..И всходит солнце

Не Минцзюэ перелистнул страницу. За окном барабанил дождь, жёлтый свет торшера плясал по чёрным строчкам. Книги  с давних пор стали хорошим успокоением, но в этот раз чтение как-то затянулось. Глянул на часы - почти час ночи, а сон все не шёл. Странно, таблетку он выпил уже два часа назад, обычно рубит сразу же. Скорее всего, уснуть уже не получится. Минцзюэ вспомнил о своих мешках под глазами и ненавязчивом совете Хуайсана : " Может, тебе стоит больше спать?" Было бы чудесно. Интересно, а Хуайсан уже спит? После сегодняшнего потрясения пришлось долго его успокаивать, но такая реакция даже понравилась Минцзюэ - здоровый человек и не должен действовать как ни в чем не бывало, увидев мёртвое тело. Вэнь Чжулю - так звали погибшего. Везунчик, умер быстро и без мучений - перелом шейных позвонков. Его мать, худая  женщина с пепельной кожей заядлой курильщицы, и бровью не повела, бросила : "Земля ему пухом" и ушла. А вот его знакомая - Не Минцзюэ был уверен, что видел ее раньше - убивалась от горя, размазывая слезы по бледным щекам, пока тело грузили в машину. Похоронят парня, скорее всего, за государственный счёт. Не Минцзюэ не удивился - не все родители любят своих детей, это он понял уже давно, ещё в академии, как на примерах разбираемых ими уголовных преступлений так и на примерах реальной жизни. Конечно, не своей. Его семья была просто идеальной - о такой многие мечтают. Юность Минцзюэ была безоблачной и свободной, живи да радуйся. А потом жизнь повернулась на 180 градусов. Даже времени на скорбь не осталось : нужно искать работу, оплачивать квартиру, кормить брата, а вместе с этим окончить академию. Вчерашний пацан, а сегодня от него зависит жизнь маленького человека. Восемнадцать лет - тогда юность Не Минцзюэ закончилась. В этом же возрасте оборвалась жизнь Вэнь Чжулю. Как он очутился в Старшей Школе Лань? По блату. По какому именно - Минцзюэ узнать не смог, не позволяли полномочия. Эти же полномочия не позволяли ему взяться за дело самому и довести его до логического конца. Как пить дать, смерть Вэнь Чжулю спишут за самоубийство, закроют папку и отправят пылиться в архив. Было ли это самоубийством? Не Минцзюэ был почти полностью уверен - нет. Он не сомневался в компетентности следственной группы, но тратить время не хотел никто, в первую очередь - мать Вэнь Чжулю : за суд ведь придется платить, а денег у нее не было.  И ведь все почти гладко - пацан из неблагополучной семьи, повесился из-за ссоры с матерью или от отчаяния, когда исключили из школы - это произошло в тот же день, когда нашли его труп. К тому же, именно таким способом пару лет назад ушёл из жизни его отец. Все таки дело оставляло много вопросов. Пусть Не Минцзюэ был на месте происшествия как свидетель, а не следователь, ему удалось кое-что выяснить самому. Физрук раз в неделю заходил проверить, все ли там, в оранжерее, хорошо, ключ был только у него и у администрации - запасной, но тот никуда не пропадал. Когда физрук открыл дверь, там висело тело, но когда ему оказывали помощь медики, дверь была уже заперта. Сотрудники милиции записали - захлопнулась от сквозняка. Но такая дверь закрывается и открывается только ключом и с внешней, и с внутренней стороны. К тому же, физрук все твердил и твердил про "чёрного человека", которого видел перед тем, как упасть в обморок. Описание "человека" походило на монстра из ужастиков, но у страха глаза велики  - худой и сгорбленный, длинные руки, весь чёрный и с красными глазами. Этот момент не был зафиксирован вовсе - списали на простое "показалось". Впрочем, физруку повезло - если бы не приступ, на него наверняка повесили бы дело об убийстве. Минцзюэ видел - следователи и сами понимали, что случившееся -  не случайность, но торопились поскорее закончить с этим делом. Странно : на них никто не стал бы давить, Вэнь Чжулю - абсолютно никому не нужный подросток из обнищавшей семьи. Минцзюэ вздохнул. Ах, если бы только он сам мог взяться за это дело! Как тогда, когда он служил с А-Лин в полиции, как в старые добрые. Хотя, на самом деле, совсем не добрые. Они только вернулись с войны : тогдашние травмы постоянно давали о себе знать, социальные навыки приходилось обретать чуть ли не заново, Мэй Тун Лин окончательно впала в алкогольную зависимость, Не Минцзюэ терял слух, мучался от бессонницы и постоянного нервного перенапряжения - так и хотелось рвать все вокруг себя. Кого благодарить : судьбу, волю случая, незримого бога или тенгри - неважно, главное, что он смог сдержаться. Хотя, пожалуй, кое-что хорошее в этом времени все же было. Она. Минцзюэ полюбил её ещё пять лет назад, но лишь через год Она заметила его. Безымянный слушатель где-то в партере - кому есть дело? Все же судьба повернулась к нему лицом. Богиня взглянула на него. Богиня, и не меньше, а он - её преданный верующий. До сих пор. Он просто шёл с работы. Как обычно, как в многие дни до этого. Работа теперь другая, на новом месте, и он там босс, а не подчинённый, но ощущение особо не поменялось. Минцзюэ уже было и не важно, где работать и кем, лишь бы хорошо платили. Летний зной уже спадал, в тени была приятная прохлада. Не Минцзюэ ненадолго остановился и прислушался. Кто-то смеётся. Так заливисто, звонко, радостно - почти как ребёнок. Все ближе, ближе... В него влетела девушка, чуть не сбив с ног, и оттолкнула в сторону. - Звиняй! - бросила она, продолжая смеяться. Довольно полная и высокая, а бегает легко и быстро. В шикарном бордовом платье, с длинными волнистыми волосами, босиком, держа в руках туфли. Точнее, одну туфлю. Вторая осталась лежать у ног Минцзюэ. - Ваша туфля! - крикнул он, потрясая ей в воздухе. Девушка обернулась, остановившись на секунду, и так сияюще улыбнулась, что сердце Минцзюэ тут же упало куда-то вниз. Богиня. Вблизи, как и ожидалось, она была ещё прекраснее. - Дарю! - она махнула рукой и побежала дальше, вскоре скрывшись среди многоэтажек. Минцзюэ снова взглянул на вельветовую туфлю. Это был его шанс. Как в "Золушке". Вот только Она происходила из достойной семьи, могла постоять за себя и не жила в ожидании чуда, как литературная героиня. Она сама творила свое счастье, и принц ей был не нужен. Минцзюэ до сих пор гадает, чем же он её привлек. Сердце сжало ледяной рукой. Если бы Минцзюэ мог плакать, то он бы, наверное, заплакал. Дело не в предрассудках - просто не выходило. Слезы как будто кончились, высохли. В ночь смерти родителей он не плакал - до него как будто даже не дошло, что случилось. А потом Хуайсан спросил: " А где мамочка?" И тут Минцзюэ прорвало. Он смог сдержать себя на пару минут, кое-как успокоил брата, и выбежал из дома, чтобы дать волю эмоциям. Бесцельно шлялся по улицам несколько часов, пока ноги сами не привели его к приюту для детей-инвалидов. Комната А-Лин на первом этаже - он помнил, как остервенело стучал в окно, бормоча что-то. Она впустила, до самого утра сидела рядом, слушала его нытье... Он ревел около недели почти без перерыва. Потом удалось заплакать лишь один раз. Скупая слезинка скатилась по уже одеревеневшей щеке, пока его рука сжимала почерневшую обугленную ладонь. И всё. Ю Цзинь, Цзунхуэй, Петя. Она. Горло сдавливало, грудь разрывало от невозможности выпустить, выплакать накопившееся. До сих пор. Опять эти мысли. Не в ту степь его занесло. Надо подумать о хорошем. Хуайсан. Кажется, единственный лучик света в его жизни. В детстве Минцзюэ называл его солнышком. Он и сейчас такой, но из уменьшительно-ласкательных уже вырос. Не Минцзюэ искренне восхищался его красотой, талантом, вкусом в таких вещах, о которых у Минцзюэ понятия никакого. Добрый,  умный, замечательный ребёнок. Может быть даже вундеркинд, но Минцзюэ это слово не любил. Каждый ребёнок - чудесный, по крайней мере, для родителя он должен быть таким всегда. Не Минцзюэ иногда ловил себя на том, что воспринимает себя скорее как родителя, чем как брата. Ну а как иначе? Хуайсан постоянно говорил: "Ты мне не отец", а Минцзюэ отвечал:"Я его заменяю". Заменяет уже десять лет, и не уверен, что справляется хорошо. Честно говоря , он поймёт, если Хуайсан не захочет с ним общаться, когда вырастет. Ребенок - не игрушка, каждое слово может оставить шрам на всю оставшуюся жизнь, и Не Минцзюэ не был уверен, что не произнес ничего подобного в период своих помутнений. Не был уверен, что Хуайсан не обижается от того, что они теперь не так близки, как раньше, не уверен, что он уже не так сильно боится темноты и ему комфортно спать в одиночестве. За этот страх спасибо бабушке - наплела ему всяких ужасов, до сих пор без ночника глаз сомкнуть не может. Бабушка Тунгалаг в общем-то была довольно суеверной, но иногда это доходила до настоящего абсурда. Как Минцзюе к ней относился, он до сих пор не решил. С одной стороны, она заботилась о Хуайсане в его отсутствие, помогала с хозяйством после смерти родителей, но с другой... Она ненавидела их мать, а Хуайсана считала ребёнком от другого мужчины. Не Минцзюэ помнил, как случайно подслушал её ссору с отцом. Тогда Хуайсану исполнилось четыре. - Ты не видишь, что он не твой? Нагуляла жена твоя, нагуляла. И глаза не те, и нос не тот. Все не то. - Мой. И глаза, и нос, и уши, и руки с ногами - все моё, - отчеканил отец, сгребая сына в охапку, - Можешь говорить что угодно про меня, но не трогай А-Лю и детей. - Околдовала тебя эта ведьма, - фыркнула Тунгалаг. Не Минцзюэ притворился, будто бы мама искала Хуайсана и под шумок забрал его с собой. Хорошо, что он не понимает монгольского. Как бабушка вела себя во время отсутствия Минцзюэ - Хуайсан особо не распространялся. Главное - не била. Минцзюэ знал, она может - как-то раз ударила за то, что грубо с ней разговаривал, как ей показалось. Да так многим кажется. Хотя бы тот парень, Цзинь Цзысюань. Сидел-сидел, и вдруг слезы из глаз полились. "Главное, что не испортил макияж", как он сам выразился. Позитивный. Хуайсану он нравится. Потрясающе красивый, одет всегда с иголочки, прическа безупречная - живое воплощение идеала. Ну а как иначе - модель же. У него на клычке ещё блестящие стразики - Не Минцзюэ всегда думал, что это протез. "Надо же, такой молодой, а уже без зуба". "Это скайсы" - засмеялся Хуайсан. Спасибо, сразу стало понятно. Скайсы-прайсы-твайсы. Пойди и разберись. Половина второго ночи. Продуктивно. Раз заснуть уже не выйдет, надо заняться чем-то полезным. Может, порадовать Хуайсана чем-то вкусным на завтрак? Например, медовые блинчики с черникой. Неплохо, но за ночь они остынут, и тогда будут уже не такими вкусными. Тогда пирог. Шоколадный, с той же черникой, вишней, или, может, клубникой? Надо ещё подумать.  Раздался осторожный стук. Не Минцзюэ вздрогнул. Тук-тук-тук. Как же он это ненавидит. - Входи, - Минцзюэ вздохнул . И чего так перепугался? Кому ещё к нему стучаться? Хуайсан просочился - по другому и не скажешь - через приоткрытую дверь и уставился на Минцзюэ. Глаза опухшие, губы обкусаные, весь дрожит, как в лихорадке. - Чего пришёл? - спросил Не Минцзюэ, пытаясь скрыть беспокойство. Заболел, что ли? Этого ещё не хватало. - Я заснуть не могу... - пробормотал Хуайсан,  делая пару шагов вперёд, - Может, дашь мне таблетку какую-то, из тех, которые ты пьёшь? - Ее нельзя без рецепта. - Ладно... - Ты чего такой дохлый? Ничего не болит? - Не Минцзюэ похлопал по постели, - Садись, давай температуру тебе померяем. - Не болит ничего. Просто не могу заснуть, - Хуайсан неловко потоптался на месте, но все же присел. Пожевал губы, будто собираясь с мыслями и спросил: - А тебе когда-нибудь снились мёртвые? Что за вопросы. Сложнее сказать, когда ему снились живые. Хотя, последние пару лет сны вообще не снятся - спасибо таблеткам. - Ну. - И как ты с этим боролся? - Никак. Я просто перестал на это реагировать. - Мне это не подходит... - Не Хуайсан нахмурился, опустил взгляд на свои колени, прикусив губу, - Как закрою глаза, вижу его. Еще и этот запах! Я его как будто чувствую, понимаешь? Он просто везде, и я тоже воняю! А его глаза? Ты их видел? - голос Хуайсана надломился, но слез не было. Не Минцзюэ вздохнул, притягивая его поближе. - Смерть только в кино облагороженная. Все так аккуратненько, чистенько, а жертвы всегда проститутки - как будто они одноразовые люди. А в реальности это просто грязно, мерзко, и, как правило, бессмысленно. Мне жаль, что тебе пришлось это увидеть. Правда. - А убивать..? Как можно убить человека? - Хуайсан поднял глаза на Минцзюэ, будто требуя от него ответа. Нашёл, кого спрашивать. Одно дело, когда ты - солдат, убиваешь других солдат, которые так же, как и ты, вооружены и готовы к смерти, и совсем другое - нападать на беззащитных граждан, просто потому, что можешь. Не Минцзюэ солдат, а не убийца. По крайней мере, он хотел так думать.  - Кто-то убивает ради выгоды или удовольствия, а кто-то в целях самозащиты или защиты других. Например, таковых большинство женщин, осуждённых за убийство. Здесь не все равны. Цель разная. - Я понимаю, но заснуть-то мне как? - Хуайсан натужно засмеялся. Минцзюэ предложил: - Хочешь, посижу с тобой, пока не заснешь? - Не знаю. - Может, воды тебе принести? - Принеси. Только Минцзюэ встал с кровати, как Хуайсан ухватил его за штанину. - Я с тобой! - почти вскрикнул он. Минцзюэ услышал, как Хуайсан зашипел, ступая на холодный пол. До самой кухни за спиной слышалось шлепанье босых ног - он шёл сзади шаг в шаг, чуть не врезаясь. Мама-утка ведёт утенка на водопой. - Полегче? - спросил Минцзюэ, когда Хуайсан наконец выпил все, что было в стакане. Пьёт он очень медленно, как и ест. Раньше Минцзюэ это ужасно раздражало. - Немного. - Можешь подниматься наверх, я скоро приду, - Минцзюэ потрепал его по голове, выдавив улыбку. Лицо Хуайсана перекосилось. - Пойдем вместе! Там пол скрипит... Как будто кто-то ходит... - он обнял себя за плечи и поежился не то холода, не то от страха. - Это просто дом оседает, ты же знаешь. Я рядом, тебе нечего бояться. - Не могу. Я очень сильно боюсь и хочу плакать, - до смешного серьёзно добавил Хуайсан. Минцзюэ погладил его по щеке: - Можешь плакать, если хочешь. Пойдём спать, хорошо?  Как только Не Минцзюэ взглянул на объятую тьмой лестницу, желание подниматься туда у него сразу отпало. Освещения там нет. Лучше не представлять, каково Хуайсану было с неё спускаться. - Можешь поспать сегодня у меня, - сказал он. Ничего страшного - все равно ему самому заснуть сегодня уже не светит, главное, чтобы Хуайсан не замерз - на первом этаже всегда холодно. - Ну что, ложись, - Минцзюэ указал на свою кровать. Хуайсан было устроился, как вдруг дернулся всем телом, икнув от страха. - Ты слышал? Что это было? - просипел он, чуть не плача. Не Минцзюэ ничего не слышал, но судя по тому, что Хуайсан опять дернулся, это повторилось. - Что это скрипит?! Скажи, пожалуйста, что ты слышал! - Скрипит... Это же крысы, - Минцзюэ указал в плохо освещенный угол, где стояла клетка. Крыс побольше стоял на задних лапах, раскачивая один из прутьев, - Ну чего ты? Плечи Хуайсана задрожали, а из глаз покатились слезы. - Я не знаю, оно само... - Раз само, значит, так и надо, - пробубнил Минцзюэ, неловко приобнимая Хуайсана. Ну и что делать? Вроде бы, не близкий человек ему был этот Вэнь Чжулю, а такая реакция... Хотя... - Ты, блять, слышишь меня? Я его убил! Война - не место для эмоций. Если вспомнить, Минцзюэ всегда раздражали зелёные новички, рыдающие навзрыд от одного взрыва, не умеющие даже бронежилет надеть. Так и хотелось наорать: "Нахрена ты вообще сюда приперся!?" Но сейчас нужно что-то делать. А что? Общаться, наверное. Минцзюэ просто молчал, поглаживая дрожащую спину Хуайсана. Он уже не плакал, только всхлипывал и вздыхал. Иногда молчание - лучшее решение. Не всегда. Снова всплыло липкое, неприятное воспоминание. Как же он не разглядел, не понял? Зачем промолчал, зачем не остановил? Нужно было... Да много чего нужно было. - Пожалуйста, ложись со мной,- прошептал Хуайсан, - Мне так спокойнее будет. - Хорошо. Ну а как не согласиться? Лучше сразу с собакой спать. У А-Лин есть. Огромная лохматая псина невероятной силы, но с душой пуделя. Берта. Из неё сторож никакой, но её вид вкупе с табличкой "Осторожно, злая собака" на калитке отбивает всякое желание пытаться войти. Не Минцзюэ готов побыть сторожевой псиной, если это поможет. - Все нормально? - спросил Хуайсан из-под одеяла. Что за привычка такая - закутываться, как в мороз, до самых ушей? - Ага, - Минцзюэ кивнул, - Ну давай, спи. - Поговори со мной. У тебя голос умиротворяющий. Умиротворяющий. Надо же. По мнению Минцзюэ, умиротворяющий голос - какая-то нежная леди с бархатным тембром, уж точно не его контуженные бормотания. - У тебя голос ничего такой, вообще-то, - сказала Она, - Басовые связки, кажется. - И о чем говорить? - О чем хочешь. Первое, что в голову приходит. Что-то странное в голову пришло. - Когда я ещё учился в академии, мы проходили курсы спасения людей в чрезвычайных ситуациях и у нас была тема с большим количеством пострадавших, когда помочь всем времени нет. Нам рассказали про принцип триажа, где состояние человека делят на цвета. Синий - ноль повреждений, чёрный - человек либо мертв, либо вот-вот умрёт. И, в общем, профессор говорит на всю аудиторию:"Запомните, чёрным мы помощь не оказываем". И тут представь, все поворачиваются к А-Лин... - Хуайсан расхохотался из-под одеяла. Минцзюэ и сам почти по-настоящему улыбнулся. - Наверное, она обиделась... - Да нет, тоже поржала. Мы с ней до сих пор на эту тему шутки шутим. - Что ещё расскажешь? - Что ещё... Немного грустная история. Я много лет назад изучал украинскую кухню, хотел научиться готовить борщ, чтобы Петю впечатлить. Приготовил - мама оценила, папа тоже, сказали, Петя будет в восторге. А оказалось, что он не любит борщ. Его мама в детстве свёклой пичкала из-за анемии, он всю жизнь её ненавидел. Тем не менее, съел всю тарелку, чтобы меня не расстраивать. - А зачем ты хотел его впечатлить? - спросил Хуайсан. Не Минцзюэ отмахнулся : - Да так, понтануться, сам понимаешь... - А ещё что-нибудь? - Не знаю, что тебе рассказывать. Все истории у меня либо идиотские, либо ты их знаешь. - Тогда мне придётся тебя убить. Знаешь, как в сказке, - Хуайсан захихикал. - Тысяча и одна ночь. Странный мужик был этот Шахриар. Такими темпами бы всех женщин перерезал. Хуайсан помолчал. Минцзюэ тоже. Не силен он в разговорах. Ему больше нравилось слушать или отвечать на вопросы, которые предполагают односложный ответ : "да", "нет", "давай", "не надо". Не Минцзюэ почувствовал холодное прикосновение к своей руке. Не то лягушка, не то труп. У Хуайсана всегда были холодные руки - из-за худобы он слишком легко мерзнет. Икона анорексии. Ужас-то какой. Не сдержавшись, Минцзюэ сжал его руку в своей - может, хоть согреется немного. - Плед принести? Не холодно? - Нормально.Совсем как в детстве, а? И правда. После смерти родителей Хуайсан больше не решался оставаться в их комнате на ночь. Минцзюэ возвращался всегда очень поздно - утром учёба, вечером подработка - а Хуайсан всегда его дожидался. Минцзюэ постоянно просил так не делать :в шесть лет ложиться в двенадцать ночи - кошмар, а не режим. Наверняка именно из-за этого Хуайсан так и не вырос как следует. Потом Минцзюэ ушёл. Несколько месяцев, проведённых в Сирии, изменили не только его. Хуайсан тоже изменился, не столько внешне, сколько внутренне - повзрослел, поумнел. С другой стороны - стал бояться открытой воды, темноты и, самое главное - потерять брата. Минцзюэ и сам не верил в то, что вернётся, а уж дома его и подавно похоронили. Наверное, только Хуайсан верил в то, что он жив. После возвращения Минцзюэ он везде ходил за ним хвостиком, постоянно лез обниматься, на ночь всегда оставался в его постели, крепко прижавшись щекой к груди. Это могло бы показаться Минцзюэ милым, если бы он не знал, почему Хуайсан так делает. - Вот мы и дома, да? Да, вот мы и дома. Только какой смысл в этом доме, если внутри ничего не осталось. Ранним утром звонкими трелями заливались жаворонки. Цвел яркий и тёплый май. Не Минцзюэ плелся по улице, сжимая в кулаке три "смертника". Ты взойдёшь, моя заря. - Что у тебя с лицом? Как будто расплачешься сейчас. Было бы замечательно. - Да так, вспомнил кое-что. - Историю? - Хуайсан высунул голову из-под одеяла и заглянул в лицо Минцзюэ, пытаясь перебороть разъезжающиеся в стороны глаза. По мнению Минцзюэ, лучшее, что они оба унаследовали от отца. Что ж делать. - Песню одну. - Споешь? - Зачем? - А-Лин говорила, что ты хорошо поешь. Предательница. Что бы она не говорила, Минцзюэ на ухо наступил не только медведь, но и хорошенький фугас. Да и зачем Хуайсану это слушать? А, впрочем... Ничего же от этого не поменяется. - Как хочешь. На закрытом слоге эта ария даже чем-то похожа на колыбельную - медленная, лиричная. Закрытый слог - прямо как Она говорила. Надо же, ария, он запомнил целую арию. Она бы гордилась. Ты взойдешь, моя заря. Взгляну в лицо твоё. Последняя заря. Настало время моё. Слова тем не менее звучали в его голове, будто внутри кто-то поёт вместе с ним. И рядом звучит комнатный рояль, по клавишам которого легонько перестукивают отросшие ногти. Горька моя судьба, ужасная тоска Закралась в грудь мою. Заелась в сердце скорбь. Ах, страшно, тяжело На пытке умирать. * Его грудь задрожала, а в горле закололо, будто он проглотил тысячу иголок. Хоть одна, одна слезинка! Совсем немного, совсем чуть-чуть! Ничего. Тишина. Она пугала. Пугала больше, чем крики, чем выстрелы, чем взрывы бомб. Откуда будет нанесен следующий удар? Будет ли он последним? "Какой нахрен удар? Ты дома, дома уже восемь лет, никакой войны, никаких бомб, никаких смертей!" - про себя сказал Минцзюэ. Он дома. И правда.  Рядом тихонько посапывал Хуайсан, обхватив его руку. Кажется, заснул. Минцзюэ даже позавидовал. Свет от торшера ужасно резал глаза, но выключить его Минцзюэ не отважился - Хуайсан ведь не может спать в полной темноте. "Я рядом, тебе нечего бояться ". Всё-таки есть чего. Многие взрослые даже не задумываются, сколько опасностей поджидает их ребёнка в обычных, казалось бы, вещах. Особенно если ребёнок женского пола. Наверное, если бы Хуайсан был девочкой, Минцзюэ его бы даже на порог не выпускал. Он видел слишком много различного дерьма, все на букву "п". Порнография, проституция, похищения, педофилия... Минцзюэ аккуратно высвободил свою руку, пытаясь ненароком не разбудить Хуайсана.  Хотя, вряд ли бы получилось даже при желании - он не просыпался, даже когда Минцзюэ случалось кричать по ночам пару лет назад. Странно было бы, разбуди его обычное прикосновение. Вот, теперь он свободен, можно пойти и заняться делами. Прибраться в доме, приготовить еды на завтра, может, постирать вещи... И Минцзюэ остался стоять на месте. Уходить казалось чем-то неправильным, почти предательским. Ну и что, стоять теперь тут до утра? - Прости, солнышко, я ухожу, - прошептал он таким тоном, будто Хуайсан действительно мог его услышать, - Я буду на кухне, совсем рядышком, не бойся. Хуайсан молчал. "А что он теперь, сальтуху ебануть должен?" - сказала Она в голове Минцзюэ. И правда. Он в последний раз взглянул на Хуайсана - какое же все-таки красивое у него лицо - и не удержался. Аккуратно смахнул упавшие на глаза волосы, и невесомо коснулся губами его лба. Температуры тоже нет, очень хорошо. - Сладких снов, солнышко. Не Минцзюэ достал из духовки дымящийся противень. Четыре часа утра. Быстро же он со всем управился. Может, пристроиться на диване и посмотреть какой-то фильм на ноутбуке? Или мультик? Лучше мультик, они как-то легче, приятнее, ярче. Минцзюэ вспомнил, как вместе с Хуайсаном и А-Лин они смотрели серию мультиков "Мадагаскар" на прошлый его день рождения. Надо бы пересмотреть. В тишине раздался звонок. Минцзюэ мигом схватил телефон. Кто звонит в такое время? Того и гляди, сейчас оттуда донесется хриплое "Семь дней ". Он по-армейски скоро собрался, оставив для Хуайсана записку, и вылетел за дверь. Лучше бы было "Семь дней". *** Когда он проснулся, за окном совсем рассвело. На часах было десять утра. Рановато. Не Хуайсан ткнулся лицом в подушку, пытаясь скрыться от солнечных лучей. Откуда тут вообще солнце? Он же закрывал шторы на ночь... Стоп. Он вскинул голову и огляделся. Точно. В голове пронеслась прошедшая ночь: кошмары, слезы, горячие руки дагэ, его спокойный голос и ровное дыхание... Вторая половина кровати пустовала. Конечно, он уже давно проснулся. Хуайсан вытянул руку и провел ладонью по простыне. Холодная, даже не примятая. Почему-то он почувствовал себя брошенным. Дагэ просто взял и ушёл. Не то что бы Хуайсан уж очень горел желанием проснуться в объятиях своего брата, но тем не менее намного приятнее, когда с утра пораньше видишь перед собой такого великолепного человека. Художник внутри Хуайсана ликовал, когда он видел лицо Минцзюэ : его вечно хмурые брови, нос с горбинкой, крупные монгольские скулы и сильную челюсть ; даже ранние морщины совсем его не портили. Тот, кто назовет Не Минцзюэ некрасивым, явно не имеет хоть капли вкуса, кроме того, что навязан поп-культурой. "Половина Китая" - иронично добавил внутренний голос. Хуайсан велел ему заткнуться. Он встал с кровати и прошёл в кухню. Там тоже никого, на столе стоит шоколадный пирог, а на холодильнике записка. "Я ушёл, могу сегодня вернуться очень поздно, не жди" Некоторые из слов Хуайсан логически додумал по содержанию. Кажется, дагэ писал в спешке. На пирог, тем не менее, времени у него хватило. Куда он так сорвался в субботу? Что могло произойти? Хуайсан старался не думать о плохом. Снаряд два раза в одну воронку не падает. Хотя, дагэ говорил, что падает иногда даже три. Сегодня Хуайсан планировал вытащить брата прогуляться, пока погода совсем не испортилась, но планы накрылись. Недолго подумав, он накинул куртку и вышел за дверь. Через пару домов стоит домик А-Лин. Летом он похож на жилище лесной феи : повсюду цветы, деревья, особенно Не Хуайсану нравилась плакучая ива, ветви которой опускались до самой земли... Сейчас похоже лишь на то, что участок давным-давно не прореживали от сорняков. Хуайсан аккуратно обошел резную будку, откуда доносился громкий собачий храп, и постучал в дверь. Ни звука. Дернул посильнее - дверь открылась. Ничего странного, А-Лин постоянно забывает запереться. Внутри темно и тихо. На полках стоят непонятного происхождения и предназначения вещи, похожие на производственный мусор, на столе недопитая бутылка виски и полупустой стакан. Хуайсан громко позвал: - А-Лин! Ответа нет. В спальне тоже никого, кровать выглядит так, будто на ней вообще никто не спал. Ясно, она тоже ушла. Хуайсан вздохнул и пошёл на выход. Внутри почему-то было неспокойно. В голове слепяще-яркой картинкой всплыло воспоминание. Он сидит у окна и ждёт. Дагэ придёт. Он обещал. Сзади раздались шаркающие шаги бабушки. Она тяжело вздохнула. - Иди спать, хуу**. - Но дагэ ещё не пришёл! - Он не придёт. Никогда, - по слогам произнесла бабушка, заглядывая ему в глаза, - Никогда, слышишь? Бабушка снова ткнула пальцем в отрывок из статьи, сейчас единственной, которую можно найти по запросу "Первая Виктория ". "..Пусть ценой своих жизней, они выполнили свой долг " Тогда Хуайсан едва не разревелся, не желая верить в ее слова. Сейчас ему хватало ума понять, насколько же она была права. *** - Ты серьёзно к нему опять попрешься? - спросил Цзян Чэн с лицом отца, чья дочка решила вернуться к парню-тирану, который "сказал, что изменится". - Так точно, - подтвердил Вэй Усянь, откусывая яблоко. - Соси сочно, - усмехнулся Цзян Чэн, - Не ты ли мне в прошлый раз пел, как он тебя задолбал со своей упертостью, и что  "В жизни больше с ним не заговорю о музыке?" - процитировал он, насмешливо пародируя сильную шепелявость. Вэй Усянь махнул в него яблоком. - Он сказал, что перелопатил партии, и предложил глянуть. Зыркну разок, ничего не поменяется. Не понравится - свалю. К тому же, меня там накормят вкусными конфетами и напоят охренительнейшим чаем, заваренным лично ангелом небесным Лань Сиченем. Тебе такое и не снилось, с твоими-то успехами в ИЗО, - Вэй Усянь по-лисьи прищурился, наблюдая за реакцией Цзян Чэна. - Хуайсан все за меня нарисует, он пообещал! - Учитывая твои рассказы о вчерашнем, сейчас ему немножко не до этого, - Вэй Усянь пожал плечами, - Сейчас стремный монгол из степи вот такой вышины и вот такой ширины поит его чаем и молчит, глядя в самую, мать её, душу, хе-хе, - от его усмешки по телу Цзян Чэна пробежала горячая волна гнева - как будто он ребёнок, который испугался глупой страшилки! - По-твоему, я придумываю? - Просто я в школе учил биологию, и не думаю, что у А-Сана родной брат может выглядеть как сраный скример ростом до потолка. - Да я сам охренел! - Ладно, отложим это пока в сторону. Как думаешь, в этот раз у меня найдут рак? - Вэй Усянь потер руки, будто хотел ставку сделать. - Надеюсь, на неизлечимой стадии, - буркнул Цзян Чэн. Вэй Усянь до сих пор улыбался, вспоминая реакцию Ванцзи на его сообщение "В 11 не получится, мне к онкологу". Усяню казалось, что он прямо слышит его по-детски наивно обеспокоенный голос "У тебя рак?" "Нет, краб" - ответил Вэй Усянь и сам же посмеялся. Не то чтобы ему самому нравилось каждый год переться к черту на рога, чтобы в который раз услышать "С Вами все хорошо", делал он это только из уважения к дяде Цзяну. Тот очень переживал, как бы приёмный сын не разделил судьбу матери и бабушки - обе умерли от онкологии. Мадам Цзян по этому поводу, как обычно, бесилась:"Чтоб ты так о родном сыне переживал!" А чего за него переживать? Цзян Чэн здоров, как бык, не считая только кривых зубов. Хотя, это даже не проблема здоровья, скорее эстетики. Что ж, завтра будет насыщенный событиями день. Только сейчас Вэй Усянь додумался : надо было написать Ванцзи "Пойду туда, где меня разденут до трусов и будут фотографировать". Жаль, так было бы смешнее. Надо будет завтра ему это сказать при встрече. Вэй Усянь даже нарисовал крестик на запястье, чтобы точно не забыть свою шутку. Настало воскресенье. В этот раз Ванцзи снова встретил его у школы, провел к себе домой и только тогда, когда они оказались в его комнате, наконец, спросил: - Как прошло твоё посещение онколога? - Ну, меня раздели до трусов и фоткали с разных ракурсов. Как обычно, короче. Ванцзи помолчал. Наверное, в семье Лань смеяться запрещено. Вэй Усянь продолжил: - Хочешь анекдот? Короче, ползут два наркомана по рельсам... - Хватит, - Ванцзи прервал его жестом руки, - Перейдем к делу. Смотри, - он взял со стола партитуру, написанную от руки - Я сохранил оригинальную тему, но фактуру пришлось изменить так сильно, что будет логичнее назвать это вариациями. - Да хоть рондо. Выглядит не так уж и плохо, - Вэй Усянь пожал плечами, проглядывая собственную партию, - Ну что, давай попробуем. Эта версия оказалась на порядок труднее. Впрочем, надо признать - Ванцзи справился с аранжировкой на ура. Как будто даже слишком - видимо, пытался доказать, что у него тоже есть вкус. - Ты часом не композитором стать хочешь? - спросил Вэй Усянь. - Нет. - Исполнителем? - Нет. - А кем? - Думаю, преподавателем. - Ну не знаю, как по мне препод из тебя выйдет так себе. Из тебя слова чуть ли не щипцами тянуть надо, - Вэй Усянь махнул рукой, откидываясь назад. - Это престижно. - Ну и? С такими мыслями знаешь сколько таких, как ты, поступают в пед? И в итоге получают хер с маслом и без хлеба. Вот моя мама тоже преподом хотела стать, а в итоге откинулась на нервной почве. - То есть как - откинулась? - переспросил Ванцзи, впервые взглянув на Вэй Усяня с интересом. - Ну откинулась. Умерла, сгинула - так понятнее? - Как ты можешь так говорить? Она твоя мать, - Лань Ванцзи едва заметно нахмурился, а в голосе поступило раздражение. Вэй Усянь пожал плечами: - Ну а как я должен относиться к тётке, которая родила меня непонятно от кого и умерла, оставив только хреновую генетику, перед этим скинув меня своему бывшему, у которого уже семья там, дети? Конечно, так лучше, чем в детдом, но это охренеть как безответственно. - Все равно, о мертвых нужно говорить с уважением. - Ладно, хорош, твои убеждения оскорблять я не буду, если задел - извиняй, но тема тухловатая. - Возможно, - Ванцзи кивнул, перебирая струны. Вэй Усянь помолчал, разглядывая стены. - А на фехтовании можно кого-то проткнуть? - спросил он, заметив один из дипломов. - Нет, шпаги очень тупые, и мы занимаемся только в экипировке. - Не прикольно. Вот во времена Нацистской Германии все со шрамами на роже ходили из-за того, что... - У тебя очень странные темы для разговора, - Лань Ванцзи поднял голову и внезапно спросил: - Почему ты решил стать музыкантом? Теперь задумался Вэй Усянь. Опустил взгляд, бездумно выводя пальцем узоры на ковре. - Ну, я помню кое-что с того времени, когда я был маленьким... Мама мне пела какую-то песню под гитару. Я все пытаюсь её вспомнить с тех пор. Фольклор изучал, все такое, а потом понравилось, самому играть захотелось. Только сейчас додумался, что песня, наверное, индийская... - Ты из Индии? - Нет, мама просто там работала до моего рождения. Дядя Цзян говорил, что она знала очень много народных песен. - Тогда почему не вокал? - Пою я, честно, ужасно. Дикция хреновая, диапазон маленький. Флейта у меня ассоциируется с маминым голосом, такой же писклявый и нервный, - заключил он, как вдруг резко вздернул голову и ткнул в Ванцзи пальцем: - Ты улыбнулся! - Ну и что? - Не знал, что умеешь. У тебя что, какой-то нерв зажало, что лицо теперь никаких эмоций не выдаёт? Или ботоксом закололи? - Я не понимаю, в чем дело. - Ни в чем. Ебан-барабан, уже шесть часов! - удивился Вэй Усянь, взглянув на часы, - Мне пора валить. - Куда? - Ванцзи растерянно привстал следом за ним. Вэй Усянь торопливо бросил: - У меня через полчаса сериал начинается! - Сериал? - "Любовь в белом и черном", сюжет - говнище, но прикольно. Посмотри, понравится, - Вэй Усянь махнул рукой и скользнул за дверь. Ванцзи последовал за ним до прихожей и осторожно спросил: - Может, останешься и посмотришь здесь? - Ну раз так, то давай, - Вэй Усянь мгновенно скинул обувь с курткой и вплотную подошёл к Лань Ванцзи: - Только ручки свои не распускай, понял? Ванцзи обошел его и переставил его обувь с коврика на полку. - Ты знаешь, людям с травмами психики, солдатам, например, часто свойственна чрезмерная тяга к чистоте и порядку? - спросил Вэй Усянь, присаживаясь на кресло в гостиной. Ванцзи поднял на него глаза: - Знаю. К чему это? - Забей. "Да пойми же, я беременна! Я ношу твоего ребёнка!" - надрывалась женщина на экране. Классическая любовная линия - обделенная судьбой девушка влюбляется в богатого ублюдка, игнорируя бедного, но искренне любящего ее парня. "Не может быть. Я бесплоден" - отрезал богач в чёрном костюме. Девушка показательно плюхнулась на диван, будто вот-вот потеряет сознание и громко всхлипнула: " Но я была верна только тебе! Одному тебе!" - Ага-ага, у нее с "хорошим парнем " смачная сцена была в позапрошлой серии, - шепнул Вэй Усянь на ухо Лань Ванцзи, придвигаясь ближе. "Ты лжёшь. Избавься от ребёнка или нашим отношениям конец" - и красавец в чёрном ушёл, хлопнув дверью. Девушка заливалась слезами на диване. Поплыли титры. - Ну как? - Этот мужчина очень жесток. Только женщина может решать, что делать с плодом в ее животе, - строго произнес Лань Ванцзи. Кажется, происходящее на экране он воспринял слишком серьёзно. Вэй Усянь невольно усмехнулся. - Да там всегда этот поворот, в итоге аборт она не сделает, не волнуйся. - Откуда ты знаешь? - Просто знаю и всё. Все эти сериалы делаются по одному шаблону. - Тогда в чем смысл их смотреть? - Ну... Там все просто, можно поржать, - Вэй Усянь пожал плечами, - Смотришь, как они сдохнуть готовы из-за какой-то херни, и чувствуешь себя морально сильным, выносливым, умным даже. Тут у каждого айкью минус десять, иначе бы сюжет даже не завязался. Ванцзи задумался, поджал под себя ноги и опустил взгляд на колени. - Разве? Это не смешная ситуация, она страшная. Рождение ребёнка - это огромный труд, и не каждая женщина может вынести его. Важна поддержка и тепло со стороны мужчины, а этот человек ни во что её не ставит, она плачет каждый день. Что если она не сможет выносить ребёнка? Что если он родится больным или мертвым? Что если она погибнет при родах и ребёнок останется без матери? Вэй Усянь перестал улыбаться. У Ванцзи явно серьёзные проблемы, связанные с мамой, не нужно быть психологом, чтобы это понять, особенно учитывая, каким монологом он разразился. Вэй Усянь придвинулся поближе и неловко ткнул Ванцзи в плечо. - Да тут всегда все хорошо кончается. Ребенок будет здоровый, мама счастливая, это же все просто тупой сериал. Ты чего раскис? Ванцзи молчал, глядя в одну точку. Наконец, он заговорил: - Ничего, я слишком погрузился в сюжет. Тебе пора идти. - Это утверждение или вопрос? - Уже темно. Ты живёшь далеко. "Понятно, ненавязчивый намек свалить" - подумал Вэй Усянь. Впрочем, он и сам не собирался задерживаться надолго. - Бай-бай, зайка, - он поднялся с дивана и вернулся в прихожую. Уже готовясь выйти за дверь, он услышал за спиной голос Ванцзи: - Спасибо, что пришёл. - Прикольный ты чел, - Вэй Усянь усмехнулся. Ванцзи отвел взгляд, будто получил желанный комплимент. - До встречи. Шагая по темнеющему городу, Вэй Усянь непрерывно думал. О Ванцзи, о их дуэте, о предстоящем концерте... Когда их выбрали, он даже разозлился, но сейчас... Надо будет сказать Лань Сиченю за это "спасибо". *** Он прикусил губу, борясь с гневом. В него впились глаза сидящей в углу тени, хищно следящей за каждым движением. Человек у стены же меланхолично наблюдал. Его ждёт выговор. Он ненавидел, когда его отчитывали, как маленького ребёнка, но ещё больше ненавидел терпеть. Терпеть, пока человек в углу наконец соизволит открыть свой рот и перестанет тянуть время. - Ну и что ты там встал? Ближе, - прошипел силуэт в углу. Он подошёл, горделиво вздернул голову, заглядывая тени в глаза. - И что это за художественная самодеятельность была? - усмехнулся человек, снова впиваясь в него острым, колючим взглядом. Он молчал. Человек продолжал: - Тебе было сказано : чтобы было похоже на несчастный случай или, на крайний, самоубийство. А ты что за цирк устроил? - Я выполнил задание. Меня никто не видел, - отвечал он, плотнее сжимая зубы. - Тебе просто сказочно повезло, - встрял тот, что стоял у стены. Тень подняла руку, прерывая его. - Ну так что? Какого хрена ты, так  нахваливающий свои способности, позволил ему добежать до самого участка, поставить там всех на уши и потом драматично подохнуть? - Он не успел ничего рассказать. - Еще бы он успел, - злобно усмехнулась тень, - Ты обратил на нас внимание раньше, чем следовало. Теперь об этом знает весь город, и, поверь, говорить перестанут не скоро. Ты пиздецки облажался. Он прокусил свою губу. Рот наполнил вкус крови, но он не обращал на это внимания. Эти ублюдки смеют отчитывать его? Его не поймать никому, будь он хоть Эркюль Пуаро, хоть Шерлок Холмс. А этим зазнавшимся курочкам бы самое то расчертить улыбку от уха до уха, но они нужны ему. Нужны так сильно, что он вытерпит все, что потребуется, но потом... Лучше пока не радовать себя мыслями о том, что будет потом. - Я не потерплю неповиновения, - холодно отчеканил человек в углу, вынимая что-то из кармана брюк. Тихий щелчок - лицо человека озарил свет зажигалки. Он отшатнулся, не в силах отвести от пламени глаз. - Еще раз подставишь меня - демонтируем тебя и сдадим на металлолом, будешь по запчастям себя собирать. Как "Лего", - человек усмехнулся, - Все понял, уголек? - Я тебя понял, - он кивнул, пытаясь выровнять дыхание. Пламя зажигалки горело совсем рядом, он чувствовал его слабый, но смертельно опасный жар.  Человек внезапно подался вперед. Свет от огня врезался в глаза, заставляя жмуриться. Из глаз потекли слезы. Он не мог двинуться, все тело будто окаменело от ужаса. - Не слышу, - отчеканил человек. - Понял, - судорожно выдохнул он. Снова раздался смех. Зажигалка погасла.