Надвое

Ли не без удовольствия отмечает, что отношения между его людьми и подчинёнными Сильвио сглаживаются с каждым днём. На ферме гораздо меньше стычек и, соответственно, недовольства Онара. Причина ясна: его соперник не просто уязвлён, что его правую руку по имени Булко уложили на лопатки, а уязвим. «…а всё потому, что отращивать следует собственные кулаки, а не чужие», — язвит Ли — мысленно: Халеда, пришедшего с Сильвио, он хотя и держит при себе, но не доверяет настолько, чтобы выставлять напоказ неприязнь. Чтобы капля не соскользнула на лист драгоценной, пусть и далеко не лучшей бумаги, Ли суёт перо в чернильницу, после пристраивает локти на столешнице, подпирает кулаками подбородок. Слова подберёт позднее, когда готовая вырваться наружу ярость уляжется. Пусть Халед и на его стороне, однако не следует забывать, с кем пришёл сюда. Всепоглощающая ненависть к Робару обнажит слабое место Ли, и Сильвио, как и все подобные ему людишки, наверняка улучит момент и ударит в него. Ларес не ударил до сих пор, вспоминается — не к месту и не вовремя. Ли откидывается на спинку стула, вертит головой, отчего шейные позвонки похрустывают. На мгновение дневной зной сменяется ночной прохладой, а голос Халеда, узнаваемый из-за акцента, — гулом Барьера. Даже мурашки по коже пробежали, как в ночь, когда он обсыхал после купания — вода в озере из-за дождливой погоды была холодной. «По-нордмарски холодная», — пришло в тот вечер в голову сравнение, а вместе с ним — и воспоминания о светлых глазах и ледяном взгляде, порождающего гнев, пожирающий, будто огонь, нутро. Даже крепкий самогон, который притащил в ту ночь на берег Ларес, не унял ярость. — Воу, полегче! — буркнул тот, когда Ли разбил бутылку о камень. — Я, конечно, догадывался, что короля ты, мягко говоря, недолюбливаешь, но не думал, что превратишься в разъярённого тролля. Ларес всего-то вскользь упомянул имя короля, а Ли… …Тот, проклятье, выставил ненависть напоказ — настолько, что ему было срать, что на шум кто-нибудь прибежит. Даже на опасения получить от Лареса, в котором сомневался, несмотря на уже зародившиеся отношения, под дых Ли наплевал и поделился тем, насколько паршиво — чувствовать себя использованным. «Без меня Миртана сгинет — и ты вместе с ней», — бросил Ли фразу, глядя в светлые глаза, окружённые сеточкой морщин. …Ларес под дых не ударил. Не поддержал в ненависти, потому что король его интересовал только как человек, которого с большим трудом («Но тем увлекательнее», — добавил он) можно обокрасть. Ли и не настаивал: он был далеко не юным и разницу с вором, который угодил в колонию заслуженно, чётко ощущал. Но, обнажив чувства однажды, не раз делился, как доберётся, когда маги Воды уберут Барьер — сначала до Хориниса, затем — до Миртаны в целом и до Венгарда в частности, а после — до короля и его ублюдочных прихвостней, что сложнее: Робар II далеко не глупец, чтобы подпустить его к себе. Каждый раз Ли строил планы — и каждый раз находил в них слабые места, но цель ставил одну-единственную… …до тех пор, пока Ларес не оборвал его в одну из встреч, как всегда, на берегу, коротким: — Заткнись! Ли замолчал — не потому, что послушался, а потому что опешил. Придя в себя, уточнил: — И с какого хрена я должен подчиняться? — С какого?! — Ларес яро швырнул окурок в воду, и красная искорка описала дугу, после погасла с тихим, едва слышным шипением. — А с такого, что ты только и говоришь, чем займёшься, когда выберешься из-под Барьера. Не хочешь спросить, чем займусь я? — Не хочу, — ответил Ли. — Во-от, а у меня ты спросить забыл, хочу ли я слушать россказни про твои шашни с королём. Да у меня уже ощущение есть, что он таращится на нас, пока мы!.. «…трахаемся», — мысленно добавил Ли, озадаченный вспышкой… Нет, не гнева. Ларес напомнил ему бабу, отчитывавшую мужа за один-единственный брошенный в сторону посторонней женщины взгляд. А если у той задница круглее и сиськи побольше, несчастному несдобровать. У Лареса сисек нет, задница поджарая. Клятву верности перед алтарём он не произносил — и не произнёс бы, потому что никто не поженит двух мужиков, которым брак и вовсе не нужен. Его потянет в места, где можно разжиться чем-нибудь ценным — до тех пор, пока снова не окажется в тюрьме. Цели в жизни у него и Ли разные, и оба это осознавали. И всё же ощущение, что Ларес ревновал, не покидало. «Шашни с королём», — бросил он в шутку, а может, и нет. — Если тебя это так задевает, следовало оборвать меня раньше, а не копить в себе дерьмо, а потом им швыряться, — бросил Ли упрёк. — Да в том-то и дело, что дерьмом швыряешься как раз таки ты. Я-то думал, выговоришься — и на этом всё. Но каждый раз тебя несёт в сторону Венгарда, — с этими словами Ларес поднялся, после, как всегда, вразвалочку удалился, оставив Ли в одиночестве в ночной прохладе слушать гул Барьера… Тот сжимает губы. День близится к вечеру. Скоро притащится его приятель, добившийся своего и принятый в его ряды, а он не написал ни строчки Хагену. …потому что чем ближе его план к воплощению, тем дальше расходятся их с Ларесом доро́ги.