Инь и Ян

      Казалось, что абсолютно ничего не могло вывести из себя Драко Малфоя. Однако в этом мире существовала Гермиона Грейнджер, которая выполнила своё обещание.       Три. Ёбаных. Месяца.       Именно столько Грейнджер стоически игнорировала Драко. Малфой ощущал бессильную злобу, которая вырезала куски его души. Парень действительно начал сожалеть о всех своих словах, которые он когда-либо говорил девушке. Теперь-то он в полной мере осознавал весь спектр человеческих эмоций, который часто испытывали другие.       Холод его души давным-давно дал трещину, ещё когда Гермиона в сердцах проговорила ту тираду. Драко тогда не до конца понимал, почему у него внутри словно поселились кошки и неприятно скребли грудную клетку. Но на следующий день он почувствовал, как его стало поглощать нечто тёмное и зловещее.       Драко не боялся этого. Парень уже порядком привык к таким ощущениям, и раньше они проходили слишком быстро. Малфой свято верил в то, что очередные демоны поселятся в его голове совсем ненадолго и уйдут восвояси, когда им надоест эта жуткая игра.       Но они не уходили.       С каждым днём после ухода Грейнджер внутренние демоны пожирали его. Он ощущал, как потихоньку начал сходить с ума, чувствуя, как огромная дыра внутри него разрасталась всё больше и сильнее. Через неделю после тех ощущений парень понял: с ним творилось что-то неладное. И он искренне думал… нет, верил в то, что медленно умирает. Пока на одиннадцатый день после отвержения связи не увидел её.       Гермиона была прекрасна. О таких нужно писать книги, сочинять песни, постоянно дарить цветы и осыпать комплиментами. Самым важным было осознание того, что она интересовала и волновала его. И Малфой был готов пойти на перемирие, если бы Грейнджер хотя бы посмотрела в его сторону.       Каждый раз, когда Малфой в течение ноября смотрел на неё, он ощущал, как болезненная пустота исчезала из его груди. Парень чувствовал себя живым, просто наблюдая за Грейнджер. Какие-то неизвестные доселе эмоции переполняли Драко, стоило ему увидеть её нежную улыбку.       Обращённую не на него.       Ток пробегал по его венам, когда он видел, как девушка закусывала губу и с особой нежностью касалась платиновой пряди. И только в такие моменты Драко понимал — он жалел о прошлом. Чувствовал чёртово сожаление и потребность в том, чтобы извиниться перед ней и попросить вернуться. Но всё это пропадало, стоило Гермионе покинуть его поле зрения. Бабочки в животе Драко умирали, и на их место всегда возвращалась родная пустота.       Исчезну из твоей жизни и не буду обращать на тебя внимания. Живи до конца своих дней с мыслью о том, что твой соулмейт никогда тебе не принадлежал.       Эти слова постоянно всплывали в его воспалённом разуме, когда его взгляд совершенно случайно натыкался на глаза Гермионы. Но парень видел в них лишь холод и безразличие. Грейнджер, казалось бы, ничего не чувствовала, пока смотрела на него. И Малфою почему-то было больно. Он знал, что недостоин её хорошего отношения к себе.       Но он надеялся увидеть что-то большее, чем ничего, они ведь всё-таки соулмейты.       Малфой поморщился. Весь ноябрь прошёл под эгидой борьбы с гордостью и демонами, пока душа отчаянно тянулась к ней — такой холодной и отчуждённой. Драко продумывал всевозможные планы по привлечению её внимания. Но Грейнджер оказалась непробиваемой как скала. Все его попытки полетели в тартарары, и, остановившись в коридоре полном людей, смотревших на него, слизеринец ощутил то самое отчаяние и чувство одиночества.       Посмотри же на меня, твою мать! Услышь мою душу, Грейнджер, прошу!       Драко всегда именно это мысленно кричал уходящей от него Гермионе.       В декабре стало сложнее, потому что теперь она смотрела. Драко ощущал, как демоны отступали, оставляя после себя одну пустоту. Некому было заполнить эту бездонную яму в груди, а та, кто могла, ничего не делала. И Малфой смирился с этим. Абсолютно полностью принял всё это, включая зарождающуюся симпатию, потому что Гермиона была красивой… И каково было его удивление, когда он заметил это спустя столько лет!       Малфой наблюдал за ней и подмечал каждое изменение её внешности. Грейнджер начала краситься, и Драко всей душой надеялся, что причина этому — он. Гриффиндорка изменила стиль одежды, и теперь вместо мешковатых тряпок и джинс на ней можно было увидеть рубашки и юбки до колена. Иногда на парах Снейпа она закатывала рукава, чтобы не замарать и не испортить ткань, и Драко видел её кожу — она имела золотой оттенок. Малфой усмехнулся.       У золотой девочки была золотая кожа, украшенная созвездиями родинок. И Малфой почему-то ощутил острую потребность в том, чтобы провести по ним языком, соединяя. Парня по-настоящему удивила эта мысль, но при этом он не почувствовал ни капли отвращения. Это казалось чем-то правильным.       Затем Драко обратил внимание на её губы, сидя напротив неё в Большом зале. Грейнджер что-то взволнованно объясняла Поттеру, который нежно улыбался ей — его, блядь, Грейнджер…       Малфою это не понравилось, однако он давным давно смирился с мыслью о том, что Поттер — её друг. И он искренне надеялся, что они на самом деле просто друзья. Потому что от вида того, как он смотрел на Гермиону, у Драко внутри зарождалось нечто тёмное. Кровь бурлила в жилах, а мозг затуманивала пелена ярости.       И Малфой понимал, что не имел никакого права испытывать такие чувства по отношению к ней, но он не мог по-другому. Хоть слизеринец и был инициатором прекращения этой связи, но он хотел всё исправить. Драко считал, что если у них не получится стать любовниками, то можно хотя бы остаться просто друзьями. А там, возможно, он предпринял бы новую попытку возобновить общение с Грейнджер.       А в январе стало невыносимо…       Потому что после рождественских каникул Грейнджер вернулась вместе с Поттером, который приобнимал её за талию. И Малфой ощутил, как в тот момент что-то треснуло в его груди, а проклятая связь болезненными шипами впилась в душу. Парень, который никогда ни в чём не проигрывал, впервые почувствовал горький вкус проигрыша. Но больше всего он смеялся над самим собой.       Казалось, ему стоило хотя бы раз в жизни засунуть свои принципы и мнение отца в задницу и сделать так, как велела судьба — но парень ей противился. Драко считал, что эта связь должна была стать её проклятьем, однако больно было ему. А она всё улыбалась и продолжала смотреть.       Смотрела в Большом зале за завтраком. Украдкой глядела на него в библиотеке, куда он ходил только из-за неё. Наблюдала на смежных парах. И изредка улыбалась. Ему.       И именно в такие моменты Малфой ненавидел себя. Потому что не мог ничего изменить. Потому что не мог перестать на неё смотреть. Потому что осознавал, как связь давила на виски и выворачивала душу наизнанку. Потому что понял, кого потерял.       И это было сложно. Потому что Малфой впервые сожалел о всех своих поступках и словах настолько, что захотелось вымыть рот с мылом. Появилось желание прилюдно присесть к Грейнджер и лбом уткнуться в её ключицы, нежно обнимать и говорить о том, какой он грёбаный идиот.       Хотелось выть от собственной глупости. И Драко был уверен — теперь он больше всего на свете мечтал о том, чтобы слушать её, зарывшись носом в каштановые кудри. Любой бред. Всё что угодно. Лишь бы она просто была рядом с ним, а не с чёртовым Поттером.       Но все мысли и желания Драко разбились о скалы реальности. Потому что Грейнджер везде была с другим. И улыбалась Гарри совсем иначе, по-особенному. И Малфой искренне, всеми фибрами своей души завидовал проклятому гриффиндорцу — просто из-за того, что тот не был таким идиотом, каким оказался слизеринец.       Тяжёлый взгляд Драко прожигал дыру в спине Грейнджер, пока она шла в Большой зал под руку с Поттером. И лишь на секунду ему показалось, что девушка обернулась и одарила его понимающим взглядом и хитрой улыбкой.       Настал февраль, молчаливые гляделки с Грейнджер не прекращались, а ревность — именно это чувство он испытывал — усиливалась.       Малфой стиснул зубы и со злостью во взгляде наблюдал за тем, как мерзкие руки Поттера обнимали часть его души. Трогали прядь платиновых волос. Смотрели с нежностью в глазах. И Драко стало противно. Настолько сильно, что хотелось сорвать с себя кожу. Вырвать лёгкие и поставить новые, чтобы просто вдохнуть свежий воздух, не пропахший этой мерзостью и безразличием.       О да, Малфой осознал, что безразличие пахло. И оно имело чёртов запах лаванды. — Дай угадаю, — шёпот Забини привлёк внимание Малфоя, и Драко вопросительно вскинул бровь. — Абсолютно омерзительно смотреть на то, как твоя душа обжимается с заклятым врагом? — не поднимая взгляда на обескураженного блондина, Блейз внимательно смотрел на Грейнджер через столы. — Хотя можешь и не отвечать, я видел, как ты смотрел на неё в течение этих трёх месяцев.       Драко сжал вилку. Нет, он знал, что многие заметили все его взгляды, которые он бросал на Грейнджер, но до этого момента никто не говорил ему об этом. Однако чего ещё Малфой мог ожидать от Забини? Порой прямота мулата ставила блондина в неловкое положение. Прямо как сейчас.       Драко раздражённо поджал губы и прищурился. Слова Блейза, казалось, попали в самое больное место. А болела у Малфоя душа, которая отчаянно тянулась к Грейнджер. — Я и без тебя знаю, что я полнейший идиот, — Драко вновь перевёл взгляд на парочку гриффиндорцев и ощутил, как злость разгорается в нём с новой силой. — Ты собираешься хоть что-то делать или так и будешь смотреть на то, как твоя истинная половинка будет обжиматься с другим? — Да, собираюсь, — ответил он, а в голове набатом стучало другое:       Нет, я не знаю, что мне делать.       И Забини уловил эту интонацию. После стольких лет дружбы Блейз научился различать, когда Малфой лгал, а когда говорил правду. Мулат раздражённо вздохнул и возвёл глаза к потолку, попросив у Мерлина сил и нервов. Через секунду его большая ладонь дала подзатыльник Драко, который мгновенно вперил в парня яростный взгляд. — Не смотри на меня так, словно я твой враг номер один. Подумаешь, прописал тебе заслуженный пендель. — Блейз с невозмутимым лицом откусил кусочек тоста с клубничным джемом. — Скажи мне, ты хоть раз пытался с ней заговорить после той ночи? — поймав отрицательный кивок друга, парень закатил глаза. — Тогда ответь мне, какого хера ты просто пялишься на то, как, блядь, твоя душа уходит от тебя, потому что ты ёбаный мудак?       И Малфою впору было обидеться и оскорбиться, но он понимал — Забини прав. Драко действительно ёбаный мудак и эгоист. Грейнджер имела полное право злиться и не прощать его. Но Малфой был бы не Малфоем, если бы не попытался сделать хоть что-то. — Хорошо, допустим, ты прав, и я ёбаный мудак, но делать-то что? — Поговорить, — бесстрастно проговорил Забини, доедая тост. — И не надо на меня так смотреть, Малфой. В отличие от тебя Грейнджер умеет разговаривать на человеческом языке, и у неё спокойный характер. Попытайся попросить прощения и засунь свою гордость себе в задницу. И, Драко, дай ей время. Не смей давить на неё.       Малфой ещё несколько секунд смотрел на Забини, затем его глаза метнулись в сторону Грейнджер. Агрессия и злоба снова вспыхнули как спичка в его душé, когда его глаза впились в пальцы Поттера, который легонько касался платиновой пряди девушки.       Ничего, Поттер, совсем скоро эти пальцы окажутся в твоей заднице. И помолись Мерлину, чтобы только пальцы.       Драко вскочил с места и, не оборачиваясь, помчался в сторону классов в желании спрятаться где-нибудь и перехватить Гермиону. Надежда вспыхнула в сердце, пока Малфой практически бежал в сторону выхода, не обращая внимания на три пары глаз, которые прожигали его спину заинтересованным взглядом.       Забини поднял голову и мгновенно встретился с каре-серыми глазами Грейнджер. Блейз ухмыльнулся и лукаво подмигнул Гермионе, наблюдая за тем, как её щеки наливаются румянцем. — Как думаешь, план всё-таки сработает? — Гермиона скинула с себя руки Гарри и начала неспешно собирать сумку, чтобы отправиться за слизеринцем. — Гермиона, я честно не знаю, но мы сделали всё, что было в наших силах.       Грейнджер понимающе кивнула и прикусила губу, обдумывая, какова же будет реакция Малфоя, когда раскроется маленькая правда про их план с Гарри и Блейзом.

***

      Грейнджер шла по коридорам и бездумно смотрела в окна. Там шёл снег. Он падал с неба белыми хлопьями, Гермиона заворожённо наблюдала за этим природным явлением. Она вспоминала, как в далёком детстве обожала смотреть на падающие снежинки с самого утра — перед тем, как пойти в магловскую школу. Приятные волны расслабления, словно патока, растеклись по всему её телу, когда глаза устремились к горизонту, наблюдая, как кучные тучи нависают над замком. — Никогда бы не подумал, что твоё любимое время года — зима.       Гермиона вздрогнула и, развернувшись, мигом попала в плен серых глаз Драко. Грейнджер инстинктивно напряглась и отступила чуть назад, ощущая нечто странное. Конечно, она видела все эти взгляды Малфоя, кожей чувствовала все те эмоции, которые он переживал, украдкой наблюдала за ним и его руками. Боже, гриффиндорка готова была поклясться себе, что влюбилась в его длинные пальцы и красивые руки.       Девушка ощутила, как зарделись её щёки, а внутри вспыхнуло смущение от столь близкого нахождения от объекта воздыхания. Грейнджер прекрасно понимала, что всё это проделки связи, но в последнее время пришла к ещё одному выводу: такой скрытный и наблюдающий Малфой нравился ей больше.       А Драко тем временем придвинулся чуть ближе к Грейнджер, нарушая её личное пространство. Малфой медленно поднял руки на уровень её плеч и аккуратно прикоснулся к ней сквозь рубашку. Оба вздрогнули, но продолжили смотреть друг на друга. Слизеринец наслаждался ей, теплом её кожи и запахом лаванды.       Драко в который раз осознал всю свою вину перед ней, и сожаление вновь поселилось в недрах его души. Грейнджер не заслуживала такого отношения к себе. Грейнджер должна была иметь что-то лучшее, чем Малфой. И они оба это прекрасно понимали.       Драко плавно вёл ладонями вверх по её рукам и, словно заворожённый, смотрел на то, как в глазах Гермионы загорается любопытство. Между их телами метались искры, пока пальцы Малфоя осторожно, чтобы не спугнуть, тянулись к девичьему лицу. Слизеринец неистово сильно хотел прикоснуться к ней. Мечтал ощутить нежный бархат кожи подушечками пальцев, пересчитать все её родинки и веснушки. А затем просто наслаждаться ей и моментом.       Однако острый кончик волшебной палочки, уткнувшийся ему в грудь, был красноречивее любых слов: Грейнджер не забыла. Грейнджер не простила. — Что тебе нужно от меня, Малфой? — Гермиона с силой надавила на древко, и Драко поморщился от лёгкой боли. — Поговорить.       Грейнджер нахмурила брови, не веря своим ушам и чувствуя, как природное любопытство берёт над ней верх. Она согласно кивнула, но палочку не убрала. Малфой опустил руки, судорожно засовывая их в карманы дорогих брюк, чтобы скрыть нервную дрожь. Прикусив губу, Драко обдумывал, что именно стоило сказать, кроме: «Я идиот, Грейнджер» или «Прости, я был неправ».       Драко отвёл глаза от Гермионы и уставился в окно, наблюдая за тем, как хлопья снега падают на землю. А она всё ждала. И Малфой чувствовал её обжигающий взгляд на своём лице, но только слова упорно не хотели выстраиваться в предложения.       Терпению Гермионы можно было позавидовать. Девушка и так слишком долго ждала, а сейчас, когда Малфой сам пришёл к ней в руки, ощущала некое огорчение. Драко слишком долго собирался с мыслями, чтобы прийти к ней и просто поговорить.       Связь давила на неё. И если в первый месяц после их последнего диалога она пыталась игнорировать его, то на второй сдалась и стала наблюдать за ним. Нет, ничего не болело, и с этой пустотой и безразличием можно было смириться. Но кем бы тогда была Грейнджер, если бы не попыталась в последний раз образумить своего соулмейта? — Мне сложно подбирать слова, Грейнджер, — тихий голос Драко разрушил приятную тишину, и Грейнджер вздрогнула. — Я не должен был говорить тогда тех слов. Я не осознавал последствий своих поступков. Не хотел принимать тебя как своего соулмейта, и мне жаль, правда. Я идиот, Гермиона, и прошу у тебя прощения за это. Может, у меня появится хоть одна возможность исправить это? — Только за те слова, которые ты говорил в последний раз?! — возмущённый голос Грейнджер ворвался в его сознание, и Драко нахмурился. — А за оскорбления до связи соулмейтов тебе не жаль? — нижняя губа затряслась, но Грейнджер с силой прикусила её. — То есть, если бы мы не были родственными душами, ты бы даже не попросил прощения за весь тот яд, лившийся из твоего рта?       Драко ошеломлённо замер. Нет, конечно, ему нужно было попросить прощения за все года оскорблений и насмешек, но у него попросту вылетело это из головы. Казалось, что сейчас имели значение лишь слова сожаления об отвержении связи, а не о прошлых ошибках. Однако расстроенный взгляд Грейнджер говорил о другом. — Я… эмм… мне… — Драко замялся и ощутил, как его щёки вспыхнули румянцем. — Грейнджер, если для тебя слова имеют значение, то я готов миллиарды раз извиниться за всё это, но, думаю, поступки значат намного больше.       Гермиона насупилась и отступила назад, опуская палочку. С одной стороны, она хотела ударить Драко по лицу и таким красивым образом завершить связь. А с другой, промолчать и уйти в закат. Прожить оставшуюся жизнь без него, отдав Малфоя на растерзание какой-нибудь чистокровной ведьме.       Но чёртова связь подтолкнула её на необдуманное решение. Грейнджер посмотрела на него. Его глаза горели любопытством и плохо скрываемым напряжением, да и сам Драко выглядел не лучшим образом: платиновые пряди ниспадали на лоб, а на скулы парня легли мрачные тени, делая его старше своих лет. Гермиона судорожно втянула воздух через рот и на одном дыхании выпалила: — Назови мне хоть одну причину поверить тебе. — Их нет, Грейнджер, но, пожалуйста, дай мне шанс всё исправить.       Гермиона прикрыла глаза, ощутив, как под кожей прокатилось тепло от его умоляющего тона. Девушке чисто гипотетически стало интересно, смогла бы она перевоспитать Малфоя или нет? И только из-за этого научного интереса она произнесла следующее: — Последняя попытка, Драко, и больше их не будет.       Малфой воодушевлённо закивал, как ребёнок, которому наконец-то дали долгожданную конфету. Он ощутил удовлетворение от её ответа и почувствовал, как изменился воздух вокруг них, и былое напряжение сошло на нет. — Ты не пожалеешь, душа моя.