Ненавистный Каранес встретил пасмурной и мрачной погодой: дул прохладный ветер и иногда накрапывал мелкий противный дождь. Мэй бывала в этом городе практически каждый месяц, потому что именно отсюда Разведкорпус отправлялся в экспедиции, но он всё равно ей не нравился, а дом, у которого она остановилась, и вовсе вызывал только ненависть.
Тётка жила на окраине Каранеса, практически у самой стены рядом с внешними воротами, поэтому народ сюда забредал редко — пока что кроме Мэй на улице никого не было: ни бегающих детей, ни спешащих женщин, ни патрулирующих солдат, ни уставших мужчин. Это нервировало и успокаивало одновременно, хотя у Мэй на поясе висел нож, который всегда придавал ей уверенности в себе. Вот только это ненадолго, потому что уже скоро оружие вернётся к своему законному владельцу.
Мэй вздохнула. Жаль, что из-за этой поездки снова пришлось отложить тренировки с Леви и его самого оставить наедине с бумагами. Она не стала заглядывать к нему перед отъездом, потому что чувствовала себя виноватой, к тому же у неё появилось ощущение, что Леви злится на неё — за прошлый день они едва ли обменялись парой реплик, и то те были связаны с работой. Мэй давно не чувствовала себя настолько неуютно в кабинете.
Отвратительно. Не хватало ещё с Леви рассориться из-за тётки.
Отогнав прочь все лишние мысли, Мэй глубоко вдохнула, поправила сумку, отряхнула пыльный плащ, наконец-то постучала в дверь и сцепила руки в замок за спиной. Внутри послышались шаркающие шаги и еле слышное бормотание, и вскоре дверь открылась. Мэй вытянулась и встретилась взглядом с тёткой, которую она не видела три года. Та практически не изменилась — по-прежнему чуть выше Мэй, полная, с круглым морщинистым лицом, обрамлённым седыми волосами, которые когда-то были светлыми, и карими глазами. Казалось, тётка даже не переоделась за это время, так и оставшись в длинном платье грязно-коричневого цвета, белом переднике и дурацком чепце, который никак её не украшал, но который она упорно продолжала носить.
— О, — тётя всплеснула руками. — Надо же. Я уж думала, ты, как и Леон, проигнорируешь меня.
— Здравствуйте, — Мэй натянуто улыбнулась — просто из вежливости.
— Если бы знала, что ты так быстро явишься, сразу бы тебе написала, — она отошла в сторону. — Заходи быстрее, не пускай холод в дом.
Мэй переступила порог, закрывая за собой дверь, и десятки воспоминаний навалились на неё в одно мгновение — и все нехорошие, из-за чего пришлось силой отгонять их от себя. Время в доме будто застыло — с прошлого визита ничего не поменялось. Тот же стол, та же скатерть, те же стулья, те же шкафы, та же посуда… Даже запах тот же, но по-прежнему чужой.
— У меня времени не так много, — начала Мэй, вешая плащ и сумку на гвоздь у двери.
— Важная какая шишка, — пробормотала тётя.
В доме было слишком тихо, поэтому, проигнорировав ворчание, Мэй спросила:
— Где все?
— Манфред в кузнице до вечера. Эрик и Лия ушли в лавку за хлебом, скоро вернутся. Хейн… Сина знает, где его носит, я его уже три дня не видела. И хорошо, хотя бы спокойно поработать могу, — ответила тётя, шаркая на кухню.
На столе у окна лежали очки, иголки, нитки и куски ткани, которые, судя по всему, скоро станут платьем. Что же, в одном тётке не откажешь — она всегда много и тяжело работала, чтобы обеспечить семью после смерти дяди. Если тётя не кричала и ничем не кидалась, то Мэй в основном видела её склонившейся над столом — и это было лучшее зрелище, потому что в таких случаях она не представляла никакой угрозы.
— Могу только чай предложить, — послышался голос тётки.
— Да, спасибо, — Мэй последовала за ней.
На кухне было тепло и пахло варёным картофелем — от этого запаха захотелось есть, но Мэй не собиралась притрагиваться к еде в этом доме, лучше уж перекусить в лесу или дотерпеть до штаба и поужинать там, если она успеет вернуться вовремя. Увы, шансы на это были крайне малы.
Тётка поставила на стол тарелку с сухим печеньем и две чашки с чаем и, садясь за стол, сказала:
— Мэй, надеюсь, я в письме ясно выразила то, что мне от тебя нужно.
— Более чем, — Мэй устроилась на стуле напротив.
— И раз уж ты соизволила приехать, то постарайся. Я не хочу, чтобы Эрик и Лия служили в Разведкорпусе и в армии вообще. Вы с Леоном сумасшедшие, но это
мои дети. Слышишь?
С трудом выдержав её взгляд, Мэй спросила:
— Почему вы просто им не запретите?
— Интересная ты. Я запретила, но им до этого нет дела. Не запрёшь же их дома. Они тогда попросту вынесут дверь, — тётя фыркнула. — Сина, Мэй, ты говоришь так, будто совершенно их не знаешь…
Мэй решила, что не стоит развивать тему, поэтому промолчала и отпила чай. Тот не шёл ни в какое сравнение с чаем Леви, потому что оказался горьким и прохладным — его даже не удосужились подогреть. Мэй уже ничему не удивлялась — всё в поведении тёти кричало о том насколько она не рада видеть племянницу, хотя сама попросила её приехать. Впрочем, “попросила” — это очень мягко сказано…
— Может, сейчас ты не понимаешь меня и думаешь, что я сумасшедшая старуха, — тётка покачала головой. — Но, когда у тебя появятся свои дети, поймёшь.
Мэй закатила глаза — это была одна из тем, которой тётя пичкала её, когда не била и не кричала. В такие моменты хотелось забиться в самый дальний угол и ничего не слышать.
— Замуж-то собираешься?
— Нет, — Мэй поджала губы.
— И Леон жениться не собирается… — тётка подпёрла голову рукой. — Ох, прервётся род твоего отца.
— Не представляю, чтобы я в нынешних условиях всерьёз думала о замужестве.
— Раньше надо было. Теперь… не та ты уже девочка, Мэй. Взгляд у тебя недобрый стал, да и шрам красоты не добавляет.
Это был удар ниже пояса, от которого стало жутко неприятно — тётка умела проходиться по больным точкам, специально или нет. Мэй кашлянула и не задумываясь почесала нос.
— Где тебя так? — продолжила тётя.
— В Шиганшине.
Тётя громко цокнула.
— Это там, где почти все разведчики погибли? Корпус самоубийц, говорю же, — она махнула рукой. — И мои дети-оболтусы туда собрались. Какой пример ты им подаёшь?
— Никакой пример я им не подаю, я просто делаю то, что должна, — Мэй нахмурилась. — Предлагаете мне из-за Эрика и Лии уйти в отставку? Нас и так меньше сорока…
— Я тебе ничего не предлагаю, — тётя раздражённо покачала головой и отвернулась к окну.
Повисла тишина. Разговаривать больше было не о чем. Мэй отпила чай, но сделала это чисто машинально, чтобы хоть чем-нибудь заполнить образовавшуюся паузу, и задумалась. Она сказала тётке правду — Мэй только вернулась из Шиганшины, где выжила лишь чудом, на носу у Разведкорпуса была зачистка территорий внутри стены Мария от титанов, на горизонте маячила война с внешним миром… Какое замужество? Тут бы просто выжить…
Так они и сидели молча, каждая утопала в своих мыслях, пока не открылась входная дверь.
— Ма-ам, мы вернулись, — крикнул Эрик.
— Я здесь, — ответила тётка, и голос её сразу потеплел.
Близнецы вдруг зашептались — скорее всего, увидели чужие вещи, — а затем появились на пороге кухни и тут же заметили Мэй. Секундное замешательство сменилось радостью, от которого, казалось, задрожали стены.
— Мэй! — крикнула Лия и бросилась к ней с объятиями.
— Привет, — Мэй не смогла сдержать улыбку в ответ и потрепала кузину по волосам. — Вы так выросли, давно вас не видела!
С тех пор прошло несколько месяцев — тогда Мэй отправлялась в пятьдесят седьмую экспедицию. Казалось, это произошло целую вечность назад — тогда она не знала Леви, они ничего не слышали о мире за стенами, их вёл командир Эрвин, а Магнус, Джит и остальные разведчики были живы…
— Да врёшь ты всё, не так уж и выросли, — голос Лии вывел Мэй из размышлений.
За её спиной Эрик сдержанно кивнул, но он улыбался — тоже был рад внезапной встрече. Выложив из сумки продукты, он встал рядом с сестрой и спросил:
— А ты что тут делаешь?
— Да вот, мимо ехала, решила заглянуть…
— Мэй как раз рассказывала мне о своей службе, — заговорила тётка, направляя разговор в нужное ей русло.
— О-о-о, мы тоже хотим послушать, — Лия села на стул. — Потому что мы хотим вступить в Разведкорпус
Мэй всем телом ощутила на себе прожигающий насквозь взгляд тётки, поэтому натянула улыбку и заговорила:
— Да зачем вам это? Там же…
— Мы знаем, что мама против, — перебил её Эрик, садясь рядом.
— Ещё бы я не была против! — рявкнула тётя, отчего Мэй вздрогнула. — Кто в здравом уме отпустит туда своих детей?!
— Но Мэй и Леона ты же отпустила, — Эрик недовольно оглянулся на неё.
— Я их не отпускала, они сами ушли, — тётя скрестила руки на груди.
— Вот и мы сами уйдём! — Лия повысила голос.
— Начинается… — тётя шумно выдохнула. — Леон и Мэй не мои дети, а вы — мои, так что никто вас никуда не отпустит.
— Пока что у меня складывается впечатление, что вы не знаете, на что идёте, — вклинилась Мэй, глядя на близнецов.
— Всё мы знаем, — Лия вздохнула.
— И что вы знаете?
— Что мы хотим быть как вы с Леоном.
— Как мы с Леоном не надо, — Мэй вздохнула.
— Почему?
— Потому что Леон, вообще-то, служит в Гарнизоне. Мы изначально не собирались идти в Разведкорпус. Это я… передумала, — Мэй поджала губы.
— Ты как будто прям знала, на что идёшь, когда в Разведкорпус вступала, — Лия, как и тётка, скрестила руки на груди.
— Нет, не знала, а если бы знала, подумала бы сто раз, — Мэй врала, потому что она всё равно вступила бы в Разведкорпус, даже если бы знала заранее, что её ждёт. — К этому вообще невозможно подготовиться.
— К чему? — Эрик нахмурился.
— Почему вы вообще хотите в Разведкорпус?
Близнецы переглянулись, затем Лия заговорила:
— Вы — герои. После того, что вы сделали в Шиганшине, вами все восхищаются. Мы тоже хотим принести пользу этому миру.
— Да какие они герои! — воскликнула тётя. — Сколько денег потрачено на эти экспедиции, сколько матерей теперь оплакивают детей, которые не вернулись?
Мэй бросила на тётю сердитый взгляд, отчего та процедила сквозь сжатые зубы:
— Не смотри на меня так.
— Видишь, Мэй, мама не понимает… — начал Эрик.
— Вы все не понимаете, — тихо сказала Мэй.
Солнце, греющее спину. Красная кровь на зелёной траве. Истерзанные тела. Смерть, которая снова пронеслась рядом, но не забрала саму Мэй. Пустой штаб. Вещи погибших. Рыдающая госпожа Фрей. Медаль и звание офицера. Бессонные ночи и кошмары…
— После Шиганшины нас выжило десять человек из двухсот, — заговорила Мэй, но голос будто принадлежал не ей, а кому-то другому. — Остальные погибли жуткой смертью. Там были мои товарищи и друзья, наш командир… много хороших людей. Мне просто повезло выжить.
— Так зачем… — заговорила тётя, но Мэй перебила её, бросив на неё взгляд:
— Вы хотите сдохнуть внутри стен или прожить долгую и счастливую жизнь? Хотите увидеть других внуков? Вот ради этого они отдали свои жизни. И они не заслуживают, чтобы их называли самоубийцами. Они — герои. Не преуменьшайте их заслуг, просто потому что вы боитесь потерять своих детей.
Тётя поджала губы и не нашла что сказать. За все годы Мэй впервые видела её такой — наверное, даже у этой старой карги была совесть.
— А вы… — она посмотрела на близнецов. — Когда вы вступаете в Разведкорпус, вы принимаете как данность, что можете умереть в любой день, в любое мгновение. Вы или ваши друзья. Вашей маме просто не хочется, чтобы вы умирали.
— И поэтому мы должны остаться в этой дыре?
— Эрик! — воскликнула тётя.
— Посмотри на себя! — продолжил кузен. — Сегодня ты хотя бы улыбнулась, когда мы зашли, а до этого я ни разу не видел, чтобы ты улыбалась в этом доме!
Как будто у неё был повод улыбаться… Когда каждый день — новое сражение, тяжело изображать счастье, не то что быть счастливым по-настоящему.
— Это никак не связано с моей службой, — Мэй нахмурилась. — Не хочешь “оставаться в этой дыре”, пойди подмастерьем кузнеца, как Манфред, учись, работай. Мне нечего терять, у меня… — она запнулась, но закончила предложение: — У меня нет мамы, ради которой я могла бы остаться. Будь она жива, я бы никогда не вступила в Разведкорпус.
— А если… если мы пойдём в Гарнизон? Или в Военную полицию, если получится, — тихо заговорила Лия.
Мэй не успела сказать ни слова, как тётя рявкнула:
— Мне это уже надоело! Я же сказала “нет”!
— Значит, мы уйдём без твоего одобрения! — огрызнулась Лия.
Они начали кричать друг на друга одновременно, из-за чего слов было не разобрать. Эрик присоединился к ним, и вот уже все трое начали орать каждый своё. У Мэй разболелась голова, она устало вздохнула и потёрла переносицу, мечтая побыстрее убраться подальше от этого дома.
— Хватит! — тётя хлопнула рукой по столу. — Если понадобится, я вас запру дома, но в Разведкорпус вы вступите только через мой труп!
Быстро же она поменяла своё мнение…
— Тогда умирай скорее! — рявкнул Эрик.
Тётя побагровела и от шока ничего не смогла сказать, а Мэй резко дёрнула кузена за рукав рубашки и со злостью сказала:
— Думай, что говоришь!
— Она не думает! — Эрик махнул рукой в сторону тёти.
— Я не думаю?.. Я не думаю?! — та вдохнула и заговорила неожиданно тихо: — Вы больше не выйдете из этого дома. Наказаны. Прочь с моих глаз.
Несколько мгновений Эрик и Лия молчали, а затем бросились к себе в комнату, громко хлопнув дверью. От повисшей тишины у Мэй зазвенело в ушах.
— Ну вот и что прикажешь с ними делать? — спросила тётя, потирая виски.
— Есть у меня мысль…
Резким движением отодвинув от себя тарелку с сухарями, тётя устало посмотрела на Мэй.
— Вы не слышите друг друга, — она развела руками. — Гарнизон или Военная полиция — это компромисс…
— Никаких компромиссов, — резко ответила тётя.
— Просто послушайте. В Гарнизоне безопаснее, чем в Разведкорпусе, и неплохо платят. И тем более в Военной полиции. Будет вам помощь и…
Мэй даже не успела закончить предложение, как тётя схватила свою чашку и выплеснула содержимое ей в лицо — к счастью, чай был холодным. Несколько мгновений Мэй осмысливала произошедшее, а затем тихо спросила:
— Какого хрена?..
— Я тебе чётко сказала, что от тебя нужно. По-человечески попросила, — тётя грубо поставила пустую чашку на стол. — Ты даже этого не смогла сделать, а теперь говоришь тут что-то про Гарнизон и Военную полицию… Мои дети не пойдут в армию. Я всё сказала.
Внутри всё вскипело от злости, и Мэй поднялась из-за стола, резко отодвинув стул.
— Сядь, — процедила тётя сквозь сжатые зубы.
— Я ухожу.
— Сядь, я сказала, — повторила та громче.
Кем тётка вообще себя возомнила? Какого чёрта она считала, что у неё было хоть какое-то право так обращаться с другими людьми? Раньше Мэй не могла ничего сделать и сказать, потому что идти ей было некуда, но теперь всё изменилось — она больше не та маленькая девочка, которая глотала слёзы и терпела унижения.
— Ты мне никто, чтобы разговаривать со мной в таком тоне, — твёрдо сказала Мэй.
Тётя поднялась из-за стола и дрожащим от напряжения голосом заговорила:
— Я приютила вас с братом… и вот так ты отвеча…
— Спасибо тебе за это, великая мученица, но лучше бы мы оказались на улице, чем в твоём доме, — Мэй сжала руки в кулаки. — Ты всегда говорила, что рада, что мы не твои дети, а я каждый день благодарна миру, что ты не моя мать. С такой матерью и враги не нужны.
— Мерзавка…
— Знала, что не нужно приезжать, но решила помочь тебе, карга ты старая. Сама теперь расхлёбывай всё.
— Как ты меня назвала?.. А ну-ка повтори?! — крикнула тётя.
— Карга старая.
Быстрым шагом Мэй вышла с кухни и, сняв с гвоздя сумку и плащ, практически выбежала из дома. Лишь оказавшись на улице, она рукавом вытерла остатки вонючего чая с лица и выругалась себе под нос. Внутри всё по-прежнему бурлило от злости, поэтому она постаралась убраться подальше от самого ненавистного дома на свете.
— Мэй! — послышался позади неё голос Эрика.
Она остановилась и внимательно посмотрела на кузена, который, кажется, сбежал из дома через окно, чтобы что-то сказать ей.
— Чего тебе?
— Прости! Я не думал, что она так отреагирует, — пробормотал он, остановившись напротив неё. — Может, нам с Лией и правда лучше не идти в армию?
У Мэй было два варианта ответа, и она выбрала не тот, который
следовало бы…
— На вашем месте я бы бежала в кадетский корпус со всех ног.
В то же мгновение дверь распахнулась, и тишину улицы разрезал крик тётки:
— Эрик, домой, живо!
Её тон не предвещал ничего хорошего — кажется, близнецов ждёт серьёзная взбучка. Кузен вздрогнул, но всё же развернулся и побрёл в дом, напоследок бросив на Мэй странный взгляд — его смысл она не смогла расшифровать, да и на это не было ни сил, ни желания.
Тётка стояла на пороге и пристально смотрела на Мэй, будто специально игнорируя идущего в дом Эрика, а затем сказала:
— А ты, дрянь… Проваливай отсюда. Чтобы духу твоего больше никогда не было в моём доме!
От удивления Мэй не знала, что сказать — с какой стати ей вообще когда-либо возвращаться сюда по собственной воле? Несколько мгновений она молча смотрела на красную от криков тётку, а затем показала ей средний палец и, развернувшись, зашагала прочь от места, где ей никогда не были рады.
Когда за спиной громко хлопнула дверь, Мэй смогла лишь усмехнуться.
* * *
После скандала Мэй пошла бродить по Каранесу, пытаясь успокоиться — отправляться в дорогу в таком состоянии было опасно. Город настолько раздражал, что Мэй будто специально перестала в нём ориентироваться, поэтому петляла между домов и не понимала, где именно находится. Через какое-то время бесцельного брожения она добралась до кузницы, в которой работал кузен Манфред. Мэй думала зайти к нему, но в итоге просто пошла дальше по улице, не почувствовав в себе сил и желания на разговор. Хватит с неё родственников.
Спустя полчаса ноги сами принесли Мэй на городскую площадь, куда пару лет назад она ходила практически каждый день, а глаза сами нашли какую-то лавку. Следующие десять минут, позабыв обо всём, Мэй выбирала чай. В итоге с помощью продавца она остановилась на гречишном чае, каком-то травяном и цветочном, а себе купила ромашковый. Пусть Леви попробует разные, если какой-то понравится, она привезёт ещё — только не отсюда.
Оставалось надеяться, что он нормально воспримет подарок Мэй.
Делать в Каранесе больше было нечего, поэтому, спрятав металлические коробки в сумку, Мэй пошла к воротам. Все прохожие казались неприветливыми, их лица — злыми, улицы — узкими и вонючими. К тому моменту, когда Мэй забрала Каштана и уехала из Каранеса, вся злость на тётку испарилась — на её место пришло липкое и мерзкое чувство в груди, от которого не получалось избавиться.
Мимо проносились желтеющие деревья и небольшие дома, в лицо бил прохладный ветер, иногда из-за туч выглядывало солнце, а Мэй всё никак не могла окончательно прийти в себя, будто она всё ещё была в доме тётки. Она старалась не думать об этом, но чем яростнее Мэй отгоняла от себя эти мысли, тем быстрее они возвращались.
Через полчаса езды от голода начало сводить желудок, из-за чего пришлось остановиться — Мэй не хотела свалиться в обморок посреди дороги. Она устроила привал на краю леса — достаточно тихое место и в то же время не какая-то глушь, в которой с ней что-нибудь могло случиться.
За всё прошедшее время пятна на серой рубашке высохли, но одежда теперь была безвозвратно испорчена — придётся покупать новую. Достав из сумки сухпаёк, Мэй устроилась на влажной земле под деревом и начала есть, пока Каштан бродил где-то неподалёку. Еда была сухой и безвкусной, но хорошо, что она вообще была — Мэй ничего не ела с самого утра и, кажется, не будет до вечера, и то если успеет на ужин, в чём у неё теперь были сомнения. Чёрт, раз уж столько бродила по Каранесу, могла бы и еды купить, но она даже не подумала об этом… Впрочем, если бы в то мгновение ей подали кусок ароматного мяса, она бы не обратила на него никакого внимания.
Мэй остановилась, вместе с ней замедлились и мысли, и теперь внутри всё заныло от обиды на тётку и мерзкого чувства стыда — кому приятно получить чаем в лицо? Уйти от мыслей не получалось. Мэй уткнулась взглядом в жёлтое пятно на листве дерева через дорогу, но в памяти всё равно воскресли все самые мерзкие эпизоды, которые произошли в доме тётки. Казалось бы, можно было давно всё забыть и отпустить, но нет. Мэй убивала титанов и людей, чуть не погибла, видела смерть товарищей, знала то, чего не знали гражданские и даже другие разведчики… и всё равно с ужасом думала о тётке.
За те два года синяки, крики и унижения стали нормой. Иногда Мэй казалось, что это время было сущим адом, в котором она выжила лишь каким-то чудом. За что тётка так возненавидела их с Леоном? Что они сделали? Чем заслужили такое отношение? К своим детям она всегда относилась нормально и даже с любовью, но Мэй и Леона ненавидела так люто, что и дня не проходило без унижений.
Нахлебники. Твари. Лишние рты. Мерзавцы. Бестолочи. Ублюдки. Бездельники.
Пока дядя был жив, всё было нормально, но после его смерти тётку словно подменили. Ей было тяжело тащить на себе семерых детей, с этим никто не спорил, но в том доме практически никто не сидел сложа руки. Тётка и её старшая дочь, Ингрид, шили одежду на заказ, Мэй часто относила посылки клиентам и делала много чего по дому, иногда Леон умудрялся находить какой-то хлам и перепродавать его, Манфред при первой же возможности устроился подмастерьем кузнеца. Близнецы были ещё слишком маленькими, а Хейн… он много пил. Вот на кого нужно было обратить весь свой гнев, а не на Мэй с Леоном, которые лишились всего, что у них было, и почти оказались на улице. Говорят, с родственниками спокойнее, но порой Мэй не могла избавиться от мысли, что в приюте ей было бы лучше — там она могла бы ответить своим обидчикам. Или её вообще никто бы не трогал…
В любом случае, те годы остались позади — но не отношение тётки. Даже сейчас она продолжала вести себя так же: с презрением и ненавистью, — а Мэй продолжала принимать близко к сердцу все грубости и унижения.
Ну почему всё сложилось именно так?..
К горлу подступил ком, и Мэй с трудом проглотила последний кусок сухпайка. Она вдруг почувствовала себя самым одиноким и беззащитным человеком на свете, той маленькой девочкой, которая впервые столкнулась с жестокостью и несправедливостью этого мира. Мэй уже давно отвоевала своё место и нашла себя, но почему после скандала с тёткой всё внутри так болело, так ныло, так горело и рвалось наружу? Почему ей всё ещё нужна была чья-то защита?..
Силы терпеть закончились. В глазах защипало, а горло сдавило невидимыми пальцами так сильно, что стало тяжело дышать. Задыхаясь от накатившей обиды и презрения к самой себе, Мэй закрыла лицо руками и…
сдалась.
— Слабачка, — прохрипела она сквозь рвущиеся наружу рыдания.
Она уже давно не чувствовала себя настолько жалкой.
* * *
К вечеру погода совсем испортилась — начался очередной ливень, которых за последнюю неделю уже было более чем достаточно. Из-за задержки в Каранесе и вынужденной остановки вся промокшая Мэй вернулась в штаб через несколько часов после отбоя — вдобавок ко всем неприятностям ей придётся лечь спать голодной, если она вообще сможет уснуть. Мерзкое чувство внутри никуда не делось, сил и желания искать где-то еду у неё не было, поэтому она просто смирилась — жаль только, что так получалось не со всеми чувствами.
Каштан выдохся и, казалось, с трудом держался на ногах. Расседлав и почистив его, Мэй вышла из денника, оставив коня отдыхать, а сама начала вытирать грязь с амуниции и убирать вещи. К тому моменту, как она закончила, Каштан поужинал и лёг отдыхать — еду ему любезно оставил конюх. Мэй с завистью смотрела на сытого коня, вспоминая, как на стройке приюта для детей из Подземного города разведчики ели практически то же самое, что и их лошади. Может, всё-таки стоит попробовать раздобыть немного еды на кухне?.. Мэй устало вздохнула и решила сначала отнести вещи к себе в комнату и принять душ, а уже потом думать об этом.
Подхватив сумку, она побрела с конюшни в штаб. Уже давно стемнело и дорогу было видно с трудом, в воздухе стоял запах мокрой травы, дул прохладный ветер, отчего Мэй ёжилась и куталась в куртку и тонкий плащ, но это не особо спасало — лишь бы не заболеть после всех этих приключений.
Еле переставляя ноги от усталости, она наконец-то зашла внутрь штаба и поднялась на третий этаж — первым же делом Мэй столкнулась с Леви, который, судя по всему, возвращался к себе в кабинет. Окинув её внимательным взглядом, он сказал:
— Только ходил проверять, у себя ты или нет.
— Я вернулась двадцать минут назад, — пробормотала Мэй. — С Каштаном возилась.
У неё не было сил на то, чтобы просто улыбнуться, а смотреть в глаза Леви было всё ещё стыдно — лучше бы Мэй не уезжала, сейчас бы спокойно заканчивала работу, не такая голодная и не такая уставшая.
Глупая, глупая Мэй…
— Придёшь в кабинет? — Леви скрестил руки на груди. — Помощь нужна.
— Срочно?
— Да.
Мэй поджала губы и, вздохнув, спросила первое, что пришло ей в голову:
— В душ схожу и приду, можно?
Леви в ответ лишь кивнул.
— Я быстро, — она сжала лямку сумки.
— Значит, жду.
Сказав это, Леви пошёл по лестнице вниз, а Мэй побрела к себе в комнату. Ей совершенно не хотелось работать, к тому же она могла наворотить дел, которые потом наверняка придётся исправлять, но после целого дня внезапного отсутствия она не могла отказать Леви — ему пришлось целый день в одиночестве разгребать задачи, которых было немало из-за приближающейся экспедиции. Может, удастся попросить у него чай…
Уже у себя в комнате, бросив сумку в дальний угол, Мэй взяла всё нужное и отправилась в душевую. Если бы ей не нужно было потом идти в кабинет, она бы стояла под горячей водой достаточно долго, чтобы смыть с себя все переживания, запах Каранеса, дома тётки и чай, который будто въелся в кожу лица.
Но нет.
В душевой никого не оказалось — хоть что-то хорошее за этот дурацкий день. Быстро ополоснувшись, Мэй вернулась к себе и переоделась в штаны и чистую чёрную рубашку, после чего отправилась в кабинет. К счастью, в столь поздний час в кителе не было нужды, к тому же Леви никогда никак не комментировал её внешний вид — из-за этого складывалось впечатление, что ему всё равно, во что одета Мэй. Может, это и к лучшему, особенно если учесть, что её гардероб не отличался красотой и разнообразием.
Дойдя до кабинета, Мэй осторожно постучалась и вошла, не дожидаясь разрешения. Леви ждал её, перебирая бесконечные папки в шкафу, но внимание Мэй сразу же привлекло то, что стояло на столике возле дивана — тарелка с кашей и несколькими кусками хлеба, а также чашка с горячим чаем. От внезапно накатившего сильного приступа голода затошнило — и как она вообще собиралась терпеть до утра?..
— Наконец-то пришла, — Леви убрал папку на полку и обернулся к ней. — Ешь давай, раз ужин пропустила.
К горлу подступил ком, будто Мэй начали душить, снова захотелось плакать — прямо как там, в лесу, но там её никто не видел и не слышал, кроме Каштана. Мэй грубо вытерла всё-таки скатившуюся по щеке слезу — если понадобится, она ударит себя, но ни за что не позволит себе разрыдаться в присутствии Леви.
А из-за чего рыдать? От злости и обиды на тётку? От отвращения к себе и своей слабости? От усталости? От заботы Леви? Или от всего сразу?..
— Что такое? — Леви подошёл к ней.
Слёзы начали душить ещё сильнее. Мэй закусила губу, пытаясь отвлечься на боль, а затем заставила себя взглянуть на Леви — впервые со вчерашнего дня. Он не выглядел сердитым или недовольным, лишь с еле заметным беспокойством смотрел на Мэй, а она зачем-то натянула улыбку, которой он ни за что не поверит. Впрочем, она прекрасно знала, зачем сделала это — лучше выглядеть глупо, чем ещё раз дать слабину.
— Мэй? — Леви нахмурился.
Ком в горле не давал ей нормально говорить, но она всё же прохрипела через силу:
— Всё как обычно, — Мэй прочистила горло. — Ненавижу Каранес. Ненавижу… этот дом. И тётку ненавижу.
— Да что у тебя там случилось?
Мэй могла бы соврать, могла бы промолчать, могла бы отказаться говорить, но в тот момент ей настолько не хотелось плакать в присутствии Леви, что она выбрала правду.
— Ты был прав, — тихо заговорила Мэй, уткнувшись взглядом в свои ботинки. — После всего дерьма, через которое мы прошли, я всё ещё боюсь тётку. А она по-прежнему относится ко мне так, будто мне тринадцать. Указывает, унижает… выплёскивает чай в лицо…
— Чего?
— …выгоняет из дома, потому что я сказала не то, что она хотела услышать… Хотя бы в этом мы с ней совпали, и я ушла до того, как она послала меня куда подальше. Пошла она сама к чёрту. Больше не поеду туда, даже если она сама явится за мной.
Голос не слушался, внутри всё ныло и требовало, чтобы Мэй здесь и сейчас дала волю слезам, но она изо всех сил душила это чувство.
— Ни за что и никогда, — практически прошептала она.
— Иди сюда.
Леви привлёк Мэй к себе и крепко обнял, как и она когда-то обняла его, чтобы поддержать и утешить. В его объятиях было тепло, и Мэй стоило больших усилий, чтобы удержать себя в руках — лишь в то мгновение она почувствовала, что дрожит. Леви наверняка тоже это заметил — это невозможно было не заметить. Мэй уткнулась щекой ему в плечо, чтобы он не видел, как она тщетно борется с собой, и прикрыла глаза.
За несколько секунд тишины буря внутри начала успокаиваться, а хватка на горле — ослабевать, но этого хватило, чтобы наконец-то стало легче. Слёзы высохли, ком в горле пропал, дрожь исчезла — всё это осталось лишь липким комком в груди, но и это чувство скоро пройдёт.
Как только к Мэй вернулась способность говорить, она хрипло спросила:
— Так ты… ты же позвал меня, чтобы помочь… Что нужно сделать?
— Поужинать, — невозмутимо ответил Леви. — Ты правда думаешь, что я бы пустил тебя к бумагам в таком состоянии?
— И то верно… — Мэй усмехнулась. — Ну, это я могу сделать.
— Тогда вперёд, — Леви вздохнул и погладил её по голове.
По спине побежали мурашки, и Мэй снова пришлось закусить губу — впервые за весь день она наконец-то почувствовала себя в безопасности.
