* * *
Из-за дерьмового самочувствия Мэй не доверили управление лошадью, поэтому Каштана запрягли в телегу с ранеными и остатками провизии. Возвращались той же дорогой, что и шли сюда какие-то сутки назад, но казалось, что с того момента прошли сотни лет. Когда отряд подъезжал к лесу у подножия горы, Мэй своими глазами увидела последствия атаки Звероподобного — две сотни погибших разведчиков и их лошадей. Повсюду лежали оторванные руки, ноги, головы и развороченные УПМ, развевались на ветру обрывки плащей с “Крыльями Свободы”… В воздухе, кажется, стоял запах крови — или же это была просто игра воображения. Мэй затошнило от всего увиденного, но она не позволила себе отвернуться и заставляла себя смотреть на то, что осталось от её товарищей, пока поле не скрылось за деревьями. Ехали всю ночь в полной тишине, и вскоре после рассвета отряд добрался до Троста. Было странно подниматься на стену, странно видеть солдат Гарнизона и радующихся гражданских, странно ехать по улицам в штаб, но при этом вспоминать ужасы, которые разведчики пережили в Шиганшине, и страшную тайну, некогда хранившуюся в подвале дома Йегеров. В штабе стало невероятно пусто — в место, где раньше проживало больше двухсот человек, вернулись всего десять разведчиков. Да, там их ждали доктора и медсёстры, конюхи и прочие люди, помогающие Разведкорпусу, но у Мэй сложилось впечатление, что в штабе чересчур тихо и слишком много пустого пространства. Впервые ей стало неуютно в месте, которое она только-только начала считать своим домом. Сашу, конечно же, оставили в лазарете, Жану зафиксировали руку, командиру Ханджи обработали то, что осталось от её левого глаза, а Мэй сказали, что с её раной всё в порядке, но нужно приходить раз в несколько дней для наблюдения. Швы пообещали снять через две недели, до этого момента Мэй запретили есть твёрдую пищу и посоветовали разговаривать как можно меньше. Она уже была готова к этому — оставалось надеяться, что время пройдёт быстро. За нарушение субординации Эрена и Микасу отправили на гауптвахту на десять дней, даже несмотря на то, что те сыграли ключевую роль в возвращении стены Мария. Мэй показалось, что это чересчур суровое наказание, но нарушение есть нарушение — о дисциплине нельзя забывать, даже если в подразделении осталось всего несколько человек. Вечером после возвращения из Шиганшины, когда все формальности были улажены, Мэй вернулась в их с Сашей комнату и, залпом выпив остатки снотворного, легла спать. В то мгновение кровать казалась ей самым прекрасным и безопасным местом на свете. Мэй было плевать, будут ли её преследовать кошмары или нет, хотелось лишь одного — отдохнуть, забыться, восстановиться морально и физически. Она была измотана, казалось, ещё чуть-чуть, и она совсем перестанет справляться с тем, что происходит вокруг. К счастью, ей удалось проспать без сновидений около двенадцати часов — жаль только, что проснулась она разбитой, а все пережитые ужасы свалились на неё, стоило ей открыть глаза. Чтобы развеяться и провести время с пользой, после завтрака Мэй отправилась в город за снотворным — у неё было достаточно сил, чтобы держаться в седле, да и Каштан успел прийти в себя после долгой дороги. На этот раз знакомство с аптекарем сыграло ей на руку, потому что, едва заметив Мэй на пороге, мужчина тут же достал нужный пузырёк и не задал ни единого вопроса — лишь пожелал скорейшего выздоровления. Наверное, в тот момент он начал подозревать, что Мэй — не просто жительница Троста, страдающая проблемами со сном, но теперь ей стало всё равно, что о ней думал аптекарь, пока он продавал ей нужное. Купив по дороге несколько яблок, Мэй вернулась в штаб, а после обеда вместе с Жаном и Конни отправилась в лазарет, чтобы навестить Сашу. Ко всеобщему облегчению, та наконец-то пришла в себя — она всё ещё была слаба, но явно чувствовала себя лучше. Больше всего Саша, конечно же, обрадовалась принесённой еде. Всё время, что они были в лазарете, Конни болтал без умолку, Жан изредка вставлял короткие фразы, а Мэй могла лишь кивать или мотать головой. Они ещё за обедом решили пока не рассказывать Саше обо всём произошедшем, поэтому говорили о чём угодно, кроме Шиганшины. Ушла троица только после того, как медсёстры выгнали их из лазарета за чересчур шумное поведение. Мэй вернулась в комнату и начала убираться, лишь бы не слышать свои мысли и не думать обо всём, что произошло, но это было невозможно. Воспоминания сами лезли в голову, и Мэй иногда останавливалась посреди комнаты, думая о наставлениях Магнуса, помощи Арна, рисунках вице-капитана Моблита, спорах о громовых копьях с Марло, уверенности командира Эрвина… Теперь всё это и многое другое осталось в прошлом, а будущее пугало как никогда прежде — там ждали Бронированный, Звероподобный и другие враги, которые рано или поздно дадут о себе знать. И Мэй должна быть готовой ко встрече с ними — морально и физически. К вечеру в комнате было так чисто, как никогда прежде — даже в тот день, когда они с Джит въехали сюда. Вещи сложены, книги убраны, окна помыты, пыль протёрта, мусор выброшен — всё на своих местах. Можно было гордиться проделанной работой. Мэй устала, поэтому собиралась почитать что-нибудь и лечь спать, но в дверь постучали. Появление незнакомца заставило её всполошиться — сон как рукой сняло. Окинув комнату взглядом и не увидев ничего лишнего, она осторожно приоткрыла дверь и с удивлением обнаружила в коридоре Леви. Повседневная одежда говорила о том, что он пришёл к ней не с официальным визитом. — Не спишь? — спросил Леви, разглядывая её. — М-м, — Мэй помотала головой. — Дело есть. Увы, он не просто так заглянул. Мэй тут же распахнула дверь и отступила в сторону, пропуская его внутрь. Было жутко странно, но всё же приятно видеть Леви у себя в комнате. Мэй сначала решила, что дело было важное, раз он пришёл лично, а потом вспомнила, что просто было некого посылать за ней — Арн, который обычно бегал по поручениям, участвовал в операции в Шиганшине… — Отличные условия, — Леви внимательно оглядел комнату. — Когда я пришёл в Разведкорпус, рядовые спали в бараках. Мэй закрыла дверь, в три шага пересекла комнату и выдвинула ему стул. Леви молча наблюдал за её суетой и не стал отказываться от предложения сесть, а сама Мэй устроилась на кровати напротив него. Как же хорошо, что она решила убраться — если бы он увидел их обычный с Сашей бардак, то точно дал бы ей по шее. Почему эта мысль пришла ей в голову, Мэй не знала — Леви никогда всерьёз не повышал на неё голос и уж точно не поднимал руку. Может, сказывались годы, проведённые в доме тётки? Из размышлений её выбил внезапный вопрос: — Наверху спишь или внизу? Мэй удивлённо вскинула брови, глядя на Леви, а затем похлопала по одеялу. — Я тоже на нижней спал, — он скрестил руки на груди. — В общем, перейдём к делу. Помнишь, мы с тобой говорили о должности адъютанта? — Мгм, — Мэй кивнула. — Ты не передумала? — Нет, — выпалила она и тут же стиснула челюсти, игнорируя боль. Раз Мэй сказала, что согласна, значит, она сделает то, что обещала — тем более ей только в радость помогать Леви. — Хорошо, — он склонил голову набок. — Значит, поможешь мне с важным делом. Через несколько дней в Трост прибудут армейские шишки во главе с Хисторией и Закли, чтобы выслушать наш доклад об экспедиции. К этому времени нужно подготовить отчёт по содержимому дневников Гриши Йегера. Мэй вопросительно выгнула бровь. Неужели он доверит ей… — Тебе нужно будет прочитать дневники и написать этот отчёт, — продолжил он. — Я завален другими вещами, а времени мало, поэтому на всё у тебя будет время до завтрашней ночи. Совещание назначено на послезавтра. Сердце пропустило несколько ударов. Ещё в Шиганшине и по пути в Трост Мэй с тоской думала о содержимом этих дневников и тайнах, которые в них скрывались, а теперь у неё есть шанс прикоснуться к запретным знаниям… Внутри проснулось давно забытое чувство предвкушения, которое сейчас казалось совсем неуместным. Однако Мэй уверенно кивнула и тут же спросила: — Когда начинать? — Завтра, — Леви ответил так быстро, будто ждал этого вопроса. — Почему? — Мэй нахмурилась, потому что ей казалось, что начать лучше как можно скорее. — Дневники сейчас у Эрена, Армин принесёт их только утром. Так что приходи в кабинет после завтрака и приступишь к работе. Что же, это было вполне логичное объяснение. Мэй выдохнула, собираясь с мыслями. Чёрт, получается, она будет одной из немногих людей, прочитавших записи Гриши Йегера — после командира Ханджи, Леви и Эрена. Возможно, это сделали ещё и Армин с Микасой, но Мэй не была уверена на их счёт, разве что они читали дневники одновременно с Эреном. — Хорошо, — Леви поднялся. Мэй выпрямилась следом и кивнула, начав перебирать рукав рубашки — если бы она могла, то обязательно бы улыбнулась, но не стоило лишний раз тревожить рану. К тому же улыбка наверняка вышла бы жуткой и перекошенной… — Ты как? — вдруг тихо спросил Леви. — А? — только и смогла выдавить Мэй. — Тц, — он нахмурился. — У тебя и вправду слух отключается в моём присутствии. Она укусила себя за внутреннюю сторону щеки, чтобы не улыбнуться — у неё в буквальном смысле могло треснуть лицо. Впрочем, настроения на веселье особо и не было — сказывались усталость, заживающие раны и всё произошедшее за последние дни, — но Мэй не могла вести себя иначе в присутствии Леви. Хотелось хотя бы ненадолго раствориться в моменте и забыть обо всех пережитых ужасах. Они ведь для чего-то выжили… — Лучше, — как можно спокойнее сказала Мэй. — А ты? Он лишь кивнул и ничего не сказал. Мэй вгляделась в его уставшее лицо и не смогла сдержать тревожного вздоха, который Леви то ли не заметил, то ли проигнорировал. Он не спал эти сутки — она не знала, чем он занимался, но явно не отдыхал. — Мне нужно идти, — Леви заговорил тише. — Увидимся утром. — Мгм. До завтра. — Доброй ночи. Закрыв за ним дверь, Мэй рухнула на кровать и уставилась в стену. Казалось неправильным, что после всего пережитого кошмара она цеплялась за крошки того хорошего, что было в её последних днях — за весёлую болтовню с Сашей, которая пришла в себя, за прогулку по городу, за сочувствие аптекаря, за разговор с Леви, за дневники Гриши Йегера. Больше всего Мэй боялась, что сойдёт с ума, если позволит скорби захлестнуть себя — вдруг её моральных сил не хватит, чтобы выдержать все переживания сразу?.. Внутри всё неприятно задрожало, к горлу подступил ком. Мэй недовольно выдохнула и, поднявшись с кровати, вытащила из сумки пузырёк со снотворным.* * *
Утром, надевая униформу, Мэй поймала себя на мысли, что её перестала раздражать белая рубашка, а тёмно-зелёный китель теперь казался даже симпатичным. Она не знала, чем была вызвана эта перемена — скорее всего, Мэй просто радовалась чему-то привычному в мире, где земля могла уйти из-под ног в любой момент. После скудного завтрака она явилась в кабинет Леви. Бумаг на столе не было — они все перекочевали в шкаф, — зато теперь там лежали записные книжки, с которыми нужно разобраться до ночи. Мэй должна была справиться — и она сделает что угодно, чтобы уложиться в срок. Леви предоставил ей полную свободу передвижений по кабинету, лишь попросив никого не впускать, и куда-то ушёл. Тишина и одиночество были только на руку Мэй — будет проще сосредоточиться и вникнуть в текст. Она села за стол на своё привычное место и оценила фронт работ. Три дневника. Все небольшие, примерно одинакового объёма. Зелёная, чёрная и оранжевая обложки, на каждой — свой заголовок: “Прежняя жизнь Гриши Йегера”, “Всё, что нам известно о титанах” и “Общая информация о внешнем мире”. Мэй решила начать с третьего дневника, так как эта информация показалась ей наиболее важной и интересной — о титанах она знала почти всё, что было известно разведчикам, а название первого дневника походило на заголовок статьи в какой-нибудь дешёвой газете. Стоило Мэй начать листать записную книжку, как в нос ударил уже знакомый запах мяты и угля — книжки явно обработали, чтобы они дождались своего часа в подвале дома Йегеров. Пододвинув к себе листы бумаги и карандаш, Мэй начала читать и выписывать основную информацию, и с каждой страницей ей казалось, что она понимает всё меньше и меньше. 1800 лет назад прародительница элдийского народа, Имир Фриц, заключила сделку с Дьяволом и стала обладательницей силы титанов. Она использовала её во благо своего народа — строила мосты и дороги, орошала поля, защищала людей. Имир — прямо как Имир, которую знала Мэй. Интересное совпадение… может быть, ей дали имя в честь этой самой прародительницы? После смерти Имир её сила была поделена на девять частей. С помощью титанов элдийцы завоевали Древнемарлийскую империю и установили своё господство на континенте, положив начало Элдийской империи. Время шло, Леви постоянно приходил и уходил — то один, то с кем-то. Мэй не реагировала на них, не слушала их разговоры, не вступала в дискуссии — она лишь читала, выписывала важные мысли, делала короткий перерыв, снова читала… Элдийцев иначе называют “народом Имир”. Они — единственные, кто может принимать форму титанов. Используя эту силу, они грабили, притесняли и уничтожали другие народы на протяжении 1700 лет. К этому времени разросшаяся Элдийская империя начала ослабевать. Марлийцы воспользовались этим и развязали гражданскую войну, в ходе которой им удалось захватить семерых из девяти титанов. На этом моменте Мэй остановилась и начала считать известных ей носителей силы. Титан-прародитель, титан Эрена, Женская особь, Бронированный, Колоссальный, Звероподобный, Титан-перевозчик и титан Имир… Оставался ещё один, которого, кажется, никто из разведчиков до этого момента не видел и о котором никто никогда не упоминал. По спине побежал холодок — они всё ещё недостаточно хорошо знали своего врага. Что за титан? Какая у него сила? Кто он? Где его носитель? Вдруг этот титан всё ещё среди них?.. Нет. Стоп. У Мэй не было времени на переживания, поэтому она привычно отодвинула мысли на задворки сознания и вернулась к работе. Великая Война Титанов длилась почти сто лет и завершилась победой марлийцев. 145-й король Элдии отказался сражаться дальше. Он скрылся с частью своего народа на острове Парадиз, где построил укрепления из трёх огромных стен. С помощью силы Титана-прародителя король Фриц стёр память о внешнем мире всем своим подданным внутри стен, а тех элдийцев, кто остался на материке, согнали в концентрационные зоны. Покончив с чтением двух дневников, Мэй не выдержала и начала ходить по кабинету, пытаясь уложить информацию у себя в голове, но чем больше она думала, тем сильнее паниковала. Если это правда, если это действительно так, то все их представления о мире переворачивались с ног на голову — как и говорила командир Ханджи. В голове бесновались мысли. Мэй начала сомневаться. Она так хотела прочитать эти дневники, и теперь, когда она добралась до запретных знаний, у неё будто выбили почву из под ног и лишили всякой опоры. А как теперь быть? Что делать? К чему стремиться? Как можно быть в чём-то уверенной, если даже базовые знания о мире оказались ложными? Собравшись с силами, Мэй взялась за третью записную книгу, в которой Гриша Йегер писал о своей жизни. Как она и предполагала, там было больше размышлений и куда больше лирических отступлений — это был самый настоящий дневник. В какой-то момент Мэй даже стало неловко, будто она подсматривает за Гришей, но деваться некуда. Когда Гриша был ещё ребёнком, они вместе с сестрой Фэй вышли за пределы концентрационной зоны — элдийцам запрещено покидать их без специального разрешения. Дети попались на глаза службе безопасности. Один из мужчин вызвался отвести Фэй обратно в зону, а второй в наказание избил Гришу и отправил домой. Фэй не вернулась, а утром её тело нашли в реке. Мужчина из службы безопасности утверждал, что довёл Фэй до ворот, но Гриша чувствовал, что он лжёт. Мать чуть не сошла с ума от горя, а отец сказал, что займётся воспитанием сына. Желая услужить марлийцам, он начал внушать Грише ненависть к элдийцам и оскорблять своих предков. В итоге Гриша возненавидел лишь своего отца и марлийское правительство. Мэй задумалась, стоит ли включать эту информацию в отчёт, но Леви сказал конспектировать вообще всё, поэтому она продолжила внимательно вчитываться в историю семьи Йегер и делать записи. В восемнадцать лет Гриша унаследовал клинику отца и познакомился с членами Партии возрождения Элдии. Это подпольная организация, которой руководил человек по прозвищу Филин, внедрившийся в марлийскую службу безопасности. Главная цель партии — проникнуть внутрь стен на острове Парадиз и забрать силу Титана-прародителя, чтобы передать её “истинной королеве” Дине Фриц. Она происходила из королевской линии, члены которой отказались уходить на остров. Гриша и Дина встретились на одном из собраний партии и полюбили друг друга. Они поженились, и вскоре у них родился сын, которому дали имя Зик. Вздохнув, Мэй достала фотографию с первой страницы дневника и снова вгляделась в лица изображённых на ней людей — значит, вот как они выглядели тогда, несколько лет назад. Стоящий мужчина — Гриша Йегер, женщина в кресле — Дина Фриц, а мальчик у неё на коленях — Зик. Так странно… А ведь получается, что Дина была родственницей Хистории, раз они обе происходили из одной королевской семьи. Кроме того, выходит, что Зик и Эрен — единокровные братья. Интересно, каково Эрену было узнать, что у него есть родственник за стенами? Глядя на лица Гриши, Дины и Зика, Мэй невольно задумалась, какие чувства она бы испытала, если бы увидела фотографию своих родителей — внутри всё тут же похолодело, поэтому она поспешила вернуться к работе, пока мысли не захлестнули её с головой. К тому времени марлийское правительство тоже решило захватить Титана-прародителя и природные ресурсы Парадиза, но оно не могло сделать это в открытую. Прежде чем скрыться на острове, король Фриц сказал, что, если кто-нибудь посмеет вступить в его владения, он напустит на мир миллионы титанов, спящих внутри стен. В то же мгновение Мэй вспомнила лицо одного из титанов в стене в Стохессе… Бросило в дрожь от одной мысли о том, что угроза короля Фрица могла осуществиться — тогда же от внешнего мира вообще ничего не останется. Если один Колосс мог запросто пробить ворота или уничтожить город, что сделают десять таких титанов? Сто? Тысяча? Сколько их вообще пряталось внутри стен?.. Поэтому правительство начало набирать рекрутов из числа элдийцев — детей в возрасте от пяти до семи лет, — чтобы передать им силу титанов и сделать своим главным оружием в грядущей войне. Гриша и Дина решили отдать Зика марлийцам, чтобы он стал одним из семерых титанов, но сын предал родителей и донёс на них марлийским властям. Всех членов Партии возрождения Элдии отправили “на небеса” — превратили в неразумных титанов и бросили скитаться по острову Парадиз. Всех, кроме Гриши. Он выжил, потому что ему на помощь пришёл Филин — человек по имени Эрен Крюгер. Увидев ещё одно знакомое имя, Мэй нахмурилась, но здесь вывод напрашивался только один — Гриша назвал второго сына в честь своего спасителя. Он превратился в титана, убил всех представителей марлийской службы безопасности и утопил их вместе с остатками корабля в море — солёном водоёме, покрывающем 70% мировой территории. На этом моменте Мэй чуть не подавилась воздухом, чем заслужила недоумённый взгляд находившегося в кабинете Леви. Об этом же — о море! — всегда говорили Эрен и Армин! Это его они мечтали увидеть! Неужели оно в самом деле существует? После этого Крюгер поручил Грише последнее задание — проникнуть за стены и выкрасть силу Титана-прародителя. Также он поведал несколько важных вещей. Первое — человек умирает через тринадцать лет после того, как получает силу титана. Это проклятье Имир — столько лет прожила сама Имир после обретения силы. Дерьмо. Это ведь получается, что Армину осталось жить тринадцать лет, а Эрену — около восьми. Это — высокая цена за огромную силу, которую элдиец получает вместе со способностью превращаться в титана. Выходит, что, сделав выбор в пользу Армина, Леви не спас его, а лишь отсрочил его смерть. Интересно, что он почувствовал, когда читал эти строки?.. Второе — если носитель силы титана умрёт, никому не передав свою силу, та перейдёт к случайному ребёнку из народа Имир, который родится после смерти носителя. Третье — элдийцы связаны невидимыми нитями, которые называют Путями. Когда человек превращается в титана, Путями передаются плоть и кровь, иногда — воля и память. Все Пути пересекаются в единой Координате — в Титане-прародителе. Иначе говоря, все элдийцы связаны Путями с Титаном-прародителем. Сообщив эту информацию, Крюгер передал Грише своего титана, которого назвал Атакующим. После этого Гриша добрался до стены Мария и поселился в Шиганшине, где завёл семью. На этом моменте дневники закончились. Перевернув последнюю страницу, Мэй несколько минут осмысливала информацию — сидела, уронив голову на руки, и тупо смотрела на уголок исписанного листа бумаги. Ей казалось, что эти дневники вытрясли из неё душу и перевернули вообще всё, что она знала. Мэй думала обо всём сразу и ни о чём одновременно — ночью она точно не уснёт. К счастью, к тому моменту Леви снова ушёл из кабинета, и она могла спокойно пыхтеть от обилия мыслей и бормотать себе под нос. Насидевшись, Мэй поднялась из-за стола и подошла к окну, вглядываясь в пустой внутренний двор штаба. Уже давно стемнело, и хотя Мэй отлучалась на обед и ужин, ей казалось, что её морили голодом уже несколько недель. Но это волновало её в последнюю очередь — гораздо важнее было то, что она узнала. Мэй — элдийка, потомок народа, который некогда правил целым континентом, а потом сбежал на остров. И за то, что творили далёкие предки Мэй, её саму ненавидел весь остальной мир. Дерьмо какое-то. Разве дети отвечают за грехи отцов? Почему все ныне живущие элдийцы страдали за то, что происходило, когда их ещё не было на свете? И вот это они стремились узнать? Ради этого сражались, продолжали бороться? За эту правду почти все разведчики отдали свои жизни? Интересно, что на это сказал бы командир Эрвин… Кто-то вошёл в кабинет, отрывая Мэй от мыслей. Она оглянулась и увидела вернувшегося с несколькими папками Леви. — Дай угадаю, ты дочитала? — спросил он, закрывая дверь. Мэй кивнула, чувствуя, как от усталости и обилия информации у неё начинает болеть голова. — У Ханджи было такое же лицо, когда я пришёл к ней за дневниками, — Леви положил папки в шкаф. Кажется, вся эта информация никого не могла оставить равнодушным. — Осталось переписать, — пробормотала Мэй. — Хорошо. Чай будешь? — Мгм, — она кивнула, сдержав усмешку. Пока Леви возился с чайником, Мэй вернулась за стол и просмотрела свои заметки, которых накопилось немало, и начала писать отчёт, но быстро забыла о нём, когда чай был готов. Очень вовремя — внезапное чаепитие поможет Мэй не умереть от голода и продержаться до завтрака. Жаль, заначка у неё в комнате закончилась ещё до экспедиции, а Леви и вовсе не хранил еду в кабинете… — Бесит, — пробормотала Мэй, грея руки о чашку. — Что? — Что не могу много говорить. — Да уж, я не привык говорить настолько больше тебя, — Леви покачал головой. Мэй бросила на него вопросительно-возмущённый взгляд, который он выдержал с невероятным спокойствием. — Помнишь, когда ты практически вынудила меня пересмотреть систему хранения документов? Ты тогда была очень разговорчивой. Такое сложно забыть. Мэй выдохнула, чувствуя, как к щекам прилила кровь. Ей всегда было стыдно за то, сколько она порой разговаривала, но от тишины было настолько неловко, что она выбрала позориться со своей болтливостью до конца. Что же, её желание поговорить в ту ночную смену можно было оправдать желанием получше узнать начальника и человека, который ей… нравится. — Но должен сказать, что меня тогда приятно удивило твоё внимание. Так что, когда твоя рана заживёт, могу послушать, что ты думаешь обо всём этом, — Леви махнул в сторону стола, на котором лежали дневники. Мэй слушала его, но в то же время начала тонуть в своих мыслях. Сердце предательски пропустило несколько ударов, и в то мгновение Мэй поняла, что никогда прямо не говорила Леви о своих чувствах — да что там, она у себя в голове до сих пор не могла называть вещи своими именами. У них с Леви вообще как-то странно всё завязалось, и Мэй до сих пор не понимала до конца, как он к ней относится и что будет дальше с их отношениями. Вот только её, вдобавок ко всему, не покидало чувство, что время для разговора ещё не пришло — у них были вещи и заботы важнее, поэтому пока что она просто наслаждалась каждым мгновением рядом с Леви. Они молча смотрели друг на друга до тех пор, пока Мэй не спросила: — Хочешь что-нибудь сказать? — О чём? — О произошедшем. — Нет, — тут же ответил он. — Почему? — Я концентрируюсь на фактах и на том, что нужно сделать. Мы вернули стену Мария и узнали правду о мире за стенами, теперь нужно готовиться к совещанию, а дальше видно будет. Если я начну думать, ничего хорошего не выйдет. Леви сказал это и помрачнел, Мэй на мгновение пожалела, что задала свой вопрос, но она не могла не сделать этого — молчание в её глазах приравнивалось к равнодушию. Ей хотелось поговорить с ним обо всём, что случилось: о жертве Разведкорпуса, о дневниках Гриши, о новой информации, об элдийцах и марлийцах, о врагах за стенами, о выборе между Армином и командиром Эрвином… Леви держался, но Мэй видела и чувствовала, как ему тяжело, как он переживает из-за произошедшего, как он сам справляется со всем этим ужасом. Она понимала, каково это — бороться со своими демонами в одиночку и делать вид, что всё в порядке, поэтому не хотела, чтобы кто-либо проходил через этот ад, особенно тот, кто ей дорог. Мэй самой было нелегко, но не её заставили делать тот выбор, не ей пришлось смотреть, как все её товарищи отдают свои жизни ради неё, не она не смогла сделать то, ради чего они все погибли. Мэй черпала силы в спокойствии и стабильности Леви, поэтому лучшее, что она могла сделать и для него, и для себя — поддержать в трудную минуту. Как же её раздражала эта необходимость хранить молчание и выражаться лишь короткими фразами… А затем Мэй осенило — она не может говорить, но может писать. Возможно, стоит вылить все свои мысли в письме? Нет, а вдруг Леви не оценит этого, он же сам сказал, что не хочет думать об этом. Но всё же между “не хочу думать” и “не думаю” лежит целая пропасть — Мэй знала об этом, как никто другой, поэтому решила, что она обязана рискнуть. Лучше так, чем оставаться в стороне и просто смотреть на то, как дорогой человек пытается удержаться на плаву. — Пей, — Леви кивком указал на её чашку. — Горячо, — тихо ответила она. — Аккуратно пей, — невозмутимо парировал он. Мэй не смогла сдержать усмешку. Она тут же подула на чай, на секунду поморщившись от кольнувшей боли, и осторожно отпила. Да, Мэй определённо выплеснет все свои мысли на бумагу, когда вернётся в их с Сашей комнату, но сначала — допьёт чай и закончит этот бесконечный отчёт по дневникам…