Почувствуй мою душу

Недели пролетели незаметно. Новые лица, новое место, новые обязанности, новые тренировки, новые знания — от всего этого голова шла кругом. Мэй сбегала от тяжёлых мыслей о неумолимом приближении первой экспедиции за стены и усиленно зубрила построение, придуманное командиром Эрвином. На первый взгляд, ничего сложного, но от этого строя зависели жизни всех разведчиков. Тренировки в Разведкорпусе оказались сложнее и тяжелее, чем во времена кадетства, но за эти несколько недель Мэй по-настоящему ощутила, что она научилась чему-то новому. И, что самое важное, эти знания пригодятся ей в ближайшем будущем. Несмотря на это, Мэй по-прежнему разминалась с Жаном по утрам, хотя это скорее просто вошло в привычку. Иногда к ним присоединялись Саша и Конни, совсем редко — Джит. О Леоне Мэй практически не вспоминала, хотя порой она задавалась вопросами о том, чем он занимается в Гарнизоне и думает ли о ней, но эти мысли быстро уносило потоком злости и другими делами. Самым запоминающимся оказался день, когда новобранцам приписали лошадей. Мэй достался крупный гнедой конь по кличке Каштан. Во время первых тренировок она нервничала, но в итоге всё сложилось лучше, чем думала Мэй — Каштан оказался спокойным по характеру, и они быстро нашли общий язык. Ни с одной лошадью в кадетском корпусе она не чувствовала себя так уверенно, как с Каштаном. Свободные минуты выдавались редко. В один из таких вечеров Мэй сидела в своём любимом месте во внутреннем дворе штаба. Из этого угла она могла видеть всех, но её саму заметить было сложно — только если специально искать. Читая книгу по военному делу, которую одолжил Армин, Мэй накручивала на палец прядь волос. Уже какое-то время она думала о том, чтобы отрезать их, но никак не могла на это решиться. Раньше мама всегда заплетала ей волосы в красивые косы — теперь делать это было некому, поэтому Мэй просто собирала волосы в хвост, чтобы они не мешались. Ухаживать за ними не получалось, так что логичнее было бы подстричься, но постоянно находились какие-то отговорки — то времени нет, то настроения, то зеркала… Краем глаза Мэй увидела, что к ней уверенно идёт Жан с небольшой папкой в руках. Он давно знал про это её секретное место. — Добрый вечер, — она улыбнулась и отложила книгу в сторону. — Привет. Занята? — Жан ухмыльнулся в ответ. — Нет. А что? Он сел на соседний ящик и положил папку рядом с собой. — У меня к тебе дело. Помнишь, я согласился тренировать тебя в обмен на услугу? — Пришло время отдавать долг? Жан кивнул. Наконец-то Мэй скинет с себя груз, который висел на ней все три года обучения в кадетском корпусе. — И что ты хочешь? — осторожно спросила она. Несколько мгновений Жан напряжённо молчал. Затем раскрыл папку, которую принес с собой, и сказал: — Помоги мне написать письмо матери. Несколько секунд Мэй недоуменно глядела на него, но, увидев листы бумаги и карандаш, поняла, что Жан говорил всерьёз. — Ты настолько правдоподобно шутишь? — с надеждой спросила Мэй. — Нет, — он мотнул головой. — Мне правда… нужна помощь. — Ты почти всё кадетство меня тренировал, тратил свое личное время, а теперь взамен просишь всего лишь помочь с письмом?! — выпалила она. — Я тебе уже сто раз говорил, что я и сам тренировался. К тому же хороший друг тоже дорогого стоит, — Жан фыркнул. — Да и вообще, почему я должен тебя убеждать? Помоги и всё, у нас уговор был, так что никаких вопросов… На несколько мгновений между ними повисла тишина, которую нарушали лишь голоса других разведчиков. Затем Мэй тихо рассмеялась. Ситуация выглядела слишком смешно. — Да что? — недовольно бросил Жан. — Ничего, — она мотнула головой. — Давай напишем это письмо. — Наконец-то, — он взмахнул руками. — О чём хочешь написать? — Что я вступил в Разведкорпус и ухожу в экспедицию. — Ты ей до сих пор не сообщил? — Мэй удивлённо вскинула брови. — А ты сама своей тётке писала? — Ты к своей маме относишься, как я к своей тётке? — она нахмурилась. Жан был в курсе истории Мэй, Леона и их тёти. В общих чертах. Главное — он знал об их взаимной ненависти, а остальное неважно. — У нас с ней всё сложно. Не так, как у тебя… — он потёр затылок. — Возможно, просто я мерзкий сын. — Мерзкий сын не стал бы вообще письмо писать. Жан не ответил, лишь пристроил листы бумаги на ящике. — Зато я мерзкая племянница. Потому что тёте вообще писать не собираюсь, — Мэй мотнула головой. — Почему? — Ей всё равно плевать, зачем я буду время и бумагу тратить? — Тоже верно, — Жан начал выводить на бумаге аккуратные буквы. — Ладно. “Дорогая мама. У меня для тебя новости”… — Не хочешь спросить, как у неё дела? — Мэй склонила голову. — Тогда она напишет письмо в ответ. Хотя чего это я, она в любом случае напишет письмо в ответ. А оно точно не успеет вовремя дойти. И будет лежать тут… — И ты вернёшься и прочитаешь его. Жан бросил взгляд на Мэй, а затем вздохнул и зачеркнул последнее предложение. — “Дорогая мама. Как ты поживаешь? Надеюсь, у тебя все хорошо”… Он замер и, несколько мгновений поглядев на бумагу, снова начал вычёркивать слова. — “Как ты поживаешь? У меня для тебя новости”. — Ты явно не умеешь письма писать, — Мэй вздохнула. — Думаешь, я просто так к тебе за помощью обратился? — Жан посмотрел на неё с прищуром. — Пиши от чистого сердца, как бы глупо это не звучало… — От чистого сердца я бы вообще не стал писать. Мэй нахмурилась и подсела ближе. — Почему ты так стесняешься её? — Не знаю. В детстве я очень любил её, а потом мне стало… стыдно за её любовь. Внутри всё неприятно заныло. Мэй отдала бы что угодно, чтобы снова увидеть свою маму, обнять её, услышать её голос, рассказать ей о том, как прошёл день… В голове возник образ кухни и фигура мамы, которая стоит у окна и весело о чём-то говорит. На несколько мгновений Мэй снова стала беззаботным ребёнком… — Её излишняя опека меня раздражала, — послышался голос Жана. — Я не горжусь этим. …но она силой заставила себя вернуться в реальность, уставившись на аккуратные буквы, выведенные на бумаге карандашом. — Но, наверное, мне не стоит тебе об этом говорить… — Всё в порядке, — Мэй кивнула. Жан всё это время пристально смотрел на неё, и вот наконец она нашла в себе силы перевести взгляд на него. Оба молчали. Внутри всё ещё ныло от мыслей о матери. Мэй знала, что Жан не хотел её задеть, поэтому не собиралась думать и тем более говорить ничего плохого. — Письмо, — тихо сказала она. — Ага, да, — Жан откашлялся и вернулся к листам бумаги. — На чём я остановился… “После нашей последней встречи я поступил на службу в Разведкорпус. Не спрашивай, почему я выбрал этот корпус, а не Военную полицию, как хотел…” — Не скажешь ей? — Незачем ей это знать, потому что я сам до сих пор до конца не понимаю. Мэй кивнула. Иногда у неё возникало такое же чувство. — “...но это мой выбор. Я сделал его сознательно, понимая, на что я иду”, — несколько мгновений он вертел в руках карандаш, а затем продолжил писать: — “Через неделю мы уходим в экспедицию за стены…”. Может, не стоит ей про это говорить? Они переглянулись. — А ты разве не за этим ей пишешь?.. — Я пишу, чтобы сообщить, где я… — Жан снова потёр затылок. — Но если я скажу про экспедицию, она точно либо сто писем напишет, либо приедет сюда… Мэй начала заламывать пальцы. — Ты слишком много думаешь, — пробормотала она. — Да, но иначе я не умею. — Мне кажется, достаточно того, что ты сообщил ей, где ты… — Мэй откашлялась. — В случае чего она будет знать, где тебя искать… Нахмурившись, Жан зачеркнул последнее предложение. — Сейчас будет часть, без которой она точно сойдёт с ума, — он усмехнулся. — “Со мной всё в порядке. Я не голодаю и завёл себе друзей, которым доверяю”. Мэй тихо засмеялась, а затем спросила: — Доверяешь, значит? — Ага. И не голодаю, — Жан улыбнулся. — Эх, сейчас бы мамин омлет, а не вот это вот всё… Сейчас бы мамин чай… — “Не переживай за меня, я знаю, что делаю”. — Точно знаешь? — Мэй скрестила руки на груди. — Нет… — он вздохнул и дописал: — “Твой сын Жан”. — А как же “целую”? Жан скривился и бросил недовольный взгляд на Мэй, отчего та не смогла сдержать улыбку. — Ладно, ты права, — он вздохнул и дописал: — “Постараюсь заглянуть, как выдастся возможность”. — Другое дело, — Мэй кивнула. — Прочитаешь целиком? Жан вздохнул. — “Дорогая мама. Как ты поживаешь? У меня для тебя новости. После нашей последней встречи я поступил на службу в Разведкорпус. Не спрашивай, почему я выбрал этот корпус, а не Военную полицию, как хотел, но это мой выбор. Я сделал его сознательно, понимая, на что я иду. Со мной всё в порядке. Я не голодаю и завёл себе друзей, которым доверяю. Не переживай за меня, я знаю, что делаю. Постараюсь заглянуть, как выдастся возможность. Твой сын Жан”. — Больно коротко и сухо… — Мэй нахмурилась. — Мне именно так и надо. — Уверен? — Да, — сказал он так твёрдо, что всякая охота спорить отпала. — Хорошо, если тебя это устраивает… — Осталось переписать это… — Жан начал собирать бумаги. — Спасибо за помощь. — Но я ничего не сделала… — Моральная поддержка. Теперь ты ничего мне не должна за тренировки. Мэй хотела возразить, но решила промолчать. Если Жан решил, что они в расчёте, кто она, чтобы перечить? — Всегда рада помочь, — Мэй улыбнулась. — Пойду я. Увидимся. Она махнула Жану на прощание и какое-то время смотрела ему в спину. Читать уже не хотелось — в голове бесновались мысли. Перед глазами снова и снова возникал образ матери, и Мэй с ужасом осознала, что начала забывать её лицо.

* * *

— Почему ты так стесняешься её? — Я не знаю, — Жан пожал плечами. — В детстве я очень любил её, а потом мне стало… стыдно за её любовь. Внутри всё неприятно заныло, но Мэй не могла понять, почему. В горле встал ком — захотелось упасть на землю и разрыдаться прямо здесь. И с каждым мгновением это желание усиливалось. — Её излишняя опека меня раздражала. Я не горжусь этим, — Жан пристально посмотрел на Мэй. — Но моя мать хотя бы жива. Она решила, что ей показалось, но что-то в его выражении лица ей не понравилось. Жан отложил карандаш, который всё это время вертел в руках, и поднялся. Он всегда был на полголовы выше Мэй, а сейчас, когда она сидела, он буквально нависал над ней. Стало страшно — что он задумал? — Ты чувствуешь себя виноватой? — сказал Жан не своим голосом. — Что?.. — только и смогла прошептать Мэй. — Будь я на твоём месте, я бы чувствовал себя виноватым в том, что произошло. В голове резко стало пусто, ни единого воспоминания. Чистый белый лист. О чём он говорил? Почему она должна чувствовать себя виноватой? И почему с каждым его словом дыра внутри становилась всё больше?.. — Что произошло?.. — выдавила она из себя. Ей нужны ответы. — Как что… — Жан склонил голову набок. — Не помнишь? Он продолжил говорить. Мэй видела, как шевелятся его губы, но не слышала слов. Мешал шум в голове. Она вспомнила. Дыра внутри, которая мешала дышать с самого начала разговора, стала больше. Мэй задыхалась, реальность вокруг начала расплываться. За спиной Жана будто из ниоткуда появились люди, чьи лица Мэй знала до боли хорошо. Хейден, Франц, Ханна — они все испачканы в крови и смотрели на неё с осуждением. Рядом с ними стоял Леон и глядел на неё с презрением. А за его спиной… родители. Мэй не видела их лиц, не слышала их голосов, но знала, что они ненавидят её настолько сильно, насколько это возможно. Она сама себя ненавидела. — Я не хотела… — пробормотала Мэй, чувствуя, как её душат слёзы. Она лгала и им, и себе. Во всём, что с ней происходит, виновата она сама. Они погибли, а Мэй по-прежнему влачила жалкое существование. Зачем? Для чего? Как долго это ещё продлится? Сколько ещё смертей ей придётся пережить? Когда она присоединится к ним?.. Голоса всех, кто стоял перед ней, слились в один — он зазвучал у неё в голове. Ты виновата. Ты виновата. Ты виновата… Мэй шумно выдохнула и открыла глаза, видя перед собой стену. Сердце бешено колотилось, в горле стоял ком, дрожали руки — казалось, что она в самом деле задыхается. Мэй резко села, отгоняя остатки кошмара, обхватила колени руками и уткнулась в них подбородком. Хотелось забыть все эти мысли, выскрести их из головы и никогда больше о них не думать, но чем больше она пыталась забыть этот ужасный сон, тем громче звучал голос в голове — её собственный голос. Ты… — Мэй? Она подняла голову — со второго этажа кровати на неё обеспокоенно смотрела Джит. Мэй не нашла в себе силы ответить. Её всё ещё трясло. Не хотелось, чтобы кто-нибудь видел её в этом состоянии: такой жалкой, слабой, разбитой, но ничего не поделать. Ловким движением Джит спрыгнула на пол и, забрав со стола бурдюк с водой, протянула его Мэй. Пришлось взять и отпить — сразу стало легче дышать, а мысли постепенно начали успокаиваться, но они никуда не делись. Лишь на время затихли, чтобы потом вернуться в самый неподходящий момент. — Хочешь поговорить? — осторожно спросила Джит. Мэй мотнула головой. Ей нужно как можно скорее остаться одной, а ещё лучше — выскользнуть из казарм и подышать свежим воздухом. — Спасибо, — выдавила она хриплым голосом. — Я в порядке. — Не похоже… — В порядке, — как можно твёрже сказала Мэй. Она пристально посмотрела на Джит. Нет сил, чтобы разговаривать, открываться, успокаивать, убеждать. Тишины, покоя, отсутствия мыслей — это всё, чего хотела Мэй. И в ту секунду ради этого она была готова на всё. — Если я могу чем-нибудь помочь… — Джит склонила голову. — Ты уже помогла, правда, — Мэй перебила её. — Спасибо. Завтра рано вставать, ложись. Я тоже… попробую спать. Она снова лгала, потому что прекрасно знала, что сегодня больше не уснёт. — Уверена? — Да. Спасибо ещё раз. Несколько мгновений Джит пристально смотрела на неё, а затем сказала: — Разбуди, если что. Мэй кивнула. Постояв в нерешительности несколько мгновений, Джит наконец забралась обратно на второй этаж кровати. Может быть, вышло немного грубо, но в такие моменты нужно одиночество… Джит вообще не должна была видеть Мэй в таком состоянии. Подушка оказалась мокрой — не то от слёз, не то от пота. Погода стояла жаркая, дышать было нечем не только из-за кошмаров. Вскоре мир погрузился в тишину, хотя в глубине сознания скреблась мысль, что Джит не спит, а внимательно слушает. Хотелось, чтобы эти сны перестали тревожить Мэй. После смерти родителей кошмары снились ей почти каждый день, с годами всё реже и реже, но после Троста и вступления в Разведкорпус чувство вины, разбуженное последними событиями, стало напоминать о себе слишком часто. Мысли снова начали скрестись в глубине сознания. Не выдержав, Мэй наплевала на всё и вылезла из кровати. Нужно было как можно скорее выйти на свежий воздух.