..И всходит солнце

Когда Не Хуайсан открыл глаза, за окном была глубокая ночь. В комнате темно, как в погребе, из открытого окна дул холодный ветер, и казалось, будто чья-то ледяная рука гладит его по плечам. Хуайсан встрепенулся и наугад потянулся к ночнику. Слабый тёплый свет озарил комнату и внутри стало чуть спокойнее. Хуайсан присел, поджав ноги, и огляделся. Вроде, никого. Очередной порыв ветра ударил его в лицо, жгучим холодом пробежавшись по голым рукам. К слову, а почему окно открыто? Хуайсан вздрогнул, опустив взгляд на запястье - там зрел синяк, - и заозирался по сторонам. Кажется, в темноте кто-то шевелится...Это не сон. Он в опасности. Света от ночника не хватало, чтобы осветить все уголки комнаты, да и глупо надеяться, что опытный солдат особой категории позволил бы так легко себя обнаружить. - Дагэ? Ты здесь? Тишина. Хуайсану казалось, будто он слышит размеренное дыхание, а на спине ощущается чужой взгляд. Хуайсан отполз, прижавшись к стене. - Пожалуйста, не трогай меня... Его охватил животный ужас. Как во сне. Бабушка ведь говорила ему, что он видит вещие сны! Не верил, до последнего не верил! Вот сейчас... Сейчас он умрёт. Дагэ будет душить его медленно, не вкладывая всей силы, чтобы как следует помучить перед смертью, будет смотреть, как хрипит и сдавленно стонет Хуайсан, как дрожит и на глазах синеет. Зато хоть перед смертью удастся увидеть настоящего дагэ : жестокого, безжалостного садиста, прячущегося на напускной скорбью и меланхолией. Убийца, как есть убийца... Хуайсан изо всех сил ущипнул себя и наваждение тотчас пропало, но внутри снова поднялось то самое отвратительное чувство. Во сне дагэ убил его, но в реальности ближе исход, в котором брат убьёт самого себя.А ведь Хуайсан все знал. И о настоящем диагнозе, и о рисках, и о многом другом, что дагэ скрывает, но так ничего и не сделал. Даже не попытался помочь. Просто заснул тут в своих слезах и соплях. И вправду слабак. Хотя бы сейчас нужно сделать что-нибудь. Отдалить хоть на шаг от неминуемого конца. Но снаружи так темно... - Соберись! - прошипел Хуайсан, хлопая себя по щекам. Где телефон? Как не искал, найти не удалось. Встал, порылся в письменном столе и достал оттуда фонарик. Сердце билось глубоко в горле, с каждой ступенькой падая все ниже и ниже. Кажется, за пределами луча фонарика тьма стала в сотню раз гуще. Что угодно может сейчас подобраться к нему, а он и не заметит... Как дите малое. Кто может напасть на него в его собственном доме? Он уже не в том возрасте, чтобы бояться монстра под кроватью. Сдаваться нельзя. Вот и дверь в комнату дагэ. Он тихо постучал. В ответ ни звука. Спит? - Я вхожу, - прошептал Хуайсан. Дверь за ним захлопнулась от сквозняка. В комнате никого. Проход на веранду был открыт, злой ночной ветер играл с белыми занавесками на раздвижных стеклянных дверях. Внутри мороз, как на улице. Деревянный пол обжигал ноги кусачим холодом. Кровать дагэ была не застелена - либо он недавно спал на ней, либо не застелил с прошлой ночи. Но второе на него не похоже. Значит, ушёл. Через веранду? Куда? Сердце сразу подсказало : к А-Лин, искать морального утешения. Но какое утешение он там получит? Бутылку? Дагэ не пьёт. Хуайсан заглянул в тумбочку  - снотворное стояло внутри. Закрыв стеклянные двери, открыл шкаф - пистолет тоже на месте. Лезвий в доме у них не было - дагэ их до дрожи боится, а высотных зданий поблизости просто нет. Значит, худший исход маловероятен. Хотя... Да нет, ну это же просто не в его характере! Он бы не ушёл умирать вот так просто, даже не оставив записки. Он не может так поступить... Хуайсан внезапно почувствовал себя дураком. Сам понапридумывал всякого и сам себя напугал. Нужно просто подождать дагэ здесь, а как вернётся, поговорить... Он присел на кровать. Почему дагэ её не застелил? Так, как был, пошел на улицу? Хоть обулся? А-Лин, конечно, недалеко живет, но выходить в такой холод... Хуайсан зевнул. Глаза все ещё болели и слипались, мысли путались, и среди всех чаще всплывала одна : спать, спать, спать. На всякий случай нужно написать А-Лин, спросить, у нее ли Минцзюэ, но телефон где-то потерялся, и все-таки кровать дагэ такая большая, тёплая и удобная... Он и сам не заметил, как забрался под одеяло. Все-таки одному в ней не так уж и тепло. *** - А когда звонок? - промямлил Не Хуайсан, приподнимаясь на локтях и растерянно оглядываясь. Цзян Чэн посмотрел на часы и ответил: - Три минуты назад. - А? Задерживается? - Три минуты назад был, - пояснил Вэй Усянь,  поворачиваясь назад, - Что с тобой сегодня такое? - Что со мной? - Да вот смотришь одновременно вправо и влево, - ехидно заметил Цзян Чэн, подавляя смех. Хуайсан цокнул языком: - Это семейное. Если долго смотреть в одну точку, то... - он зевнул, - Глаза разъезжаются. - Вот это тебя мажет, конечно. Поделись дилером, - засмеялся Вэй Усянь, ткнув Хуайсана в лоб. - Я плохо спал сегодня. - Что, братик замучил? - Вэй Усянь скорчил рожу, напоминающую оскал гиены. Хуайсан дернулся и рывком поднял голову. - С чего ты..? - Хватит твоих мерзотных шуточек, - прервал его Цзян Чэн. - Каких ещё шуточек? Я невинно восхищаюсь красотой старшего господина Не! - Чем-чем? - переспросил Хуайсан с улыбкой. Вэй Усянь ухмыльнулся и махнул рукой: - Ой, не притворяйся, А-Сан. Честно, я тебе даже завидую. Будь у меня такой братик, я бы каждый день в стиральной машинке застревал. На секунду Цзян Чэн и Не Хуайсан задумались, переваривая шутку, и в один момент скривились: - Фу! Вэй-сюн, это мерзко! - Хуайсан ударил друга в плечо, на что Вэй Усянь только рассмеялся. - Ой-ой, разве же это мерзко по сравнению с тем, что ты делаешь своим ртом, а? - Фу! - Не Хуайсан аж дернулся, сморщившись и отвернувшись. Вэй Усянь тем временем спокойно пояснил: - Материшься. А ты о чем подумал? Ай-яй-яй, какой плохой мальчик... - он шутливо погрозил Хуайсану пальцем. Цзян Чэн усмехнулся: - Чья б корова мычала. У самого шутки только про секс и дрочку. - А-Чэн, это нестареющая классика. Все всегда дрочили и трахались, так что и шутки про это всегда будут актуальны. - Для кого как. У дагэ, например, все шутки про наркоманов и алкашей, - встрял Хуайсан. Вэй Усянь отмахнулся: - Ну, кому что ближе. Кстати, у твоего братика женщина есть? - Нету. - Ну так может познакомишь нас, а? - Вэй Усянь приблизился к Хуайсану настолько, что едва не касался его носа своим. Хуайсан поморщился и отстранился: - У тебя изо рта пахнет. - Ой, и сразу соскочил. Ну и застревай в своей стиралке сколько хочешь, я не претендую. Но если вдруг купите вторую, то ты знаешь, где меня найти. - Это скорее дагэ где-нибудь застрянет, с его-то задницей... - Хуайсан невольно усмехнулся. Цзян Чэн закатил глаза: - И ты туда же? - А вот с этого места подробнее, - Вэй Усянь придвинулся ближе. - Ну что подробнее? Жирный он и все. - Сам ты жирный! А у него - аппетитные формы! - засмеялся Вэй Усянь. Не Хуайсан улыбнулся, опуская голову на руки. Как же спать хочется... - А что это у тебя? - спросил Цзян Чэн, кивнув на запястье Хуайсана. Он встрепенулся, оттягивая рукав ниже. - Да так, синяк маленький. - Нихера себе маленький! Дай посмотрю, - Цзян Чэн рванул руку Хуайсана на себя и приподнял его рукав, - Это ж как схватить надо было? Болит? - Да не особо, только если нажать. - Вот это лапища, конечно. С медведем дрался? - усмехнулся Вэй Усянь, сравнивая след от пальцев со своей рукой. Хуайсан вздохнул: - Почти. - Это он тебя так? - аккуратно спросил Цзян Чэн. Хуайсан отвел взгляд и быстро заговорил: - Не подумай, он меня не бьёт. Просто мы поругались вчера, он схватил меня, видимо, силу не рассчитал, вот синяк и остался... - И часто вы так... ругаетесь? - Нет, я же говорю, не подумай лишнего! Мы оба тогда повели себя как уебки. Я специально заговорил о том, что ему нельзя слышать, поэтому такая реакция с его стороны понятна. В принципе, понимал, что так и произойдёт. Ну, произошло немного... тяжелее. - Раз знал, зачем говорил? Не Хуайсан ненадолго замолчал, пожевывая губы. Наконец спокойно ответил: - В тот момент я хотел, чтобы ему стало плохо. Цзян Чэн с Вэй Усянем переглянулись и одновременно спросили: - Нахрена? - Потому что он такой... фальшивый, - брезгливо выплюнул Хуайсан, - Иногда мне кажется, как будто я с трупом живу. Плакать он не может, эмоции какие-то выдавать ему тоже трудно из-за контузии, в общем, человек-дерево. А когда ему плохо, он становится таким... уязвимым, что ли. Я хочу понять, что он на самом деле чувствует, и в настоящий момент способа лучше, чем доводить его, я не нашёл. Но вчера... я не знаю, что на меня нашло. Сначала я просто хотел, чтобы он объяснил мне, почему так странно себя повел в больнице, но в итоге у меня осталась только одна мысль - заставить его плакать. - Это...как-то слишком жестоко, - заметил Вэй Усянь. - Ты прав. Опять же, сам не знаю, что на меня нашло. - Один другого лучше, - пробурчал Цзян Чэн, - Что у вас за семья такая? - Семья садо-мазохистов, - ответил Вэй Усянь, - О, муж вернулся. Он бодрым шагом полетел навстречу старосте класса. Не Хуайсан вопросительно посмотрел на Цзян Чэна: - Муж? - Он его так зовет теперь. Они с Ванцзи разок поговорили по душам, так что этот дебил думает, что они теперь друзья навсегда. - Ну, теоретически, они будут вместе выступать... - И что? - Ну, правильно, что они помирились. - Да мы и не ссорились, да, зайка? - крикнул Вэй Усянь, пытаясь обнять Ванцзи за плечи. Тот от навязчивого общества уверено отказывался. - Отпусти. Вэй Усянь отмахнулся, и, напоследок растрепав Ванцзи волосы, отпустил его. - Видите, как мы друг друга любим? - Да мы уже поняли, - буркнул кто-то из класса. Лань Ванцзи же подошел к Цзян Чэну и отвел его к окну, подальше от остальных. - Подойди после уроков в класс искусств. - Зачем? - Старший брат хочет поговорить насчёт твоей успеваемости. Сердце Цзян Чэна сразу упало куда-то вниз. Не осталось ни Вэй Усяня, ни Хуайсана, ни остальных - только тревожный звон в голове, становящийся громче и громче. Желудок будто скрутило в узел - к горлу поступила тошнота. Доигрался. Разум сразу рисовал пренеприятнейшие картины : его отчитают, обо всем узнает мама и добавит сверху, что он всегда будет хуже, чем этот проклятый приёмыш, которому повезло родиться умненьким и талантливым. Весь в отца, весь в отца... *** Он ненавидел осень. Особенно такую, промозглую и мокрую, когда чем дальше, тем мучительнее она становится. На дворе октябрь, а погода как в декабре. Очень противном, скользком и грязном декабре. Он поежился, натянув на голову капюшон, и решил срезать через подворотни. На полпути до ушей донесся тоненький писк, почти не слышимый из-за ветра. Под куском жести, служащим  укрытием от ветра и дождя, сидел крохотный черный котёнок и пищал, широко раскрывая маленький розовый ротик. Он не очень-то разбирался в кошках, но этому было явно меньше полугода, уж слишком беспомощным и слабым он выглядел. - Где твоя мамочка? - спросил Он, подходя ближе и присаживаясь на корточки. Котёнок зашипел и съежился, прижимаясь к стене. Тут Он и заметил: котик был весь в ранах - порваное ухо, заплывший глазик, ободранная шерсть то тут то там, и, кроме прочего, у него не было одной лапки. - И тебя не пожалели, а, пушистик? - прошипел Он, презрительно оглядывая жалкое убежище не менее жалкого создания. Культя лапки была перевязана старым грязным бинтом, видимо, кто-то все же пожалел несчастное животное и позаботился о том, чтобы котик не умер от кровопотери. Грязный, тощий, ободраный и израненный - Он и сам не был сердобольным человеком, но один черт знает, насколько жестоким надо быть, чтобы так надругаться над беззащитным созданием. - Кушать хочешь? - спросил Он. Котенок продолжал пищать, и Ему казалось, будто животное плачет. Конечно хочет. На всякий случай Он указал котенку: - Сиди здесь. Он вернулся к главной дороге и забежал в один из магазинчиков. В кормах для кошек Он тоже ничего не понимал, но, увидев на паштете марку "Для котят", остановил свой выбор на этом. Котёнок сидел на том же месте, продолжая плакать. Он не был уверен, но, возможно, у него просто не было сил куда-то идти. Вскрыв упаковку, Он выдавил половину в пластиковую крышку от контейнера, в котором обычно носил еду. Как и ожидалось, котик тут же набросился на пищу, даже не разбираясь, что перед ним. Спустя пару секунд крышка была пуста - вылизал все до последней крошечки. Он добавил ещё немного, но на большее не решился : люди от голода не чувствуют меры и могут навредить себе, с кошками, наверное, то же самое. - Пить ты тоже хочешь? - спросил Он, вынимая из рюкзака бутылку воды. Не найдя лучшей тары, открутил крышку и налил в неё. Он молча наблюдал, как котик свернулся плешивым клубочком и заурчал, стеклянным глазиком поглядывая на Него. Бедное, бедное животное. Что ждёт его здесь? Ответ один - смерть. Если не умрёт сейчас, то очень скоро. От голода или холода, может, загрызут собаки, а может, прикончат живодеры, вроде тех, кто и отрубил ему лапку. Он протянул руку и пригладил грязную шерсть. Не вставая, котик терся головой о холодную ладонь. Доверчивый. Достаточно только покормить. Ничему жизнь не учит. Все-таки Он не сможет его тут оставить. - Имя у тебя есть, пушистик? Думаю, нет. Как бы мне тебя назвать? - пробубнил Он, почесывая котёнка за ушком. В голову почему-то сразу пришла кличка, которую Он ненавидел даже сильнее Маэстро, снисходительно окрестившего его этим позорным прозвищем, но, глядя на этого малыша, на ненависть и места не остаётся. Котик же не обидится. - Теперь ты Уголек, согласен? Котик довольно заурчал. Он улыбнулся и, аккуратно подняв его с земли, засунул за пазуху. - Тепло, а? Не бойся, пушистик, сейчас пойдём к кошачьему доктору. Будешь как новенький. Брошенных и ненужных детей ждёт только смерть. А если они и выживают, то только по милости тех, кто находится выше, чем жалкий инвалид. Кажется, сегодня Ему самому пришла пора взять на себя роль спасителя... Вокруг нестерпимый запах гари. Горящее дерево, пластик, ткань, кожа... Запах повсюду. Запах и есть все. Огонь уничтожает жизнь, синтетику и органику, оставляя только этот мерзкий запах. Он и сам скоро им станет. Он не чувствует ничего. Он ничего не видит и не слышит. Может, он сидит, а может, давно упал. Какая разница? Исходя все равно один. Повсюду серо от копоти и пахнет жареным мясом. Ему даже кажется, что в конце этого дымного тоннеля виден свет... Тишина сменяется криками,сероватая темнота - ярким светом фонарика, а склонившаяся над ним женщина шепчет: - Слышишь меня? Не бойся, теперь все будет хорошо... *** Давно Тсара и Камиль ползали по полу, собирая осколки. Угораздило же! Любимая кружка отца! Увидит - точно прикончит. Хотя, даже если им удастся убрать все до последней крошки, пропажу отец точно заметит. Лучше сознаться сразу. Тсара покусывала губы, глядя на Камиля. В его глазах блестели слёзы. - Мне страшно, - пробормотал он. Тсара села, опревшись спиной о холодильник. Глянула на часы - времени мало. Нужно что-то делать. Что-то придумать. Внезапно в проходе показалась Ланьян. Заглянув в кухню, застала младших в слезах на полу. - Что у вас здесь? - Мы чашку разбили, - захныкал Камиль. Тсара повернулась к сестре и подала ей особенно крупный осколок. Ланьян приподняла брови: - Зачем он мне? Вместо ответа Тсара подняла свой рукав, и, притянув к себе Камиля, вытянула его руку вперёд. - Режь. - Ты с ума сошла, - прошептала Ланьян, - Вам ведь будет больно. Аллах мне не простит... - Отец жалеет нас только когда мы поранимся. Так все обойдётся... - Камиль всхлипнул и замолчал. Ланьян перевела взгляд с брата на осколок в своей руке. Тсара сдавленно прошептала: - Прошу. - Ты издеваешься? Я не могу! - вскрикнула Ланьян, бросив осколок на пол. В спальне раздался плач - Нигара и Али проснулись. - Сейчас-сейчас, - зашептала Ланьян, торопливо покидая кухню. Тсара и Камиль переглянулись, поднимая с пола кусок кружки, расколовшийся на две части. Камиль закрыл глаза, зашептав молитву, Тсара прикусила губу. Они вытянули руки и переглянулись. - Только давай одновременно. И не очень глубоко, ладно? - пробормотал Камиль, зажмуривая глаза. - Готов? - просипела Тсара. - Аллах помилуй, - шепнул Камиль, полоснув осколком по коже сестры. *** Не Минцзюэ в очередной раз просматривал бумаги. Дело получило ощутимый толчок: того самого иностранца, упомянутого Ван Линцзяо, видели на точке сбыта драгоценных металлов. Он пришёл один раз, спрашивал у скупщика, где можно найти Вэнь Чжулю. Скупщик хорошо запомнил лицо посетителя и с его слов был составлен фоторобот. Действительно, очень приметная внешность : аристократичное бледное лицо, высокие скулы, голубые глаза с самодовольным прищуром, вьющиеся русые волосы. Даже слишком приметная. Уверенности в том, что именно он - убийца, конечно, не было, но поводы для задержания были в любом случае. Согласно словам Ван Линцзяо, он заказал Вэнь Чжулю обокрасть чью-то квартиру. Есть немало воров, которые справились бы лучше, чем зелёный подросток, но иностранцу был нужен именно он. Почему? Чья была квартира? Что он там искал? Вопросов становилось все больше, пока дело об убийстве Су Ше стояло на месте. И Мэн Яо тихо не сидится. Не Минцзюэ видел - секретарь хочет непосредственно участвовать в расследовании, а не только сортировать бумажки и расставлять их на полки в архиве. Недавно будто невзначай предположил, что местом встречи преступника и Су Ше была машина последнего, и ужасно расстроился, когда узнал, что с такой же теорией его опередила Мэй Тун Лин буквально на пару дней. Идея в любом случае путная, но и тут подсказок никаких. Среди всех знакомых Су Ше было много тех, кто желал ему зла, но из разговоров с ними стало ясно - к убийству никто отношения не имеет. Свидетели... Свидетелей не нашлось. Неудивительно - в 4 часа утра почти все ещё спят. Единственные, владеющие хоть какой-то информацией - два дежурных полицейских, но и они не могли многого рассказать - от безделья на посту задремали. Звук подъезжающей машины слышали, но значения не придали - совсем рядом ведь автотрасса, постоянно кто-то гоняет. Убийцу видели со спины - был в объемном чёрном плаще и чёрной шапке - одежда для осени неудивительная. От плаща можно легко избавиться, шапку снять, и раствориться в толпе таких же мужчин ростом около 180 сантиметров и весом 60-65 килограммов. Тухляк. Единственный путь, который Не Минцзюэ отсрочивал, как мог- обращаться к осведомителям в криминальном мире - такое крупное преступление никак не могло остаться неуслышанным. Кого искать? Возможно, бывшего военного, а может, и обычного любителя стрельбы, но с большим опытом. Основываясь на выводах Сун Ланя -  судимого или имевшего неприятности с полицией, предполагаемый возраст - от двадцати пяти до пятидесяти, скорее всего, левша. Интересная штука этот психокриминалистический анализ. Земля пухом тому, кто его придумал. Так или иначе, кое-кому пора вернуться к своим истокам. Не Минцзюэ нажал на кнопку дежурного телефона и сказал: - Мэн Яо, позови ко мне Мэй Тун Лин. Конечно, не хотелось бы её перегружать - на ней ведь поиск банды грабителей, но ничего не поделаешь. Так удачно они нарисовались, ничего не скажешь... Он медленно сполз по спинке кресла. На часах уже 19.00. Скоро Хуайсан вернётся из школы. Интересно, как он там? Минцзюэ так перед ним и не извинился. Потоптался у входа в комнату и отправился спать на диван. Ну просто молодец. Ночью ему не спалось. Спокойный медикаментозный сон превратился в горячечный бред, и в очередной раз проснувшись в поту, глотая воздух как выброшенная на сушу рыба, Не Минцзюэ оставил попытки поспать. От сжигающей изнутри жары скинул с себя лишнюю одежду и открыл двери в сад. Морозный воздух ударил в лицо, лунный свет проник в комнату. Не Минцзюэ ступил на улицу. Земля покрылась инеем, но холода он не чувствовал. Обходя по кругу высушенный бассейн, он думал. В первую очередь, о предстоящем приёме у врача. Успокоительные больше не помогают. Но нельзя ведь вешать все на таблетки. Что теперь сказать Хуайсану? Как извиниться? Как вообще ему в глаза смотреть после такого? Нашёл, на кого голос повышать, блять. На брата младшего. На душе стало невыносимо мерзко, и Не Минцзюэ с силой сжал зубы. Точка невозврата успешно достигнута : Хуайсан, может, и простит, но никогда не забудет. Не Минцзюэ зашёл за угол дома и огляделся. Пригород спал. В ушах свистел ветер. Хорошо вот так, наедине с собой. Плохо только, если совсем тихо. Не Минцзюэ не любил находиться в тишине, она слишком давила на уши, и иногда казалось, что он слышит вдалеке, как разрываются бомбы и трещит автомат. Плохо - осенью, хуже- зимой. Тогда ещё и фейрверки... Лучше всего летом. Тогда он постоянно слышит детский смех на улице, шум машин, пение птичек, то, как Хуайсан слушает музыку наверху... Холод медленно отрезвлял мысли, прогнал тревогу, навеянную сном. Можно возвращаться. Не Минцзюэ подошел к дверям и обомлел. Закрыты. Замка на них не было, но открыть можно только с внутренней стороны. Он вгляделся в комнату, залитую лунным светом, и заметил Хуайсана, свернувшегося под одеялом. "Своей комнаты нет, что ли? Пришёл и порядки наводит" - подумал Минцзюэ, улыбнувшись. Хорошо, что хоть не увидел его неглиже. А пришёл зачем? Неужели извиняться? Вот же. Херни наговорил не он, а извиняться пришёл. Хотя, может, сон плохой приснился... "Конечно приснится после твоего представления " - внутренний голос прозвучал с укором, - Думаешь, простит тебя? Не надейся. Крыша протекла, шарики за ролики заехали, свихнулся, чокнулся, с ума сошел, как хочешь называй. Ты конченный, Минцзюэ " - на секунду ему показалось, что мысли заговорили голосом Хуайсана. Да, он часто всех конченными называет. Вот и его черед настал. Все, хватит. Хватит уже. Минцзюэ с силой стукнул себя по голове, возвращая в реальность. Как внутрь-то попасть? Двери он сам не откроет, барабанить по стеклу в надежде, что Хуайсан проснётся - дохлый номер, а ключи в трусы он на ночь обычно тоже не кладёт, так что и через входную дверь не вариант. Минцзюэ отошёл на пару шагов и посмотрел наверх. Подфортило - у Хуайсана балкон открыт. Прямо-таки полностью : туда два Минцзюэ влезут. Немного разбежавшись, подпрыгнул, ухватившись руками за перила, без труда подтянулся и перекинул ноги через баллюстраду. Да, видели бы его сейчас: голый мужик посреди ночи лезет к кому-то в окно. Точно бы полицию вызвали. Не Минцзюэ усмехнулся, представив, как стоит посреди участка в одних трусах. На всякий случай оглядевшись, Минцзюэ прошёл в комнату Хуайсана. Ну и бардак. Кровать выглядит как гнездо, мусор не выбросил, одежду разбросал... Закрыв балкон, Минцзюэ застелил постель, собрал мусор со стола, и, подняв школьную рубашку Хуайсана с пола, невольно зацепился глазами за бирку с размером. XL. Он приложил рубашку к себе и вслух произнес: - Тоже мне XL. На кого это шьется вообще? На худеньких и красивеньких. К Минцзюэ ни то ни другое применимо не было никогда. За красотой он не гнался, но невозможность найти одежду, которая хорошо сидит, неотступно следовала за ним с подросткового возраста. А тогда он был на пятнадцать кило легче! Разложив одежду Хуайсана по полкам, Минцзюэ удовлетворенно обвел комнату взглядом и вышел. Теперь нужно в ванную. На себя Минцзюэ старался долго не смотреть. Начинаешь невольно сравнивать с тем, что было раньше, и результаты совсем не радуют. Он провел пальцами по ожогу на груди. Как обычно, ощущений никаких - будто чужая кожа. Прежде на этом месте у него были ярко заметны вены - образовывали узор, похожий на дерево. У Нее тоже были видны вены на груди. Даже сильнее, уходя к плечам, усыпанным веснушками. Она свою грудь очень любила и часто носила одежду с глубоким декольте. Все на улицах на Нее оборачивались : кто-то с укором, кто-то с восхищением. Многие красивые парни  подходили знакомиться, и от Не Минцзюэ не укрывалось, с каким отвращением они смотрят на то, как Она обнимает его за руку. Кажется, кто-то довольно громко сказал: - Такая красавица, и с таким уродом. По поводу своей внешности Минцзюэ не комплексовал никогда - какой есть, такой есть, но действительно переживал,не стесняется ли Она его присутствия рядом. - Ты слишком много думаешь, Минцзюэ, расслабься, - засмеялась Она, закидывая в рот мидию. Заметив, как он скривился, спросила: - Все нормально? - Да, просто не люблю морепродукты, - отмахнулся Минцзюэ, отодвигаясь чуть дальше от стола. Даже от запаха становилось дурно. - Ладно, в следующий раз закажу мясо. Хотя, у них тут оно не очень сочное, - с досадой заметила Она. Ненадолго повисла тишина, и Не Минцзюэ уже не может вспомнить, зачем тогда он предложил: - Хочешь, я сам тебе приготовлю? - А умеешь? - Ее глаза загорелись, а на губах растянулась улыбка. Отодвинув тарелку с неоеденными мидиями в сторону, она кивнула в сторону выхода: - У меня как раз дома мясо куплено. Поедем? - Поедем, - согласился Минцзюэ. Он на самом деле удивился, когда мяса дома у нее не оказалось. Делать нечего - пошёл в магазин. Вернувшись, застал её на пороге с перекошенным от смеха лицом. Она бросила взгляд на пакет в его руках и беззлобно спросила: - Ты дурак? Он и вправду дурак. А скоро ведь нужно Её навещать... Все эти встречи не приносили Минцзюэ радости, только апатию и жгучую боль от ощущения собственной беспомощности. А ведь если бы... Да пошло нахер это "если бы!" Он поднял голову и вгляделся в отражение. Двадцать восемь лет. На лбу и между бровей залегли морщины, прежде пухлые щеки запали, под глазами темнели синяки. Когда Не Минцзюэ говорил кому-то свой возраст, никто не верил. Четыре года назад, сопровождая Мэй Тун Лин в тату-салон, в зале ожидания с ним заговорил интеллигентный молодой человек, собирающийся проколоть себе уши. - Меня зовут Лань Сичень, - представился он с лёгкой улыбкой. - Не Минцзюэ. - Очень приятно. Вы на татуировку? - Нет, я подругу жду, - Минцзюэ кивнул в сторону комнаты, откуда доносилось жужжание машинки. Лань Сичень сглотнул. - Какая у вас смелая подруга. Я бы не отважился сделать татуировку. - Это у нее уже восьмая, - улыбнулся Минцзюэ. Заметив в его ушах серьги, Лань Сичень поинтересовался: - А это больно? - Не бойся, здесь хороший мастер, почти ничего не почувствуешь. Они оба замолчали. Тишину прервал Лань Сичень: - Мне кажется, или я вас где-то видел? - Может и видел, - ответил Не Минцзюэ с лёгким раздражением, - Обращайся на "ты". Я ненамного тебя старше. - Мне двадцать, - засмеялся Лань Сичень. Не Минцзюэ пожал плечами. - Мне двадцать четыре. Лань Сичень до последнего был уверен, что Минцзюэ шутит. Пришлось показывать ему паспорт. Тогда Сичень с виноватым видом пробормотал: - Вы очень зрело выглядите... Сейчас, вспоминая об этом, они оба смеются, но тогда Не Минцзюэ было не до смеха. Тяжело было принять то, что прежняя внешность уже не вернётся. И прическа, и лицо, и рост с весом другие. Все, что нужно для смены личности есть.Только имя то же осталось. Иногда он думал, что бы случилось, не вернись к нему память. Его бы отправили в Америку, дали новое имя, и он бы жил, не вспоминая о младшем брате, который до сих пор ждёт его, как не вспоминал несколько месяцев. У Не Минцзюэ был кулон, в котором он носил фотографию Хуайсана. Сделал незадолго до отправления в Сирию, чтобы помнить, ради чего должен вернуться. В фильмах, если герой с подобным кулоном потеряет память, фотография тут же вернет ему все воспоминания. Минцзюэ же, глядя на самого родного человека, спросил: - Это кто? Иногда проскальзывали мысли, что он - вовсе не он. Мэй Тун Лин вытащила из-под завала кого-то другого, и он, потерявший память, принял жизнь Не Минцзюэ, все таки погибшего от взрыва. Нет, это бред, будь все так, он бы не помнил свое детство, юность, не знал бы монгольского языка, у него не было бы шрама на затылке от укуса лошади... Но эти мысли все не желали отступать, особенно часто давая знать о себе в те моменты, когда Хуайсан обнимал его или говорил "я тебя люблю". Что-то внутри шептало :"Он говорит это не тебе, не обольщайся". Не Минцзюэ наклонился к зеркалу, глядя самому себе в глаза, и спросил у отражения: - Кто ты? Человек в отражении не ответил. Удивительно. Сегодня разговаривает с зеркалом, завтра - с крысами, послезавтра - с чайником. А дальше что? Курорт в отеле с мягкими стенами, вот что. Опять бред какой-то. Как это врач называет? Минцзюэ уже и забыл. Неважно, главное чтобы помог от этого избавиться. Ну просто курам на смех - помочь убедить самого себя в том, что я это я. Не Минцзюэ вышел из ванной и, стараясь сильно не шуметь, спустился по лестнице. Неловко приоткрыл дверь в свою комнату и остановился на пороге. Хуайсан лежал к нему спиной, завернувшись в одеяло. И что теперь? - Спокойной ночи, - прошептал Не Минцзюэ и закрыл дверь. Лёг на диване в гостиной. Ноги не помещались, одну пришлось закинуть на спинку, другую спустить на пол, а руки вытянуть вдоль тела. Роженица - солдатик. Он невольно усмехнулся, закрывая глаза. Говорят, боль при родах сравнима с горением заживо. Что ж, в таком случае сравнивать себя с роженицей он имеет полное право. *** - Ну, здравствуйте, - Цзян Чэн замер в дверях, опустив голову вниз. Чувство было такое же, как в детстве, когда он приходил к маме сознаваться в каком-то проступке. Не так страшно получить наказание сразу, как стоять в ожидании. - Добрый вечер, сюда, пожалуйста, - Лань Сичень открыл дверь в методический кабинет, пропуская Цзян Чэна вперёд. В комнатке места было мало : почти всё занимали шкафы с книгами, папками и инструментами для живописи. На столике у окна стояло две чашки. - Какой чай предпочитаете? - Любой, кроме чёрного. - Пусть будет зелёный. Ну, садитесь, не стесняйтесь. Лань Сичень отодвинул один из стульев. Тут уже и выбора нет : отказаться - оскорбление. Цзян Чэн присел. Пальцы сами собой начали ритмично постукивать по столу. - Печенья? - спросил Лань Сичень. "Да шел бы ты нахрен со своей вежливостью!" Задерживаться дольше необходимого, а уж тем более трепать себе нервы за чаепитием Цзян Чэн не собирался. Выдохнув,он поднял взгляд на преподавателя. - Не поймите меня неправильно, но давайте не ходить вокруг да около. Вы хотели со мной поговорить? Вот и говорите. Лань Сичень округлил глаза, застыв на месте. Цзян Чэн снова опустил взгляд. Нагрубил? Точно нагрубил. Вот черт, теперь ещё и за это извиняться придётся... - Ну, ладно, как скажете... Голос преподавателя тем не менее звучал скорее расстроенно, чем раздражённо. Присев напротив, Лань Сичень начал: - Я вижу, что вам сложно даётся искусство, и  понимаю, что художником становиться вы не собираетесь, но не могу делать поблажек - особое отношение заметно сразу, и другие ученики справедливо обидятся. Тем не менее, с другими дисциплинами у вас все отлично, и я не хочу, чтобы из-за моего предмета у вас снизился общий балл. - Так, может, дадите мне дополнительных заданий? - А вам домашки недостаточно? - Лань Сичень было рассмеялся, но тут же взял себя в руки, - Я хотел предложить другое. Мы можем выбрать пару дней, когда вы будете приходить ко мне после уроков на дополнительные занятия. - И сколько это будет стоить? - Бесплатно, конечно. Проведение дополнительных входит в мои обязанности. - И кто ещё на них ходит? - Конкретно сейчас - никто, вы будете первым. - А, понятно... Цзян Чэн натянуто улыбнулся, поворачиваясь к окну. Лучше бы просто пожурили, а не вот так мягко ткнули носом в его ущербность. Лань Сичень внезапно спохватился и торопливо извинился: - Простите, я не хотел вас обидеть. - Да все нормально. Я, конечно, благодарен за предложение, но, как бы сказать... - Мама, да? Я с ней поговорю, если хотите. Цзян Чэн резко развернулся. - Откуда знаю? - опередил его Лань Сичень, - Она иногда мне звонит, спрашивает о ваших успехах. - И что вы говорите? - Что у вас все хорошо. У вас ведь и правда все почти замечательно. - Могло быть и лучше. - Это нормально, когда одно получается хуже, чем другое. У всех есть свои слабые стороны. - И даже у Ванцзи? - язвительно заметил Цзян Чэн. Лань Сичень с лёгкой улыбкой ответил: - Всесторонние знания он успешно компенсирует полным отсутствием социальных навыков. И, - преподаватель перешёл на шепот. - Он постоянно бьёт посуду, когда её моет. Цзян Чэн невольно засмеялся. Лань Сичень попытался придать голосу серьезности: - Это конфиденциальная информация. Прошу не разглашать. - И даже у вас есть недостатки? - У меня - в первую очередь. Я забалтываю голодных детей, пока чай остывает. Цзян Чэн улыбнулся. - Я не такой уж и голодный. Лань Сичень его не слушал. Напевая что-то под нос, разлил чай по чашкам и поставил на стол тарелку с печеньем. - Оно мягкое, но в зубах не застревает. Ешьте спокойно. - И... - Изюма нет. Шоколада тоже. - Вы прямо все знаете, ага? - Я тоже брекеты раньше носил, так что могу и так сказать. - О, вот как... И давно сняли? - Нет, года два назад. - Вы сказали, что нам нужно выбрать дни, когда я буду приходить, - напомнил Цзян Чэн. - У меня свободно в это время. Ещё есть форточка в четверг третьей парой. - А позже нет? - Ну только если как сегодня, под вечер. - Мне подходит. Цзян Чэн замолчал, отпивая чай. - А, вы, наверное, хотите раньше домой пойти? - спросил он виновато. - Ну, на часок могу и задержаться. Значит, договорились. Сегодня и в четверг. - И вы ещё сказали, что с мамой поговорите... - Завтра же позвоню. Думаю, скажу ей, что взял на дополнительные потому, что вижу в вас потенциал как в художнике. Пойдёт? - Пойдёт. Цзян Чэн отломил кусочек печенья и попробовал. - Вкусное... Глаза защипало и он отвернулся к окну. Лань Сичень продолжал о чем-то говорить, но Цзян Чэн уже не слушал. Печенье и вправду вкусное. Настолько, что хочется плакать и биться головой об стену, лишь бы не уходить, не садиться опять на проклятый автобус и не ехать домой, где и печенье горькое, и чай солёный. Закат искрился огненным заревом в стеклянных высотках, прощаясь с выходящими оттуда людьми. На город падала ночь. *** Если задуматься, он всегда был отвратительным. Легко ссылаться на болезнь, травму и прочие обстоятельства, но это не отменяет ответственности за его поступки. И мысли. Около шести лет назад. Он резал овощи для салата. С ножом старался обращаться аккуратно - иногда как-то непроизвольно резал поперёк, задевая пальцы. А ведь раньше такого никогда не случалось... В сосредоточении мыслей бьющий по ушам писклявый голос заставил крепче сжать зубы. - Что делаешь? - спросил Хуайсан, подходя сзади. "Нахуя ты, пиздюк, со спины подходишь? Сколько раз я тебе повторял, сука, сбоку подходи, тупица! Не видно, что я делаю, блять? В шахматы играю!" Развернувшись, он грубо схватил Хуайсана за шею и опрокинул на столешницу. Не давая опомниться, по самую рукоять вонзил нож в нежное горло. Раздался влажный хруст, язык вывалился изо рта, в уголках губ скопилась желтоватая пена. С мерзким булькающим хрипом он дергался в агонии, впивался в руку старшего брата ногтями. Минцзюэ с отвращением ударил его по лицу, заставив шею в очередной раз хрустнуть, и Хуайсан, наконец, затих. Жалкий, изнеженный, бессмысленный пацан. Одним больше, одним меньше... "Так-то, пиздюк. Будешь знать, как старших не слушать." Не Минцзюэ согнуло пополам. Подавив рвотный позыв он поднялся и, отбросив нож в сторону, подошёл к раковине и вымыл руки до самых локтей. - Дагэ? - раздался сзади обеспокоенный голос. Хуайсан несмело положил руку ему на спину и погладил, успокаивая. Не Минцзюэ рывком развернулся и прижал младшего к себе. - Прости, солнышко, прости... Ты же знаешь, я тебя люблю, я никогда такого с тобой не сделаю... - Что? Хуайсан всегда делал вид, что ничего не понимает, но Минцзюэ знал - он все видел. И как угасал старший брат, мучаясь бессонными ночами и до зубной боли навязчивыми воспоминаниями, и как тяжело ему было снова привыкнуть жить как гражданский и отзываться на свое имя. Однажды Хуайсан даже спросил: "Минцзюэ- это настоящее твоё имя?" Действительно, настоящее. Какое нелепое-то. Как будто пилой по сковородке. Имя ему, как и Хуайсану, выбирал отец. Конечно, в чисто монгольских традициях. Будучи убежденным язычником, папа просто не мог назвать ребёнка абы как, лишь бы хорошо звучало, - имя ведь определяет судьбу! И отчасти это правда. Глядя на своих друзей, Минцзюэ отмечал : у Тун Лин действительно так хорошо развита интуиция, что кажется, будто она видит будущее, а Ю Цзинь и вправду прекрасна, как распустившийся весной тюльпан. Вот только с ним самим отец ошибся. За окном мелькали огни ночного города. Время близилось к одинадцати. Вспоминая, куда, и главное, для чего он выбрался, становилось невыносимо гадко. Хотелось прямо сейчас ударить себя посильнее. За все. И за всех. "Я не справился. Прости, папа".