджун не выдерживает. Он поднял его голову за подбородок, прижимая к своим губам, и целуя нежно, аккуратно, как он обычно это делал. Нет, он не жалеет, что обратно бросается в этот омут с головой, не жалеет, что повторяет свои же ошибки. Нет. Он уже несколько месяцев только и мечтает снова прикоснуться к этим губам, снова чувствовать их тепло. Во снах эти губы шепчут о любви, а между сном и реальностью он чувствует их прикосновение к своим щекам. Поэтому это мечта. Самая безнадёжная мечта. Почему сейчас такой жест со стороны Намджуна вводит Сокджина в ступор? В любой другой ситуации он бы сейчас сразу обнял за шею, ответил на такой долгожданный поцелуй, а сейчас замер, как вкопанный, и сделать ничего не может. Он смотрит на донсента через широко открытые глаза и поверить не может, что всё это происходит на самом деле, что всё это не сон. Однако, когда в поцелуе появляется напор, Джин отходит от шока. Он сразу запустил одну из рук под расстёгнутое пальто Джуна, а вторая остановилась на его шее, опаляя холодом пальцев, от которого мурашки пробежали по всему телу бешенной волной. Младший ещё долго не отстранялся от Сокджина. Просто не хотел. Да и не нужно было. Никто не мешает, Джин отвечает на каждое его движение губами. Даже на какую-то секунду Намджун задумывается, все эти года были лишь страшным сном, но нет, всё реально, и этот поцелуй, к счастью, тоже. — Джин… я… — он хотел сказать, что любит, хотел сказать, что ничего не изменилось и что всё это время он просто притворялся, но слова в самый последний момент отказались произносится. Они застряли, как ком в горле. Рано ещё. Не пришло ещё время для этой правды. — у меня нет ненависти к тебе. Старший обнял его за шею, тяжело выдыхая. — Хотя бы так. Уже легче. — прошептал, с тяжёлым выдохом. Врёт. Очень очевидно врёт. От этих слов ему только больнее. К нему нет уважения, и нет доверия. Единственный, кого любит Джин, его не любит, и не ненавидит. Лучше бы ненавидел. Лучше вызывать ненависть, чем равнодушие. Лучше вызывать ненависть, ведь от ненависти до любви один шаг… И от любви до ненависти тоже… На город тихо и незаметно опустился вечер. Достаточно-таки теплая погода на улице резко контрастирует с холодной и гнетущей атмосферой квартиры, которая стала подобна минному полю. Один не верный шаг, один лишний вздох, или хоть один лишний шорох и всё. Квартира Юнги просто на просто взлетит на воздух. Юнги с Чонгуком уже более пяти часов сидят по разным комнатам, не издавая ни звука. Единственный звук, который периодически раздаётся со стороны Юнги, это чирканье зажигалкой и сигаретные затяжки. Со стороны Чонгука вообще ничего не слышно. Его даже не видно. Складывается, такое ощущение, будто его здесь нет. Будто он плюнул на всё и ушёл отсюда. Только вот, к сожалению, или, к счастью, Юнги прекрасно знает, что это не так. Он сидит за спинкой дивана уже не первый час и не издаёт ни одного звука. Он не показывается ему на глаза. Юнги от этого даже легче. Лишь собственная память и секундный гнев напоминает о том, что Чонгук действительно находится здесь. Но с каждым часом всё тяжелее выносить молчание. Эту тишину, которая слишком сильно присела на уши. Ведь Юнги понимает, что никому от этого молчания не будет лучше, понимает, что он снова упускает шанс нормально поговорить с Чонгуком и наконец-то расставить всё на свои места. Прекрасно понимает, что, устроив новый скандал, ничего не получится изменить. Ничего не получится узнать. Именно поэтому Юнги всё-таки находит в себе силы переступить через своё упрямство и гордость и пойти к нему, чтобы попробовать вновь поговорить, но уже спокойно, ведь он не зря так долго сидел и успокаивал себя. Настраивал на нормальный разговор. Но Чонгук сдаётся раньше, чем Юнги. — Хён. — достаточно тихо и смущённо зовёт младший. — Чего тебе? — со злостью кинул старший, и мгновенно влепил себе сильный мысленный хук с права. Он ведь последние часа три только и делал, что пытался умерить свой гнев и злость к человеку, который сидел в кухне, но сорвался на гнев, как только услышал его голос. Он услышал достаточно тихий, но максимально тяжёлый и раздосадованный выдох. — Прости. Я понимаю, что ты не хочешь ни слышать, ни видеть меня. — он замолчал на мгновение. — Я не знаю, кому я могу доверять, кроме тебя. Старший закинул голову на матрац, сильно зажмурив глаза. — Простить тебя? — еле слышно прошептал. — А я не знаю, как доверять тебе. После этой фразы во всей квартире вновь повисает тишина, которая не несёт в себе ни чего хорошего. Лишь осознание того, что Юнги снова зря открыл свой рот. Старший поднялся с пола и прошёл в кухню, подходя к кухонному гарнитуру, мгновенно встречаясь с парой опечаленных глаз, которые несут в себе такую сильную тоску, что не заметить этого просто невозможно. И Юнги винит в этом себя, ведь он только и делает, что причиняет боль словами. С другой стороны, а сколько ему боли причинил Чонгук? Почему он не должен мстить? Ведь любой бы на его месте делал бы так же. Так же бы грубил, хамил и издевался. — Назови мне хотя бы одну причину по которой я должен тебе доверять? Этот вопрос завис в кухне, вновь нацепив на них петлю напряжения, которая и до этого с ума сводила. А теперь, когда они смотрят друг другу в глаза и ждут каких-то действий, напряжение ещё сильнее сдавило им шеи. Один молчит, потому что ждёт ответа. Второй молчит, потому ответа дать не может. — Сам не знаешь. — прошептал Юнги, немного опуская голову. — Поэтому я не вижу смысла верить тебе. — Раньше ты мог верить каждому моему слову. — совершенно спокойно ответил младший, отводя глаза в сторону. — И мне не нужно было называть причин, почему тебе следует мне доверится. Юнги посмотрел на него и медленным шагом отправился назад в комнату. Только вот, совершенно неожиданно для него самого остановился и проговорил: — Всё изменилось, Чонгук. — тихо, но каждое слово Чонгук расслышал так, как будто Юнги кричал их ему на ухо. Это ударило. Очень сильно. Он забывает о том, что прошло семь долгих лет. Ни секунд, ни минут, ни часов, ни дней, ни недель, ни месяцев, а лет. Юнги нужно узнавать заново… А нужно ли?.. Может он ещё и не простит его… — Да. Всё поменялось, Юнги… — прошептал. — «Хотя, нет. Не всё. Люблю я тебя так же, как и семь лет назад. Может чуть больше» … Чимин… Чимин, просыпайся. — позвал голос, вырывая из сладких объятий сна. Это был самый прекрасный сон, который прервал самый ужасный на свете человек. Бессердечный. Бездушный. Ужасный. Плохой. Парень что-то сонно промычал, а потом открыл глаза, смотря на разбудившего его человека злым взглядом. — Вон Иль… сука… — протёр глаза ладонью, переворачиваясь на спину. — ты знаешь, что я тебя ненавижу? Старший лишь улыбнулся. — Чимин, в этом году ты побил собственный рекорд. В прошлом году ты сказал, что ненавидишь меня пятьсот сорок девять раз, а в этом на двадцать раз больше. — ехидно улыбнулся. — Далеко пойдёшь. — Я тебя ненавижу. — Пятьсот семьдесят. Поднажми. Может к концу года и до шестисот добьёшь. Чимин сел на кровать, распиливая его своим взглядом. — Вместо того, чтобы считать всё подряд, математик хуев, искал бы ты Сокджина и Чонгука. Парень присел на стул рядом с кроватью Чимина и закинул ногу на ногу. — Я как раз пришёл про них поговорить. — достал из кармана строгого, чёрного пиджака маленький блокнот и ручку. — Ты можешь мне сказать, в какой день и во сколько примерно он сбежал? — Двадцать девятого ноября. Где-то около шести вечера. — Можешь рассказать подробнее, что тогда произошло? — У нас были семейные разборки. Я вспылил. Он вспылил. Вот мы и поссорились. — И подрались за одно. Чимин развернул голову в сторону старшего и не понимающе посмотрел на него. — Ты о чём? — Не делай вид, что не знаешь о чём я. Вы подрались. Об этом говорят, ссадины у тебя на лице. — Что я пропустил? Юн Вон Иль, ты стал детективом? Почему не сказал? Сходили бы, выпили в честь такого события. — Чтобы понять где искать, нужно восстановить картину произошедшего. — поднял на него глаза. — Элементарная психология. Тебе ли не знать. Чимин отвернул от него голову. — Я знаю об этом. — да. Он прекрасно знает об этом. Но рассказывать Вон Илю истинную причину ссоры не особо хотелось. — Хорошо. Мы действительно поцапались с Чонгуком. Признаю. — Чимин ненадолго замолчал. Вон Иль приготовился записывать всё, что покажется ему подозрительным. Ну, или полезным. — Чонгук меня взбесил конкретно. Я побил его, и в самый неподходящий момент в мой дом заявился этот… идиот. — он машинально приложил руку к затылку. — Ударил меня по голове, и уехал вместе с ним. Вон Иль на всё сказанное лишь несколько раз кивнул и начал что-то записывать. — Смотри. Мы ищем его уже вторые сутки. Его нет ни в Нью-Йорке, ни в Нью-Джерси, ни в Коннектикуте. И Сокджина тоже нигде нет. — Значит, расширяйте область поиска. — Чимин, я хочу обратить твоё внимание на то, что я, ты, Сокджин и Чонгук — корейцы. И наша родина Южная Корея. — Позволь тебя удивить. Я знаю это. — Видимо плохо знаешь, раз до сих пор заставляешь нас носится по Америке. Чимин повернулся в его сторону и взглядом начал прожигать дырку в его голове. Он долго думал над его словами, пытаясь понять их смысл, а когда понял, вскочил с кровати. — Твою мать!.. После небольшого ужина, приготовленный Намджуном для них с Сокджином, в квартире раздался звонок телефона. Честно, Джин не хотел отвечать, потому что в этот момент был сильно занят изучением лица Намджуна, сидевшего напротив него за работой. Но выбора у него не было. Он взял телефон с края стола и ушёл в соседнюю комнату. Ему звонил его информатор. Это правая рука Вон Иля. Хон Со Чжун. Он тоже был с ними в «Кёнги». Он был самым младшим из всей группировки. На момент расформирования ему было всего семнадцать, сирота, который жил у своей тёти. Они заставили его родственницу подписать согласие о переезд за границу и взяли его с собой в Нью-Йорк. Там он стал самым лучшим помощником для Вон Иля, и лучшим другом для Сокджина. — Да, Со Чжун? — Хён, ты где сейчас? Джин насторожился. Его голос звучал очень настороженно, нервно. — Что случилось? Ты чего какой нервный? — Хён, у нас огромные проблемы. — сделал голос тише, как будто боясь, что его услышат. — Чимин отдал приказ искать не только Чонгука, но и тебя. Как ты понимаешь, никого они не нашли. Сейчас Чимин отдал ещё один приказ. Приготовить самолёт. — он тихо выдохнул, словно давая им обоим имя подготовится. — Хён, мы летим в Сеул. — Что?! — вскрикнул достаточно громко. — Если ты там, вместе с Чонгуком, то убирайтесь оттуда, как можно скорее. Там начнётся настоящая бойня. Первым делом они собираются к какому-то Чон Хосоку. — А потом? Со Чжун начал говорить ещё тише. Почти шёпотом. — Чон Хосок. Мин Юнги. Ким Намджун. Ким Тэхён. — Сука. Ко всем залезет. — проговорил себе под нос. — Я тебя прошу, задержи их, пожалуйста. Как можно дольше, продержи их в Нью-Йорке. — Если получится. Чимин рвёт и мечет. Постоянно подгоняет Вон Иль, говорит, что должен улететь сегодня ночью, потому что другой возможности сбежать из больницы у него не будет. Джин тяжело выдохнул. — Докладывай мне всё. Каждый его шаг. — Хорошо, хён. На связи. Как только он сбросил, Джин быстрым шагом направился в кухню. — Намджун, звони Юнги. Нужно срочно ехать к ним. Младший поднял на него взгляд. — Зачем? Что случилось? — Чимин летит сюда, вместе с Вон Иль. — Твою мать. — шёпотом, но с нескрываемым раздражением и злостью. — Собирайся. Поехали. — поднялся со стула. — Я уверен, он ещё не спит… Не смотря на все попытки поговорить и хоть что-то решить, всё было бесполезным. И Юнги винит в этом только себя. Винит, потому что любой нормальный человек хотя бы попытается контролировать свой гнев, а если не контролировать, то хотя бы прятать. Но Юнги не смог ни того, ни другого. Всего лишь один взгляд в его сторону, на его полное печали и лицо и глаза, и Юнги вспыхивает, как бумага, политая бензином. И если так посмотреть, то это нормально. Ведь это не Чонгук должен сидеть на кухне с таким лицом, будто его прямо сейчас на атомы расщипывает. Ведь это не он должен смотреть такими глазами, будто у него разрывается сердце. Он смотрит на него из спальной, но даже при полностью выключенном свете он прекрасно видит, какие чувства отражаются в его глазах. В этот момент раздался настойчивый стук в дверь. Он был громким, словно раскат грома. Они оба вздрогнули и на мгновение встретились взглядами, которые отражали в себе только один вопрос: «Кого принесло на ночь глядя»? Старший поднялся с кровати и открыл дверь. На пороге стоял Намджун и ещё один парень, которого Юнги узнал далеко не с первого раза, ведь он достаточно сильно изменился с их последней встречи. — Намджун? Ким… Сокджин? Вы… как вас сюда занесло? — Мы зайдём? — спросил Джун, с тяжёлой отдышкой. Видимо, они очень торопились. — Что он здесь делает? — посмотрел на Джина презрительным, угнетающим взглядом. Джин уже хотел открыть рот, но Намджун прервал его. — Он здесь, чтобы помочь нам всем. — Помог уже. Достаточно. — сложил руки на груди. — Вон, кое-кто до сих пор расхлёбывает. — проговорил тише, что его не услышал Чонгук. — Юнги, сюда едет Чимин и первым делом он заявится к вам с Хосоком. — начал говорить Джин, заглядывая Юнги в глаза. — Я не думаю, что тебе захочется завтра встретится с ним. Парень долго смотрел на Сокджина и Намджуна, но потом отошёл от двери, запуская их двоих в квартиру. — Сокджин-хённим? Что ты здесь делаешь? — подошёл Чонгук, устремляя взгляд на самого старшего из присутствующих. Джин сразу дар речи потерял, когда увидел лицо Чонгука. Да, Чимин много раз бил его, но никогда до такого не доходило. Он никогда не избивал его до такого состояния. — Чонгук… Младший спрятал лицо за прядями длинных чёрных волос. — Что случилось? — Чимин едет сюда. Он собирается сбежать из больницы. — посмотрел на Юнги. — Он собирается обшарить дом каждого из вас, чтобы найти его. И поверь мне, Юнги, он не перед чем не остановится. Юнги обошёл взглядом каждого, но столкнулся только с одним. Со взглядом Чонгука, который смотрел на него так же пристально, как и он сам. Наверное, только от этого взгляда, он смог отпустить злость к Сокджину, которая волнами накрывала его. Наверное, только при помощи этих глаза, он смог успокоиться. — И что ты предлагаешь делать? — Нужно рассказать всё Хосоку и Тэхёну. — Я против. — резко и холодно заявил Чонгук. — Я не хочу, чтобы Хосок и Тэхён всё знали. — Чонгук, они имеют право знать. — высказался Намджун, но Чонгук был не приклонен. Он бросил в сторону старшего холодный и строгий взгляд. — Намджун-хён, я и так сильно рисковал, когда рассказал тебе и Юнги. Хосоком и Тэхёном я рисковать не могу, не хочу и не собираюсь. Сами знаете, Чимин сумасшедший. Он убьёт любого, кто знает про тот шантаж. — Здесь я согласен. — Юнги прижался спиной к стене. — Если всё действительно так, то впутывать их сюда не надо. — Господи. Почему у вас один мозг на двоих? — прошептал Джун, закидывая голову назад. — Да. Им грозит опасность от Чимина, как и всем нам. Но, если они не будут знать, о том, что готовится, им же хуже будет. Как ты не можешь понять? — А вот тут Намджун прав, Чонгук. Лучше подготовится, чем быть в неведении. — Если вы и будете им рассказывать, то только тогда, когда меня не будет в Сеуле. — посмотрел на Юнги. — Хён, ты же знаешь, если я сам Хосоку всё расскажу… — Знаю. У Хосока начнётся истерика и повышенное чувство вины и ответственности за всё это. — Значит, завтра нам нужно свалить. — заговорил Сокджин. — И куда вы? — почти синхронно спросили Намджун и Юнги. Джин посмотрел на Чона. — Чонгук, сам понимаешь, нужно вернуться. Младший посмотрел на Джина и с надеждой, что ошибается, спросил: — В Нью-Йорк? — Да. Парень отвернулся в другую сторону, чтобы спрятать разочарование на лице. Он не хотел. Чонгук согласился бы поехать куда угодно или даже остаться здесь и дожидаться, когда за ним придёт смерть в лице Чимина, но не в коем случае не возвращаться в Америку, в этот ебучий Нью-Йорк. — Стоп. Секунду. — влез Юнги, отстраняясь от стены. — Зачем вы снова лезете в этот ужатник? — Юнги, там нас уже искать не будут. Он проверил весь Нью-Йорк и два ближайших к нему штата. Дальше он рыть не будет. — А ты мне скажи, когда ты научился читать мысли и предсказывать действия своего брата? — повернул голову в сторону самого старшего. — Долго вы будете так бегать? Рано или поздно он найдёт вас. Тебя грохнет. По крайней мере я бы так и сделал, будь я на его месте. А ему, — кивнул в сторону самого младшего. — чёрный мешок на голову, и в Америку. — И что же ты предлагаешь? — Разувайтесь, и проходите на кухню. Разговор будет долгим…