..И всходит солнце

Без трех минут восемь. На утреннее собрание явились почти все, кто был приглашён : следователи, криминалисты, судмедэксперты - всего одинадцать человек. Но одного, самого важного сегодня, не хватало. Зная пунктуальность Сун Ланя, можно предположить, что придёт он ровно в восемь. Не Минцзюэ помощился от приступа головной боли. В последнее время мигрени усилились, а лекарства боли почти не облегчали. Открыв стоящую рядом бутылку воды, сделал несколько больших глотков, будто это могло как-то помочь. Боль, будто бы, только усилилась, и Не Минцзюэ бессильно опустил голову, потирая лоб ладонью. Без двух минут восемь. Бутылку теперь схватила Мэй Тун Лин и в пару глотков её осушила - наверняка, голова у неё тоже болела. От недосыпа, недоедания, похмелья или усталости - кто знает, может и от всего вместе. Она, повторяя, жест Минцзюэ, подперла голову рукой и прикрыла глаза. Сегодня с утра она была мертвецки пьяна, и чтобы привести в чувство, Не Минцзюэ засунул её под холодный душ - на наспех собранной косе все ещё блестели капли воды. Под глазами чернели припухшие круги, пересохшие губы размыкались и смыкались, будто она что-то шепчет. До восьми оставалась минута. - Доброе утро, коллеги. Сун Лань привычным быстрым шагом вошёл в зал для совещаний, подошёл к столу и раскрыл портфель. Несмотря на ранний час, выглядел Сун Лань как обычно безупречно : выглаженная белая рубашка, элегантный серый костюм-тройка и начищенные до блеска ботинки. Документы в портфеле тоже всегда в идеальном порядке - у Сун Ланя не было помощников именно потому, что он ненавидел, когда кто-то прикасался к его документам и нарушал их порядок. - Итак, сегодня я хотел бы провести небольшую беседу касательно серийных убийц. - Извините, но мы ведь работаем с разовым убийством, разве нет? - поднял руку Ци Синь, недавно принятый молодой следователь. - Подождите, пока я закончу говорить, прежде чем открывать рот с подобными вопросами, - отчеканил Сун Лань, взглянув на парня таким взглядом, что тот сразу же опустил голову. Не Минцзюэ не удивился - Сун Лань ненавидит, когда его перебивают. А ещё он ненавидит громких людей, привлекающих к себе внимание, не любит чересчур амбициозных, не любит очень молодых, и, как результат - не любит Ци Синя, который по этому поводу сильно переживает. Не Минцзюэ заметил, как Фу Хуа положила руку на плечо Ци Синя, подбадривая его. Сун Лань тем временем продолжал говорить. - Итак, если мы говорим о серии, то в первую очередь стоит поговорить о том, что именно толкает убийцу на совершение преступления, в том числе повторное. Само по себе убийство себе подобного для человека не является естественным явлением, и если человек идёт на это по собственному желанию, можно уверенно говорить о потере некоторой связи с реальностью. Ссылаясь на систему, разработка которой принадлежит американцу Джоэлю Норрану, само явление убийства состоит из шести стадий, где первая - стадия ауры - означает эту самую потерю : человек ощущает нужду убить, потому, что придаёт явлению убийства особый смысл, считает, что лишение другого человека жизни даст ему нечто такое, в чем он нуждается. Последующие три фазы мы опустим, больше других нас интересует пятая и шестая фаза. Пятая - тотемная фаза - это само совершение убийства, переход за черту, после которой начинается обратный отсчёт - фаза подавления. Совершение убийства не даёт преступнику желаемого удовлетворения, и он закономерно впадает в отчаяние, из которого плавно перетекает снова в первую фазу - снова принимает решение убить. - Получается, что если убийство совершено один раз, то оно обязательно повторится? - спросила Фу Хуа. - Всё так. Повторяю, мы не принимаем во внимание убийства по неосторожности и убийства в целях самозащиты. Если человек вступает в фазу ауры, то из круга выхода нет. Аура может длиться месяцы и годы, это, можно сказать, есть подготовка к совершению преступления. Но обратить внимание важно на то, что чем больше раз убийца проходит через этот круг, тем меньше длится фаза ауры и фаза подавления. Чувство безнаказанности внушает преступнику чувство вседозволенности, и он становится более и более кровожадным, но вместе с этим менее внимательным - он уже не станет так тщательно готовиться к совершению нового убийства и уделяет меньше внимания устранению улик, страх быть пойманным становится менее значимым перед желанием убивать, и таким образом преступник становится гораздо доступнее для поимки. То есть, с каждым новым кругом, та самая потеря связи с реальностью, о которой я говорил, становится сильнее и сильнее, и в определённый момент убийца может потерять всякий контроль над собой и устроить резню. Можно сказать, любой убийца - бомба замедленного действия, но когда она взорвётся - никому не известно. - Сколько же нужно тянуть, чтобы убийца успел свихнуться настолько, что перестал бы заботиться о том, что его могут поймать? - усмехнулся Ци Синь. - Поверьте, примеров предостаточно. Кстати, насколько мне известно, в полицейской академии, вы должны были это изучать, - заметил Сун Лань с долей неприязни. Ци Синь опустил голову. Не Минцзюэ понятия не имел, изучают это в полицейской академии или нет, но ему самому было известно о подобном явлении - конечно, без подробностей и объяснений с точки зрения психологии, но с примерами. - Далее, раз уж мы заговорили о американских системах, стоит упомянуть о том, каким образом американцы разделяют убийц на две категории - психопаты и социопаты. Психопаты - это люди, про которых вполне можно подумать, что они способны на убийство. Они ведут маргинальный или асоциальный образ жизни, в общении неприятны, в обществе не принимаются. Однако, среди убийц гораздо больше социопатов - это социально принимаемые люди, зачастую ничем не отличающиеся от среднестатистического человека. Они ходят на работу, имеют семью... Относятся к той категории людей, про которых нельзя и подумать плохого. Зачем я говорю об этом? Установив, является наш убийца психопатом или социопатом, нам будет чуть легче составить его психологический портрет. Чтобы понять, является убийца психопатом или социопатом, нужно проследить за временем, когда были совершены преступления. Социопат ходит на работу, поэтому убийства он будет совершать вечером, рано утром или в выходные,проще говоря, в свободное время. Итак, если мы рассматриваем убийство Су Ше и убийство Вэнь Чжулю, как звенья одной цепи, то можно заметить - первое убийство совершено в три часа пятьдесят три минуты в среду, второе - в девятнадцать часов двадцать одну минуту в пятницу. - То есть, наш убийца может быть социопатом? - предположил Ци Синь. - Вполне может быть. - Тогда, разве это не усложняет нам задачу? Получается, он внешне просто обычный человек. Такого искать труднее, разве нет? - спросила Фу Хуа. - Вот здесь я перейду к следующей теме. Мотивация к совершению преступления. У абсолютно каждого преступления есть мотивация, дело только в том, насколько она понятна и разумна для нас. Обозначить мотивацию преступника - уже большой шаг к его поимке. - Каким образом это можно установить? - спросил Не Минцзюэ. - Самое главное, что у нас есть - способ совершения преступления. Что объединяет два убийства? В зале повисла тишина. Всё поглядывали друг на друга, надеясь, что кто-то рядом сможет ответить. Заметив, что версий ни у кого нет, Сун Лань произнес: - Это издевательство. Не просто убийство, а издевательство, причём демонстративное и изощренное. Преступник оба раза страшно рисковал быть пойманным, но все равно шёл на этот риск. Почему? Всё поняли, что Сун Лань снова ждёт ответа. На этот раз голос подал Не Минцзюэ : - Он хочет, чтобы мы обратили внимание. Работает на публику. - Очень верно сказано, майор . Он работает на публику. Для него важно вызвать у зрителей эмоции. Если обратить внимание, в оба раза у убийства было множество свидетелей и очевидцев. Хотя, осуществить задуманное преступником можно было гораздо тише. - А что если у него просто не получилось? Возможно, он не знал, что в тот вечер у школьной аранжереи будет столько людей? Может быть утром он действительно допустил какую-то ошибку и не смог убить Су Ше раньше? - встрял Ци Синь. Сун Лань отреагировал удивительно спокойно: - Такой вариант, конечно, возможен, но не слишком. Возьмём для примера второе убийство. Су Ше был убит из своего пистолета, который носил с собой. Убийца забрал его, и из него же застрелил Су Ше через окошко камеры допросов. Чтобы совершить такой финт, нужно обладать навыками снайпера не хуже сержанта Мэй, - Сун Лань кивнул в сторону сонной Тун Лин. Ци Синь только неловко улыбнулся. Если в слухи о нечеловеческой силе и выносливости майора Не он мог, пусть и с натяжкой, поверить, то в слухи о меткости сержанта Мэй он не верил совсем. Он знал, у неё отличная память и она очень умна, но хороший снайпер из неё бы точно не вышел. Она не может долго на чем то концентрироваться, не может сидеть неподвижно, и у неё ужасно трясутся руки. Либо слухи о её способностях это действительно большое преувеличение, либо талант, вопреки известной поговорке, все же можно пропить. - Так вот, если наш преступник стреляет на уровне подготовленного снайпера, то что мешало ему убить Су Ше сразу же, когда пистолет попал к нему в руки? Мы пришли к общему выводу, что незадолго до смерти Су Ше виделся со своим убийцей. Если бы преступник хотел сделать все тихо, он бы сделал. Дело не в том, что он чего то не мог. Ему нужно было устроить шоу. Что из этого следует? Следует из этого то, что наш убийца - человек к в высшей степени демонстративный. Могу предположить, сирота или рос в неблагополучиной семье. Темпераментный и харизматичный, любит внимание и знает, как его к себе привлечь. В общем, относится к тому типу людей, на которых все хотят быть похожими. К таким, которых в толпе всегда видно. Говоря короче, это очень усложняет наше дело. - Почему усложняет? - Про таких как он никогда нельзя подумать ничего плохого. Никто его не будет подозревать, поэтому выйти на такого по показаниям свидетелей будет очень сложно. Итак, подводя итог тому, что сегодня было сказано, могу предположить : наш преступник - мужчина от двадцати пяти до пятидесяти лет, ранее был судим или имел проблемы с законом, сейчас пользуется успехом в обществе, харизматичный и обаятельный, работает в творческой профессии, либо в профессии, связанной с постоянным общением с людьми. Конечно, этого критически мало, но надеюсь, что моя сегодняшняя лекция будет немного полезной в расследовании. Не стану больше задерживать, коллеги. - Следующая планерка завтра в то же время, - сказал Не Минцзюэ. Остальные один за другим выходили из кабинета, чтобы вернуться обратно к своим обязанностям. Только Тун Лин все так же сидела на своём месте и, кажется, даже не думала вставать. Не Минцзюэ поднял её, держа за локоть, и толкнул к выходу. Сам вышел последним - глупая армейская привычка. У двери Тун Лин схватила его за рукав. - Что такое? - "У тебя есть идея. Я знаю". - Всё ты знаешь. Да, я попросил Мэн Яо проверить. Ещё учитывая, что сказал Сун Лань, я ещё сильнее во всем убеждаюсь. - "Ты просто его ненавидишь". - Ты права. Ненавижу. Но это ты начистила ему морду, если не помнишь. - " Я была неправа. Он был всего лишь ребёнком, ему нужна была поддержка, а не осуждение. Мне стыдно за тот случай". - Он младше тебя всего на два года. Если в четырнадцать лет ребёнок не понимал, как вести себя с людьми, то оправдывать его не надо. Мудак и точка . - "А тебе уже под тридцать ". Не Минцзюэ приподнял бровь. Тун Лин спрятала руки за спину и опустила голову в знак извинения. - Возвращайся к работе. Не Минцзюэ тоже вернулся в кабинет, стянул пиджак и бессильно упал в кресло. Мигрень высасывала из него все силы. Даже на Тун Лин он не злился, хотя в глубине души было действительно обидно. Хотя, в чем она не права? Ему действительно под тридцать, а навыков коммуникации ноль. Конечно, не всегда так было, но какая уже разница, как было раньше? Даже Хуайсан говорил, что пора уже перестать "мусолить прошлое". Особенно если настоящее гораздо хуже и уродливее как внутренне, так и внешне. Неважно. Нечего и думать об этом. Надо думать о работе. А голова все так же болела. Внутри все гудело и болезненно пульсировало, будто изнутри кто-то забивает ему в череп гвоздь. И Не Минцзюэ в очередной раз подумал - настолько плохо не было никогда. Он вообще редко думал, что что-то хорошо. С другой стороны, какая разница? Пускай хоть отвалится эта голова, и не такое переживали. Он проглотил очередную таблетку обезболивающего и вышел из кабинета. Можно было связаться с Мэн Яо и по телефону, конечно, но Не Минцзюэ захотелось поговорить с кем-то вживую. - Что там по поводу Сюэ Яна? - сказал он и лишь через несколько секунд вспомнил, что не поздоровался. Отец бы не одобрил такого. - Мне удалось узнать, когда он в последний раз посещал Китай, и это летом этого года. С тех пор на границе он не появлялся. Здесь подтверждающие это документы, - Мэн Яо вручил Не Минцзюэ несколько листом, скрепленных степлером, - Какие будут ваши распоряжения? - Следи, не появится ли он на границе, если узнаешь - уведомляй. В остальном все по-старому. Хорошего дня. - Хорошего дня. И, майор, вы сегодня прекрасно выглядите, - неловко добавил Мэн Яо. Не Минцзюэ не менее неловко кивнул и отправился обратно в кабинет. Только закрыв на собой дверь, он понял, в чем дело - пиджак. Он так и висел на кресле. Не Минцзюэ взглянул в зеркальную дверцу шкафа - рубашка отвратительно натягивалась на плечах, подчёркивала сильно выпирающую грудь - про жилет-то он забыл ещё утром! Не Минцзюэ отшатнулся от шкафа и развернулся к нему спиной. Так, не поворачиваясь, вернулся за стол. Как можно было забыть про одежду? Вроде бы не старый дед, а память хуже некуда. По привычке стукнул себя по лбу и тут же пожалел - голова взорвалась новым приступом боли. Не Минцзюэ схватился одной рукой за голову, другой потянулся за таблетками. Неосторожно махнул рукой - что-то свалилось. Таблеток тоже не нашёл - от них осталась только облатка. Теперь он схватился за голову двумя руками и уткнулся лбом в стол. Хуже уже точно быть не могло. Особенно острый приступ отступил довольно быстро - осталась привычная тупая непроходящая боль. Не Минцзюэ привстал в поисках того предмета, который уронил со стола. На полу лежал его телефон экраном вниз. Не Минцзюэ перевернул его, включил - на заставке у него стояла фотография Хуайсана, которую он сделал этим летом, на отдыхе в Европе. Она ему особенно нравилась - здесь Хуайсан весь такой милый и нежный, в белой рубашке и соломенной шляпе, держит на руках бродячего кота. Теперь улыбающееся личико Хуайсана было перечеркнуто длинной трещиной. Ну да. Хуже уже точно быть не могло. Что за день такой сегодня? Почему-то вспомнились слова отца : " Жизнь состоит из того, чем ты её наполняешь. Если ненавидишь весь мир, то не стоит ожидать, что он будет тебя любить". А ведь правда. Не Минцзюэ мало кого искренне любит. Из тех, кто остался в живых, можно по пальцам пересчитать. Хуайсан, А-Лин, Ванчжун... Хотя, иногда А-Лин из этого списка хочется вычеркнуть. Он любил скорее её старую, прежнюю - неловкую, добрую и застенчивую - и пытался найти в ней новой какие-то отголоски прошлого. Иногда казалось, что на неё просто кто-то негативно повлиял, и её ещё можно перевоспитать. Конечно, это бред и глупости, но просто удивительно, насколько крепко можно привязаться к кому-то. Как иначе - она ведь спасла ему жизнь не раз и не два. Куда шёл он - туда и она, кого не настиг его нож - настигали её пули. Они ели вместе, спали вместе, жили одним желанием спасти себя и другого. Не Минцзюэ часто думал, что же заставляло её раз за разом подниматься, бороться, жить, в конце-концов? Она делала это не ради семьи, не ради страны и даже не ради него. Ему казалось, что она спасала ему жизнь только для того, чтобы у неё осталось что-то, что с этой жизнью её бы связывало. Чтобы была с кем-то связь, которую не разорвать ничем, потому что знала - тогда её никогда не бросят. И была права. Такое чувство, будто эта связь въелась под кожу, встроилась в костную ткань и, чтобы разорвать её, потребуется как минимум хороший лом. Будет очень больно - поэтому и разрывать не хочется. Хочется вспоминать прошлое, пережитые вместе трудности, забывать все плохое, и, конечно же, прощать даже то, что никому другому бы ни за что не простил. Да, хитро придумала. Ну и ладно, разве есть в этом что-то плохое? Надо, в конце-концов, учиться относиться к миру добрее. Хуже ведь все равно быть не может. *** Ван Линцзяо неловко мялась у входа в здание Цин Хэ. Когда решилась на все это, уверенности в ней было хоть отбавляй, а сейчас от неё осталась едва ли половина. Линцзяо даже мини-юбку надела, несмотря на колючий холод - обычно она чувствовала себя гораздо увереннее, когда знала, что выглядит сексуально. Ну да, забыла, куда шла. Не Минцзюэ, кажется, вовсе не интересуют отношения ни с кем, кроме своей работы, тренажерного зала и, конечно, кухни. Когда Линцзяо только начала встречаться с Хуайсаном, она уже понимала, что гораздо больше ей нравится его старший брат. Хотела понравиться, пыталась узнать Не Минцзюэ получше - узнала, что он ненавидит, когда кто-то пытается узнать его получше. А она, конечно, думала, что у неё получится. Черт возьми, она действительно думала, что нравится Не Минцзюэ! Конечно, он ведь подвозил её до дома после того как она приходила в гости, подарил ей серьги на день рождения и целых два раза улыбнулся. Мать твою, она была готова растечься по нему от того, когда их ноги случайно соприкоснулись! А сейчас она с замерзшей пятой точкой, руками, носом и ушами идёт докладывать ему свои очень важные мысли. Она всегда знала, что не очень умная, такой родилась. С чего тогда взяла, что её догадки действительно будут иметь вес? Она очень явно представила, как Не Минцзюэ со спокойным лицом выслушивает ее, а потом тяжело вздыхает и, поморщившись, потирает лоб. Хуайсан объяснил, что это значит, еще при первой их встрече : это значит, что его мигрень сейчас важнее. То есть провал. Может, не стоит? Ей захотелось вернуться домой к Чао. Там все просто и понятно, там тепло и светло, там сытно, там не нужно много думать, нужно просто улыбаться его папеньке, быть красивой и делать, что велено. Там нет перспектив на что-то большее, чем быть куколкой на полке, но и нет опасностей и рисков. Воспоминания о Чао согрели её. Ей нравился его отец, нравился его дом, да и его характер её в целом устраивал. Да, он конечно бывает агрессивным и даже жестоким, но он не какой нибудь нищий, изгой или преступник, как например... ..Чжулю. Его ведь убили. Повесили, как вешают паршивую собаку в наказание нерадивым хозяевам. Выставили всем на обозрение, чтобы смотрели и боялись. Чтобы он, синюшный и холодный, со сломанной шеей и выпученными глазами приходил к ней во сне и звал с собой. Чтобы тянул к ней свои окоченевшие руки и скалил зубы, чтобы пугал до дрожи во всем теле, до холодного пота и истерик. Чтобы она не могла больше вспомнить, каким он был, когда был живым - чтобы не вспомнила, как он улыбался, как неловко совал ей в руки свои подарки, как пытался позвать на свидание, как веселил ее... И как сильно ей нравился. Линцзяо захотела дать самой себе пощёчину за минуту слабости. Даже если не получится, даже если её выставят за двери и посмеются, нужно хотя бы попробовать. Ради него. Не получилось. Конечно. А она сначала думала, что все действительно пройдёт гладко. Милая девушка на ресепшне выслушала её и направила к секретарю Не Минцзюэ, чтобы утвердил приём. Предупредила сразу, что сегодня может не получиться. Конечно, к этому Линцзяо была готова, но надеялась, что все получится именно сегодня. Секретарь не понравился ей сразу. Какой-то растерянный, маленького роста, с бегающими глазами за стёклами очков. Офисная крыса, по-другому и не скажешь. Представился как Мэн Яо. Ван Линцзяо чуть не засмеялась. Яо - вроде так звали одну из домашних крыс Не Минцзюэ? Наверное, это его старший родственник. Офисная крыса Яо слушать её не стал. Сразу же сказал, что не имеет полномочий принимать у неё показания - он не следователь. Линцзяо сразу сказала, что на это ей решительно плевать - выслушать и записать хотя бы на диктофон в состоянии хоть следователь, хоть повар. Офисная крыса Яо не сдавался и продолжал доказывать, что Не Минцзюэ сейчас занят, а он сам не может ничего сделать. На вопрос, нет ли других следователей, он ответил, что все сейчас заняты, и без причины отрывать их от дел он не имеет права. Она ответила, что её показания - это важное дело, разве нет? Офисная крыса Яо согласился, но снова начал сыпать причинами, почему не может принять её сам, почему не может позвать ни одного из следователей, подкрепляя свои доводы законами и правилами. Когда Крыса осмелился спросить, знают ли её родители, что она здесь, Линцзяо всерьёз захотела вмазать ему промеж глаз. Он выбесил её настолько, что она махнула на него рукой и пошла прочь. Легче будет попросить у Не Хуайсана телефон Не Минцзюэ и самостоятельно ему все рассказать. И заодно посоветовать найти себе другого секретаря : офисная крыса Яо прекрасно знает правила и законы, но напрочь лишён здравого смысла. Спустилась на лифте, прошла через первый этаж, и, все ещё кипя от злости, она токнула дверь выхода. Только когда холод защипал щеки, злость немного отступила, но тут же накатила с новой силой. Злилась она уже не на Мэн Яо, а на себя: как ни храбрилась, а начатое до конца не довела. Тем не менее, внутри почему-то было довольно спокойно. Как будто ледяные пальцы больше не сжимали её шею, и она могла спокойно вздохнуть. Несмотря на то, что поговорить с Не Минцзюэ не получилось, она чувствовала странный прилив сил. Ей показалось, что она все сделала правильно, послав Крысу куда подальше. Всё, что нужно - достать телефон Не Минцзюэ. Ради этого она даже готова помириться с Не Хуайсаном. Ну, или хотя бы попытаться. В конце-концов, она решилась, а раз так, то начатое нужно довести до конца. - Спать ложиться будешь или как? - от резкого голоса Ван Линцзяо дернулась и быстро заморгала, приводя себя в чувство. В дверном проеме стоял Вэнь Чао. Подойдя ближе, он заглянул ей через плечо. - Что, домашку решила сделать? Не найдя, что ответить, Линцзяо перевернула листок и неловко засмеялась. Делала она не домашку. Пока ехала до дома, успела вспомнить, какие штуки она отмачивала, пока они с Хуайсаном учились в одной школе, и подумала, что разговор с ним она не вынесет. Решила, что напишет письмо с извинениями. На бумаге и подумать над складными словами можно, и потом не мучиться под его холодно-злобным взглядом. Хуайсан, конечно, выглядит безобидно, да и физически из себя ничего не представляет, но на жалость и на чувство вины давить умеет. В разговоре с ним она могла бы и сдаться, а так - письмо может помочь сгладить острые углы, которых за все время накопилось много. Линцзяо уселась за письмо, как только вернулась, и сидела над ним о позднего вечера. В раздумьях не заметила, как начала клевать носом, и так бы, сидя, и заснула, если бы не Чао. - Да, сейчас пойду спать. - Отлично, давай. Линцзяо ещё раз перечитала, что получается - вроде сойдёт, и, широко зевнув, побрела в спальню. В последнее время спать одна она не могла - кошмары замучили настолько, что даже просто нахождение в темноте вызывало у неё сильную тревогу. В любом углу ей виделись выпученные красные глаза, в любом отблеске света - призрачный силуэт. Спала она только рядом с Чао, прижавшись к нему всем телом - это успокаивало хоть немного. Кошмары не прекращались, но, по крайней мере, пугали чуть меньше. Рядом с Чао она чувствовала себя в относительной безопасности. Вот и сегодня, как обычно, устроилась у него под боком и обняла за шею. Он как-то странно на неё посмотрел и как будто собирался что-то сказать, но почему-то передумал. - Спокойной ночи. - Спокойной. Спокойной ночь не выдалась. Только она закрыла глаза - и он снова здесь. Такой же бледный, такой же холодный, такой же мертвый и страшный. Так же улыбается, или просто скалит зубы - понять было трудно. Спутанные волосы закрывают лицо, видны только глаза - налитые кровью, переполнены предсмертным ужасом и злобой. Она лежит в кровати, но почему-то одна, очертаний комнаты не узнать - будто кровать просто парит в плотном сером тумане. Вэнь Чжулю медленно приближается к ней - он не идёт, а будто плывёт, его ступни теряются в тумане. Линцзяо вжимается в кровать. Сердце бьёт тревогу, в голове стучит набатом "Бежать!", но тело не двигается. Всё, что она может - следить, как труп медленно плывёт к ней. Он останавливается рядом с кроватью и наклоняется над лицом Линцзяо. Он действительно не улыбался. Казалось, будто уголки его губ просто растянули в стороны за ниточки. От него пахнет гнилью с привкусом сигаретного дыма и кислым душком рвоты, когда он с видимым трудом размыкает зубы, чтобы начать говорить. Линцзяо знает, что он скажет. Ей хочется вскочить, оттолкнуть его, и бежать без оглядки, бежать сквозь этот туман куда угодно, куда угодно, куда угодно, только подальше от него, от его запаха, от этого ужасного, ужасного, ужасного сна! Внутри все бьётся, стремится вырваться наружу, и Линцзяо кажется, будто её душа, живая и желающая сохранить свою жизнь, заперта в мёртвом теле. Она в закрытой коробке - бьётся о стены, кричит, тормошит саму себя - но её тело молча лежит, прикованное к кровати, парящей в пустоте. Чжулю будто видит это и скалится ещё сильнее : - Скучала? Его голос - как будто ногтями по школьной доске. Режет уши, заставляет морщиться. И его дыхание воняет. Воняет смертью, ужасной, грязной, бесславной смертью. "Беги! Беги! Беги!" - кричит Линцзяо самой себе. Её тело мертвенно неподвижно. - Я хотел встретиться. Знаю, ты тоже хотела. "Не хотела! Отстань! Уйди! Отпусти меня!" - хотела закричать Линцзяо. Из горла вырвался только сдавленный хрип. Этот звук, кажется, Чжулю очень понравился. - Я очень хотел увидеть тебя ещё раз. Запомнить такой, какая ты сейчас. Прекрасно живая. Тёплая... Его липкий взгляд скользит по её телу - Линцзяо чувствует себя голой, хочет прикрыться, но не может даже пальцем двинуть. Вэнь Чжулю протягивает к ней руку, гладит по щеке - его ладонь скользкая и холодная. Линцзяо в истерике бьётся о стены своей коробки. Она готова разбиться насмерть, лишь бы освободиться от этого сна, забыть о этом ужасном прикосновении, забыть о Чжулю хотя бы на время. " Проснись! Проснись же!" - кричит она изо всех сил, но её губы все так же сомкнуты. - Мы встретимся, дорогая, и тогда у нас будет целая вечность вместе. Никого больше, только ты и я. Ты ведь этого хотела? "Сгинь, сгинь, сгинь, сгинь, сгинь, сгинь, сгинь, сгинь, сгинь, сгинь, сгинь!" - Не знаю, когда, но надеюсь, что это случится скоро. Я жду тебя, помнишь? Ждёшь ли ты? "Оставь меня, оставь меня, оставь меня, оставь меня, оставь меня, оставь меня, оставь меня, оставь меня, оставь... " - Какая ты милая, Цзяо. Я так люблю тебя. Его липкий, зловонный шёпот звучит будто внутри её головы. Его ладони будто касаются её изнутри, сдавливают лёгкие, пробираются в желудок, врезаются в мозг, в кровь, в память, в душу. Они забираются куда-то туда, где её душа пытается вырваться из запертой коробки и с лёгкостью вытаскивают. Нервные окончания взрываются болью, внутри все звенит и гремит "Бежать-бежать-бежать!", но тело безжизненной куклой валяется на кровати. Линцзяо видит себя со стороны - такую же бледную, синюшную и холодную, с остекленевшими глазами, наполненными ужасом и открытым в немом крике ртом. "Нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет!!!" Холодные руки утягивают её все дальше от тела - оно становится меньше, меньше и меньше. "СПАСИТЕ! СПАСИТЕ КТО-НИБУДЬ!" Туман сгущается. Чжулю уже не видно - будто он уже внутри неё, поселился в её теле и никогда не выйдет. Но она чувствует каждое движение, каждый вздох, она чувствует, как его мёртвое нутро двигается внутри неё, доставляя ей запредельную, не поддающуюся описанию боль. Это конец. Это её конец. Её мозг взрывается криком, от которого закладывает уши. "СПАСИТЕ МЕНЯ!!!" Она просыпается от собственного крика, сбивчиво глотает воздух, как выброшенная на берег рыба, сердце колотится как бешенное, руки трясутся, перед глазами сплошная серая пелена. Линцзяо ощупывает собственное тело - убедиться, что реальная, что живая. Кажется, пока живая. - Ты чего орёшь?! - раздраженное шипение Вэнь Чао немного приводит её в чувство. Она тянет к нему руки, не в силах сказать ни слова - её губы просто дрожат в немой просьбе. - Что случилось? Что с тобой? Чао притягивает её к себе, гладит по спине. Линцзяо скулит, хватается за него так, будто не видела целую вечность. Его грудь тёплая, подрагивает при каждом слове. Он что-то шепчет, чтобы её успокоить, но она не слушает. Это не важно. Важно, что он здесь, что он живой, что он её любит. А она любит его. Он все ещё что-то говорит, а она слушает, как стучит его сердце. Его ладонь скользит по её волосам, и Линцзяо млеет, успокаивается. Зачем ей только был нужен кто-то другой? Счастье ведь в совсем простой, понятной мелочи. В безопасности. *** Снова дополнительные. Цзян Чэн никогда не думал, что будет ходить на какой-то урок с таким удовольствием. Это почти как выходные - ждёшь с нетерпением и радостным предвушением, хотя, вроде бы, ничего особенного в этом нет. Но когда это время наступает, прямо таки чувствуешь, как все тело расслабляется, и глубоко вздыхает с ощущением ленности и безопасности. Хотя, это всего-то урок. Он снова за партой в пустом классе, пытается нарисовать чёртов кубик. Лань Сичень периодически проверяет, как у него получается, даёт советы и иногда, наклоняясь над партой, своей рукой исправляет ошибки. За окном темнеет, все быстрее и быстрее. Цзян Чэну хочется покурить, впервые за долгое время, а ещё поговорить. Ему нравилось общаться с действительно умными и вежливыми людьми, которые не пытаются задавить тебя своими знаниями, а охотно и доброжелательно ими делятся. Но сегодня Лань Сичень не очень разговорчивый. Предложил чаю - Цзян Чэн отказался - и сказал обращаться, если возникнут проблемы, а сам сидел за учительским столом и заполнял журнал. Нельзя сказать, что в тишине Цзян Чэну было находиться неприятно, но, честно говоря, он надеялся, что заниматься они будут не только рисованием. Через несколько минут Лань Сичень снова подошёл спросить, не нужна ли помощь. Цзян Чэн только беспомощно развел руками: - Я понятия не имею, нужна ли мне помощь. Вроде стараюсь, а все равно выходит отвратительно. - Почему же отвратительно. Всё вполне себе нормально. - Простите, если это прозвучит грубо, но иногда мне кажется, что вы просто не хотите меня расстраивать. Я хочу, чтобы было хорошо, а не просто нормально. Цзян Чэн внезапно дернулся, узнав в своих словах одну из любимых фраз матери. А, в конце-концов, в чем она не права? А Лань Сичень заметно погрустнел. Отодвинул стул, сел рядом, и смотрит пронзительно, как будто пытается в душу заглянуть. Глаза одновременно полные сострадания и покровительственной, родительской нежности. А голос, наоборот, стал жёстким, холодным. - Если хочешь, я могу придираться к каждому твоему штриху. Только не могу понять, зачем я должен это делать. - Извините. Просто я хочу стать лучше. Лань Сичень только вздохнул. - Не извиняйся. Хотеть стать лучше это прекрасно. Мне только одно интересно, почему ты считаешь, что в таком случае я не могу хвалить тебя. Ты думаешь, что единственный способ мотивации - унижение и критика, или думаешь, что вообще не достоин добрых слов? У Цзян Чэна внутри что-то щелкнуло. Он хотел возразить и открыл было рот, чтобы твёрдо и чётко сказать, что он не тряпка какая-то, а мужчина, и ему не нужны поглаживания по головке и тошнотворно нежное обращение, но из горла вырвался только невнятный хрип. Ему было нечего ответить. - Скажи, тебе когда-нибудь говорили, что ты молодец? Что ты красивый? Умный? Тебя когда-нибудь хвалили? - Ну не просто же так... - попробовал возразить Цзян Чэн, но запнулся и замолчал, опустив голову. Он ужасно злился, сам не понимая на кого - не то на собственную беспомощность, не то на прозорливость Лань Сиченя, не то на все вместе. - Знаешь, лет десять назад я бы подумал, что ты просто прибедняешься, пытаешься вызвать к себе сочувствие. Я бы подумал, что не может такой красивый, сильный и умный парень считать себя жалким. Не поверил бы. Потому что это все для таких как я - толстых, слабых, болезненных, которые не могут бегать, не умеют подтягиваться и носят ужасные очки с толстенными линзами. Лань Сичень улыбнулся, но радости в его улыбке не было. Цзян Чэн буркнул, не поднимая головы: - Вы-то? - Я-то. Никому кроме тебя не рассказывал, но, если тебе от этого станет лучше, то расскажу. У меня в детстве была одна вредная болезнь - аподизогенитальная дистрофия. Много про это говорить не буду, тебе хватит знать только то, что из-за неё замедляется половое созревание и набираешь вес. В моем случае ещё кости и мышцы были недоразвитыми, и это при высоком росте. Конечно, диагностировали болезнь мне относительно быстро, и лечили, я же все время был дома - из-за этой самой болезни мне было трудно самому ходить. Лечение было трудным и долгим, и в 15 я, наконец, вернулся в школу : уже не таким толстым, но не похожим на своих сверстников, которые уже стали шире в плечах, у которых сломался голос и начали расти волосы на лице. У меня были, да и сейчас, кстати, кривые ноги, подростковые прыщи, а ещё плохое зрение. А ещё я до смерти боялся опять потолстеть. Сидел на диетах, голодал, перепробовал все способы, какие тебе известны, да и какие неизвестны тоже. И знаешь, больше всего я ненавидел красивых людей. Особенно тех, кто смеет жаловаться на свои проблемы. Я думал, что те, кто не переживал то, что пережил я, кто не был уродливым, как я, не может быть несчастлив. Ведь у них все и так есть : признание, друзья, девушки... А у меня были только диеты и тренировки до потери сознания. Я никогда не общался с одноклассниками, потому что считал, что это могут только те, кто "вписывается". Не знакомился с девушками, потому что думал, что сначала мне нужно стать достаточно красивым. И что ты думал, даже тогда, когда при росте в 188 сантиметров я весил 60 килограмм, мне все ещё казалось, что я должен похудеть и тогда у меня точно все наладится. Я постоянно ссорился с дядей и его женой, которые все время пытались заставить меня съесть что-нибудь, потому что разве плохо то, что я хочу стать лучше? Несмотря на то, что у меня крошились зубы и выпадали клоками волосы, я гордился каждым потерянным килограммом. Я не мог бегать и прыгать, было трудно ходить и я очень медленно разговаривал, но меня это не смущало, потому что я становился лучше. Я думал, что как только я стану достаточно красивым, то все само по себе наладится. Ты можешь спросить, каким же я хотел стать? Я и сам не знал. Знал только, что не таким, какой я сейчас. Не таким, каким был в 100 килограмм, не каким был в 80 килограмм, и не таким, каким всегда буду. Даже если бы от меня не осталось ничего, кроме костей, этого бы все равно было недостаточно. И мне всегда было мало. Цзян Чэн слушал с открытым ртом. Ему было невозможно представить выглядящего вполне здоровым и красивым Лань Сиченя одержимым анорексиком. - И... как вы вылечились? - Принудительно. Учитывая, в каком я находился состоянии, дядя отдал меня в реабилитационный центр. Мой вес был тогда около пятидесяти килограмм, так что сил на сопротивление просто не было. Конечно, лечиться я не хотел, поэтому усиленно симулировал улучшения самочувствия, от съеденной еды избавлялся, в том числе по советам других ребят из реабилитационного центра. Такая у нас была коалиция тех, кто бы скорее умер от голода, чем набрал бы хоть грамм. И меня все устраивало, пока Ванцзи не пришёл навестить меня. Ему было тогда всего восемь, но он пришёл один и хотел со мной встретиться. Нас посадили в комнату для встреч, и я понял, что понятия не имею, о чем с ним говорить. Дело не в том, что я старше - я проводил с ним время только когда он болел и за ним было некому присмотреть, а все остальное время его как будто бы даже не было. Я вдруг понял, что я его совсем не знаю : не знаю, что ему нравится, чем он увлекается, даже не мог вспомнить, когда у него день рождения. У моего родного брата, который жил в соседней со мной комнате. И только тогда я вспомнил, что никогда не играл с ним, даже когда он просил, никогда не спрашивал, как у него дела, не читал ему сказки и не гулял с ним по парку. И вспомнил, как в свой день рождения он отказывался есть, пока я не сяду с ним за стол, а я сказал ему отвалить, потому что мне нужно было пройти десять километров пешком. А сегодня он сбежал с уроков, чтобы проведать меня. И он принёс для меня шоколадку. Купил на свои накопленные. Мне стало настолько стыдно, что я не мог смотреть ему в глаза. Я осознал, что все потерял. Потерял столько лет своей юности в погоне за недостижимыми мечтами, потерял доверие семьи, здоровье, и потерял своего младшего брата. Как-то сразу заметил, и мне стало так плохо и больно, что несколько месяцев я не мог прийти в себя. Я тогда действительно начал лечиться, и встречался с родными и бесконечно перед всеми извинялся. И, вроде бы, я выздоровел, все простилось, но я знаю, что не забылось и никогда не забудется. Лань Сичень замолчал. Мельком, будто случайно утер глаза. - Так вот, к чему это я. Хотеть развиваться - это прекрасно, но нужно понимать, зачем тебе это нужно. Если ты считаешь, что чтобы получить любовь, тебе нужно стать таким-то и таким-то, то ты ошибаешься. Ты достоин этого по праву рождения. Ты должен радоваться и получать удовольствие и радость от жизни, чтобы не потратить свою молодость на истязание себя и тех, кого ты любишь. Только что я рассказал тебе, как делать не надо. И Лань Сичень усмехнулся, пытаясь разрядить атмосферу. Цзян Чэн не обратил внимания на его улыбку. Он рассматривал его кожу, волосы, контуры тела под одеждой. Теперь замечал. Действительно, заметить можно, пусть и трудно. Видно, что раньше Лань Сичень был очень худым. Теперь были видны и следы постакне на щеках, и действительно немного кривые ноги, и то, что он носит линзы. Цзян Чэн никогда не обращал на это внимания. И не обратил бы, если бы ему только что не указали на это. Даже сейчас, когда заметил, все это не казалось ему некрасивым. Это просто было, просто составляло общий образ, совсем его не портило. Даже удивительно. - Честно говоря, я бы тоже никогда не подумал, что у вас могли быть какие то комплексы... - сказал он наконец. - Вот видишь. Один мой знакомый сказал мне кое-что умное: "В жизни, как на спортивных соревнованиях - если посмотришь направо, увидишь того, кем мечтаешь стать. А посмотришь налево - увидишь того, кто бы все отдал, чтобы стать тобой." Цзян Чэн молча улыбнулся. Одна только мысль о том, что кто-то восхищается им, кто-то считает его красивым, примером для подражания, поднимала из глубин души ничем не выразимую радость. Ему всегда казалось, что это чужая судьба - быть тем, на кого все равняются. Это для Ванцзи, который учится лучше всех в классе, для Вэй Усяня, который пусть и лентяй, но справляется со всем на раз-два, для Хуайсана, который никогда в своей жизни спортом не занимался, но подтягивается лучше всех, а про то, как он рисует, даже говорить не стоит. Это и для Вэнь Нина с его невероятной физической силой, который в свои шестнадцать уже победитель нескольких республиканских соревнований, и для всех, всех, кого он знает. У каждого есть черта, которой можно было бы позавидовать. У всех, кроме него самого, как ему казалось. А теперь он подумал, что каждый из тех, кому он в чем-то завидовал, тоже может быть неуверен в себе и завидует ему, Цзян Чэну. Замкнутый круг. Действительно, как Лань Сичень и сказал. Остаток урока прошёл спокойно. Кубик, с помощью Лань Сиченя, он закончил довольно быстро, и успел приняться за ещё один рисунок, но закончил его только наполовину. Лань Сичень похвалил его и попрощался. Цзян Чэн уходил в прекрасном, просто чудесном настроении. Настолько хорошем, что даже домой не хотелось. Выйдя из школы, он взглянул на остановку и пошёл пешком. Идти же не так уж долго, минут сорок. Уже стемнело, на небе зажигались первые звезды, над высотками сиял бледный полумесяц. Шумели машины, люди спешили с работы домой, кричали птицы, витрины магазинов пестрили яркими вывесками, а он шёл и думал о их с Лань Сиченем разговоре. Теперь он потихоньку вспоминал. Его ведь тоже хвалили : Вэй Усянь столько раз хвалил его телосложение, пусть Цзян Чэну и казалось, что это какая-то издевательская шутка. Хуайсан завидовал его росту и выразительным, острым скулам. Даже Вэнь Нин как-то раз бросил, что хотел бы иметь такую же тонкую талию. Мимо Цзян Чэна пробежали две девушки, одна из них случайно задела его сумкой. Наверное, тоже школьницы. И они ведь о чем-то переживают. И та бабушка по другую сторону дороги. И тот мужчина в костюме. Цзян Чэн действительно чувствовал странное воодушевление, как будто познал что-то невероятное. Хотя, с другой стороны, ему всегда было известно, что не всем живётся без проблем. Ясное дело. Но эти проблемы и переживания казались ему пустыми и безликими, потому что принадлежали не ему. Только рассказ Лань Сиченя вызвал у него какие-то эмоции. Может, остальные просто не умеют рассказывать? Впрочем, какая разница. Лань Сичень же сказал, что на других смотреть нечего. Цзян Чэн снова взглянул на небо. Сегодня оно было не синим, а фиолетовым. Любимый цвет мамы. Она, наверняка, будет волноваться, что его слишком долго нет, и, как он вернётся, всыпет ему по полной. Эта мысль Цзян Чэна не испугала. Теперь даже его собственные переживания казались ему мелкими и неважными. Ну отругает его мама, что дальше? Никто ведь не умрёт, небо на землю не упадёт, ничего не случится. Да и мама об этом через час забудет. А ему действительно нужно пройтись. Несмотря на шум вокруг, Цзян Чэну казалось, будто он в мире один. Один наедине с небом и звездами. Будто вокруг никого, только ветер и стук ботинок о землю. Он шёл и шёл, искренне желая идти многие часы, только бы побыть вот так, наедине со вселенной как можно дольше. Сегодня дышалось легко. Сегодня он был счастлив.