Вторжение

Ни одна из брошей к камзолу не подходила. Люцифер пошевелил пальцами в воздухе, размышляя, сойдет ли это обстоятельство за повод навестить принцессу или нет. Дверь в ее покои захлопнулась перед его носом месяц назад, и с тех пор так и не открылась. Сперва он не обращал на это внимания, поскольку нрав принцессы был известен всем, равно как и ее отходчивость. Однако время шло, а дверь все не открывалась. Ни для кого. Яхве не считал это поводом для беспокойства: гораздо больше его волновало, что, напротив, дверь принцессы будет открываться слишком часто, и однажды кто-то ненароком увидит ее. Люцифер разделял его беспокойство по этому поводу и потому выждал еще немного. Однако этим утром тоска по ней взяла верх, и он потратил половину дня на то, чтобы изыскать способ проникнуть к ней. Рассудив, что всегда сможет придумать что-нибудь на ходу, Люцифер вышел из кабинета в приподнятом расположении духа и бодро преодолел несколько лестничных пролетов, отделявших его от цели. - Туманность жизни моей, мне срочно нужна твоя помощь! Он подкрепил свои слова громким стуком в резную дверь, однако, к его удивлению, она не была заперта, как ему казалось все это время. Что-то со стуком упало, и дверь медленно отворилась. - Ева? – Люцифер осторожно просочился в комнату, аккуратно закрыв за собой дверь. – Ну хватит дуться, иди, я тебя обниму! Милая? Люцифер обследовал каждый миллиметр комнаты. Все выглядело так, словно она все еще находилась где-то поблизости. В воздухе витал запах ее волос, густой и пряный. На изысканном кресле с вычурными ручками валялись небрежно брошенные вещи, из которых братья давно выросли, а ей они еще приходились в пору. Она надевала их в те дни, когда ей требовалось показываться народу. На столе – кипа бумаг, оставленных ей на подпись, какие-то чертежи, чьи-то проекты, прошения. Люцифер подцепил пару бумаг, безотчетно скомкал и бросил на пол. Ему показалось, что даже они хранили еще тепло ее рук. Эта часть комнаты, в которой принимались посетители и велись долгие беседы с Яхве, была пуста. Решительно толкнув дверь, о наличии которой могли знать только члены семьи, он вошел во вторую часть комнаты, где стояла ее кровать, и куда строго-настрого запрещалось входить без ее разрешения. Он знал уже, что ее нет и там, и потому ничего не стал говорить, но надежда все еще теплилась в нем. Поэтому он обследовал спальню с такой же тщательностью, даже заглянул под кровать и под одеяло. Ее не было. Не было! Люцифер с трудом подавил возникший в нем гнев. Ей не понравилось бы вернуться в разгромленную комнату, которую она обставляла с таким воодушевлением. Он молча вышел, бесшумно закрыл дверь и задумался. Самым правильным решением было бы обратиться к Михаилу, не ставя Яхве в известность. Кто знает, до чего мог бы додуматься отец, узнай он, что его дитя бродит неизвестно где? И, что хуже всего, неизвестно в каком виде. Люцифер поморщился. Обращаться к Михаилу ему не хотелось. Он угнетал и подавлял его, и вряд ли оценил бы то, что об исчезновении принцессы стало известно так поздно. Однако медлить было нельзя, и Люцифер отправился к главнокомандующему, скрепя сердце и заготавливая колкие и искрометные ответы на возможные замечания. Цитадель Золотого города строилась наобум и вопреки. Яхве не был архитектором, и не имел никакого представления о том, как следует строить дома, поэтому сначала цитадель представляла собой несколько жилых комнат и общих залов, подвешенных в воздухе и соединенных между собой то ли причудливыми лестницами, то ли подвесными мостами. Конечно, с появлением регулярной армии жизнь на виду стала невозможной, и Яхве пришлось сначала возвести стены, а после и достроить здание изнутри. В ту пору Евы еще не было в городе, и ее комната появилась намного позже. Люцифер буквально выдолбил ее собственноручно, поскольку Яхве оказался слишком занят своими исследованиями, а сам он не имел способностей к творению, и потому мог пользоваться только подручными средствами. Тем ценнее эта комната казалась принцессе, и тем больше она ее любила. Это было единственное полностью законченное помещение не только в цитадели, но вообще в городе, и Люцифер гордился этим. Яхве брался за множество вещей, однако ни одну из них пока не довел до конца. Спустившись к парадному входу цитадели, Люцифер окинул мыслью окружавшее его пространство и просканировал его на предмет Михаила. Главнокомандующий визуализировался мерцающим алым пятном где-то в районе казарм, обложенных строительными лесами точно так же, как все остальные строения в городе, включая некоторые особо крупные скульптуры. Легко коснувшись сознанием мыслей Яхве, Люцифер обновил внутреннюю карту города, чтобы избежать падения: еще не везде была твердь, а пустоты творец почему-то предпочел замаскировать. Видимо, чтобы не нарушать целой картины, сам-то он прекрасно знал, где его творение провисает, и мог с закрытыми глазами передвигаться по всему периметру, ни разу не оступившись. Всем остальным требовалось постоянно обновлять сведения о пустотах или поломках. Люцифер мог сделать это напрямую через сознание Яхве, как и остальные члены семьи. Солдатам же карта выдавалась раз в сутки через Михаила. Таким образом, ко всему прочему, поддерживалась в них дисциплина и воспитывался командный дух. Люцифер плохо понимал структуру регулярной армии. Он знал только, что Яхве создал каждого из солдат, однако считать их братьями было нельзя, поскольку по свойствам своим они соответствовали низшей касте родного мира творца: то была каста рабов, обслуживающего персонала всех категорий, включая дворецких и смотрителей тюрем. Они не обладали и тысячной долей интеллекта, считавшегося в родном мире Яхве средним. Рождались они сразу взрослыми, жили очень недолго, однако все это с лихвой компенсировалось их физической мощью и выносливостью. Часть из солдат числилась в армии только номинально, на деле занимаясь доведением до ума тех строений, что Яхве начал возводить и забросил. Творение чего-либо вообще отнимало слишком много сил. Со временем Яхве осунулся и перестал следить за собой: от него постоянно пахло какими-то реагентами, пылью и алкоголем. Это не могло не сказаться на численности и качестве солдат. Люцифер сомневался в том, что с такой армией удастся хотя бы защитить самих себя в случае, если город будет обнаружен, что уж говорить о наступлении. К тому же, до сих пор не было создано разведывательного подразделения, необходимого для успешного ведения боевых действий на тверди. Солдаты регулярной армии совершенно не подходили для этого. Рослые, плечистые, размах крыльев слишком большой, и убрать их они не в состоянии… Годились они лишь на привлечение внимания и кратковременное устрашение врага. Ровно до того момента, как демиурги поняли бы, что умирают солдаты так же легко, как и они сами. Того же мнения придерживался и Михаил. Именно поэтому в цитадели его можно было встретить крайне редко. Ева, например, до сих пор не знала, как он выглядит, поскольку за те циклы, что они провели в атмосфере Терры, им так и не довелось встретиться хотя бы на мгновение. Люцифер считал это благом: чем позже она узнает о том, что у них гораздо больше общего, чем можно было бы предполагать, тем лучше. - Стой, где стоишь! Люцифер, слишком глубоко погрузившийся в размышления, едва не подскочил от неожиданности. Голос Михаила как всегда неприятно резанул его тонкий слух, вызвав неуместный для наследника престола испуг. Главнокомандующий продирался сквозь окружавшие казармы заросли неизвестного кустарника, раздвигая их широкими плечами, не покрытыми ничем. Очевидно, Люцифер отвлек его от очередных учений: вид Михаила наводил на мысль о хорошей драке, а, зная его, можно было предположить, что дрался он одновременно со всеми. И, конечно же, победил. - Там провал, прямо перед тобой, - уже спокойнее проговорил Михаил, останавливаясь в нескольких метрах от Люцифера и приглаживая растрепавшиеся волосы. – С той недели прошу его заделать, наконец. - На карте его нет, - удивленно откликнулся Люцифер, пробуя твердь вокруг себя мыском, чтобы определить размеры провала. Михаил фыркнул и повел плечом. Это означало примерно следующее: «Ты сам прекрасно знаешь, что делается в голове у старика: он пьет, и пьет сильно, откуда там взяться нормальной карте?». Люцифер не мог с ним не согласиться, и он открыл уже рот, чтобы позлословить над отцом, однако ужасная догадка пронзила его сознание, и он так и застыл, не в силах облечь ее в слова. Лицо Михаила, готовящееся улыбнуться, потемнело. - Что. Он не спрашивал, он констатировал: «что-то случилось, и ты расскажешь мне все, потому что только я могу тебе помочь, и ты не пришел бы сюда, если бы не понимал и не принимал этого». По природе своей главнокомандующий был немногословен, и за циклы, проведенные в его компании, Люцифер научился переводить его краткие высказывания в удобную для собственного восприятия форму. - Провал здесь уже с неделю, ты говоришь? - Больше. Неделю прошу заделать. Не знаю, когда он появился. Люцифер медленно обернулся и окинул тоскливым взглядом проделанный путь. Дорога к казармам пролегала через сады и пролесок, обещавший стать полноценным лесом через несколько десятков циклов. В садах принцесса часто проводила свой досуг. Она никогда не уходила дальше пролеска, предпочитая проводить время среди цветов. «И никогда не покидала своей комнаты так надолго», - подсказал внутренний голос. - Ты не слышал здесь… ничего необычного в последнее время? – голос Люцифера неожиданно сделался тонким и смешным, однако в ответном взгляде Михаила не было и намека на веселье. – Никто не пищал? Прикосновение к сознанию было еще более неприятным, чем обычный диалог. Люцифер поморщился, ощутив почти физический дискомфорт от прикосновения к его мыслям. Михаил бесцеремонно копался в его голове, в его личных воспоминаниях, личных чувствах, образах, принадлежавших ему одному. Люцифер хватался за их обрывки. Мягкая белая рука, выбившаяся из-под одеяла. Внимательный взгляд кобальтовых глаз из-под пушистых черных ресниц. Запах ее волос. Шелест страниц какой-то книги. Трогательно выступающие позвонки на обнаженной спине. Свежие шрамы. Кто это сделал? Это он? Это отец? Скажи мне, туманность жизни моей. Ты можешь мне сказать. - Хватит! – Люцифер отшатнулся и разорвал ментальную связь. – Не смей лезть в мою голову без разрешения! На лицо Михаила страшно было смотреть. Невероятное страдание отразилось на нем. Люцифер удивленно взметнул брови и развел руки в стороны, не зная, что можно еще сказать или сделать. Михаил кусал губы, находясь, по-видимому, в таком же замешательстве. Никогда еще Люцифер не видел его таким. Да, наверное, никто его таким не видел. Любопытство подстегивало Люцифера проникнуть в сознание Михаила, но он знал, что ему не под силу сделать это. Никто не мог прочесть его мысли, включая самого Яхве, и тем больше злило его молчание и его беспомощность, на которую он не имел права. - Ты… - Я не знал! – выпалил Михаил, не дожидаясь, пока Люцифер сформулирует вопрос. – Откуда мне было знать! И он сломался. Люцифер почувствовал это сразу. Поток образов хлынул на него и поглотил. Люцифер перестал ощущать твердь под ногами. Он даже перестал дышать. То, что ему открылось, было слишком ужасно, чтобы верить в это, чтобы хотя бы на это смотреть, но он не мог отвести взгляда, потому что, куда бы он ни смотрел, повсюду встречал лишь то, что Михаил хотел ему рассказать. Ева пришла в казармы в том же виде, в каком принимала посетителей. Михаил никогда не видел ни ее, ни ее маскировки, так что не было ничего удивительного в том, что он пропустил появление лишнего лица на плацу. Тем более что единственным, что отличало новенького от остальных, был цвет волос. Все без исключения солдаты регулярной армии были блондинами, этот цвет давала энергия звезды, из которой они были созданы. Цвет волос новичка был другим, иссиня-черным. Но, так как сам Яхве являлся обладателем шевелюры точно такого же цвета, вопросов это не вызвало. Напротив, Михаил вел себя еще более требовательно по отношению к новичку, полагая, что Яхве создал новый вид солдата, и его надо обучить соответственно. И логично, что, когда бегство новичка было обнаружено, Михаил догнал его и наказал за дезертирство так, как умел. Высек древком своего копья на виду у всего войска. Копье это было знаменито тем, что уничтожало не только физическую оболочку, но и саму душу любого живого существа. Он сек новичка по спине, приговаривая, что шрамы на его душе станут постоянным напоминанием о том, кому он обязан своей жизнью, и за кого он должен будет ее отдать, если потребуется. Люцифер с трудом вырвался из удушающей трясины чужих болезненных воспоминаний и тяжело опустился на землю, свесив ноги в провал и упершись в колени ладонями. Ему нужно было восстановить дыхание и скрыть бледность лица. Наследник престола не имел права испытывать подобных эмоций. Главнокомандующий не имел права пороть принцессу. Похоже, они оба облажались. - И она перенесла это без единой слезинки, - сказал Люцифер просто, чтобы что-то сказать. – И не выдала тебя. Хотя одного только ее слова было бы достаточно, чтобы тебя публично казнили. - Выдав меня, она выдала бы и себя, - как всегда логично заметил Михаил. - Не смей принижать ее достоинств, - Люцифер шипел, потому что не мог кричать от злости. – Не смей принижать ее чувств. - Не в этом смысл. И с этим Люцифер не мог не согласиться. Смысл был в том, что она все равно пошла к нему. Возможно, в своем истинном облике, чтобы пристыдить его. Возможно, в камуфляже, чтобы продолжить обучение. Но она пошла, и этот треклятый провал возник на ее пути. А ведь неизвестно, способна ли она летать… Яхве до сих пор не выяснил этого. Слишком занятый своими исследованиями, он постоянно откладывал это, утверждая, что, раз уж она смогла скопировать их вид во всем остальном, то сможет и в этом. - Мы должны спуститься за ней. – Люцифер поднялся и кивнул в сторону провала. - Мы? – в этом вопросе было столько сарказма и неприкрытой издевки, что Люцифер снова разозлился. – Это наше с ней дело. - С тех пор, как она свалилась тьма знает куда, это и мое дело тоже! Возможно, она уже… - Она сильнее, чем ты думаешь. Любого другого эта порка убила бы. Собственно, я на это и рассчитывал. Дезертирам в моей армии не место. Он прыгнул раньше, чем Люцифер смог придумать ответ. *** Нырнув в провал, Михаил сразу же развернул энергетический шлейф, который с легкой руки Яхве стал называться крыльями, и придал себе незначительное ускорение. В случае с регулярной армией подобное название было оправданным: солдаты делались на скорую руку, и годились только на то, чтобы распугивать птиц, о полетах на дальние расстояния (до ближайшей питательной звезды, например) речи не шло. Но по отношению к самому себе Михаил никогда не употреблял этого термина и запрещал это делать другим. Упрощение никогда не шло никому на пользу. Вот и Яхве доупрощался: система жизнеобеспечения города так и не была налажена, провалы появлялись повсюду, регулярная армия ни на что не годилась, а Люцифер, который должен был заниматься всем этим, предпочитал примерять различные наряды и путаться под ногами, занимаясь исключительно словоблудием. Михаил ощутил раздражение, переходящее в гнев. Болтливость первого принца раздражала больше, чем его прилипчивость и способность объявляться в самый неудобный момент. Почему бы, спрашивается, ему не пойти было с этой проблемой к Яхве, коль скоро последний считался всеобщим отцом и основателем города? Почему надо было обязательно тащиться к казармам, в которых он сам не считал нужным появляться, хотя следовало бы? Теперь вся операция была под угрозой, и отделаться от балласта не представлялось возможным. Михаил показал Люциферу лишь то, что смог соорудить в своем сознании на скорую руку. Иного объяснения он подсунуть принцу не мог, и теперь горько жалел о том, что поторопился. Сделав себя теоретическим виновником произошедшего, он не мог вести себя так, как ему хотелось: полагалось испытывать сожаление и беспокойство, а не гнев и нетерпение. Поэтому перед тем, как опуститься на твердь, он выполнил несколько сложных фигур в плотном воздухе, чтобы придать своему лицу подобающую бледность и нервность. Люцифер, отставший еще на старте, этого маневра заметить не мог. Дожидаясь его прибытия, Михаил наскоро обследовал местность. Последние месяцы город не перемещался в атмосфере, и он опустился ровно в тот же квадрат, куда десантировалась принцесса. Почва сохраняла еще запах крови, но понять, было ли ранение серьезным, Михаил не мог: видимых следов не осталось, их смыли дожди и высушили ветры. Особого беспокойства он не испытывал. Принцесса прошла всю необходимую подготовку, и оружие демиургов не могло причинить ей смертельного вреда, и даже вряд ли могло затормозить ее. К тому же, именно получение незначительных повреждений было первым в списке ее заданий. Наблюдение за демиургами позволило определить, что к раненым они относятся аккуратно и одновременно беспечно: кто угодно с легкостью мог проникнуть в любой из городов просто потому, что выглядит неважно. Очевидно, в ближайший город она уже пробралась. Но осталась ли она там или продолжила свое задание? Если осталась, его появление могло помешать ей. Если ушла, то он мог спровоцировать агрессию со стороны демиургов одним своим видом. Михаил не мог так рисковать. Ближайшее поселение следовало обойти стороной и двигаться дальше, надеясь лишь на то, что принцессе хватило ума действовать согласно составленному им плану. - Тьма меня поглоти! Ты это чувствуешь?! Это ее?! Михаил потер переносицу и медленно повернулся на голос. Люцифер стоял на четвереньках, не выпрямившись еще после неудачного приземления, и лицо его, как всегда, было скорбно и испугано. С трудом подавив в себе желание отвесить ему хорошенького подзатыльника, Михаил ответил: - Да. Молчи. Можем быть не одни. Люцифер кивнул и выпрямился, не переставая оглядываться. Михаил знал, что первый принц считает его косноязычным занудой, и не стремился развеивать его заблуждений. Достаточно было того, что Люцифер его слушал. Всех остальных, не занудных и красноречивых, он предпочитал игнорировать, выхватывая из их слов лишь то, за что успевал зацепиться его разум, вечно пребывавший в движении. Тем удивительнее была его трогательная привязанность к принцессе. Кажется, лишь ее слова он воспринимал полностью, хоть она и составляла из них чересчур сложные и витиеватые предложения. Он не стремился постичь их суть, это видно было по его рассеянному лицу, когда он слушал ее. Кажется, он наслаждался самим звучанием ее голоса. Михаил не понимал этого наслаждения, но ценил привязанность принца. Она делала ему честь. Поэтому и только поэтому он был согласен терпеть его присутствие. Однако посвящать его в свои планы и размышления считал излишним. - Пойдем. – Михаил кивнул в сторону леса, за которым высилась громада Черной Башни. - Туда? Пешком? – Люцифер, очевидно, сомневался в его решении. – С воздуха мы быстрее ее найдем. - И себя. - Что? В каком смысле? - Нас могут заметить, - раздраженно пояснил Михаил. – Чтобы разглядеть все как следует, нам придется двигаться медленно, а то и вовсе останавливаться. Они могут нас увидеть. Приказа обнаруживать себя еще не поступало. Придется идти пешком через лес, желательно при этом избегать троп, по которым они могут ходить. Я должен объяснить тебе, почему? Или ты готов идти дальше? Люцифер рассеянно мотнул головой, очевидно, пораженный обилием сказанных слов. Михаил удовлетворенно кивнул и сошел с тропы. Треск сучьев и шуршание листвы указывало на то, что Люцифер предпочел следовать за ним. Раздвигая крепко переплетенные ветви деревьев могучей грудью, Михаил умудрялся двигаться необыкновенно тихо. На оттачивание этого мастерства ушли годы тренировок, и теперь, находясь в чужом королевстве, кожей ощущая опасность, Михаил радовался, что не потратил время зря. Впрочем, все его достижения нивелировались Люцифером, который, кажется, совершенно не заботился о том, чтобы оставаться незамеченным. Михаил напомнил себе, что первый принц старается, просто его подготовка оставляет желать лучшего. Также он напомнил себе, что нельзя требовать ото всех того же, что он требовал от себя самого, и раздражение понемногу успокоилось, сменившись обыкновенной для него сосредоточенностью. Нельзя было в сложившейся ситуации позволять эмоциям брать над собой верх. Каждый раз, когда он отпускал себя и позволял высказать то, что просилось на язык, случалась беда. Как, например, теперь. Нет, конечно, местонахождение Гавриила не стало для него новостью. Новостью для него стало то, что Гавриил не был с ним до конца откровенен. Конечно же, потому, что понимал: знай Михаил правду, ни за что не позволил бы отправиться на такое опасное задание. Вспомнилось, как Гавриил впервые появился в районе казарм. Михаил в то утро по обыкновению гонял солдат бегом по плацу. Крылья можно было отрубить, и в таком случае им пришлось бы бежать, и бежать быстро, так что он заставлял их делать это, с каждым кругом увеличивая скорость, и бежал сам впереди них. Краем глаза он заметил принца, слонявшегося неподалеку от места, где сады плавно перетекали в узкие улицы лагеря. Заходя на следующий круг, он взглянул на гостя немного внимательнее. Гавриил явно нервничал и сомневался. Михаил пронесся мимо него, намеренно задев плечом, однако принц не упал, как следовало ожидать, а всего лишь покачнулся. Плечо, которое до того не ведало сопротивления, загорелось от боли. Михаилу на мгновение показалось, что он коснулся горящего дерева, а не живого существа. Впрочем, боль быстро утихла, и к концу упражнения Михаил смог восстановить душевное равновесие. А Гавриил укрепился в своих намерениях, какими бы они ни были. К вечеру они договорились о частоте и продолжительности тренировок. Гавриил хотел, чтобы Михаил непременно тренировал его лично и отдельно ото всех. Для новичка это было понятным желанием: неприятно вышло бы, если б принца на виду у всей армии отделали в первый же день. Именно поэтому Михаил хотел сначала отказать ему. Да, неудача нанесла бы ущерб его самолюбию, однако именно самолюбие мешает воспринимать самого себя как часть единого целого. Армия же, как известно, индивидуализма не приемлет. Однако, поразмыслив, признал его требование обоснованным. Если бы Гавриил тренировался вместе со всеми, об этом очень скоро стало бы известно, и Яхве обязательно влез бы в их программу и нанес их занятиям непоправимый ущерб. Гавриил оказался способным и добросовестным учеником. Он стойко переносил все лишения и наказания, которых, положа руку на сердце, было немало. Упорство его, столь несвойственное королевской семье, восхищало Михаила, как и прочие качества принца, раскрывавшиеся с каждым днем все полнее. Гавриил с удовольствием слушал его наставления и действительно понимал их, а не только делал вид, чтобы Михаил от него отвязался. Ему все было интересно, он не боялся никакой, даже самой грязной работы, и казалось, что он получает удовольствие только от того, что они проводят время вместе. Это льстило Михаилу и одновременно сбивало его с толку. Он упустил то мгновение, когда ведущую роль в их отношениях взял на себя ученик. Просто однажды утром Гаврил разложил перед ним карту тверди с несколькими красными точками, обозначавшими местонахождение очень важных вещей. Михаилу бы спросить, откуда он вообще об этих вещах знает, однако Гавриил говорил так уверенно и горячо, что план был одобрен сразу же. Единственным белым пятном оказалось отсутствие связи, они просто не обратили внимания на необходимость общаться друг с другом во время выполнения задания. И теперь Михаил гнал от себя мысль о том, что Гавриил, возможно, не собирался возвращаться. Что он, возможно, намеревался собрать эти вещи для себя лично, чтобы после иметь лишь в своих руках инструмент давления на демиургов. Главное свое оружие он предпочел скрыть. Лишь от Люцифера Михаил узнал о том, что его ученик на самом деле принцесса, и что само ее присутствие на тверди ставило под удар всю его карьеру. Додумайся хоть один демиург до похищения и шантажа, Золотой город можно считать утраченным. - Что, если она вообще не его дочь? Михаил задал этот вопрос вслух и спохватился слишком поздно. Шуршание за спиной стихло, и он вынужден был остановиться. Оборачиваться не хотелось. Не хотелось смотреть в лицо Люцифера, не хотелось выслушивать его многословное отрицание, не хотелось ощущать его возмущение. Михаил внутренне подобрался, как гончая перед прыжком, однако ничего не происходило, и он все-таки обернулся. Люцифер стоял, неловко ухватившись за ветку и балансируя на полусгнившем бревне. Одно неверное движение – и бревно сломается, а он сам рухнет в ближайшую топкую лужу. Однако принц этого, кажется, совершенно не замечал. Лицо его, прежде богатое на эмоции, на сей раз не выражало ничего. - Я… это… - Михаилу трудно было подобрать слова, способные оправдать его рассуждения и одновременно не выдать его самого. – Ты с бревна-то слезь. Люцифер послушался, но не сказал ничего. Ступив на твердую почву, он молча закатал рукава, тяжело вздохнул, медленно подошел к Михаилу и неожиданно резко ударил. Михаил не успел среагировать, потому что не ожидал этого. Не от Люцифера. Удар оказался сильным и точным. Михаил тряхнул головой, посмаковал собственную кровь, брызнувшую из разбитой губы, и улыбнулся. - Я говорил, - голос Люцифера звучал глухо и зло, - чтобы ты не смел унижать ее. - Как мои слова способны ее унизить? – искренне удивился Михаил. – Я размышлял о своем. То, что ты услышал, ничего общего… - Я, может быть, не могу проникнуть в твой разум, но я прекрасно понимаю, о чем ты говоришь. И догадываюсь, почему ты вообще об этом подумал. То, что она ослушалась отца, не значит, что она не его дочь. - Ты не видишь всей картины. - Так объясни мне. Что, не можешь? Тебе самому есть, что скрывать. Если скрываешь это от меня, очевидно, что отец вряд ли обрадуется, узнай он правду. Может быть, в таком случае, то, что ты думаешь о ней, применимо и к тебе? - Исключено. - Почему же? - Не меня ищут по лесам и болотам. Люцифер ударил снова. На этот раз Михаил был готов, но все равно пропустил удар. Люцифер бил не в лицо, как можно было рассчитывать, исходя из его замаха, а в корпус. Рукой, которую он занес первой, Люцифер схватил Михаила за волосы и приложил о колено, как только тот согнулся. - Это ты не видишь всей картины, - прошипел Люцифер. – Для тебя существует только один путь. Ты не умеешь обходить, вот как сейчас, прешь через лес напрямик. Все, что не вписывается в эту линию, ты отбрасываешь. Именно поэтому ты сейчас кровью харкаешь, а я стою над тобой. - Я не умею обманывать, и не хочу этому учиться, - возразил Михаил, осознавая, что обманывает в тот самый момент, как слова срываются с его губ. - Тогда ты никогда не поймешь ни ее, ни меня. Но это только твоя проблема. Не смей оскорблять ее ни в моем присутствии, ни наедине с самим собой, чем бы ты там ни занимался, пока никто не видит. Она – дочь твоего короля. Она – свет и надежда для всех нас. Она – моя единственная любимая сестра. Ты – пыль под ее ногами. Ты причинил ей боль, ты унизил ее, и ты смеешь унижать ее на словах, не стесняясь меня! Михаил промолчал. Ему нечего было возразить, потому что он сам дал Люциферу то оружие, которым он теперь побивал его. Признаться в том, что шрамы на спине принцессы – не его рук дело, все равно, что подписать себе смертный приговор. Тут же стало бы известно обо всем остальном. - Но кто, если не я? - Нет, ты просто нарываешься! Люцифер снова бросился на него, но на этот раз Михаил с легкостью отразил его атаку. Люцифера поглотил гнев, Михаил же неожиданно обрел спокойствие. Он не отдавал себе отчета в том, что делает: его занимал лишь один вопрос. Действительно, если не он оставил эти незаживающие шрамы на душе принцессы, отразившиеся на ее теле, то кто сделал это? И когда? Снова всплыли в памяти воспоминания Люцифера, легко вырванные из его сознания. Обнаженная спина, почти белая. Яркие шрамы на ней, столь ужасные, что забыть о них невозможно, если однажды увидел. Их не должно быть на такой нежной коже. Погружаясь в сознание Люцифера все глубже, Михаил почти ощущал кончиками пальцев прикосновение к ее коже. Такой тонкой, что, проведя ладонью чуть правее, можно пересчитать ребра. Тугие иссиня-черные волосы переброшены через плечо, чтобы не мешать обзору. Она дрожит то ли от холода, то ли от прикосновений. Когда она поворачивается, стыдливо отвернув лицо, разноцветные блики витражей опускаются на ее маленькие аккуратные груди. Они легко помещаются в ладонь. Мягкие и бархатистые наощупь. На ее щеках выступает румянец. Губы шепчут что-то, но слова не остаются в памяти, ведь они ничего не стоят. То, что действительно имеет значение – это теплота и влажность ее рта, сладость поцелуя, трогательная растерянность и восхитительный страх. Она знает, что делает что-то неправильное. Никто не говорил ей, что правильно, а что – нет, но она подспудно ощущает, что ей следует остановиться. Но, как и любая женщина, она не может. Прикосновения языка к ее шее заставляют ее дышать чаще. Когда он спускается к ее груди, она ощутимо дрожит. Она почти готова упасть, достаточно дуновения ветра, чтобы она, обессилев, опустилась на постель, позволив ему продолжить делать то, что он делает. Ему нравится целовать ее. Нравится касаться ее. Нравится ловить ее дыхание. Ему тяжело сдерживаться. Он привык получать все, что он хочет. Но то, что он делает сейчас – жертвоприношение ей. Опускаясь перед ней на колени, он признает ее власть над собой. Прикасаясь губами к ее лону, он возносит ей молитву. Проникая в ее лоно языком, ощущая ее вкус, он не может сдержать стона, как и она. Ему хочется, чтобы она извивалась под ним. Хочется, чтобы она молила его продолжить. Хочется ощутить, как ее лоно обхватывает его член, как пульсирует ее тело в судороге оргазма. Он почти плачет из-за того, что слишком любит ее, чтобы требовать этого. - Не смей! – Люцифер, поверженный и придавленный коленом, барахтался из последних сил. – Это только мое! Не смей осквернять это своим присутствием! Она вздрагивает и плачет. Всхлипывает каждый раз, когда его язык обводит ее клитор. Кожа ее пахнет глубинами мироздания. Цветами, которые давно уже нигде не растут. Космическим ветром. Звездной пылью. - Скажи мне, что она не его дочь, - потребовал Михаил. – Иначе я убью тебя прямо здесь и сейчас, и никто меня не осудит. Я вырву твое сердце и вставлю его тебе в глотку. Скажи мне, что она не его дочь, и так, чтоб я тебе поверил! Люцифер не мог ничего сказать. Михаил и сам понимал это. Он не мог произнести это вслух, не имел права, потому что, очевидно, поклялся. И еще потому, что колено Михаила почти сломало ему шею. Однако воспоминаний, панически выброшенных его мозгом, было достаточно. Михаил нехотя слез с Люцифера, отряхнулся и помог ему встать. - Ты первый начал. И, как выяснилось, несправедливо. Не делай так больше. Люцифер кивнул и что-то сдавленно промычал, тут же закашлялся и замахал руками, отвергая всяческую помощь. - Я сильнее тебя, - увещевающее проговорил Михаил. – И мудрее. Не пытайся больше навредить мне, окажешься в том же положении. А теперь пойдем, мы много времени потеряли. Путь предстоит неблизкий. - Ты знаешь, где она может быть? – хрипло спросил Люцифер, держась за горло и глядя на Михаила несчастными слезящимися глазами. - Догадываюсь, - дипломатично ответил Михаил. – Если бы с ней что-то случилось, мы узнали бы. Я уверен. Люцифер кивнул. Он-то наверняка считал, что почувствует, если она хотя бы ножку подвернет. О крови на опушке Михаил предпочел не напоминать. Они продолжили свой путь под закатным солнцем, думая каждый о своем. Вековые деревья шумели, упираясь верхушками в небо. Пели птицы, переговаривалось между собой зверье. Слышался плеск ручьев: в лесу их было порядочно. Ветер усиливался. Тревожный, пахнущий прелой листвой и морем, северный ветер. Шли через чащу, преодолевая препятствия из поваленных деревьев, выкорчеванных ураганом, разгулявшимся над лесом еще до появления Золотого города в атмосфере. Месили ногами прелую листву, разбегалась, потревоженная, какая-то неизвестная мелкая мерзость. Вообще в чаще мало было приятного. Стволы деревьев одинаково черны и пусты: кроны виднелись высоко, соединяясь в единый темный шуршащий полог. Свет не проникал сквозь переплетение ветвей и листьев. В лесу, несмотря на не позднее еще время, царствовала тьма. Михаил не сомневался, что по тропе они двигались бы намного быстрее и веселее, однако доверять лесу было нельзя: тропа могла оказаться опаснее бурелома. Ему не требовался источник света, чтобы видеть, куда он идет: зрение его было устроено таким образом, что он видел истинную суть предметов и живых существ, и прекрасно понимал, где они располагаются. У Люцифера с этим обнаружились некоторые проблемы, однако он ограничился тем, что взял Михаила за руку, чтобы не упустить его из виду. Изредка он спотыкался: легко было не заметить крючья, выступающие из земли за мгновение до того, как будет сделан шаг. Тогда его вспотевшая узкая ладонь судорожно сжимала крепкую грубоватую ладонь Михаила. Люцифер ни за что не признался бы, что испытывает даже не страх, а постыдный липкий ужас, который живет в каждом живом существе, и о природе которого остается только догадываться. Сам Михаил ничего подобного не испытывал. Лес жил, и лес пробуждался. Этого можно было бояться ровно настолько же, насколько пугающим могло быть пробуждение любого другого живого существа. Слух Михаила обострился, ответственность за жизнь первого принца заставила его внимательно прислушиваться ко всем органам чувств, что у него имелись. Он слышал, как чавкали и серпали болота в глубине леса. Кожей ощущал прикосновение тьмы, которая за тысячелетия овеществилась и обосновалась в этом лесу. Он предполагал даже, что лес возник для того, чтобы скрыть ее от посторонних глаз и дать ей возможность существовать так, как она хотела. И получать пищу, которая была ей по нраву. Солнце наверняка уже зашло. Михаил перестал чувствовать его излучение, однако не мог сообразить, когда именно это произошло. Люцифер двигался за ним мелкими семенящими шажками. С течением времени он спотыкался все чаще и чаще, но страх сковал его настолько, что он даже не мог ругаться сквозь зубы, только сжимал ладонь Михаила все яростнее и обреченнее. Да, такую пищу хотел и ждал этот лес, такую пищу он взращивал в городе, стоявшем неподалеку, и такую пищу приглашал он в свое чрево светлой и широкой тропой. Михаил знал о Белой Башне Ирия немногое, но главное ее свойство подтверждало его догадки о природе тьмы, через которую они с Люцифером теперь шли. Если бы ужасом, обитавшим в лесу, оказались существа видимые и осязаемые, ирийцы пошли бы на них с вилами и топорами. Но глаза их были в этом отношении почти слепы. Они чувствовали тьму, живущую в этом лесу. Возможно, они даже видели ее краем глаза, когда шли по тропе. Но они не могли ощутить ее так, как ощущал ее Михаил. И прикосновение ее становилось для них смертельным. Впрочем, нельзя было сказать, что тьма была единственным обитателем леса. Михаил хорошо слышал все передвижения существ, природы которых до конца не понимал и не знал точно, как они выглядят. Лишь по звукам их торопливых шагов он мог предположить, какого они роста и как могут выглядеть, в зависимости от того, откуда они шли: с болот, с деревьев или из-под земли. Когда послышался первый неестественный для ночного леса звук, Люцифер вцепился в предплечье Михаила, наплевав на гордость. - Что это? – жалобно спросил он, и Михаил удивился звуку его голоса, потому что никогда не слышал, чтобы Люцифер говорил так. – Что это такое было? - Не знаю. Он действительно не знал. Звук напоминал женский стон, то ли болезненный, то ли сладострастный. Следом за ним прозвучали еще несколько: треск коры, скрежет дерева, истязаемого ветром, плеск воды и смех. - Лес пробудился, - уточнил Михаил, чувствуя, что должен что-то сказать. – Не бойся. Он не причинит нам никакого вреда. - Серьезно? – Люцифер, очевидно, хотел ответить сарказмом, но вышло снова так жалобно, что Михаил поморщился. – Вреда не причинит? Я споткнулся о кости только что! - Это кости кого-то из наших? – спокойно уточнил Михаил. - Нет, слишком мелкие. - Ну, вот тебе и ответ. Таких, как мы, этот лес еще не жрал. - Еще! Люцифер хотел, видимо, разразиться возмущенной тирадой, однако снова послышался стон, и на этот раз источник звука был намного ближе. Очевидно, они двигались к тому, что издавало этот звук, и непременно должны были выйти прямо на него. Для этого следовало преодолеть довольно трудный участок: деревья прямо перед ними скрючило так, что невозможно было ни подлезть под них, ни обойти. Надо было перелезть через природный забор. Михаил остановился в нерешительности. Если бы он пошел первым, то пришлось бы оставить Люцифера одного. Пусть и на некоторое время. Это могло бы оказать существенное воздействие на его рассудок или действительно подвергнуть риску. Если бы он пропустил Люцифера вперед, то ему пришлось бы столкнуться с неизвестным. И здесь варианты были теми же: либо он повредился бы рассудком, либо лес сожрал бы его. И то, и другое, было Михаилу совершенно невыгодно. Поэтому, поразмыслив еще немного, он наклонился и похлопал себя по спине. - Не буду я на тебя лезть! – свистящим шепотом возмутился Люцифер. - Тогда оставайся здесь, пока я разведаю, что там дальше. - Вот еще! Полезем одновременно! - Грохнешься – я тебя поднимать не стану. Будешь валяться здесь, легкая добыча. - Тогда я полезу первым! - То-то оно обрадуется, когда ты свалишься ему в пасть. Диалог прервался хрустом веток, раздавшийся, вопреки ожиданию, с их стороны. Люцифер взлетел на спину Михаила так резво, что оставалось гадать, откуда в нем столько прыти после изматывающих блужданий по чаще. Михаил выругался, ухватился за искореженную древесину покрепче, уперся в нее мысками, раскачался и прыгнул. Он не знал, что ждет его за валежником, но неизвестность по-прежнему ничуть не страшила его. Люцифер же сжался от страха так, что захрустели сжатые его бедрами ребра. Михаил успел подумать о том, что после этого путешествия в его распоряжении окажется огромное количество козырей, которые позволят усмирить самолюбие первого принца. А затем он приземлился. То, что открылось его взгляду, никак нельзя было ожидать встретить в чаще леса. Вес Люцифера перестал иметь значение, вообще все перестало иметь значение, потому что он отказывался воспринимать то, что видел. Тьма в этой части леса была еще более плотной. Ее можно было коснуться рукой и почувствовать ее текстуру. Взгляд Михаила не мог проникнуть сквозь нее, но он различал смутные очертания Черной Башни, которая совершенно терялась во тьме и потому оставалась до сих пор незамеченной, несмотря на свой размер. Он не мог определить, с какой стороны они вышли к башне. Лес не закончился еще полностью, однако с его места хорошо было видно, где он переходит сначала в пролесок, а затем и в заросший сорняками, когда-то красивый сад. Оттуда-то и доносились стоны. Там, прислонившись к проржавевшей калитке, стояла женщина. Она была обнажена, и белая кожа ее почти светилась в обрамлении живой тьмы. Ужасные шрамы рассекали ее тело: казалось, что она была расчленена, а затем грубо сшита заново. Но она была жива, и лицо ее, вопреки ожиданиям, выражало не муку, а величайшее наслаждение. Михаил смущенно отвел взгляд, но не смог долго глядеть в сторону. Что-то заставляло его возвращаться к созерцанию этой женщины снова и снова. Она стояла, прислонившись к ограде, и тьма ласкала ее, как могла. Михаил следил заворожено за тем, как дрожит ее красивое тело, как выгибается она навстречу тьме, как колышутся ее упругие груди. Он не понимал, почему смотрит на это, стоя столбом. Ему интересно было, что будет дальше. Наслаждение ее не было ему понятно, но и не вызывало брезгливости, как бывало, когда ему случалось наткнуться взглядом на соитие демиургов: быстрое, грязное и бессмысленное. Неожиданно глаза ее распахнулись и уставились прямо на него. Михаил не отвел взгляда. И тогда женщина рассмеялась. Глухо, гортанно, и от этого смеха что-то надорвалось у него внутри, и мир, который до того существовал как бы сам по себе, обрушился на него со всей своей неумолимой тяжестью. Он понял, что не чувствует тяжести тела Люцифера. С трудом оторвался от взгляда женщины, обернулся и увидел, что принц лежит на земле, тело его бьют крупные судороги, а тьма пенится на губах. - Что ты сделала с ним? – отрывисто и зло спросил Михаил, опускаясь рядом с принцем на колени и пытаясь привести его в чувство пощечинами. - Я? – она снова рассмеялась, совсем не зло, приблизилась, грациозно покачивая бедрами. – Это не мой лес, и не мой дом. Я здесь такая же гостья. - Ты званый гость, - возразил Михаил. – Что оно делает с ним? - Он, - нежно, почти восхищенно, поправила женщина. – Он делает. Ты знаешь, чья это вотчина? - Я слышал истории. Но появился здесь позже, чем они произошли. Эта материя… - Это он, - выдохнула женщина, опускаясь на влажную траву, не стесняясь своей наготы и с удовольствием демонстрируя ее. – Его нельзя убить, потому что он вечен. Он был здесь до нас, и до этой тверди, и до всего на свете. Но тела… Тела его можно лишить, и они это сделали. А оно нужно ему… Оно нужно всем. Говоря, она протянула руку и стала гладить волосы Михаила, следя за тем, как они растекаются по ее пальцам. Он мотнул головой и нахмурился. - Не смей прикасаться ко мне, женщина. Говори, как это прекратить. - Какой строгий! – она кокетливо надула губы, но, поняв, что ее ужимки бесполезны, посерьезнела и отвела взгляд. – Никак. Он возьмет твоего брата, если захочет. Если он подойдет. Если нет – отпустит сам. Не вы первые. - Он мне не брат, - машинально ответил Михаил. - Мне нет дела до этого. Если возьмет – хорошо. Он красивый. Подойдет мне. Михаил не понял, как гнев завладел им. Ему всегда казалось, что он хорошо контролирует свои эмоции, и еще ему всегда казалось, что он вздохнет с облегчением, если с Люцифером что-то случится. Однако он ошибался. Он ударил ее сильно, наотмашь, и она упала, нелепо взмахнув руками. Михаил встал и опустил стопу на ее лицо, ощутив острое наслаждение в тот момент, когда ее нос сломался. - Я тебя убью, - сказал он звенящим от ярости голосом, - если все будет именно так. Я убью тебя на глазах у твоего ублюдка, а потом вытрясу его из тела, которое ему не принадлежит. Я вас, ничтожества, сотру в порошок и не вспотею. Тьма прикоснулась к нему. Аккуратно. Так прикасаются друзья или родственники, когда требуется успокоить, приласкать. Михаил хорошо видел Люцифера. Тело его еще сотрясалось от судорог, однако угроза, видимо, подействовала, потому что вся тьма, что была в этом месте, сосредоточилась теперь за его спиной. Он убрал ногу с лица женщины, которое потеряло всю свою красоту и походило теперь на подавленный плод. Медленно повернулся. И не увидел ничего. Он не способен был воспринять того, что стояло за его спиной, ни зрением, ни слухом, ни обонянием. Весь он был беспомощен перед лицом этой тьмы, но страх так и не пришел. Женщина отплевывалась у его ног, он слышал ее, он чувствовал запах ее крови, значит, он все еще жил. Но то, что стояло перед ним, убеждало в том, что он мертв, что он никогда не был живым, если не может увидеть и прикоснуться. Это должно было напугать его, но не пугало. Это не вызывало в нем никаких чувств. И тогда он понял, что стоит перед ним, и сколь беспечен он был, что пришел сюда. И что все потуги Яхве будут бессмысленны до тех пор, пока Ничто существует здесь, и пока лес его кормит. - Она проходила здесь. Михаил не спрашивал и не утверждал. Он неожиданно понял и почти увидел это. Принцесса была здесь, она прикасалась к ограде, она входила в Башню, и она видела Ничто, и прошла дальше. Знание возникало в его сознании, но попытки проникновения в его мысли не ощущалось, словно Ничто всегда было там. Он видел, как принцесса шла по лесу, ни разу не запнувшись и не попав в ловушки для демиургов. Видел, как она смотрела на эту тьму, он словно смотрел сам глазами тьмы и видел ее доверчивое красивое лицо. Это не он сам, это Ничто считало ее красивой. Плохая новость для женщины, харкающей кровью. Плохая новость для Золотого города. Он хотел сказать, что Ничто не смеет прикасаться к ней, но не смог раскрыть рта. Знание продолжало ослеплять его. Он видел, что время демиургов подошло к концу, и видел, с какой легкостью он сам может истребить их. Он видел, что все, что ему нужно – здесь, только руку протяни. И он знал так же четко и ясно, что может устоять. Но не видел в этом никакого смысла. Михаил с удивлением для самого себя осознал, что ему легко и приятно быть орудием, и что тьма, существовавшая задолго до него самого, намного лучше знает, что такое судьба, и есть ли она вообще. Поэтому он закрыл глаза и вдохнул ее, и пространство перед ним очистилось. Стала хорошо видна Черная Башня, на которую падал тусклый лунный свет. Люцифер закашлялся и принялся ругаться так, как не ругался на его памяти никогда. Женщина протянула к нему руки. Ему казалось, что он видит ее разбитое лицо, уродливое в своем восхищении и желании, несмотря на то, что он стоял к ней спиной, и мог только ощущать движение воздуха, рассеченного ее ладонями. Тьма была в нем всегда, но она укрепилась в самом отдаленном углу его сознания, расширив границы его восприятия. И не более того. Поэтому, когда женщина все-таки дотянулась до него, он стремительно развернулся и сломал ей руки. - Я сказал не прикасаться ко мне. Затем он помог Люциферу подняться, ободряюще похлопал его по плечу и повел прочь от леса, прочь от Черной Башни, прочь от полоумной бабы, которую, он знал, звали Морена, и дух ее отлетел в тот день, когда принцесса вышла из Ирия. Ничего живого не было и не могло быть в этом лесу, потому что сам лес был мертв уже тысячи лет, и листва его была мертвой, и ручьи его были отравлены. Для него это место не имело теперь никакого значения, потому что он знал, где искать принцессу, знал, что с ней не случилось ничего непоправимого, и знал также, что Люцифер надолго запомнит эту ночь, и что тьма причинила ему куда больший вред своим присутствием. К морю они вышли на рассвете.