..И всходит солнце

Ему три. В его возрасте многие дети уже вовсю разговаривают, но он до сих пор не сказал даже простого "мама". Ему не удаётся произнести вообще ничего членораздельного. Отец обеспокоен, и ведёт А-Нина к врачу. Врач советует не торопиться и дать малышу время - как-никак, по всем остальным параметрам он не только не отстаёт от сверстников, но и обгоняет. Ему почти пять. Он все ещё молчит. В этот раз врачи советуют провести полный осмотр, и их мнения по поводу диагноза расходятся. Многие склоняются к афазии - деградации речевого отдела мозга после травмы головы, которую Вэнь Нин получил в младенчестве. Но, когда началось лечение, отец был ошарашен их выводом: афазия не полностью лишила его способности говорить, и Вэнь Нин может разговаривать,  просто по каким-то причинам не хочет. И, вроде бы, ладно, но отцу это совсем не нравится. Что значит "не хочет говорить?" Ему восемь. Он молчит. По советам врачей он освоил жестовый язык, учится в специальной школе и учится хорошо, но отец недоволен. Он был недоволен уже давно, и со временем недовольство становится только сильнее. Врачи теперь абсолютно уверены - у него селективный мутизм - он умеет, но не хочет. И, что странно, обычно селективный мутизм проявляется периодами, например, только в общественных местах, или в присутствии конкретного человека, но Вэнь Нин не говорит совсем. Ни при ком. Точнее, врач утвердительно сказал, что Вэнь Нин может говорить только сам с собой, потому что боится и не хочет говорить при других. Что, в конце концов, значит, не хочет? Почему не хочет? Чего боится? Ему в радость заставлять отца краснеть за сына, которого все считают инвалидом? Да и что это за сын такой? Ни поиграть с отцом, ни побегать с ребятами... Целыми днями он только и делает, что собирает из магнитного конструктора одну и ту же пирамидку. Не меняется ни размер пирамидки, ни цвета магнитиков, которые он использует. Попытки научить его собирать что-то другое не увенчались успехом - Вэнь Нин просто мотал головой и прятал свой конструктор от других, чтобы никто не вмешивался в его, если её можно так назвать, игру. И отец недоволен. Почти все твердят о том, что, рожая ребёнка, нужно быть готовыми к тому, что он не будет таким, каким вы хотите его видеть. Вот только как можно быть готовым к тому, чего не испытывал? Легко клясться себе в том, что все выдержишь, когда детей нет. А когда случается что-то из ряда вон, ребёнка уже никуда не денешь. Он честно старался любить своего сына и свою жену. Но, как ни старался, любил он их все меньше и меньше. И дочку - за то, что заступается за брата. И он ударил. Вэнь Нин сам напросился - опять начал капризничать, снова игнорировал отца, даже не смотрел в его сторону. Его интересовал только конструктор. И отец захотел выбросить конструктор, но стоило ему попытаться дотронуться до коробки, как Вэнь Нин укусил его. Причём, сильно - на предплечье проступила кровь. Тогда он ударил. Вэнь Нин заскулил, но укусил снова. И отец ударил его ещё несколько раз, пока сын не успокоился и не позволил забрать коробку с конструктором. Но, выбросить его не решился - поставил на полку в своём шкафу. Отец тогда долго сидел в спальне, закрыв лицо руками. Он слышал, как А-Нин скулит и всхлипывает от боли, и заплакал сам. Он, в конце концов, просто ребёнок! А-Нин хоть и не такой, как другие дети, но он все-таки свой. Особенный. Отец поднялся с кровати и отправился обратно в зал с твёрдым намерением извиниться. Тогда он поклялся себе, что больше никогда не поднимет руку на сына. Вэнь Нин сидел на том же месте, что и раньше. По бледным щечкам текли слезы, пока детские руки выписывали в воздухе непонятные движения - будто ставили предметы один на другой. Отец присмотрелся и понял - он повторяет все те движения, когда строил свою пирамидку - и ему стало не по себе. Присев рядом, он обнял сына, крепко прижал к себе и поцеловал в макушку. - Прости, А-Нин, ты же знаешь, папочка не хотел... Но Вэнь Нин укусил его ещё раз. Ему девять. Отец, как ни старался, данное себе слово не сдержал - иногда случалось так, что злость затапливала его с головой,  глаза будто пелена застилала, а руки его начинали говорить на языке боли и ярости, который освоили без его ведома, сами по себе. После каждого такого случая ему действительно стыдно, действительно больно, будто это его только что ударили, и он каждый раз извиняется и каждый раз клянется себе, что больше не будет наказывать своего сына, ведь он его любит. Но наказывает снова. Ему десять. И он стал вести себя гораздо хуже. Если ему не нравилась еда, приготовленная матерью, он мог швырнуть тарелку об пол, а когда что-то было не по нему, он устраивал истерики, и это были не обычные детские капризы - говоря просто, если бы Вэнь Нин был взрослым, его бы привлекли за хулиганство. До того редкие наказания больше не имели никакого эффекта - он не боялся боли, как раньше, не плакал и не пытался уклониться. Отцу казалось, что он просто привык, хотя Вэнь Цин доказывала ему, что видела, как младший брат подолгу бьётся головой об стену, чтобы приучить себя терпеть боль. Отца, как ни странно, это не тронуло. Иногда он отмечал, что стал намного черствее, чем был раньше. Вэнь Нин для него больше не был добрым большеглазым мальчиком, тащившим домой любую живность, больше не был талантливым и умным ребёнком, и медленно переставал быть любимым сыном. Отец решил для себя лишь то, что Вэнь Нин должен стать нормальным человеком. Честным и благодарным. Любой ценой. И, если он не понимает по-хорошему, будет по-плохому. Он долго думал, как можно повлиять на него, и придумал новый, особенный способ наказания - стоять коленями на кристаллах соли. Уже после первого часа Вэнь Нин начал плакать. Отец сидел на стуле позади и наблюдал, сжав зубы, как его сын скулит от боли. Он сам не мог толком понять почему, но ему нравилось видеть Вэнь Нина таким - уязвимым, покорным и страдающим. И нравилось страдать вместе с ним. В тот самый день в конце второго часа Вэнь Нин впервые заговорил. Отец замер, не в силах пошевелиться, слушая, как монотонный и протяжный, как у кота, вой, обретает чёткость. - Б-больно так... Отец разрешил ему встать, и Вэнь Нин, ковыляя, поплелся к себе. Этот день отец запомнил как свою - и Вэнь Нина - первую победу. Ему одинадцать. Он, наконец, начал разговаривать. Отец взялся за его воспитание всерьёз, хотя уже и сам не знал, можно ли назвать это воспитанием. На ум шло только одно - дрессировка. Когда у Вэнь Нина начался переходный возраст, его поведение стало просто невыносимым - он стал драчливым, угрюмым и злобным.  Он долго просил, чтобы отец отдал его на секцию бокса, и тот согласился, думая, что это будет хорошим способом для сына выпускать свои эмоции. Прогадал. Он вёл себя хуже и хуже. Стоило перестать наказывать его лишь пару недель, как он искал себе противника, чтобы отработать на нем удары. Как только на нем заживали синяки, оставленные в результате воспитания, он оставлял их на ком-то другом. Мать делает вид, как будто не видит ничего - молча обрабатывает его сбитые костяшки пальцев, застирывает следы крови на одежде, и отец был уверен - просто боится, что следующим соперником А-Нина может стать она. Вэнь Цин же не боится, хотя уже несколько раз получала по лицу в попытках вразумить младшего брата. Конечно, потом он бросается в слезы, падает на колени и просит прощения, но какой толк от этого всего? Отец наказывает его все чаще, и все жёстче, и иногда ему кажется, что Вэнь Нин наслаждается этим. Он будто специально стремится нарушить как можно больше правил, поставленных отцом, лишь бы получить как можно сильнее. И потом, как раненый пёс, он ползёт к матери, которая накладывает повязки на раны и целует его в лоб. Ему двенадцать. Он приносит только проблемы. Его отстранили от занятий на три месяца за то, что он пытался задушить одноклассницу. И это не впервые - до этого он кусался, царапался и кричал на всех, кто только подходил к нему. Он несколько раз пытался устроить поджог, один раз бросился на преподавателя с ножом, и, кроме прочего, царапал себя, с каждым разом глубже и глубже. После ему стало мало собственных ногтей - он начал использовать циркуль или канцелярский нож. Эти царапины заживали уже пару недель. Отец с ужасом отмечал, что без наказаний Вэнь Нин уже не может жить. Ему нужно постоянно испытывать боль. Хотя, больнее и больнее становится отцу. Настолько, что он не может наказывать Вэнь Нина, перед этим не пропустив стакан-другой чего-то крепкого. Он уже не помнит, когда начал курить и когда начал тушить окурки о руки сына. И, честно говоря, не помнит, как когда-то клялся себе в том, что никогда не сделает ему больно. И сегодня все заново. Вэнь Нин утирает кровь с губ, а его глаза горят адским огнём. Он улыбается, обнажая испачканные в крови зубы. Ему мало. Отец хватает его за волосы, бьёт коленом в челюсть. Вэнь Нин скулит, падает на пол. "Только не вставай" - думает отец, - "С тебя хватит. Не вставай". Но Вэнь Нин встаёт, снова улыбается. Он в футболке со знаком мира. Его руки покрывают ожоги от сигарет и царапины, которые он оставляет на себе все чаще и все глубже, на коленях повязки, скрывающие уже не заживающие раны. Отец тяжело сглатывает, сжимая кулаки. Все чаще ему хочется прекратить все это. Прекратить все. Потому что от насилия зависим не только Вэнь Нин. Потому что он не родился таким.  Потому что отца раздражает и Вэнь Цин своими вечными криками и упреками, стоит ей услышать, что Вэнь Нина снова наказывают, особенно если его оставляли стоять на коленях целую ночь. Отец знал, что, как только он засыпает, Вэнь Цин бежит вниз и велит брату вставать, поэтому ставил жену сторожить его до раннего утра. Она сидела с ним рядом, постоянно спрашивала, не хочет ли он пить и не холодно ли ему, и гладила по спине, когда соль впивалась в колени до крови, причиняя особенную, невыносимо жгучую боль. Вэнь Цин демонстративно перестала разговаривать с отцом. Несмотря на то, что синяк под глазом оставил ей любимый младший братик, она встаёт между ним и отцом, закрывает брата, который уже стал вдвое больше её, своим телом. И отцу все чаще хочется наказать и её. Ему тринадцать. Отец давно уже потерял сон и его тошнит, стоит только взглянуть на себя - он набрал мышечную массу, стал значительно сильнее и здоровее. Коллеги отмечали, что он стал выглядеть спортивным, спрашивали, как он тренируется. Знали бы, что тренируется он на собственном сыне, которого должен любить, оберегать и ценить. Но Вэнь Нина любить действительно трудно - он просто ужасный ребенок, и наверняка станет ужасным человеком, если ничего не предпринять. И отец предпринимает. Он и сам знает, что делает не те вещи, которыми можно гордиться, но это в первую очередь ради самого Вэнь Нина - он обязательно все поймёт, когда вырастет. Обязательно поймёт. Иногда ночами он заходит в комнату к Вэнь Нину и смотрит, как он спит. На его сильной спине уже не заживают следы от ремня, плечи покрыты царапинами, а запястья - ожогами. У него разбита губа и лоб, но он спокойно спит и улыбается во сне. Не своей обычной жуткой улыбкой, напоминающей оскал, а милой улыбкой счастливого ребёнка. Отцу всегда было интересно, что же Вэнь Нину снится, но он никогда не рассказывает. А днем он снова кричит, бьет себя, напрашивается на очередное наказание, сестра снова защищает его, и отец обходится с ней все грубее и грубее - сначала отталкивал, потом стал давать пощечины, если она начинала огрызаться. Только мать ведёт себя как раньше - молчит, потупив взгляд, пока её сына избивает её муж, а ночью обнимает его, прижимается к его плечу и говорит, как сильно его любит. Но отец верит ей все меньше. Ему четырнадцать. И сегодня он ведёт себя хорошо. Он ведёт себя хорошо уже вторую неделю. Он не бил посуду, не бил других и не царапал себя - просто играет в приставку, читает и очень много спит. И, наверное, впору бы порадоваться, но отец чувствует подвох. Такого не может быть. Такого никогда не было. Никогда. Его сын - дьявол во плоти : лживый, одержимый и жестокий. Ненормальный, но умный и хитрый. Он, наверняка, придумал, как творить, что хочет, не попадаясь при этом. Сестра точно его покрывает. И наверняка во всем этом замешана мать - какая-то она странная в последнее время. Слишком скрытная, слишком тихая, вечно шушукается с Вэнь Цин. Она такая же, как и Вэнь Нин - в конце-концов, это она не смогла родить его нормальным. Наверняка, чувствует вину, а признаться в том, что сама виновата, не может. Слабохарактерная, глупая, лживая баба. Очень удобно обвинить во всем своего мужа и промыть мозги такой же, как она, дуре-дочери. Они все сговорились против отца. А за что? За то, что берег их от этого изверга в теле мальчика-подростка? Да, способы, конечно, не самые гуманные, но на войне, как говорится, любые средства хороши. И это - благодарность? Он всегда знал, что его жена - сердобольная дура. Когда он входит к сыну в комнату, он смеётся, пока сестра щекочет его, как маленького ребёнка. Отец не выдерживает. Хватает дочь за волосы, отбрасывает к стене. Вэнь Нин шипит, скалится, в глазах блестят слезы, но ставшая уже привычной команда "Сидеть!" приковывает его к месту. Отец оставляет дочь валяться на полу, и идёт к Вэнь Нину. Бьет ногой в живот, с силой впечатывает лицом в пол и снова ударяет ногой, в этот раз по голове. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И до тех пор, пока Вэнь Нин не начнёт кашлять и выть. Но отец знает - он встанет, и Вэнь Нин встаёт, сплевывает кровь. На окровавленном лице горят чёрные глаза, которые отец так ненавидит. Материнские. Он подпаливает сигарету, затягивается лишь один раз и этого достаточно - Вэнь Нин вытягивает руку. Дочь выкрикивает проклятья сзади, но отцу нет до неё дела. Её очередь ещё придёт. Вэнь Нин сегодня не в форме - уже четвёртый ожог, а он все не может дотерпеть. Отец знает, он бы вытерпел и большее - он очень крепкий, так зачем выделываться сегодня? Отец хватает скулящего от боли Вэнь Нина за подбородок, брезгливо выплевывает: - И давно ты превратился в тряпку? От подпаливает пятую сигарету. Вэнь Цин с истошным криком набрасывается на него сзади, валит на пол и кричит: - А-Нин, беги! Вэнь Нин срывается с места, но отец снова кричит "сидеть!" Вэнь Нин с грохотом падает на колени и тут же скулит - открылись раны на коленях. Вэнь Цин в истерике бьёт отца кулаками, по её щекам текут слезы, она кричит Вэнь Нину, чтобы он бежал, чтобы вызвал полицию, но он не двигается с места. Отец думает, что его стоит бы вознаградить за послушание. А пока воспитать стоит дочь. Отец сбрасывает её с себя и бьет в живот. Она начинает плакать сильнее, но кричит брату, чтобы он бежал хоть куда-то. Потрясающий, идиотский героизм. Зря он пренебрегал её воспитанием. И отец бьет её снова. И снова. Сквозь слезы она кричит и зовет маму, но на неё отец не смотрит. Он смотрит на Вэнь Нина. Его голова в крови, он плачет, и, кажется, обмочился, но не двигается с места и не сводит с отца глаз. Действительно, на войне любые средства хороши. И хороши потому, что они дают плоды. Вэнь Цин перестала кричать, теперь она скулит так же, как Вэнь Нин, держась руками за живот. В дверном проеме стоит мать, потупив глаза. Вэнь Цин протягивает руку к ней, прося помощи, но она лишь сглатывает, избегая смотреть на дочку, разворачивается и уходит. Отец велит Вэнь Нину отнести сестру в комнату, а сам идёт чистить ботинки. Ночью Вэнь Цин забрала скорая. Ей стало плохо, у неё болел живот и текла кровь, как при менструации. Отец перестарался с наказанием - повредил ей половые органы. В итоге - эта картина отпечаталась у Вэнь Нина в памяти особенно ярко - он стоит к окна, отец сидит на стуле напротив кровати, на которой плачет Вэнь Цин, пока мать гладит её по плечам. Доктор только что ушёл, напоследок сказав "Мне очень жаль". Вэнь Цин не сможет иметь детей. Конечно, у врачей были вопросы, откуда на пациентке свежие синяки и гематомы, но отец сделал один звонок своему брату - и вопросы отпали. Они зашили Вэнь Цин, последили за ней ещё две недели и отправили домой. Дома мама встретила её объятиями и домашним ужином, кажущимся особенно вкусным после больничной диеты. Отец тоже хотел обнять её, и Вэнь Цин не сопротивлялась. Не потому, что простила его - ей было попросту страшно. Особенно, когда попривествовать её спустился Вэнь Нин. Последние пару дней он не навещал ее, и теперь Вэнь Цин поняла, почему - на нем не было живого места : на левом глазу и на лбу свежие повязки, на носу и щеке - пластыри. Губы стали фиолетовыми и распухли, и, несмотря на тёплую погоду, Вэнь Нин был в длинных штанах и водолазке с длинным рукавом, а на его руках были чёрные перчатки, которые он не снял даже во время еды, и не снимал больше никогда. Ему пятнадцать. И мама все чаще уходит гулять с дядей Мо - он попросил так себя называть, когда Вэнь Нин впервые встретился с ним ещё в прошлом году. Сначала он отнёсся к маминому знакомому с недоверием, но вскоре он ему понравился. Дядя Мо был добрым и веселым, он рассказывал Вэнь Нину истории о том, как ходил в море, будучи ещё молодым, он подарил ему новую игру для приставки, да и Вэнь Цин он тоже нравился. А ещё он нравился маме. И, - это знали все - если вдруг о дяде Мо узнает отец, им всем придётся туго, но все хранили секрет, потому что знали - мама скоро уйдёт от отца и заберет их с собой. Вэнь Цин вечерами часто обнимала Вэнь Нина, гладила свежие раны и говорила :"Скоро все закончится, А-Нин". Вэнь Нин молчал, и ночью тихо плакал. Он чувствовал себя плохим ребёнком оттого, что предаёт отца. Это чувство казалось ему неразумным, ведь отца он не любил никогда, просто чувствовал себя привязанным к нему. Не просто привязанным, даже зависимым. Было слишком трудно представить, что он сможет жить без постоянной тянущей боли в теле, без угроз и страха, это стало привычным ритмом жизни. Вэнь Нин уже не был маленьким, и довольно хорошо понимал, что, даже если он будет жить с дядей Мо, он вынудит его проявить насилие, потому что он плохой ребёнок, неправильный, бракованный. Дядя Мо станет его вторым отцом. И ему было приятно от этой мысли. Время шло, и напряжение между матерью и отцом росло. Он не был глупцом, и было понятно, что рано или поздно он обо всем догадается. Он, видно, догадывался, но виду не подавал, зато Вэнь Нина бил по несколько раз в день, и каждый раз - долго и с остервенением, настолько, что иногда после Вэнь Нину нужна была помощь, чтобы дойти до туалета. После таких наказаний он обычно отлеживался в комнате, не зная, какое принять положение, чтобы было не так больно, и в тот самый день так и было. Наконец звон в голове стих, сознание полностью вернулось и Вэнь Нин понял, что очень хочет пить. Как назло, в комнате воды не было, и ему, превозмогая боль, пришлось спуститься на кухню, где сидели мама и отец. Мама мяла подол юбки, пока её глаза бегали из стороны в сторону, избегая смотреть на отца. Наконец, она несмело начала: - Знаешь, я уже давно хотела поговорить с тобой... Насчёт нас. - Кого "нас?" - Меня и тебя. Я... Я не чувствую больше к тебе того, что чувствовала раньше, теперь я чувствую только страх. То, что ты делаешь с А-Нином, что делал с А-Цин... Ты травмируешь их, понимаешь? - мама говорила так мягко, что Вэнь Нину почему-то стало противно. Отец спокойно ответил: - Цин тогда сама напросилась, теперь она ведёт себя хорошо и я её не трогаю, а  А-Нин просто не понимает по другому. Мне самому это не нравится, уж поверь. Он ещё скажет "спасибо", когда вырастет. - А вырастет ли он вообще? Вдруг ты... - Убью его? - отец вскинул брови, - Ты что, дура? Как я могу убить собственного ребёнка? - Ты так сильно бьёшь его... - Не делай из него сопливую девчонку. Он сильный парень, это ему только на пользу. Отец нахмурился, глянул на жену снизу вверх. Она и была самым ярким примером "сопливой девчонки", и если раньше его это привлекало, то теперь вызывало только раздражение. Он резко выдохнул: - Ты позвала меня только чтобы сказать это? - Нет, не только... В общем... - мама будто неосознанно отодвинулась от отца. Сердце Вэнь Нина внезапно быстро забилось. Так всегда происходило, если должно случиться что-то плохое. Мама подняла на отца глаза и неожиданно твёрдо сказала: - Я ухожу от тебя. Ничего. Вэнь Нин ждал удара, крика или чего-то подобного, но отец лишь рассмеялся. - Уходишь? Куда? - К мужчине. - Вот как... И отец наотмашь ударил её по щеке. Дальше - будто в замедленной съемке, мама падает на пол, хватает отца за штанину и умоляет пожалеть её. Отец лишь усмехается, хватает её за волосы и тянет вверх, заставляя подняться. - К кому ты пойдёшь? Скажи мне, как зовут этого ублюдка. - Не надо, пожалуйста! - Скажи, кто это. Где живёт, кем работает. Все говори, и тебя я не трону, - почти ласково говорит отец. Мама хватается за его запястье, пытается вырваться, и отец сильно дёргает её за волосы, отчего она вскрикивает. Отец повторяет: - Как его зовут? Сквозь слезы мама выкрикивает: - Я не скажу! - Не скажешь? Мама мотает головой. - Это мы ещё посмотрим. И он заносит руку для удара. Нет. Мама сжимается и закрывает лицо руками. Только не это. С лестницы доносятся шаги - сестра услышала шум и поспешила вниз. Только не мама. Вэнь Нин не чувствует боли, когда сжимает руку в кулак, бросается к отцу и с размаху бьет его в челюсть. Отец пошатывается, но не падает, и Вэнь Нин бьет его снова. Собственные движения кажутся до ужаса медленными, и Вэнь Нин на самом деле удивлён, почему отец не отвечает ему. На этот раз он падает, задевает лбом столешницу, и, когда он ударяется о пол, там остаётся пятно крови. Отец с трудом переворачивается, приподнимается на локтях. По рассеченному лбу течёт кровь, в глазах - чистый ужас, такой же, какой был в глазах мамы. Вэнь Нин склоняет голову набок, потирает кулак. Он ждёт, что отец поднимется и ответит, но он лишь поднимает мокрые от слез глаза и шепчет: - Нет... Внутри все сжимается так сильно, что Вэнь Нину начинает казаться, что его сейчас стошнит. Он пинает отца в бок и приказывает: - Поднимайся. Отец тихо причитает, зажимая рукой рану на лбу . Вэнь Нин бьет его ещё раз. - Поднимайся. Отец снова приподнимается, сплевывает кровь и сдавленно хрипит: - Нет... Вэнь Нин сжимает зубы. Ему хочется много чего, но только не прекратить. Он хватает отца за шею, поднимает на ноги и ударом локтя снова впечатывает в пол, хватает со стола вазу и бьет по голове. Рвётся кожа, кровь брызжет наружу, попадая на стены, череп хрустит, будто кожура арбуза. Сзади, будто через толщу воды, слышатся крики матери и сестры, но Вэнь Нин не слушает. В остервенении он бьёт отца ещё раз. И ещё. И ещё. И снова, и снова, и до тех пор, пока кровь не покроет пол, столешницу, его собственную одежду и руки. Вэнь Нин поднимает к лицу ладони, любуется стекающей по ним кровью, и снова бьет отца по лицу. Он все ещё в сознании, и с мычанием хватается за челюсть. По полу что-то покатилось, кажется, зуб. И это было чертовски, до одури приятно. Наконец-то указать ему его место. Заткнуть. Чтобы закрыл свою вонючую пасть. Вэнь Нин ненавидел его голос. Его дыхание. Его слова. Его походку. Его привычки. Он хотел, чтобы отец сдох. Потому что слабаки должны сдохнуть. Отец вдалбливал ему это в голову из года в год, и все ради того, чтобы самому оказаться слабаком? Он бил его, жег об него сигареты, заставлял стоять на коленях часами, хотя сам не мог вынести и пары ударов? Вэнь Нин снова взглянул на отца, лежащего на полу, и внезапно засмеялся. Какой же он, оказывается, жалкий! Он действительно слабак. И это значит, что он должен сдохнуть. Вэнь Нин снова берет в руки вазу и подходит к отцу. Он сделает все быстро и ловко. И тогда он станет главным в семье. Потому что во главе должен стоять сильнейший. А тот, кто слабее - умирает. Это не жестоко - всего лишь закон природы. Он уже представляет, как края черепной коробки расходятся, обнажая уродливый серый мозг, как он с хрустом заталкивает эту вазу прямо в дыру в черепе, будто дополняя композицию, и его сердце начинает биться быстрее. Он заносит руку и собирается опустить тяжёлую вазу на голову отца, как вдруг сзади его обхватывают две пары рук. Ваза падает на пол. Голоса мамы и сестры становятся уже различимыми, образ отца с проломленной головой медленно тает, и остаётся лишь боль. Невыносимая, тупая боль во всем теле, от которой ноги подкашиваются, а перед глазами темнеет, и Вэнь Нин чувствует только, как лежит на коленях мамы, пока её горячие слезы падают ему на щеки. Он поворачивает голову, глядит на окровавленное отцовское тело, и сквозь боль улыбается. Ему шестнадцать. И у него все хорошо. Он посещает доктора, который ему помогает. Отец все же остался жив, но их семью оставил в покое навсегда. Они заключили договор - отец не понесёт ответственности за свои издевательства в обмен на снятие любых претензий с Вэнь Нина. Отец подключил своего брата, и дело быстро замяли. Брат отца, Вэнь Жохань, отчего-то проникся к Вэнь Нину симпатией и сказал, что тот может просить обо всем, что ему понадобится, так что Вэнь Нин без труда смог поступить в старшую школу Лань. И он начал жить заново. Мама вышла замуж за дядю Мо, и они счастливо живут вместе. Он забыл о том, что у него был отец, забыл о страхе, но не забыл о боли. Она все ещё была нужна ему, пусть и немного реже. У него появились друзья, первые друзья за всю его жизнь, и ему не хотелось сделать им больно. Их хотелось оставить при себе, защищать и оберегать. Потому что его настоящего - застенчивого, молчаливого и неловкого, любят, как оказалось, гораздо больше, чем его сильного, жестокого и безжалостного. И Вэнь Нин был уверен, что никогда больше таким не станет. Он повернул голову, глядя в окно. Его палата на втором этаже, но из окна не было видно практически ничего. Из-за сотрясения нельзя было ни играть в игры, ни смотреть фильмы, даже читать. Максимум - слушать музыку, но не долго и не громко. Все остальное время - лежи, смотри в стену, пей таблетки и ешь пресную диетическую еду пять раз в день. Иногда приходят друзья, сестра и отчим. Мама не приходила ни разу. А ещё к нему никогда не придёт Вэнь Чжулю. Иногда он вспоминал об этом, и становилось странно. Изнутри что-то тянуло, давило и сжимало, ползло через грудь к горлу, чтобы вырваться неконтролируемым плачем. После слез приходила злость - ему хотелось сделать ЧТО-ТО с тем, кто сделал это с Чжулю. Его повесили. В детстве Вэнь Нин видел, как соседские дети повесили собаку на заборе. Честно признаться, он никогда не любил собак, но ту ему жаль до сих пор. Она скулила и хрипела, перебирала лапами в воздухе... И она осталась на этом самом заборе ещё надолго, с широко раскрытыми стеклянными глазами, разинутой пастью с вываленным языком и застывшими в судороге лапами. Вэнь Нин приходил туда каждый день, и каждый день она выглядела по-разному. На второй она перестала выглядеть как до этого живая собака - стала похожа на чучело, на третий начала плохо пахнуть, а в её глазах завелись мухи. На четвёртый начала редеть шерсть, на пятый - мухи поселились у нее в пасти. На шестой на шерсти появились залысины, а вонь стала сильнее. На седьмой день глаз у неё уже не было. И потом с каждым днем собаки становилось меньше, мух и личинок больше, вонь сильнее. А потом её труп куда-то пропал, остался только обрывок верёвки. А что осталось от Чжулю? Старая кожанка, недокуренная пачка сигарет и именная табличка на кладбище. Вэнь Нин на самом деле думал, что это немногим лучше верёвки, которая осталась от собаки. А в больнице лежать ему ещё долго. Скорее всего, навестить Чжулю он сможет только зимой... Честно говоря, с собой тоже хотелось сделать ЧТО-ТО. За свою слабость, за беспомощность и глупость. Не Хуайсан отдал ему свой перцовый баллончик, будто чувствовал, что должно случиться что-то плохое. Только подумать, хрупкий и физически слабый парень отдал перцовку ему, крупному боксеру, но она все равно не помогла. Вэнь Нин понадеялся на свою силу и умения - нарочито отбросил в сторону сумку, в которой носил, к тому же, нож - и оплатил за это сполна. Но, как говорится, после драки кулаками не машут - он может ещё сколько угодно представлять, как бы справился с десятью соперниками, грамотно используя то, что имеет, но им от этого хуже не станет. А хотелось бы... хотелось бы, да. Интересно, что бы сказали ребята, если бы узнали об этом? Цзян Чэн наверняка бы одобрительно хлопнул его по плечу и сказал, что он настоящий мужик, Вэй Усянь, наверное, как-нибудь пошутил бы, а Не Хуайсан обнял бы его и потерся щекой о его плечо. И тогда бы Вэнь Нин отважился, наконец, обнять его за талию и прижать к себе так крепко, что Хуайсан бы пискнул и сразу все понял. И потом они были бы наедине, и Хуайсан бы обнял его снова, и снова прижался бы щекой к его плечу и назвал бы его ... А о том, как Хуайсан будет обнимать его и как будет его называть, лучше думать вечером и тогда, когда его не потревожат. А пока... смотреть в окно, откуда ничего не видно, есть невкусную еду, пить таблетки, и думать, думать, думать... Через пару минут скука стала просто невыносимой. Вэнь Нин пробовал заснуть - не получилось. До обеда ещё целых два часа, а отчим с сестрой придут только ближе к ужину. Вэнь Нин с трудом приподнялся, опираясь на кровать встал и попытался выпрямиться. Он часто так делал - вставал с кровати, просто стоял так долго, как мог, пытался пройтись. Конечно, врачи запрещали, но он все равно продолжал так делать. Ему хотелось как можно скорее выздороветь. Уйти из больницы и повидать тех, кто в ответе за его попадание сюда. Сегодня день вышел удачный - ходить было легче, чем раньше. Все так же больно, но контроль над телом был уже лучше. У стены стояли костыли - их Вэнь Нин взял и с их помощью вышел в коридор. Он и сам не знал, зачем это сделал - просто хотелось увидеть что-то кроме скучной больничной палаты. Вне скучной палаты находился не менее скучный коридор, по которому сновали туда-сюда врачи и медсестры. Вэнь Нин огляделся и заметил - на стуле напротив следующей палаты сидел старший брат Хуайсана. Что он тут делает? Может, пришёл навестить кого-то? Вэнь Нину внезапно стало очень стыдно. В прошлую их встречу он повел себя как глупый ребёнок. Что о нем тогда подумали? Наверняка, Не Минцзюэ обижается на него за это. Сейчас впору было бы подойти и извиниться, но Вэнь Нин осторожно, чтобы его не заметили, вернулся в палату и лег на кровать так, будто вообще никуда не выходил. Тем не менее, чувство стыда все росло и росло. Ну как можно было так облажаться в первую же встречу? Какое он оставил впечатление о себе? Ясно, какое - ненормальный и неуравновешенный. Очень захотелось сразу же доказать обратное, выйти в коридор, извиниться, поговорить как следует, чтобы Не Минцзюэ изменил свое мнение, но было слишком страшно, чтобы хотя бы посмотреть ему в лицо. Ещё и начинать разговор первым... Это только в мыслях так - слова льются стройным потоком, а как только начинаешь говорить - получается не пойми что. А Хуайсан говорил, что его брат терпеть не может нечеткую речь... Как назло, в дверь постучали. Вэнь Нин захотел удариться головой об стену. Ну конечно, глупо было думать, что его не заметили. Тем не менее, отвечать он не собирался. Пускай Не Минцзюэ просто поймёт, что ему тут не рады и уйдёт. На всякий случай Вэнь Нин накрылся одеялом с головой, пытаясь прикинуться спящим. Он почему-то был уверен, что Не Минцзюэ уходить не планирует. И почему он пришёл именно сюда? Почему именно сейчас? Вдруг его пронзила абсолютно необоснованная, но от этого не менее страшная мысль. Не Минцзюэ знает ВСЕ. Он знает, о ком Вэнь Нин думал, и что он делал. "Не может быть, это же бред" , - говорил Вэнь Нин сам себе, - " Ни один человек не умеет читать мысли, ещё и на расстоянии". Он знает, как Хуайсан звал тебя в твоих отвратительных фантазиях. Вот сейчас он войдёт и ты сам убедишься во всем. Твои мысли не в безопасности. Он все знает. В следующую секунду дверь в его палату открылась. Из-под одеяла Вэнь Нин услышал тяжёлый вздох. По кафелю застучали ботинки. Вэнь Нин на секунду представил, что сейчас Не Минцзюэ сдернет с него одеяло и заговорит своим громогласным басом : "Я знаю, о чем ты думал!" Не Минцзюэ остановился рядом с его кроватью, постоял немного... И через пару секунд вышел. Убедившись, что он точно остался один, Вэнь Нин вынырнул из-под одеяла и огляделся. На тумбочке возле его кровати лежала горсть конфет. *** Вэй Усянь не хотел возвращаться в школу. Он планировал болеть так долго, как это возможно, лишь бы не встречаться с Ванцзи. Вечером того дня, когда он ездил в гости к Хуайсану, ему стало плохо. Голова раскалывалась, тело бросало то в жар то в холод, а спать было просто невозможно. Полночи он ворочался, то набрасывая на себя одеяло, то скидывая его на пол, пытался считать овечек, лошадей, куриц, бегемотов, но сон так и не шёл. В итоге попытки заснуть он оставил, и какое-то время просто лежал, уставившись в потолок. Пытался думать о чём-то постороннем, но мысли сами собой возвращались к Ванцзи. В особенности, Вэй Усянь думал о том, что случилось бы, если бы он не ушёл тогда. Сначала он пришёл к мысли, что вряд ли Ванцзи бы просто пощупал его под футболкой и отпустил восвояси. Потом он подумал о том, что если бы он ничего не сделал, то очередная репетиция могла бы закончиться для них в горизонтальном положении. Сразу же возражением вспыхнула мысль о том, что если Ванцзи так плохо целуется, то вряд ли знает, как заниматься сексом. Ну, знать-то может и знает, но расплывчато и без подробностей. Вряд ли бы ему хватило смелости вот так завалить другого парня. ХОТЯ... Эти надоедливые, неконтролируемые мысли крутились, как на карусели, сменяя и перекрикивая друг друга, и отвлечься от них было просто невозможно. Голова болела сильнее и сильнее, отдавая болью в глаза, и только казалось, что вот он, спасительный сон, как разум сразу подкидывал очередную яркую картинку того, как все могло закончиться. А утром ему стало ещё хуже. Он действительно заболел. С одной стороны, впору бы порадоваться, что поход в школу откладывается минимум на три дня, а с другой стороны было тревожно из-за того, что чем дольше он будет медлить со своим планом, тем меньше смелости у него останется в итоге. Когда он только подумал про этот самый "третий вариант", уверенности было хоть отбавляй, а сейчас от неё осталась едва ли половина. Свое собственное поведение тоже удивляло. Стесняться чего-то или сомневаться - это не его черта, а сейчас, только вспомнив о той самой ситуации, хотелось закрыть лицо руками, чтобы никто не увидел, как ему стыдно. Конечно, про себя он уже все спланировал, как будет уверенно говорить с Ванцзи, не выказывая и тени смущения, но что-то внутри подсказывало, что стоит им увидеться в реальности, он станет запинаться и краснеть, как рак. Подобным образом опозориться Вэй Усянь совсем не хотел, поэтому время, которое он может провести дома, лучше провести в аутотренингах. Отработать уверенную речь, поучиться строить предложения... И не стесняться каждого слова. - Твою ж мать, в кого я превратился... - пробормотал Вэй Усянь в подушку. Действительно, в кого? Он всегда считал себя смелым и дерзким, далёким от ванильных переживаний. Это все для других : для Вэнь Нина или для Хуайсана - он, к тому же, постоянно закрывает лицо, когда стесняется. Ну, на крайний случай, для Цзян Чэна - Вэй Усянь прекрасно знал, как сводный брат стесняется всяких романтических взаимоотношений. Что сказать, каждый день он узнавал себя все с новой и новой стороны. Как и Цзян Чэна, впрочем. В последнее время они почти не разговаривали. За ужином Цзян Чэн молчал, после еды уходил в свою комнату и запирался на ключ. Только вчера вечером бросил пару слов, когда зашёл к нему в комнату с флейтой в чехле. " Это Ванцзи тебе передал " - сказал он и ушёл. Вэй Усянь спросил было, как сегодня было в школе, но его слова ударилась о закрытую дверь. Огорченный и озадаченный, он напрочь забыл о флейте до сегодняшнего утра. Сегодня, только проснувшись, он соскочил с кровати - голова закружилась - и, подойдя к столу, неуверенно раскрыл футляр. С флейтой все было в порядке, даже лучше - Ванцзи протёр её от пыли... Тут Вэй Усяня пронзила шальная мысль - только ли от пыли? Вдруг Ванцзи делал с ней КАКИЕ-ТО вещи? В конце-концов, особенность игры на флейте такова, что внутри корпуса остаётся слюна. Вэй Усянь заглянул внутрь корпуса, как следует присмотрелся. Никаких следов. Собственно, а какие следы он хотел найти? Что, Ванцзи бы стал облизывать инструмент, просто потому, что он касается его языком и губами? Бред какой-то. Ну да, бессмыслица. Полная чушь. ..А вдруг он засунул внутрь свой... Вэй Усянь от своей же мысли дернулся и поморщился. Снова заглянул внутрь корпуса, просунул палец - он вошёл с трудом. Ну да, конечно, фантазер. Если палец с трудом проходит, как бы Ванцзи смог засунуть туда что-то другое? У него-то член точно потолще одного пальца будет! Минимум - как два. Вэй Усянь на мгновение замер, аккуратно положил флейту обратно в футляр и ударил себя по лицу. Ладонями почувствовал жар. О чем он только что думал? Вообще, с чего он взял, что Ванцзи какой-то больной извращенец? На самом-то деле, никакого реального повода так думать у него не было. Да, Ванцзи трогал его, но похабности в этом не было. В конце-концов, он не лапал его за промежность или за задницу, а просто положил руку на талию. И не пытался завалить его на кровать. И уж точно не творил никаких похабных вещей с его флейтой - он же так уважает музыкальные инструменты! Это все - просто выдумка, фантазия, которая ни с того ни с сего родилась у него в голове. Сам придумал и сам испугался. А зачем ему было обо всем этом думать? Почему у него вообще появились такие мысли? Ну надо же, тратить целые часы на то, чтобы представлять, как по всем показателям образцовый парень занимается всякой похабщиной! Как будто заняться больше нечем! И почему? Да, почему? - Потому что я - педик. - Вслух сказал Вэй Усянь и засмеялся. Как все просто, да? Вот так это все и решается. И зачем весь этот цирк, всякие невероятные планы? Подойди и поцелуй меня в губки, милый, а потом можешь полапать за задницу, я разрешаю! Вэй Усянь расхохотался. Если бы кто-то сейчас был дома, то подумал бы, что у него едет крыша. Он и сам уже не был уверен в своём психическом благополучии. Голова снова заболела, и Вэй Усянь вернулся на кровать и накрылся одеялом с головой. Веки почти сразу же отяжелели и он провалился в очередной беспокойный сон. Он проснулся от стука в дверь. За окном уже почти стемнело. Без малейших сомнений он крикнул : "Заходи!", думая, что это пришёл Цзян Чэн. В дверном проёме показался Лань Ванцзи и Вэй Усянь почувствовал, как расплывается в беспомощной и глупой улыбке. Он болен, шмыгает носом и температурит, в его больную голову лезут всякие идиотские мысли, от которых не спрятаться даже во сне, и теперь этот самый парень, который не даёт ему покоя уже который день, приходит к нему домой! Прекрасно! Просто великолепно, милый! Лань Ванцзи аккуратно закрыл за собой дверь и остановился в паре метров от кровати Вэй Усяня. - Здравствуй. - Привет. Ты чего здесь? - Меня впустила твоя мачеха. - Я имею ввиду, зачем ты пришёл? Вэй Усянь пытался придать голосу невозмутимости, но вышло не очень хорошо. А Ванцзи, напротив, выглядел таким же холодным и сосредоточенным, как обычно. Вэй Усяню за секунду показалось, что тот странный, неловкий поцелуй тоже был одним из его горячечных снов. А Ванцзи каким был, таким и остался - чистый и правильный. - Я принёс тебе домашние задания. Посмотри сейчас, если тебе будет что-то непонятно, я объясню. Он осторожно приблизился к кровати и положил задания на прикроватную тумбочку. Вэй Усянь устало потянулся. - Да что-то лень мне. И голова кружится. Я могу тебе потом просто написать? - Лучше сейчас. Вэй Усянь одним глазом проглядел задания, не поняв и половины написанного. - Да нет, мне все понятно. Подумаешь, из-за температуры голова не варит, с кем не бывает. Вот потом, на свежую голову, все получится. К тому же, не хотелось провести с Лань Ванцзи ещё лишний час за разбором домашнего задания. Только этого не хватало. Тем не менее, вид у Ванцзи был такой, как будто он и не думал уходить. Ждёт приглашения на чай или ещё чего? Ну уж нет. Сегодня Вэй Усянь был не в настроении и не в состоянии принимать гостей. - Слушай, у меня так голова болит, - начал он, - Может мы с тобой... - Ты предложишь Ванцзи чаю или нет? - раздался голос Мадам Цзян из коридора. В следующую секунду она показалась в дверях. С макияжем и в рабочем костюме- либо только что пришла, либо сейчас уйдёт. Вэй Усянь захотел ударить себя по лицу. - Ага, я только собирался предложить, - простонал он. Цзы Юань кивнула. - Уж позаботься. Мне нужно возвращаться на работу. Ванцзи, - обратилась она к нему таким мягким тоном, что Вэй Усянь аж удивился - не знал, что она так умеет, - Спасибо большое, что пришёл. И спасибо за конфеты. Ванцзи кивнул в знак благодарности. Мадам Цзян кивнула в ответ и ушла, напоследок бросив Вэй Усяню взгляд, означавший "не делай глупостей". Через минуту хлопнула входная дверь. Они остались наедине. Вэй Усяню захотелось засмеяться. Кататься по полу, сбросив с кровати одеяло и бить кулаками по полу, чтобы Ванцзи глядел на него как на сумасшедшего, а потом кинулся бежать, забыв закрыть за собой дверь. Почему ему так не везет?Больше всего сейчас ему не хотелось оставаться с Ванцзи один на один. Пускай бы хоть Мадам Цзян осталась - с ней было бы спокойнее. Тем не менее, показывать свою слабость он не хотел, поэтому так непринуждённо, как мог сказал. - Так вот, чай... Он собирался встать, но Лань Ванцзи жестом остановил его. - Не вставай. Я сам все сделаю. Вэй Усянь и возразить не успел - Лань Ванцзи ушёл и через минуту вернулся с подносом, на котором стояли две чашки чая и тарелка с конфетами. Вэй Усянь даже не стал ни о чем спрашивать. На свежую голову он бы, конечно, додумался, что чай сделала ещё Мадам Цзян, а Ванцзи просто разлил его по чашкам, но сейчас было совсем не до того. Он покорно принял из рук Ванцзи чашку и сидел, грея об неё руки. От ощущения тепла слипались глаза, фигура Ванцзи двоилась и распывалась, а его голос звучал как будто из-под воды. - Ты в порядке? - Ванцзи потряс его за плечо. Вэй Усянь с трудом разлепил глаза и уставился в свою чашку. - Извини, я не слушал. - Пей чай. - Он пока горячий. - Пей. Он разгонит кровь и ты быстрее выздоровеешь. Вэй Усянь решил не сопротивляться. Лёгкая горечь приятно разлилась по языку, оставляя молочное послевкусие, и Вэй Усянь невольно улыбнулся. Когда Яньли ещё жила с ними, она частенько готовила ему чай и они вместе смотрели сериалы, укрывшись пледом. - Ух ты, мой любимый! - Я спросил у твоего брата, какой чай ты любишь. - Надо же, А-Чэн помнит, какой у меня любимый чай? - Он сказал, что ты больше любишь колу, но я думаю, что тебе сейчас не стоит это пить. - Вот ты сказал, и мне захотел - Там же сплошной сахар. Вредно. Вэй Усянь снова улыбнулся. - А я без сахара пью. - Там все равно есть что-то вредное. Вот, съешь лучше конфету. Ванцзи протянул ему её так, как будто собирался кормить его с рук, как маленького ребёнка. Вэй Усянь отклонился назад. - Поесть я и сам могу, не лежачий все-таки. Ты мне вот что скажи лучше, зачем ты пришёл? Вэй Усянь смутился, поняв, что вопрос прозвучал слишком грубо, но Ванцзи спокойно ответил: - Отдать домашние задания. Я уже об этом говорил. - Ну слушай, ты мог бы передать их через Цзян Чэна, например, или... - У него сегодня дополнительные занятия по рисованию. Я мог бы сделать так, как ты говорил, но это заняло бы больше времени. Ванцзи говорил уверенно и строго, смотря строго перед собой, не на собеседника. Вэй Усянь уже достаточно хорошо его знал, чтобы сказать - так он делает, когда пытается что-то утаить. - И что, только поэтому? - Что? - Ты приехал только поэтому? - Не только. - А почему? Ванцзи замолчал. Вэй Усянь еле сдержался от того, чтобы не закатить глаза, как Цзян Чэн обычно делает, когда его что-то бесит. Ну, то есть очень часто. Врать Ванцзи не умеет совершенно, зато до последнего надеется, что его просто оставят в покое с вопросами. Ну уж нет. - Так что, почему? - Я хотел убедиться, что ты в порядке, - ответил Ванцзи после большой паузы. Вэй Усянь рассмеялся. - А что со мной должно случиться? Это всего лишь простуда. Что я, подавлюсь своими соплями и умру? Ванцзи пропустил его шутку мимо ушей. - Ты тут совсем один. - И? - Когда я оставался один, мне всегда было очень грустно. - Никогда бы не подумал. - О чем? - Что ты не любишь одиночество. - Одиночество бывает разным. - Ну так ты что имеешь ввиду? - устало спросил Вэй Усянь. - Когда я болел, будучи ребёнком, за мной ухаживали брат и дядя. Но брат учился, а дядя работал, поэтому я почти всегда был один. - А твой отец что? - Он был занят. - Настолько, что он даже не заботился о тебе, когда ты болел? На самом деле, Вэй Усянь не удивился. За все те разы, что он был дома у Ванцзи, его отец не появился ни разу. Как он не появлялся в редких и коротких рассказах Ванцзи о его детстве. Там были дядя и его жена с подарками и вкусным печеньем, там был старший брат с его заботой и поддержкой, был даже брат Хуайсана, который подарил ему оберег от дурного глаза - Вэй Усянь тогда смеялся от души : никогда бы не подумал, что Не Минцзюэ настолько суеверный. Был и тренер по фехтованию, и учитель музыки, даже умершая мать появлялась в его воспоминаниях чаще, чем живой и вполне здоровый отец. При всем этом Ванцзи находил способы каждый раз оправдывать его. И Вэй Усянь уже знал, что сейчас оправдает снова. - Дело не только в этом. Дядя и его жена уже давно вместе, но судьба не подарила им ребёнка. Мы с братом для них как родные дети. - А твой РОДНОЙ отец для тебя и минутки не нашёл? - Я сам в этом виноват, - с холодной уверенностью сказал Ванцзи и Вэй Усянь не сдержался и закатил глаза, показательно громко вздохнув. - В чем это ты виноват? - Отец стал закрытым после того, как мама... - А ты тут причём? Теперь Ванцзи говорил не просто медленно , а так, как будто с трудом откашливает каждый слог. - Она умерла при родах. Сказала, что хочет дать мне жизнь. Даже ценой своей. - Это очень грустно, конечно, но причём тут ты? Это было ЕЁ решение. - Это же из-за... - Не из-за тебя это! - резко перебил его Вэй Усянь, стукнув кулаком по прикроватной тумбочке. - Как можно быть виноватым в том, что ты родился? Это все такие глупости! Это было решение твоей матери и ты за него не отвечаешь. Что, ты должен был остановить её, или как? Задушиться пуповиной? Настучать  "абортируйте меня" азбукой Морзе? Если твой отец винит тебя - он просто мудак, уж извини меня. Ванцзи замолчал, опустив глаза. Вэй Усянь пожал плечами, отпивая чай. Как все-таки с ним сложно. Иногда складывалось впечатление, как будто Ванцзи младше его на много лет. Действительно забавно, как можно сочетать в себе ум и невероятную, детскую наивность. И неужели за свои шестнадцать он ни разу не сталкивался с двусмысленностью или неоднозначностью? Ни разу не сомневался в авторитете старших? Просто верил всему, что ему говорят? Создавалось такое ощущение, как будто его воспитывали в коконе, как бабочку, удерживая от взаимодействия с миром. А ведь когда-то реальность ударит его по голове, и это должно быть очень болезненно. Не все же будут говорить ему правду и не умалчивать свои намерения. Вэй Усянь легонько толкнул его колено своим. - Спасибо, что пришёл сам. Мне очень приятно. Но все-таки, несмотря на головную боль и раздражение, было в его беспросветной глупости что-то очаровательное. Вэй Усянь мог бы, о да, мог бы сам ударить его по голове реальностью. Обмануть, соврать, оставить в дураках. Чтобы понял, что не все, что говорят другие, правда. Что думать надо своей головой и в своих интересах. Но не станет. Казалось, что без этой непоколебимой уверенности в одной правде и детской наивности Лань Ванцзи перестанет быть Лань Ванцзи. Что-то он потеряет. Что-то милое и, возможно, даже привлекательное. Вэй Усянь поднял голову и посмотрел Ванцзи в глаза. Он поймал его взгляд и едва заметно улыбнулся. - Хочешь, нарисую для тебя что-нибудь? Брат всегда рисовал для меня картинки, чтобы мне не было грустно. - А нарисуй. - Что ты хочешь? - Давай на свой вкус. Ванцзи достал из портфеля карандаш и листок и начал старательно что-то выводить. Вэй Усянь скорчился от очередного приступа головной боли и снова уставился в чашку. Только подумать, сколько времени прошло с тех пор, как они с Яньли так же сидели за чаем и болтали. Тогда, ещё ещё знакомства с Цзинь Цзысюанем, она была простой домашней девочкой в пушистых тапочках. А потом, как-то очень быстро, ее вдруг стали волновать странные вещи : достаточно ли у нее стройные ноги и достаточно ли плоский живот. Вэй Усянь не мог взять в толк, для чего ей все это нужно - она ведь и так самая красивая, но Яньли только отмахивалась, говоря "Вырастешь - поймешь". Потом красоты ей стало мало, она захотела сексуальности. Так, довольно быстро, хлопковые трусики в цветочек вытеснили кружевные комплекты, а простые колготки - чулочки с поясом. Конечно, Вэй Усянь не говорил ей о том, где обычно видел такие аксессуары и с чем они у него ассоциируются, но вопросов становилось больше и больше. Зачем это нужно? Кого она хочет соблазнить? Тогда они с Мадам Цзян пошли пошли магазинам, а потом Яньли хвасталась очередным комплектом нижнего белья. Нежное розовое кружево, с поясом для чулок в комплекте. Надевать она его, конечно, не стала, объяснив это тем, что это неприлично. Вэй Усянь тогда, наконец, решился и спросил у неё, зачем тратить столько денег на лифчики и трусы, которые и так почти ничего не скрывают, проще ведь уже ничего не надевать. Она ответила : "То, что я ношу такое, не значит, что прямо сейчас я собираюсь кому-то его показывать. Это просто приятно - чувствовать, что все, что на тебе надето, так же красиво, как твоё тело. А даже если и соберусь - буду знать, что выгляжу не развратно, но красиво. Гораздо лучше, когда что-то остаётся воображению. Зачем бить в лоб своим желанием, когда можно сделать мягкий и изящный намёк на что-то большее?" Вэй Усянь не знал, почему именно сейчас ему вспомнились те её слова. Может, из-за бессонной ночи его мозг уже не знает, чем себя занять, так что подкидывает старые, но дорогие воспоминания? Вэй Усянь почувствовал, что его снова клонит в сон. - Я закончил. Он глянул на листок и невольно улыбнулся. На лужайке под безоблачным небом паслись коровки с удивительно добрыми глазами. - Тебе нравится? - спросил Ванцзи. - Ага. Очень мило. Я люблю коров. Знаешь, а ты очень хорошо рисуешь. - Спасибо. Повисло неловкое молчание. Вэй Усянь подумал, что это знак того, что пора прощаться, но выпроваживать Ванцзи вот так он не хотел. Ну просто смешно - когда он только пришёл, Вэй Усянь был готов его пинками за дверь выставить, а теперь, когда их встреча пришла к логического завершению, оставаться одному совсем не хотелось. Внезапно тишину прервал звук сообщения. Вэй Усянь не успел посмотреть, от кого оно, зато зацепился глазами за время - почти девять. - Ого, уже так поздно, - вслух сказал он. - Да. Думаю, мне пора идти. До свидания. Ванцзи встал, оставив чашку, поднял с пола портфель и развернулся к двери. - Подожди! Ванцзи остановился и повернулся к нему. Вэй Усянь дернулся встать, но запутался ногой в одеяле и чуть не свалился на пол. Поднявшись на ноги, он понял, что понятия не имеет, что собирался сказать. - Это, ну... Он неловко засмеялся. Лань Ванцзи терпеливо ждал. Вэй Усянь почувствовал, как у него краснеет лицо. - Я до прихожей тебя провожу. Вместе они вышли из комнаты и пошли по коридору. Тишина казалась просто убийственной. - В субботу репетировать будем? - Вэй Усянь ляпнул первое, что пришло в голову. - Если выздоровеешь, то конечно. - А, ну хорошо тогда. Ванцзи обувался и надевал куртку, пока Вэй Усянь чувствовал себя так, как будто он скатывается по трубе в канализацию. Он никогда не любил прощаться, это всегда казалось чем-то неловким и неприятным, а сегодня это чувство увеличилось в десять раз. Он вспоминал все, о чем сегодня думал, пытаясь найти хоть что-то, чем можно логически и без острых углов закончить их встречу, но в голову ничего путного не шло. Вспоминалось только, как он думал о их разговоре с Яньли. "Зачем бить в лоб, когда можно сделать красивый и мягкий намёк на что-то большее?" А зачем делать мягкий намёк, когда можно ударить в лоб? Да так, чтобы перед глазами звёздочки замелькали. Он сжал предплечья Ванцзи через рукава куртки так крепко, словно боялся, что он вырвется и убежит, глубоко вдохнул, как будто набираясь смелости перед прыжком с трамплина. Сердце забилось в горле, пока глаза впились в тонкие, бледные губы. Ванцзи смотрел на него бесстрастно, как обычно, что что-то в его взгляде показалось Вэй Усяню другим. Он так и не смог понять, каким именно. Но уже и не важно. Если решился - то делай, а если нырять - то до самого дна, если уж воздуха хватает. Вэй Усянь привстал на цыпочки и коснулся губами его щеки, гладкой и холодной, чувствуя, как собственное лицо уже горит огнём. Аккуратно отстранившись, Вэй Усянь уверенно сказал : - Хорошего вечера. Лань Ванцзи снова кивнул, но в этот раз быстро, порывисто и несдержанно, и ответил - его голос оказался неожиданно хриплым: - Выздоравливай. До свидания. Он открыл дверь и, в последний раз кивнув, вышел за дверь. Вэй Усянь провернул ключ в замке и привалился спиной к двери. Кровь оглушительно стучала в ушах. Подводя итог всему, что сегодня было сказано, он сжал кулаки и чуть не запищал, сам не понимая, от страха или от восторга. Но что-то ему точно стало понятно.