/flashback/
Что может сдержать отчаяние человека? Что поможет удержать эмоции внутри? Что поможет угомонить рой собственных мыслей? Ничто. Они сводят с ума. Топят в не преодолеваемой печали. Мысли, в голове Джина, кричат. Бьются в бесконечно-сильной истерике, извиваются и копошатся в его голове словно черви, принося невыносимо сильную и жгущую боль. Его нервы сейчас просто на пределе. Ещё чуть-чуть и всё развалится, как карточный домик. А потом ничего уже не исправить. Рухнет всё: терпение, выдержка, остатки нервной системы. Но он уверен, что такого не произойдёт. Уверен, что Чимин убьёт его раньше. Раньше Джин никогда не задумывался о смерти. Он мечтал жить долго, работать на благо своей страны, иметь большой просторный дом, где хватит места всей его семье, мечтал иметь красавицу жену, детей. Мечтал о спокойной, однообразной жизни. О том, что по пятницам будет выпивать в баре с друзьями, а все свои выходные будет посвящать семье. В какой момент всё изменилось? Да чёрт его знает. Наверное, все его мечты были разбиты ещё в юности, когда он начал работать на предприятии своего отца. Когда попал в группировку «Кёнги». Или тогда, когда влюбился в Намджуна. Все планы на жизнь накрылись медным тазом, оставаясь где-то позади. И как бы Джин не пытался жить нормально, судьба назло вставляет ему палки в колёса. Даже сейчас, когда жизнь, вроде бы, начала налаживаться, судьба снова лишает его возможности спокойно прожить остаток жизни. Джин всегда хотел просто жить. Жить так же, как все, но в две тысячи семнадцатом, когда его попытались убить, это желание пошатнулось. Теперь он считает, что должен был умереть тогда, считает, что вся та жизнь, которой он живёт с тех пор, похожа на ад наяву. Возможно, это такое наказание, за все те грехи, которые он совершил. А грехов у него не мало. Тем не менее он уже давно не живёт нормально. Он выживает, но не живёт. Он не может больше лежать со спящим Намджуном и медленно хоронить себя под собственными мыслями. Он аккуратно поднялся с кровати, чтобы не разбудить младшего, и вышел из комнаты. Он не может понять, что с ним происходит. Ему и жарко, и холодно, сердце бьётся очень рвано. Хотя, как бьётся, так, лишь в некоторые моменты даёт о себе знак. Даёт понять, что оно ещё не сгорело дотла. Первое место, куда он пошёл — балкон. Нет, не так уж он и хочет курить. Он хочет немного проветрить голову, ведь так намного легче заснуть. Он потягивает носом прохладный воздух, ветер обдувает его лицо, а на небе жёлтым шаром светит утреннее солнце, заставляя прищурить глаза. Всё небо было залито его светом. Разного оттенка цвета смешались, создавая прекрасную палитру. И именно в этот момент в голове у Сокджина неожиданно промелькнула одна единственная мысль: — «Это ведь последний рассвет в моей жизни». Первые секунды три он даже не смог уловить смысл этой мысли. Не осознавал. Или не смог осознать. Только вот через пару секунд осознание, словно гигантская волна, накрыло с головой. Он схватился руками за перилла и стиснул зубы, потому что чувствовал, как к нему начинает подступать истерика, как его рвёт на куски. Он хочет кричать. Настолько сильно, чтобы связки порвались… Но он не имеет право на крик. Не имеет права даже на слёзы, которые в наглую скатываются по его щекам. Он сам виноват в том, что так получилось, сам виноват в том, что Чимин сошёл с ума, сам виноват в своей грядущей смерти. Он это понимает, тогда по чему или по кому он льёт эти горячие слёзы? Если по себе, то это просто презренно. Но нет. Он плачет не из-за жалости к себе. Ему себя совсем не жаль. Может эти слёзы капают из-за того, что нервы сдают. А может быть и по другой причине, но это не важно. Сейчас не важно. Сокджин не раз встречал рассветы, только вот не одного из них вспомнить не может. Поэтому этот рассвет он решил вдолбить себе в голову, как можно сильнее, чтобы перед тем, как умереть, он смог ещё раз прокрутить у себя в голове эту красоту…/end flashback/
Вот так проходило его сегодняшнее утро. В слезах, в тоске, в отчаянии, в грусти. Первые часа два он не мог успокоиться от слова вообще. Ему было на столько морально плохо, что никакие сигареты помочь ему не смогли. Он пытался вернуться в кровать, пытался уснуть, но стояло ему взглянуть на Намджуна, его накрывало по новой. Даже сейчас, когда он стоит рядом с ним и смотрит ему в глаза, невинно улыбаясь, внутри него всё горит и рвёт. Он держится изо всех сил, чтобы не подойти к столешнице, не схватить нож и не пырнуть в себя со всего размаху, чтобы облегчить свои мучения. — Не дай бог, ты сегодня не уснёшь. — говорил, взъерошивая волосы старшего. — Не переживай. Усну… …– «Вечным сном…» После не самого приятного пробуждения, ни Чонгук, ни Юнги не смогли уснуть вновь. Чонгук постоянно терзали мысли о том, что этот сон может запросто стать реальностью, сводили с ума картинки, которые он увидел в этом кошмаре, ведь этот сон был таким реальным, что так просто выкинуть его из головы невозможно. А Юнги не мог уснуть, потому состояние, в котором находится Чонгук его очень волнует. В голове постоянно мелькает вопрос, что же такого увидел во сне Чонгук и что могло его так подкосить. Он стоит на балконе, внимательно смотря куда-то вдаль полностью погружённый в свои мысли. На Сеул наползает тьма. Только вот это не те самые приятные вечерние сумерки, свидетельствующие о приближении ночь. Нет. Это тьма войны, которая разразится сегодня около Конджиам. Переживания, что весь план пойдёт через одно место, и страх за то, что Чимин вновь заставит его вернуться. А ещё Чонгук боится, за тех, кто останется здесь. И в первою очередь за брата и за Юнги. Скоро ему нужно будет идти, готовить «усыпляющий коктейль» для Юнги. Скоро ему нужно будет бежать из этой уютной квартиры. Но вдруг из собственных мыслей и весьма отвратительных переживаний его вырывают руки Юнги, которые крепко прижимают его к себе. Он ничего не говорит, не произносит не звука, а просто обнимает его, даря этим невинным жестом минутное спокойствие. Губы Чонгука трогает маленькая улыбка. — Ты чего, хён? — Переживаю за тебя. — прошептал старший. — Ты после того, как проснулся сам не свой. — он развернул его к себе заглядывая в чужие глаза. — Просто… — он опёрся на периллы. — я помню этот взгляд. — у Чонгука по лицу пробежала судорога. Нет. Так дело не пойдёт. Юнги не должен даже предположить, что с Чонгуком что-то не так. — В тот день… — Тебе кажется. — он взял его за руку, переплетая пальцы, тем самым пытаясь успокоить и себя и его. — Просто этот сон никак не выходит у меня из головы. — он вновь отводит глаза в сторону. — Эти убийства… Чимин… — Убийства? Чонгуку не хочется об этом говорить, но ради сохранения своей тайны он уже готов на всё. — Подвал. Вы сидите связанные. — он прикрыл глаза и вновь эта картина с пятью трупами на полу. — Сокджин, Тэхён, Намджун, Хосок и ты. — его вновь передёргивает. — Вас всех убивает Чимин. У меня на глазах и… — он мотает головой, приложив ладонь ко лбу. — он не остановится. Он меня не слушал и не слышал. Юнги достаёт из кармана пачку. — Не думай о нём. — он прижал его к себе, целуя в макушку. — Он же далеко. За одиннадцать тысяч километров. Сейчас тебе не о чем переживать. — он вытащил сигарету, и положив её за ухо, положил пачку на периллы. — поднял его голову за подбородок. — Как ты мне вчера сказал: «Забудь обо всё. Думай обо мне». Чонгук немного ухмыльнулся, крепко обнимая его. — Только о тебе и думаю. — прикрыл глаза. — Всегда… Солнце уже давно скрылось за бугром, оставляя после себя лишь темноту. Время, наверное, около десяти часов вечера. Во всяком случае Хосоку так кажется. На против него сидит Вон Иль и смотрит в потолок, с которого давно осыпалась вся штукатурка. Чимин уехал куда-то, и поэтому, перед уездом, просил Вон Иля присмотреть за Хосоком. Они сидят и молчат. Даже взглядами не обмениваются. Не слышно ни дыхания, ни каких-либо других звуков. Но абсолютно неожиданно парень повернулся в его сторону и заговорил: — Ты так и собираешься упрямо сидеть и молчать? Хоби повернул голову в его сторону и холодно проговорил. — Нам не о чём разговаривать. На эту фразу Вон Иль лишь улыбнулся. — Думаешь не о чем? На твоём бы месте я бы сейчас сидел и умолял вытащить меня отсюда. Или Чонгука спасти, например. Парень стиснул зубы. — Ты сидел до этого молча. Вот и продолжай сидеть молча. Старший подошёл к нему и строго заглянул в глаза. — Чон Хосок, не глупи. Я могу помочь вам. — Каким образом? Ты же верно служишь Чимину. — проговорил с нескрываемым порицанием и укоризной, намекая на то, что совсем не доверяет ему. — Во-первых, я не служу ему, а помогаю, поскольку много чем в этой жизни обязан ему. Во- вторых… — сел рядом с ним. — Хосок, мне жаль вас обоих. Чимин та ещё зараза. — поднял взгляд в потолок. — Я видел, что он вытворяет с Чонгуком. Он сделал из него личного секс раба, у которого нет ни прав, ни свободы действий, ничего. Но при всём при этом он его любит. Жить без него не может. — повернул голову в его сторону. — Хосок, он его не отпустит. Рано или поздно он заберёт его себе. Я же могу помочь оттянуть этот момент. Хоби заглянул ему в глаза. — Как? — Завтра рано утром должен состояться обмен. Сокджин и Чонгук должны будут на него явиться. Джином будет заниматься Чимин, а вот я буду ждать Чонгука вместе с тобой. Я должен забрать Чонгука, а тебя отпустить. Но я могу отпустить вас обоих. Это конечно мало чем поможет, но я не думаю, что для Чонгука окажутся лишними пару дней на свободе от Чимина. Хосок не верит ему. Ну вот, если так подумать, зачем ему помогать им? Ведь обычно такие люди как Вон Иль помогают кому-то только ради выгоды. — Почему я должен тебе поверить? — посмотрел, с недоверием во взгляде. — Ты можешь обмануть меня. — Ты не должен мне верить. Смотри сам, хочешь ты уберечь брата от Чимина на пару дней или хочешь потерять его раз и на всегда. — проговорил, поднимаясь с пола. — Конечно я хочу, чтобы он остался. — Значит ты должен мне верить. — повернулся в его сторону. — Мне незачем врать. — «Ну говорить правду тебе тоже незачем». — прокрутил у себя в голове. Он хочет верить ему, потому что Вон Иль единственный кто сейчас может ему помочь, но внутри засело плотное недоверие, которой Хосок всеми силами пытается гнать. — А зачем тебе это? Вдруг Чимин поймёт, что ты нам помогаешь. Он же далеко не дурак. Парень отошёл от него на пару шагов и приложил пальцы к своему подбородку, как будто задумываясь над ответом. — Я преследую только свои личные интересы, которыми делиться не хочу… Полночь. Чонгук как можно тише вышел из квартиры Юнги, в надежде что не разбудил его. Он надеялся, что снотворное, которое дал ему Сокджин подействовало именно в той степени, в которой нужно. В тот момент, когда он закрыл дверь у него в груди всё перевернулось, всё снова начало рушиться, крошиться, разламываться. Он не может уйти. Не может и не хочет. У Чонгука не хватает сил отвернуться от двери. Руки отказываются разжиматься и отпускать дверную ручку, а ноги отказываются спускаться по лестнице вниз. У него словно ноги вросли в пол. Но нужно уходить. Нужно, только вот желания совсем нет. Он прижался лбом к двери, как можно крепче стискивая зубы. — Прости, Юнги-хён. Прости. У меня снова нет выбора. — прошептал, собирая силы в кулак. Он быстро двинулся с места вниз, только вот с каждым своим шагом, он чувствует, как внутри всё оборвалось. Он вышел на улицу, замечая у подъезда чёрную машину. Чонгук видел лицо Сокджина, который сидит с убитым взглядом и смотрит на дым сигареты, тлеющей в его руке. — Сокджин-хён, ты чего? — спросил, когда подошёл к нему. Джин даже не повернул голову в его сторону. — Садись. Времени мало. — устремил свой взгляд на балкон Юнги. — Не хватало, чтобы Юнги сейчас вышел на балкон и увидел нас. Чонгук внимательно посмотрел на него и разглядел в его глазах печаль и горе. Он, как и Чонгук сгорает в огне собственной тоски и печали. Чонгук сел на переднее сидение, рядом с Джином заглядывая в его глаза, только вот в его карих глазах он увидел гнетущую пустоту. Они померкли, словно погасившаяся свеча. Они больше не горят, не блестят. Словно две стекляшки — отражают всё что видят. — Что случилось? — Ничего хорошего. — проговорил тише, чем шёпотом. Почти беззвучно. — Это Чимин? Но Сокджин лишь отрицательно покачал головой. — Намджун… мы снова расстались. Больше он меня не простит… — Хён, я не совсем понимаю о чём ты? — Он проснулся, когда я собирался…/flashback/
Достаточно громкий и непонятный, и в то же время, приглушённый шум из соседней комнаты заставляет Намджуна открыть глаза. Он проснулся, лёжа на своей кровати. И всё вроде бы нормально, только вот он даже приблизительно не может вспомнить, как и когда уснул. Он помнил, что сидел за столом на против Джина. Помнил, что они о чём-то разговаривали и пили чай. Дальше только темнота. Просто огромный провал в памяти. Он не помнит, как пришёл в комнату, не помнил, как лёг на кровать. Он вообще ничего не помнил. Парень повернулся, но обнаружил, что кровать рядом с ним пуста. Именно поэтому к той куче вопросов, которая навалилась на него спросонья, добавился ещё один вопрос: «где Сокджин?». Он хотел подняться с кровати, но голову прострелило адски сильной болью. Голова Намджуна будто весила килограмм пятьсот. Не меньше. Её очень тяжело оторвать от подушки. Ощущение такое, будто он ни чай с Сокджином пил, а две бутылки водки залпом, в одиночку. Через некоторое время он всё же смог подняться с кровати, и первое куда он пошёл — соседняя комната. Комната Сокджина. Дверь внутрь была немного приоткрыта, а из щёлки светил тусклый свет фонарика на телефоне. И Джун не устоял перед любопытством. Он заглянул в комнату. Джин сидел на краю кровати, закрывая лицо руками. Рядом с ним лежал чемодан, в который он собирал свои вещи. — Сокджин. — достаточно громко позвал младший, замирая в дверном проёме. Старший поднял на него напуганный, удивлённый, непонимающий и болезненный взгляд. — Намджун… — Что ты делаешь? Всё. Одним этим вопросом его вогнало в ступор. Он не мог не подняться с края кровати, не мог снова закрыть глаза, чтобы спрятаться от пытливого взгляда Джуна, не мог смотреть в его глаза, но и не мог отвернуться. А что ответить на этот вопрос он тем более не знал. Врать? Сколько можно уже врать? Джин уже настолько заврался, что сам понять не может где правда, где ложь. А говорить правду ему нельзя. Ведь иначе весь план, который Сокджин так тщательно вынашивал в своей голове, пойдёт через жопу. Единственное, что пришло ему в голову после достаточно долгого молчания это: — Намджун… я ухожу. — сказал тихо. Шёпотом. Эти слова просто уничтожили их обоих. Сокджин не в коем случае не хотел снова их произносить. Не хотел и не собирался. Только вот у судьбы очень плохое чувство юмора. Она решила посмеяться, поиздеваться над ними. И у неё это получилось. — Что? — Намджун не расслышал. По крайней мере, сделал вид, что не расслышал. Его шокировало от этих слов. Шокировало, что Сокджин произнёс их сейчас. Ведь всё наладилось, ведь у них всё вернулось на свои места. Тогда почему Джин собирается уйти? — Я ухожу. Я не хочу оставаться здесь. — положил что-то в чемодан и поднялся с кровати. — Сегодняшний день был просто прекрасным. — подошёл к нему и заглянул в глаза. — Наверное, это лучший день за последние семь лет. Но я понял, что не хочу снова влезать в эти отношения. В этот момент Намджун почувствовал, как его собранное по кусочкам сердце снова трескается, снова раскалывается. Его сердце, подобно хрустальной вазе, которую со всей силы кинули на плиточный пол, разбилось на тысячи мельчайших осколков, которые уже не соберёшь. Джину тошно от собственных слов. Он замечает, как на лице Джуна одна за другой сменяются эмоции, чувствует, как внутри него всё начинает гореть, понимает, что этими словами добивает его. И себя тоже. Ему от этих слов точно так же больно и паршиво на душе. Он точно так же ощущает пожар внутри себя, который сжигает его сердце. Этот пламень не щадит. Ни капли. Джин сгорает у Намджуна на глазах, а Намджун плавится на глазах у Сокджина. Прожигающее молчание со стороны Намджуна разъедает Джина. Он даже дышать не может, потому что боится его ответа. Боится того, что ответит младший на эту очередную ложь, в которую Джун в очередной раз поверит. — Ты можешь мне просто сказать: за что? — неожиданный шёпот младшего прервал едкое молчание. Он опустил глаза в пол, потому что не мог на него смотреть. — Ну правда, за что? Я не понимаю. — сжал кулаки и проговорил чуть громче. — Просто, вот это вот всё, оно зачем? — говорил сквозь зубы, потому что чувствовал, что внутри него начинает закипать злость. — Что я сделал не так, скажи мне, пожалуйста? За что ты меня мучаешь? Слова проедают Джина, как кислота. С его щёк медленно стекают слёзы, которые уже не держатся в глазах. Ему хочется упасть перед ним на колени, рассказать правду обо всём, и вымаливать прощение. Он поднял на него взгляд полный боли и тихо прошептал: — Прости меня. — Не надо было начинать всё заново. Не нужно было… — закинул голову назад, зажмуривая глаза, и сжимая кулаки с такой силой, что ногти на пальцах начали впиваться в кожу. — я как чувствовал. — сцепил зубы и тяжело выдохнув посмотрел на него. — Почему? Почему, когда я просил тебя остановиться, ты не остановился? Почему, когда я просил тебя не пытаться начинать всё снова, ты не послушал меня? Я ведь знал, что так будет. — Намджун… — Я до сих пор люблю тебя. Только вот в наших отношениях это чувство по-прежнему испытываю только я. — повернулся к нему спиной. — Пошёл вон. Я не хочу тебя ни видеть, ни знать. Не появляйся больше в моей жизни. Исчезни так, будто тебя в ней никогда и не было…/end flashback/
— Джин-хён, а почему ты так сильно хочешь к нему вернуться? — тихо спросил Чонгук. — Потому что я не могу и не хочу без него жить. — повернул голову в его сторону и заглянул в его глаза. — Тебе ли об этом не знать, Чонгук. Чонгук положил старшему руку на плечо, надеясь, что сейчас хоть как-то сможет его успокоить. — Джин-хён, не кори себя. Ты не мог поступить по-другому. Ты же знаешь, Намджун не отпустил бы тебя скажи ты что-нибудь другое. — «Именно. У меня не было выбора». — он вновь прислонил сигарету к своим губам и, сделав последнюю, короткую тягу, выкинул окурок. — Ладно, поехали. Времени у нас с тобой не так уж и много. — Да уж. — опечаленно выдохнул, прикрывая глаза. Старший повернул ключ зажигания. Раздалось тихое рычание мотора, после чего машина тронулась с места. Темное ночное небо не показывало не одной звезды. Все они прятались за тяжёлыми, свинцовыми облаками, которые скорее всего выльются дождём. Вокруг светят яркие уличные фонари, освещая плотно забитую машинами трассу. По тротуару идут совершенно незнакомые люди. Они смеются, веселятся и чему-то радуются. И глядя на это Чонгуку становится ещё хуже. Он мог бы точно так же смеяться с друзьями и коллегами после вечерних посиделок в кафе или прогуливаться с Юнги или Хосоком по улицам, ощущая ту свободу, о которой грезит уже многие годы. Дорога. Длинная, почти бесконечная. Сердце у Джина продолжает биться в непонятном темпе. То, медленно до быстро, то замирает и почти не бьётся, а потом начинает стучаться с такой силой что кажется сердце вот-вот выскочит. Ему страшно. До ужаса страшно. Из глаз бегло катятся слёзы, которые, скатываясь с щёк, скрываются под одеждой. Слава богу Чонгук этого не видит, не видит отчаяния в его глазах. И это даже к лучшему. Чем меньше о знает, тем легче ему потом будет жить. Тишина и мысли уносят их куда-то слишком далеко. Всё происходящее кажется просто страшным сном, из которого пока не видно выхода. Да и вряд ли он вообще найдётся. В такой тишине и мыслях они и сами не замечают, как подъехали к месту встречи. Или точнее к месту казни и расплаты. Пусть им и нужно было приехать сюда только к четырём утра. Всё равно. Лучше прождать это время здесь, чем ездить по всему городу, из стороны в сторону, сходя с ума от размышлений. — Поговорим или помолчим? — достаточно тихо спросил Сокджин, поворачивая ключ и заглушая мотор. Чонгук повернулся в его сторону. — Разговаривать явно лучше, чем молчать. Только вот о чём? Старший пожал плечами, устремляя взгляд вверх. — Не знаю. — недолго помолчав и тяжело вздохнув, он ответил. — О жизни, например. Чонгук немного грустно улыбнулся. — У меня предложение ещё лучше. Давай ты расскажешь почему Чимин хочет твоей смерти? — тоже устремил свой взгляд вверх. — Ты сам говорил, что «потом расскажешь». По-моему, лучше момента, чем сейчас у нас больше не выпадет. Джин задумался на мгновение и понял, что Чонгук прав. Другой возможности у них не будет, и если Джин хочет всё рассказать, то нужно делать это сейчас. Только вот, Сокджин не хочет. — Я могу тебе всё рассказать, только вот после моего рассказа ты возненавидишь меня ещё сильнее, чем сейчас. — Почему ты так думаешь? — Потому что то, что я тебе расскажу поспособствовало сумасшествию Чимина. Дало почву для развития. — посмотрел на него. — Если бы этого не произошло, всё сложилось бы по-другому, понимаешь? — Всё равно. Расскажи. Старший лишь тяжело выдохнул и посмотрел на донсента. — Я изнасиловал Чимина. — проговорил быстро, отворачивая голову в сторону окна, чтобы избежать изумления Чонгука. Младший повернулся к нему с широко открытыми глазами и распахнутым от удивления ртом. — Что? — По крайней мере, я так думаю. — добавил Джин так же быстро. — Сам прекрасно знаешь, Чимин загремел в больницу в 2011 году. Тогда всё это и случилось. В моей жизни начался не самый сладкий период…/flashback/
Спустя очень долгих четыре дня Сокджин наконец-то возвращается домой. Возвращается, в надежде что сегодня он сможет просто прийти, по-хорошему закинуться и уснуть, потому что организм требует и дозы, и сна. Причём требует с каждым днём всё сильнее, ведь это не просто, почти четыре дня находиться во вменяемом состоянии, чтобы никто не начал лишний раз шептаться за спиной и распускать слухи о том, что Ким Сокджин, сын Пак Хисона, ходит на пары под наркотой. Ему хочется просто рухнуть в объятья своей мягкой кровати, накрыться тёплым и мягким одеялом и просто уснуть дня на два. Вырубить телефон, сменить все замки в доме, и просто исчезнуть из этого мира. Вот это будет самый настоящий отдых после тяжёлой сдачи всех экзаменов в универе. Честно признаться у него за последнюю неделю у него просто начала ехать крыша. Мало того, что у самого хватает различных проблем и неприятностей, так ещё и люди вокруг решили устроить ему проверку на прочность. Один только Чимин чего стоит. Четыре привода в полицию за неделю. Три административных штрафа и один залог. Угон, и три драки. Два вызова к директору, и разговор со школьным психологом, который чуть не закончился выгоном из школы. Чимин — это не ребёнок, а самая настоящая мразота. Сокджин за всю жизнь не совершил столько дерьма, сколько сделал Чимин за неделю. Ещё и ко всему этому в довесок Хисон, который лежит сейчас в Пусанской больнице с острой почечной недостаточностью. Производство фактически встало. Хорошо хоть Минсок взял дела компании на себя. И за это Сокджин ему очень благодарен ведь если бы не Минсок, то все эти дела тоже были бы на шее Сокджина. Он проходит домой, внимательно осматривая коридор. За последние полгода это уже вошло в привычку, ведь так можно определить есть или в доме кто-нибудь, кроме него. Или кто-нибудь, кроме Чимина, ведь обычно в их доме собирается целый табор его друзей, которые ведут себя как самые настоящие свиньи. Помнится, Сокджину такой момент. Он вернулся из универа с полной охапкой различных учебников и конспектов, чтобы подготовиться к очень важной контрольной, которая могла повлиять на его оценку в дипломе. Именно поэтому он около трёх часов убил в библиотеке, чтобы найти различного рода записи и как следует всё выучить и сдать. Но вместо того, чтобы сидеть и раз за разом зубрить параграфы и правила, он сидел и слушал отвратительный американский хип-хоп от каких-то третьесортных андеграундных рэперов, вперемешку с криками бухающих малолеток, заполонивших дом словно червяки. Чимин блять молодец. Притащил домой непонятно кого, и заснул сука на диване в холле. А Сокджин блять должен отдуваться. Но сейчас, на его счастье, дома не было никого. Никого, кто мог бы помешать Сокджину достать свою последнюю закладку и погрузиться в волшебный сладкий сон. В его комнате красивыми волнами колышется белый тюль, ведь когда в последний раз Сокджин был здесь, то оставил окно настежь открытым и забыл про это. Но как бы красиво не развевался на ветру тюль, это не грамма не меняет того факта, что в самой комнате самый настоящий срач. На полу валяются пустые упаковки из-под чипсов, смятые железные пивные банки. Вскрытые упаковки от презервативов. На постели засохшая сперма, и Сокджину не составляет труда догадаться чья она. — Чимин, сука! — рычит парень сквозь зубы. Он сразу стягивает одеяло на пол, начиная снимать пододеяльник. — Я замок на дверь повешу. Сейчас разберусь с делами и займусь этим вопросом. Ты у меня больше сюда не зайдёшь, сволочь! Как бы конечно ему не хотелось послать всё на хуй и лечь спать прям на так, но его чистоплотная натура просто не позволит ему этого сделать. И в комнате Чимина он не сможет лечь, ведь Сокджин больше чем уверен, что там ситуация намного хуже. А убираться за него Сокджин не собирается. Пусть он сам разбирается со своим бардаком. Уже не маленький мальчик. Хотя, судя по всему тому, что Сокджин увидел, Чимину всё ещё нужно подгузники менять. — Попадись ты мне на глаза по трезвому, я тебя убью. — со злостью кинул грязное бельё на пол. — Ещё и отцу открою глаза, на его любимого сыночка. — он стянул простыню на пол. — Тварь, блять! Даже подушки… блять, я же сплю на них… — кинул простыню на пол и подошёл к кровати. — Не удивлюсь если он ещё и презики использованные выкидывал под кровать. Но к счастью, ни под кроватью, ни за кроватью Сокджин не нашёл использованных продуктов половой жизни своего братца. И именно это послужило своеобразным смягчающим обстоятельством. И тут у Сокджина в голове мелькнул прекрасный план. Он достаточно быстро сгребает весь мусор, который был на полу, и переносит в соседнюю комнату. В комнату Чимина. Там, на удивление Сокджина, был идеальный порядок. Все вещи убраны, пыль везде протёрта. В воздухе витает нежный запах освежителя, которым обычно Чимин перебивает запах перегара и курева в кухне. Всё просто идеально. Видимо, Чимину пришлось очень сильно постараться, чтобы всё здесь отмыть и убрать. Но Сокджин сейчас всё исправит. Он просто бросил на пол то грязное постельное бельё и тот мусор, который Чимин оставил в его комнате. — Собрался притащить сегодня какую-нибудь новую швабру. Ну ладно, Пак Чимин. Я обломаю твои планы. — на его губах расцветает широкая улыбка, которая больше похожа на оскал. — Хочешь войны, братец? Получай. — проговорил, покидая комнату Чимина. Он максимально быстро застилает кровать новым постельным бельём, меняя и наволочки, и простыню, и пододеяльник. Потом так же быстро идёт в душ, ведь нет ничего лучше, чем смыть с себя слой усталости, нависший на нём за всё это время. Нет ничего лучше, чем вместе с мылом и водой смыть из головы все мысли, которые так нещадно поедают сознание. В конце концов, нет ничего лучше, чем просто лечь на чистую постель чистым. Но сразу после душа Джин не возвращается в комнату и не падает на кровать в форме звезды. Нет. Он спускается на первый этаж и аккуратно двигает картину, висящую на стене в просторной гостиной, находя там закладку, с небольшим количеством мефедрона. Точнее, как небольшим. Лет на шесть присесть можно совершенно спокойно. Только вот Сокджина это сейчас никак не останавливает. Он хочет. Хочет вновь испытать это чувство кайфа и расслабления, которое разливается по всему телу волной. Но стоит ему только закрыться в своей комнате и приготовить для себя дорожку счастья, как он слышит хлопок двери и голос Чимина: — Вот. Проходи, не стесняйся. Следом за этими словами раздался нежный женский голос. — Вау! Какой огромный дом! И на губах Сокджина мгновенно появляется шальная улыбка. — Готовься Чимина. — шепчет он, подходя поближе к двери, чтобы слышать все их разговоры. Хоть Сокджин и понимает, что подслушивать не совсем прилично, особенно личные беседы между парнем и девушкой, но его это не останавливает. Зато, Сокджин начинает понимать, почему так много действительно красивых девчонок ухлёстывают за ним. Все они клюют на его сладкие, лицемерные речи. Вешает каждой из них по семь кило лапши на каждое ухо. «Твои волосы нежны словно шёлк», «Глаза сияют словно тысячи бриллиантов. Ох, нет. Я видел их. Им не затмить твоего света». Дешёвые подкаты, от которых у Сокджина открывается рвотный рефлекс. Неужели, ни одна не понимает, что это просто лесть для развода на секс? Похоже нет. Но наконец-то всё это заканчивается, и Чимин ведёт свою новую пассию в своё логово, и Сокджин понимает, что сейчас начнётся настоящее веселье. Он слышит, как дверь в соседнюю комнату открывается, а следом раздаётся высокий женский голос. — Чимин… что это? Сокджин вновь широко улыбается и открывает дверь из своей комнаты. — О. Чимин. Привет. — заглянул ему в глаза, улыбаясь через оскал. В этот момент в его глазах можно было прочитать всё, что угодно, и первое, что отображалось бесконечной бегущей строкой это: — «Готовься к разъёбу, братан.» И Чимин прекрасно уловил этот взгляд. — Очередную бабу привëл? Может хватит менять их как перчатки? Девушка непонимающе посмотрела на Сокджина, а потом так же посмотрела на Чимина. — Очередную? Как перчатки? Что это значит, Чимин? — А ты что думаешь, ты у него единственная? — парень наигранно засмеялся. — У него чуть ли не каждые четыре часа появляется такая, которая думает, что Чимин принадлежит только ей. Девушка вновь повернулась к нему и дала ему сильную пощёчину. — Урод! — крикнув только это, девушка побежала вниз по лестнице, покидая дом. И как только за ней захлопнулась дверь, старший снял с себя фальшивую улыбку, осуждающие смотря на брата. — Хоть понял за что? — но в ответ раздалось лишь холодное молчание, на пару с прожигающим взглядом. — А. Ну да. Это же только мне можно портить и настроение, и настрой. А Чимин же у нас святой. Младший подошёл к нему ближе, сильно толкая. — Помолчи, Ким Сокджин. Ты хоть понимаешь, что ты сейчас сделал? Он злобно ухмыльнулся, тыкнув пальцем в чужое плечо. — Помяни моё слово, Пак Чимин. Настанет день. И когда-нибудь найдётся человек, который воспользуется тобой так же, как ты этими девушками. Неважно будет ли это девушка или парень. Найдётся человек, который даст тебе понять, насколько это больно и обидно быть использованной куклой…/end flashback/
— Я работал, как проклятый, смотрел за Чимином, который, как назло стал одной большой, ходящей проблемой. Ну и как-то раз друзья подсказали мне способ хоть немного расслабиться. — очень тихо вздохнул…/flashback/
Громкая музыка, звучащая из динамиков машины, постепенно начинает глушить. От басов вибрируют стёкла машины, да и сам салон. Голос рэпера, песня которого крутится уже в третий раз, начинает очень сильно надоедать Сокджину. — Эй, Джин. — рядом с ним возникает фигура одного из его друзей, которые вытащили его сегодня на эту бесполезную вылазку. — Ты чего сегодня какой? — парень встаёт перед ним, устремляя свой полупьяный взгляд на его лицо. — Случилось чего? — Нет, Кванджэ-хён. Всё нормально. — парень сел на землю, спиной прижимаясь к пыльному колесу, не сводя взгляд с Сокджина. — Просто у меня нет настроения на веселье. — Почему же? — лицо Кванджэ приняло обеспокоенный вид. — Какие-то проблемы? — Нет. Ничего такого. — но встретившись с ним взглядом, понял, что сейчас эта фразы, со стороны Сокджина, прозвучала максимально неубедительно. — Ну ладно. Проблема в младшем брате. Заёб он меня уже, понимаешь? Старший лишь ухмыльнулся и махнул рукой. — Ничего не говори. Младшие они все такие. — он жестом попросил Сокджина нагнуться к себе ближе. — Ты знаешь, почему Джихо сегодня такой убитый? — парень помотал головой. — Его младшая сестра из дома выгнала. А у него родители сейчас в Таиланде, в командировке, и теперь до их возвращения он будет жить у меня. — Джин ошарашенно посмотрел на Кванджэ, а потом повернулся в сторону костра, который был разведёт недалеко от машины. Там сидел блондинистый парень с бутылкой пива в руках. Вид у него действительно был не очень. — А как она могла его выгнать? Джихо ведь только по столу ударить и все от страха трясутся. — Да там какая-то мутная история с её парнем. Я допрашивать его не стал. Если захочет сам расскажет. — старший легонько пихнул его локтем, чтобы переключить внимание Сокджина с Джихо на себя. — Только не говори никому. Он меня грохнет, если узнает, что я кому-то рассказал. — Хорошо. — А на счёт Чимина не парься. Младшие братья и сёстры для того и нужны, чтобы доставать старших. Поэтому даже не думай о нём. — поднялся с земли. — А настроение хён тебе сейчас поднимет. — он схватил его за руку и потянул за собой. Причём потянул так резко и сильно, что Сокджин чуть не грохнулся на землю. Он потянул его к остальным парням, тусующимся около костра. — Народ!!! — крикнул, привлекая внимание всех. — У меня прекрасная новость. — закинул руку Джину на плечо. — Наш суперправильный Ким Сокджин изъявил желание выпить и покурить сегодня. Сокджин шокировано взглянул на него, услышав, как его сверстники громко и даже как-то победно закричали и захлопали в ладоши. — Нет-нет. Ты чего, хён? — залепетал младший. — Успокойся, Сокджин-а. Тебе сейчас нужно расслабиться. А для этого, нет ничего лучше, чем прибавить градус. Этот вариант Сокджина не устраивал. Ведь он слишком долго лепил из себя образ правильного ребёнка. Ведь у него такая известная семья, так много связей. И этому уровню нужно соответствовать. Ему сразу же передали одну из бутылок соджу, а вместе с ней передали пачку, в которой лежала всего одна сигарета. — Пей, пей, пей, пей, пей, пей, пей, пей, пей! — начали кричать парни, сидящие у костра, параллельно хлопая в ладоши. И Сокджин начинает понимать, что именно этого и добивался Кванджэ. Понимает, что теперь он не может отказаться и дать заднюю. Он не уверенно забирает бутылку из рук старшего, смотря на него глазами в которых читалось только оно: «Может всё-таки не надо?» — Давай, Ким Сокджин! — крикнул кто-то из толпы. — Я три года ждал момента, когда ты возьмёшь бутылку в руки! Не долго распиливая бутылку взглядом, он открыл крышку, выдохнул, как это обычно делали старшие, и сделал большой глоток, после которого вновь раздались громкие крики. — Наконец-то!!! Горький жар пролетел по его горлу, оставляя после себя ощущение огня, который распространяется по всему телу, медленно сжигая его изнутри. Он быстро схватился за горло, подавляя рвотный рефлекс, которой подкатил после первого глотка. — Вот видишь. — проговорил стоящий рядом Кванджэ. — Не смертельно. — Да пошёл ты, хён. — выдавил из себя Джин, поднимая на него глаза, которые начали слезиться. — Как это вообще можно пить? — Совершенно спокойно. — он взял пачку, и подкурил сигарету. — Сейчас повысишь градус и всё будет нормально. — сделав короткую затяжку. Он протянул Сокджину сигарету. — Держи. Сокджин злобно посмотрел на старшего, взял сигарету в руки, зажимая её между указательным и средним пальцами, как делали это все те, кто курил. — Смотри, втягиваешься, а потом сразу заглатываешь воздух. Единственное, что выражало лицо Сокджина после такого объяснения, это максимальное непонимание. Но переспрашивать он не стал. Он просто приложил сигарету к губам и сделав затяг, сразу выпустил дым, который волнами начал подниматься в воздух…/end flashback/
— Мне было семнадцать лет. Я начал жить с мыслью, что молодость нужно прожигать всеми возможными способами. Именно в тот период я начал курить, бухать. А потом решился и на меф. Просто тогда я не знал о том, какими могут быть последствия. — прикрыл глаза, с тяжелым вздохом, отвернув голову в сторону окна, рассматривая своё печальное, больное и просто вымотанное отражение в стеклянной поверхности. — Дальше я помню всё лишь какими-то отрывками. Помню Чимина. Он плачет и кричит. Просит меня о чём-то, а я не могу ничего разобрать…/flashback/
В голове образуется гулкий туман, который медленно заполняет весь мозг и всё тело, беря под контроль весь разум. Наркотик начинает действовать на Сокджина именно так как нужно. У него совершенно пропадает желание спать. В место этого хочется веселиться: устроить дома жёсткую тусовку, на которой будут друзья, приятели и знакомые Сокджина. Хочется поговорить сейчас с кем-нибудь. Хочется рассказать все события последних нескольких дней в самых ярких красках. Только вот теперь не кому. Дома нет никого, кроме Чимина, который после такого унижения со стороны Сокджина даже видеть его не хочет. Он сидит на собственной постели, и закинув голову назад, рассматривает белый потолок, который сейчас ему кажется на много белее и красивее, чем когда-либо. Каждая линия на потолке кажется такой особенной, даже кажется, что они двигаются и блестят на солнечном свету. Бред, и вправду, но Сокджина это прикалывает. Он подает в объятия любимой кровати, чувствуя, как его губы расползаются в широкую улыбку. — Прекрасно. — шепчет он на выдохе, прикрывая глаза. Его тело начинает расслабляться, чувствует, как туманное сознание даёт толчок к возбуждению. Ведь если так припомнить, Сокджина всегда очень сильно разносит с него. Он помнит, как словил первый приход. Помнит, как в тот вечер они отжигали в одном из клубов. Помнит, что с ним тогда творилось. Помнит бешенный секс на протяжении почти четырёх часов без каких-либо намёков на усталость. Трое суток без сна и какого-либо отдыха. А что самое приятное, не было «отходняка». С каждой секундой его начинает накрывать всё сильнее. По телу проходит волна мурашек, которые похожи на электрический ток, пробегающий по абсолютно каждой клеточке, чувствует, как возбуждается всё сильнее, и чувствует, как осознание происходящего начинает медленно покидать его… …Громкий крик Чимина, на какую-то долю секунды возвращает Сокджина с небес кайфа назад на эту грешную землю. Но всего лишь на долю секунды. Он слышит, но мгновенно глохнет ко всем звукам, которые раздаётся в доме. И крикам в том числе… … — Хён!!! — что есть силы орёт Чимин, вновь вырывая его из плена кайфа. Он разлепляет глаза и видит только пару чёрных зрачков, которые смотрят на него с такой надеждой и просьбой о спасении. — Хён!!! Прошу… — голос младшего брата начинает звучать словно из-под воды, он не может ничего разобрать, не может ничего понять и сложить в своей голове. — Чимин… — собственный голос начинает резонировать в ушах, мешая что-либо расслышать и уж тем более понять. Он даже по губам прочитать не может. А ведь Чимин кричит. Сокджин видит насколько громко он кричит, насколько сильно его глаза просят о помощи, но ничего не может сделать. Тело настолько ватное, что она даже не ощущается. Он может пошевелить пальцами, поднять руку или ногу, только вот он этого не чувствует…/end flashback/
— Дальше я помню крик отца…/flashback/
— Сокджин!!! Ким Сокджин!!! — раздаётся в ушах парня, голос отца. Он чувствует, как он трясёт его за плечи, чувствует, как он бьёт его по щекам, пытаясь привести в сознание. — Сынок, очнись. Парень медленно открывает глаза, замечая лицо отца, которое выражало неподдельный испуг. — Слава богу. — шепчет Хисон. — Поднимайся. — мужчина хватает его за плечи, помогая ему сесть. Но тело совсем не хочет поддаваться каким-либо командам. Его шатает из стороны в сторону, голова кружится. Его начинает тошнить и ломать изнутри, начинается очень сильный тремор, который никак не получается скрыть. Хисон прижимает его спиной к кровати, продолжая держать за плечи. — Что с тобой, Сокджин? Ты пил? — парень мотает головой, которая после этого начинает кружиться ещё сильнее. Складывается очень паршивое ощущение того, что голова лежит на месте, а тело кружится вокруг неё. — А что тогда? Принял что-то? — М. — рот мгновенно немеет. Он не узнаёт свой голос. — Ме… мефе… дрон… — говорит, прикрывая глаза. — Сокджин! — он вновь чувствует удар по щеке. — Ким Сокджин не закрывай глаза!!! — его голос начинает звучать намного дальше и слабее. Славно отец находится в километре от него и пытается докричаться до него. Но он не может разобрать ни слова, ни звука…/end flashback/
— Больница. Капельница. Разговор с отцом…/flashback/
После двух часов пребывания в наркотическом приходе, сознание наконец-то возвращается и начинает вставать на место. Сокджин наконец-то начинает осознавать где он находится, что с ним происходило и что было с Чимином. Он начинает осознавать, что их нашёл отец, и теперь, когда медсестра уйдёт, в этой палате будет настоящий разнос. — Я поставила ему капельницу, господин Пак. Скоро ему будет лучше. — слышит он женский голос. Он резко поворачивает голову в сторону, но встречается с суровым взглядом отца, который не предвещает ничего хорошего. — Если что, зовите. — Хорошо. Спасибо. — он поднялся со стула, и почтительно поклонился. Девушка вышла из палаты, и до Сокджина начинает доходить то, что сейчас самое время помолиться и как следует проститься с жизнью. Хисон двигает стул ближе к кровати. — Рассказывай. Что там происходило? — спрашивает строго, садясь на стул, и устремляя взгляд на сына, который лежит на кровати с капельницей в руке, закрыв лицо ладонью. Сокджина наконец-то отпускает. Действие наркотика начинает слабеть и Сокджин это чувствует. У него перестают трястись руки, перестаёт крутить и выворачивать всё внутри, перестаёт кружиться голова, и наконец-то замедляется сердцебиение. Ему уже легче. — Я не знаю. Не помню ничего. Мужчина громко и очень тяжело вздыхает. — Дожили. Всего неделю я в больнице лежал. Один стал малолетним алкашом, второй — малолетним наркоманом. — он снимает очки, зажимая переносицу меж пальцев. — Сколько? — спрашивает Хисон, сразу получая непонимающий взгляд со стороны сына. — Сколько ты уже сидишь на мефедроне? — Полтора месяца. Я принимал его четыре раза. — быстро проговаривает парень, отворачивая голову в сторону. Ему стыдно сейчас перед отцом. Очень стыдно. Он не хотел нагружать его лишними проблемами. Хотел, как лучше. А получилось, как всегда. — На меня смотри, когда я с тобой разговариваю! — процедил сквозь зубы. Но стоит Сокджину повернуться в его сторону, ему сразу прилетает сильная пощёчина. — Ты вообще, что ли охренел?! В ответ Сокджин лишь промолчал, потому что прекрасно понимал, что сейчас он получил за дело. Если бы он узнал, что его сын на протяжении полутора месяца принимает меф, то пощёчиной бы он не отделался. После пары секунд молчания раздаётся новый вопрос. — Как принимаешь? Внутривенно или перорально? — Вдыхаю. — Идиот. — вновь прошипел. — Ну хоть не в вену. Хоть до этого смог додуматься. — он понялся на ноги, и подошёл к окну, сложив руки на груди. — Ещё хоть раз я узнаю, или, не дай бог, увижу, что ты вновь взялся за мефедрон, я тебе руки оторву. — повернул голову в его сторону. — Всё тебе ясно? — Сокджин лишь кивнул. — Когда тебя выпишут отсюда, твоим дальнейшим лечением займусь я…/end flashback/
— Врачи сказали про изнасилование, а когда Чимин пришёл в себя, ещё и про диссоциативную потерю памяти…/flashback/
Крики, дикие вопли и невнятный шум, которые слышны из палаты Чимина уже более двадцати минут заставляют сердце Сокджина сжиматься до размера атома. Ему, как и Хисону, просто не выносимо сейчас стоять в коридоре и слышать всё, что происходить за дверьми. — Нет!!! Отпустите меня!!! Отпустите!!! — орёт Чимина не своим голосом уже в восьмой раз. — Что они там с ним делают? — сквозь зубы выдавливает из себя Хисон. — Режут что ли? Но сразу после очередного крика, все звуки в его палате затихают, и от этого становится максимально не по себе. Чимин, который до этого орал на всю больницу, покрывая всех врачей трёхэтажным матом, неожиданно замолкает, не подавая ни единого звука. Но наконец открывается дверь, и Сокджин с Хисоном мгновенно поднимаются со стульев, стоящих в коридоре, встречаясь с лицами двух медсестёр, которые забежали в кабинет после первых криков и врача. — Что с ним, док? — словно на автомате выдаёт Хисон. — Подожди секундочку, Хисон. — он сел на один из стульев, закинув голову назад с тяжёлым выдохом. — Дай мне вздохнуть. — он взгляну л на медсестёр и жестом показал им, что они могут быть свободны. — Заставил твой сын нас побегать. — Говори, Ким Досу, что с моим сыном? — в этот раз его голос звучал громче и серьёзней. Врач переводит взгляд на него и медленно поднимается со стула. — Пойдёмте ко мне в кабинет. В коридоре такие вопросы не решаются. После этой фразы Сокджин начинает понимать, что с Чимином произошло что-то действительно серьёзной. В голове появляются предположения. Их очень много и одно хуже другого. Но вместо того, чтобы стоять и размышлять бес толку, он спешит за отцом, который тяжёлыми шагами и на не гнущихся ногах, идёт за врачом. Как только дверь в его кабинет открывается, врач предлагает им присесть за стол. — Хисон, для тебя, как для отца, это будет очень тяжело принять. Но скрывать это я не имею право. — Да говори ты уже! — у Хисона начинают сдавать нервы. Для него, как для отца, тяжело принять то, что от него хотят что-то скрыть. Тяжело осознать, что есть вещи о которых хотят умолчать. — Чимин был изнасилован. Сокджин после этой фразы мгновенно глохнет. Глаза мгновенно расширяются от шока, который лишил его нормального осознания происходящего. Он не понимает, что за бред несёт врач. Не понимает, почему он говорит то, чего не было. Хотелось сказать, что такого быть не могло, но у Сокджина просто пропал дар речи. — Что? — дрожащим голосом спрашивает Хисон. — Что ты… сейчас сказал? — Твой сын подвергся сексуальному насилию. — Но… — начал говорить Сокджин, только дрожь в голосе подвела. — Но почему он ничего не сказал? Врач тяжело вздохнул. — Он ничего не помнит. — повернул голову к Хисону. — Из-за пережитого стресса, у него началась диссоциативная амнезия. Он вообще ничего не помнит, ни одного дня своей жизни. Первое его воспоминание, это то, как он очнулся. Но, Хисон, со временем воспоминания вернутся. — подошёл к нему положив руку на плечо Хисона. — Но сейчас нужно дать ему время. Представь каково ему сейчас? За пару часов лишиться воспоминаний за все пятнадцать лет своей жизни…/end flashback/
— Тогда я понял, что это я мог изнасиловать его, но сколько бы я не пытался, я так и не смог вспомнить…/flashback/
— «Давай же, Ким Сокджин, признайся сам себе». — раздавался голос из недр подсознания Джина. За прошедшую неделю он просто свёл его с ума. Ему плохо. Ему дурно. Его каждую ночь расщипывает на атомы, просто потому что каждую секунду, его больной мозг, пытается накрутить на себя вину. — «Признайся в том, что ты просто конченый извращенец!» — неустанно кричит голос в его голове. — «Изнасиловать собственного брата. Да ты просто монстр!» — Я не делал этого. — шепчет сам себе уже в тысячный раз. Он сильно хватается за волосы, вжимаясь в стену как можно сильнее. Дурак. Думает, что в стене он спасётся от роя собственных мыслей. — Я… я не мог. Я не мог этого сделать. — он начинает сильно качаться, пытаясь успокоить голос внутри него и себя, потому что каждый раз, когда он слышит внутри себя этот голос, то у него начинается самая настоящая истерика. Его трясёт, бросает из жара в холод, он задыхается, но ничего не может с этим поделать. — Он мой брат. Я не мог с ним так поступить! Он рукам и ногам пробегает холодок, когда он слышит крик за стенкой. Чимин снова проснулся от очередного ночного кошмара. И его крик лишь распаляет дьявола внутри Сокджина. — «Разве ты не слышишь, как он кричит?» — спрашивает голос внутри. — «Разве ты не слышишь, как ему плохо?» — раздаётся смех, который глушит Сокджина. От него по коже идут огромные мурашки, а уши закладывает с каждым разом всё сильнее. — «Тогда почему же ты не бежишь к нему, а? Почему ты не спешишь его успокоить?» — Сокджина от этого словно током ударило. — «Потому что знаешь, что не имеешь право сейчас показываться ему на глаза.» — шепчет голос, словно змеёй овившись вокруг шеи парня. — «Вспоминай!!! Вспоминай, как стягивал его руки! Вспоминай, как прижимал его к стене! Вспоминай, как драл его во все щели, как последнюю проститутку с трассы! И вспоминай, как тебе это нравилось!» Голову пронзает резкая и сильная боль. Перед глазами вновь события того дня. Вновь их ссора, вновь мефедрон, вновь крик Чимина, который слышал Сокджин. Вновь слёзы и истерика, которые на протяжении недели не дают ему покоя. — Нет!!! — кричит он сам себе, стискивая зубы. — Нет!!! Я не делал этого!!! — цедит сквозь зубы, чтобы не привлечь внимание всех тех, кто прибежал на крик Чимина. — Я… я. я. — «Что ты? Вновь пытаешься сказать, что этого не делал? Признайся, Сокджин, ты захотел воспользоваться им, и не смог противостоять. А теперь списываешь всё на то, что из-за мефа ничего не помнишь.» — голос из подсознания начинает звучать всё громче. — «Как хорошо списать всё на «я не помню», да Сокджин? Это же очень удобно, верно?» — Замолчи. — цедит сквозь зубы. — Замолчи, замолчи, замолчи!!! Вдруг в комнату пробивается свет, а через секунду, в дверном проёме возникает силуэт отца. — Сокджин. — он быстро опускается на пол рядом с ним. — Ты чего, сынок? — в его голосе ярко выраженное беспокойство, которое не может быть незаметным. — Всё хорошо? — он провёл ладонью, по волосам сына, пытаясь поймать на себе его взгляд. Страх начинает отпускать из своих рук. Тремор потихоньку утихает и голос в голове наконец-то замолкает. — Не переживай, пап. Просто кошмар. Сейчас пройдёт. — шепчет, проведя ладонями по лицу. А сможет ли это пройти? Вряд ли. Удочка уже закинута. Сомнения словно черви начинают пожирать уверенность в том, что Сокджин к этому не причастен. «А может это действительно я?» «Вдруг это сделал именно я?». Именно такие вопросы начинают рассекать его голову после того, как он слышит голос своего подсознания. И это очень сильно подрывает уверенность. Ведь единственный аргумент у него: «Я не мог.» и «Я не помню.». Поверили бы вы сами себе в такой ситуации. Вряд ли. Вот и Сокджин уже не может бороться с этими сомненьями…/end flashback/
— Я принял на себя всю вину./flashback/
— Это ты… ты сделал с ним это. — шепчет Сокджин, рассматривая своё, осунувшееся за последние несколько дней, лицо в зеркале. Он хватается пальцами за собственные чёрные волосы, сильно сжимая их у корней. — Ты его изнасиловал, Ким Сокджин! Голос из подсознания всё же добился своего. Он настолько сильно заставил Сокджина сомневаться в себе, что никакого другого варианта у него не осталось. Ведь если рассуждать логически, то кто это мог сделать? На тот момент в доме, кроме них никого не было. Только пьяный Чимин и Сокджин во время прихода. Из того, что он помнит за весь тот вечер, так это то, чувствовал огромной силы возбуждение. Помнит, что мефедрон оттянул его желание спать, но организм всё же взял своё. Наверное, именно поэтому он помнит только пару каких-то непонятных отрывков, в одном из которых видел мокрые и красные от слёз глаза Чимина, и его голос, который просит о чём-то. — Это ты. Его родной брат… — он смотрит на себя и не может поверить в две вещи: то, что он сам себе говорит эти слова и в то, что действительно мог так поступить. Не верит. Не хочет и не может в это поверить, но и отрицать не имеет права. — Как… как ты мог? Как ты мог поступить так с родным братом? Как, скажи мне? Он обессиленно подает на кровать прикрывая глаза ладонью. Ему стыдно. Ужас как стыдно. Даже не столько перед отцом, как перед Чимином. Он уже неделю лежит в своей комнате и вообще не выходит оттуда. Смотрит в потолок и молчит. Он ничего не помнит. Абсолютно ничего. Даже родного отца умудрился забыть. Он помнит только себя и только Джина. И именно этот факт ещё сильнее подрывает уверенность Сокджина в том, что он к этому не причастен…/end flashback/
— Смирился с тем, что я действительно виновен в этом. — зажмурил глаза, поднося палец к губам, нервно прикусывая собственную кожу. Сокджину очень стыдно рассказывать всё это, вновь пересматривать кадры воспоминаний из того времени. — Мне осталось надеется только на время. Ждать, когда я вспомню, или, когда он вспомнит. Вот он и вспомнил. — То есть, это всё-таки ты? — аккуратно спросил младший. — Похоже. Я не знаю. Я уже ничего не знаю. Больше Чонгук не стал ничего у него спрашивать. Он всё равно не даст ему всех ответов на все его вопросы. Джину бы самому их найти. В любом случае, Чонгук хоть и разозлён на Джина, но в то же время он понимает, что Джин может быть и невиновен в этом. На какое-то время они замолчали. Разговаривать было больше не о чем, да и если было о чём поговорить, то они не хотели. Между ними повисло напряжение, которое ни Чонгук, Ни Сокджин не знали, как убрать. И вдруг: — С днём рождения, Сокджин-хён. — прошептал Чонгук, поворачивая к нему голову. Чонгук никогда не поздравлял его с днём рождения. Не поздравлял, потому что не помнил об этом. Эта семья дни рождения не праздновала, Чимин и Джин друг друга не поздравляли, да и Чонгука мало волновало, когда дни рождения у этих двоих. Но сейчас дабы разрядить обстановку он решил впервые за десять лет поздравить его. Старший заглянул ему в глаза и немного улыбнулся. — Спасибо. Они снова замолчали. Смотря в даль, каждый из них прокручивал в своей голове возможные варианты событий, которые могут произойти, в то время, как до роковой минуты оставалось совсем недолго. Всего лишь около двух часов… А может и чуть меньше…