…и никуда ты не денешься

Гуру считали, что Спящий направляет на нужный путь тех, кто не просто верил в него, а вверил себя ему. Лестер — один из тех немногих, кто вступил в Братство лишь по той причине, что там мог без труда разжиться болотной травой. «Глупая причина изуродовать себя», — заявил тогда Диего, увидев Лестера, уже остриженного наголо и с первой татуировкой, ещё воспалённой и зудевшей. Но он был вынужден согласиться, что в Братстве нужен человек, которому он доверял. Лестер замирает на одной из ступенек винтовой лестницы башни. Участки лица, на которых были наколоты посланные видением, дарованным Спящим идолу Намибу знаки, враз раззуделись от мысли о возвращении в Хоринис. Вряд ли его кто-то возьмёт в ученики. Вероятно, большинство не узнает в лысом, с размалёванным лицом человеке светловолосого ученика Константино, но можно одурачить одного-двоих горожан, а не всех. К тому же Лестер наверняка привлечёт к себе внимание расшитой узорами, непривычной чужому глазу робой послушника. Иной одежды у него нет… Да и он привык к этой, словно ко второй коже. Зуд он расценивает как знак, что дорога в старую жизнь закрыта, только с каких пор, сказать сложно — с тех, когда он пересёк Барьер, или когда выслужился в Братстве перед гуру. В башне темно, но Лестер знает, куда ступать. Он не спотыкается на ступеньках и выходит к помещению, освещённому не ярким, а приглушённым светом стоявших в углах багровой пентаграммы свечей. Ксардаса он замечает не сразу — чёрная мантия сливается с тёмным камнем башни. Лестер прокашливается, чтобы обратить на себя внимание, на что получает ответ: — Если я слеп, то это не равнозначно «не замечающий ничего вокруг дурак». Ни один незваный гость не останется незамеченным. Ксардас разворачивается. Невозможно видеть, когда радужки подёрнуты бельмом, однако внутри у Лестера точно сжимается ком — настолько пронизывающе не-глядит на него Ксардас каким-то своим, внутренним взором. — Я… Меня прислал к вам друг… — Как же звать его? Лестер запамятовал имя. Или не знает? Хотя… На что оно ему? Он в бытность послушником Братства Спящего вслушивался в речь идола Намиба и курил. Дым болотной травы порождал видения — да такие, что задавать вопросы отпала нужда. Если Лестер не вспомнил, как звать его друга, значит, не стоит ему это знать. Впрочем, Ксардас понимает, о ком речь. — Хм, раз прислал, значит, не потому, что решил, что у меня приют для бездомных. — Он делает шаг вперёд и приближает лицо, будто хочет рассмотреть Лестера не внутренним взором, а взглядом, которым хоть что-то видели его глаза. Волосы седы, морщины не просто глубокие, а очень глубокие. И много их. Ксардас выглядит куда старше всех стариков, ранее виденных Лестером. Он перебивает, когда Лестер описывает, как выглядел дракон. Ничего удивительного в том нет — ему, незрячему, плевать на внешность. Ксардаса волнует и то, не то, как ушёл Лестер, а почему. Вразумительного ответа он не получает и позволяет отдохнуть в его башне — и тот охотно пользуется предложением, потому что провёл без сна слишком много времени — более чем достаточно, чтобы сойти с ума. В башне тепло и покойно, и страх, что Лестер не пробудится, отступает, сменяется безмятежностью, когда он оказывается в кровати — самой настоящей, пусть споро сколоченной невесть кем — не хочется уточнять, кого для этого призывает некромант по имени Ксардас — всего за одну ночь. Лестера окружает тьма, едва он успевает смежить веки. Она обволакивает его, подобно свободной мантии, укрывает тело, начиная с пят, заканчивая лысой макушкой. Тьма надёжно прячет того, кто однажды ей отдался, от посторонних глаз. Никто не разглядит татуировку на лице под багровой маской. Лестер предан Тьме — и Тьма охотно приходит на его зов-желание вовлечь в неё других людей, откликается на взмах затянутой в тёмно-красную перчатку руки. И никуда он от неё не денется.