Бунт

Ожидание ответа Рауля заняло ровно семь болезненных ударов сердца. Он ничего не сказал — молча поцеловал в переносицу, погладил её губами. Его рука двинулась от паха вверх и потянула край халата, обнажая грудь. На плече ткань натянулась, отказываясь спускаться ниже. Рауль дёрнул край, чёрный шёлк треснул и разошёлся под сильными пальцами. Страх, стыд отступили, и перед глазами встала дурацкая надпись на майке «Живи на полную». Рауль немного отстранился, выловил флакончик с гелем из складок покрывала и накинул его край на Катце. — Говори со мной, — раздался его шёпот, — чувствуй за нас обоих. Катце закрыл глаза и потянулся к нему, ища губы для поцелуя. Пусть он будет нежным, пусть будет страстным, пусть будет таким же бесстыдным, каким был трах рта языком. Может быть, Рауль умел читать мысли, а может, просто хотел того же. Он легко коснулся губ Катце и вдруг прижался к ним так крепко, будто хотел заглотить целиком. Язык бесцеремонно вторгся в рот на всю длину и начал трахать его так, что невозможно было сдержать стонов. Было ли это приятно физически? Не настолько, как поцелуи ладони, ласка пальцев или полный нежности поцелуй. Но почему-то именно теперь захотелось повернуться к Раулю задом и насадиться на его член, почувствовать его в себе. Впервые в жизни захотелось попробовать, на что способно изувеченное тело. Рауль оставил рот Катце, лизнул палец и прикоснулся к соску. Это было остро. Наверное, из-за натянутых до предела нервов. А может, дело было в Рауле. Он пугал и притягивал, замораживал и воспламенял. Проще говоря — сводил с ума. Сосок под мокрым пальцем горел огнём. Это было мучительно и сладко, приятно на грани боли. Катце запрокинул голову и почувствовал, как губы Рауля коснулись горла — горячие, влажные. Пусть поцелует. Пусть укусит. Пусть что угодно. Рауль обнял губами выступ гортани и начал сосать его. Катце всхлипнул. Тому, кто не привык к прикосновениям и ласке, трудно вынести столько нежности сразу. — Что ты чувствуешь? — прошептал Рауль в ямку между ключицами. Разве можно это описать? — Боль. Рауль отшатнулся. Катце открыл глаза и увидел его напряжённый взгляд, обнял за шею и притянул к себе. — Я не о том, — пробормотал он в тёмные волосы. — Мне больно… от счастья. Что я могу… Что ты со мной… Глупо, да? Ответом стал лёгкий поцелуй в лоб и тихое «нет». И это было ещё острее предыдущих ласк. Катце повернулся на бок и прижался к Раулю спиной. Будет ли ему удобно? Видимо, да, потому что в тот же момент рука Рауля коснулась бедра, погладила, спустилась к ягодицам. У Катце вырвался стон. Почему он не знал, что это так приятно? От одного прикосновения к ягодицам по спине бежали мурашки, сердце заходилось в бешеном ритме, а Рауль ещё и целовал в шею, прижимаясь сзади. Этого было так много, но хотелось получить ещё больше, хотелось получить всё. Катце подался навстречу ласкающей его руке, и она исчезла. Послышался щелчок, ещё один, и в следующий момент между ягодиц прошёлся скользкий от смазки палец, погрузился в расщелину и начал ласкать анус. Катце сунул руку под покрывало, поймал руку Рауля и со стоном направил его палец внутрь. Кто это сделал? Любитель ярких шмоток или он сам? Он всё ещё не вышел из роли или уже стал самим собой? Теперь анус горел от быстрых движений пальца. Шею саднило от жалящих поцелуев: Рауль ставил метки. Плевать. Пусть они останутся навсегда. Пусть будут вечным напоминанием об этом моменте. Катце снова поймал руку Рауля и коснулся его бедра. Рауль понял: вытащил руку из-под шеи Катце и снова просунул под него — уже на уровне талии. Теперь спереди таз упирался в согнутую руку Рауля, а сзади — в него самого. Снова послышались два щелчка — и в анус упёрся член, массивный, твёрдый, скользкий от смазки. Будет больно? Пусть. — Дыши, — прошептал Рауль возле уха и слегка прикусил шею. Давление руки спереди усилилось, и член неожиданно мягко вошёл между ягодиц — неглубоко. Катце жалобно вскрикнул. Рауль остановился, успокаивающе поцеловал в висок и начал отодвигать от себя Катце — член двинулся наружу. Катце дёрнулся, чтобы удержать, и прохрипел: — Мне не больно, не уходи. — Я и не собирался. В тот же момент рука Рауля надавила спереди, и член вошёл обратно — глубже, чем до того. Рауль впился поцелуем в шею и начал раскачивать Катце, раз за разом входя всё глубже. Это было совсем новое удовольствие — тёмное, тягучее, в нём чувствовалось что-то первобытное, как будто слияние с самой природой. Никогда тело не ощущалось так явно и остро. Раулю уже не нужно было направлять и раскачивать — Катце двигался сам, насаживаясь и отстраняясь. Как в странном диком танце, от которого шла кругом голова и не осталось ни одной связной мысли. Как в каком-то древнем ритуале, о которых он читал. Ритуале жертвоприношения. — Что ты чувствуешь? — спросил жрец. «Чувствую мощные толчки внутри. Глухие шлепки и поцелуи-укусы снаружи. И слышу чей-то голос, как мантру, повторяющий: “Рауль! Рауль! Рауль!”»

***

Рауль уткнулся в тёмно-зелёные волосы, густые, мягкие, и снова услышал своё имя. Парень даже во сне продолжал звать его. «Парень». Не «Рауль». Теперь точно. И без анализа было ясно, что в бутылочке из-под крема, выпавшей из кармана, оказался контактный гель для «химеры». Беглец от охотников за чужими секретами. Беглец от бывших работодателей. Парень, не знавший ласки, лишённый члена… А лайнер делал остановку на Амои. В этом уравнении нет неизвестных, ответ очевиден — осталось лишь откинуть покрывало и убедиться. Рауль закрыл глаза и вдохнул запах шампуня, смешанный с еле уловимым ароматом кожи, тёплым, живым. Какая ирония! Ни при каких обстоятельствах он не приблизил бы к себе этого человека. Это просто не могло бы прийти в голову. Но вот он лежит с ним под одним покрывалом и вдыхает его запах. Можно уцепиться за соломинку и сказать, что это не он, не Рауль, а скучающий избалованный инвалид позволил незнакомому парню остаться в номере. И даже целовать его начал он же. Но после признания об отсутствии члена уцепиться уже не за что. Даже продолжая играть роль неходячего, трахал парня Рауль сам, это было его решение, его желание. Его застали врасплох. Кто же знал, что пропажа бутылочки обнаружится так скоро? Его соблазняли. Никто и никогда не вёл себя с ним так. Ему, по сути, предложили новый опыт, новое знание. И он не устоял. Каковы шансы, что каких-то двадцать минут назад в его объятиях стонал не тот, о ком он сейчас думал? Каковы шансы, что столько совпадений — лишь случайность? Никаких. Тогда почему бы не заглянуть под покрывало? Ведь так просто выяснить, тот ли это человек, чей мозг Рауль грозился препарировать всего месяц назад. Потому что войти в роль и сыграть в игру с незнакомцем — это одно. А оказаться в постели со старым знакомым и понять, что игра закончилась, — совсем другое. И непонятно, что с этим делать дальше. Рауль отодвинул зелёные пряди: на белой хрупкой шее виднелась россыпь свежих синяков. Ясон ставил такие же метки. Раньше это казалось чем-то вроде вызова всему миру, но теперь — нет. Когда в руках изгибается трепещущее тело, когда голова запрокидывается, открывая доступ к беззащитному горлу, трудно удержаться и не вонзить в него зубы. Трудно не потерять голову, слыша лихорадочное: «Пожалуйста… пожалуйста...» Трудно не спросить: «О чём ты просишь?», а услышав: «Не отпускай» — отпустить. «Может, поначалу это и была всего лишь прихоть, но я увлёкся больше, чем ожидал», — сказал когда-то Ясон. «Может, поначалу это и была всего лишь игра...» — мог бы сейчас сказать Рауль. Только Ясону понадобилось три года, а ему — всего три дня. «Не отпущу», — прошептал Рауль. Рука потянулась к краю покрывала и наткнулась на пластиковую бутылочку с контактным гелем. Рауль щёлкнул крышкой, выдавил крошечную капельку на ладонь. Гель оправдал своё название: контакт получился отменный — до умопомрачения, до мольбы о пощаде. Защёлкнув крышку, Рауль отложил бутылочку в сторону и откинул край покрывала. Сомнения, которых и так не было, исчезли: так удаляла гениталии только Танагура.

***

Катце открыл глаза. Он лежал под покрывалом в центре огромной кровати. Спальню заливал «солнечный свет» — бортовой день был в разгаре. Катце потянулся и осторожно сел. Натруженный анус отозвался тягучей пульсирующей тяжестью. Пожалуй, удастся даже встать — если не подогнутся колени. Они неминуемо подогнутся, но позже — при встрече с Раулем. Катце откинул покрывало, завернулся в обрывки халата и встал. Как теперь себя вести? Кто он теперь? Соблазнивший инвалида нахал или только что потерявший девственность скромник? Нахал не будет натягивать рваную тряпку, а наденет белый хозяйский халат, лежащий в изножье кровати. Катце выдохнул: пусть будет нахал — за ним легче спрятать смущение. Видимо, Рауль заказывал обслуживание номера: постель с дивана в гостиной исчезла, а на столе ждал завтрак… или обед. Рауль с невозмутимым видом смотрел на огромный, в полстены, голоэкран с новостными и развлекательными каналами. «Танагура сделала официальное заявление касательно трагического инцидента, произошедшего… — Катце замер и уставился на экран, ища рукой, за что бы ухватиться. — ...Поскольку господин Рауль Ам пребывал на Титании с частным визитом». — Думаю, тебе лучше сесть… Рауль, — предложил Рауль. — Кажется, гибель амойского биотехнолога так потрясла тебя, что ты вот-вот упадёшь. Колени и правда дрожали и были готовы подогнуться в любой момент, но не столько из-за упоминания Танагуры, сколько от встречи с Раулем — первой... после секса. Катце упал в ближайшее кресло. — Ты знал его? — равнодушно спросил Рауль. — Нет, — на удивление твёрдо ответил Катце и бросил на него быстрый взгляд. — А ты? — Не настолько хорошо, как следовало бы. Катце впервые посмотрел на него прямо. — Разве ты связан с биотехнологиями? — Конечно, — ответил Рауль, — это моя работа. Правда, цели и задачи у нас с Танагурой разные. Теперь — точно. В прозвучавших словах не было ничего особенного, но почему-то возникло ощущение, будто Рауль сделал важное, даже сокровенное, признание. — Что ты имеешь против методов Танагуры? — спросил Катце. Слово «Танагура» чуть не ободрало горло. — А что ты имеешь за? — Рауль с интересом подался вперёд. Катце пожал плечами: — Ничего. Если смотреть снаружи. Метрополия блюдёт свои интересы, как все. Если смотреть изнутри и принимать их методы как данность, не зная, что может быть иначе, то они не вызывают протеста. Но если задуматься… такие методы не оставляют места естественному течению жизни, счастью, потому что это возможно только при свободе выбора. — Стать моим любовником было твоим выбором? Вопрос оказался настолько внезапным и в лоб, что ответ вылетел сам собой, до того, как мозг успел его взвесить и обдумать: — Да. «Я выбрал тебя до того, как узнал о твоём существовании, чёрт возьми! Я выбрал твою дверь. Выбрал остаться с тобой во что бы то ни стало. Выбрал соблазнить тебя, несмотря на полное отсутствие опыта, свой секрет и возможные последствия. Теперь, чёрт возьми, это очевидно». Вряд ли Рауль умел читать мысли, но уголки его рта будто слегка приподнялись. — Что ты собираешься делать на Тритоне? — внезапно сменил он тему. — Насколько я понял, к прошлому возврата нет? Катце мотнул головой. — Не хочешь выслушать предложения твоих преследователей? Вдруг теперь они готовы предложить больше. Рауль смотрел так внимательно, будто ответ и правда был ему нужен. — Я в любом случае не соглашусь, — сказал Катце. — Почему? Разве теперь ты что-то должен своему бывшему работодателю? В его глазах ты всё равно уже преступник и предатель, оправдаться возможности нет, так какой смысл подвергать себя опасности, если он даже не узнает о твоей верности? Это был голос здравого смысла. — Ты прав, — согласился Катце. — Так поступить было бы разумно. Защита, деньги и спокойствие мне были бы обеспечены. По крайней мере, пока я им нужен. Я не смогу объяснить, почему выбрал сопротивление. Я ведь вовсе не герой, скорее наоборот. Может, мной двигало что-то глубоко личное, о чём я сам имею слабое представление. Что-то из области нерациональных чувств — когда знаешь, что поступаешь наперекор здравому смыслу, но не можешь иначе. С другой стороны, я достаточно самостоятелен и неплохо разбираюсь в том, чем занимался, у меня был превосходный учитель. Так что обойдусь без таких покровителей, как эти головорезы. Катце замолчал, чувствуя, как от голода сводит желудок. Он встал, подошёл к столу, открыл крышку и подцепил вилкой кусок с блюда. — Прости, я ворую твой обед, — сказал он, жуя. Это снова было так в духе Рауля Ренны! — А, и я опять в твоём халате. — Это твой обед, — отозвался Рауль. — Я закончил перед твоим приходом. Ты в моём халате — такой пустяк в сравнении с тем, что я был в тебе. Кусок застрял в горле, и Катце закашлялся. Рауль сделал это нарочно! Что ж, уже хорошо, что он не делает вид, будто ничего не произошло. — Ладно! — бодро заявил Катце, входя в роль. Он сел на край стола, как совсем недавно — «челюсть», и по-хозяйски взял блюдо в руки. — Раз уж ты сам об этом заговорил, то хотелось бы прояснить один момент. Катце отправил в рот очередной сочный кусок и снова едва не подавился, увидев горящий взгляд Рауля. — Слушаю, — сказал тот. Катце прочистил горло и, пряча смущение за показной беззаботностью, заговорил: — Мы сохраняем статус-кво, или между нами что-то меняется в связи с произошедшим? Не знаю, может, ты уже измерил всю степень моей бес… — Всю глубину, — поправил Рауль. Катце с трудом сглотнул. — Теперь мы можем говорить о глубине. Ну и как продолжать этот разговор? — Мне надо понимать, кто я, — будто не заметив, закончил Катце. — А кем ты хочешь быть? Чёртов Рауль! — А кем ты хочешь, чтобы я был? — Хорошо, — сказал Рауль, после паузы, — мы сохраняем статус-кво. До Тритона ты по-прежнему мой секретарь, спишь в моей постели, как и собирался с самого начала, а я измеряю глубину… — Рауль! Он снова смеялся.

***

Даже в собственной квартире в Мидасе никогда не бывало такого ощущения домашнего уюта, как в номере трансгалактического лайнера: удобная новая одежда приглушённых цветов, мягкое кресло, в котором так удобно сидеть, бормотание какого-то вечернего шоу, происходящего прямо здесь, на борту, но главное — присутствие Рауля. И неважно, что он поглощён работой и смотрит горящим взглядом на голоэкран портативного терминала — можно просто наблюдать за ним и думать о предстоящей ночи. То, что это «они», стало ясно сразу, как только открылась дверь. Никто не вошёл бы в номер первого класса без приглашения хозяев, но поди ж ты — этих не остановили ни статус, ни замки. Как они выяснили, в каком номере искать? Не затем ли забрали весь багаж Рауля Ренны, чтобы потом заметить, куда закажут одежду? Но как они открыли дверь? Разве что украли у какого-то уборщика универсальный ключ. Катце вцепился в подлокотники кресла: полукруглый рубец на лбу парня с квадратным лицом был просто ужасен. «Челюсть» холодно улыбнулся и указал взглядом на карман своего пиджака, где угадывался ствол. Сердце трепыхнулось в груди и понеслось вскачь. Перед глазами всё поплыло. Всё, кроме серьёзного взгляда Рауля. Рауль! Свидетель. Они же не убьют его?! Катце уже открыл рот сказать, что сам пойдёт с ними, но «челюсть» заговорил первым: — Примите глубочайшие извинения за вторжение, господин Мара. Я и мой напарник — сотрудники федеральной полиции. Он поднёс к левому запястью устройство для считывания и голопроекции и продемонстрировал Раулю своё удостоверение. Наверняка документы были подделкой высочайшего качества, может, даже с внесением в общегалактический полицейский реестр. — Нам поручено арестовать господина Ренну и доставить его в ближайшее региональное управление полиции, — продолжил он. — Через три часа «Звёздная странница» достигнет Фебоса, местные власти уже уведомлены. — Вот как? — совершенно спокойно произнёс Рауль, сворачивая голоэкран. — Если вы представляете закон, то почему вошли, как взломщики? Приятель «челюсти» подошёл к нему и предусмотрительно встал так, чтобы отрезать доступ к средствам коммуникации. — Видите ли, господин Мара, — заговорил он, — мы не могли рассчитывать на то, что нам откроют, ведь господин Ренна наверняка придумал достаточно убедительную историю, чтобы ему позволили остаться здесь. Прибегать к официальному вскрытию номера в присутствии сотрудников службы безопасности лайнера мы не стали, чтобы не привлекать ненужного внимания и не создавать панику. — Мы вовсе не собираемся причинять вам неприятности, господин Мара, — мягко сказал «челюсть», — мы всего лишь угостим господина Ренну конфетой, чтобы он добровольно пошёл с нами, и через три часа потихоньку покинем лайнер. Вы уже через пять минут забудете о нашем визите и продолжите наслаждаться круизом. — Превосходно, — вдруг сказал Рауль. — Но есть одна сложность. Дело в том, что я нанял этого человека в качестве секретаря. У нас контракт, и, как вы понимаете, я не могу просто так позволить вам лишить меня его общества. Сумасшедший. Как он собирается «не позволить» что-то двум громилам, сидя в инвалидном кресле? — Господин Мара, — сказал «челюсть», — вы человек явно неглупый и поймёте нас правильно. Не стоит нам мешать делать свою работу. Тем более что вас ввели в заблуждение. Человек, которого вы «наняли», не тот, за кого себя выдаёт. От этих слов по спине как будто прошлась ледяная ладонь. Не расскажут же они Раулю о беглеце от Танагуры! Как он отреагирует, если узнает о «химере» и убийстве «донора»? О том, что занимался даже не сексом — любовью не с успешным коммерсантом, носящим знаменитую фамилию, а с тенью человека? Исказится ли от отвращения красивое лицо Рауля? Если и да, то это меньшее из зол. Сейчас надо сделать так, чтобы этим двоим не пришло в голову убить его. — Не будем накалять ситуацию, — хрипло сказал Катце, поднимаясь из кресла. — Господин Мара не будет возражать, если я в одностороннем порядке расторгну наш с ним контракт.