***
Цзян Чэн кричал: дико, отчаянно, страшно. Метался по постели, словно в горячечном бреду, и звал, звал… Мать, отца, сестру, его, Вэй Ина, младших шиди, и Усянь оцепенел, застыл, скованный ужасом. Перед глазами словно наяву встали воспоминания о той страшной ночи: вэньские стяги, белые одежды с красными языками пламени, треск пожираемых огнем зданий, запах дыма, гари, обгорающих тел и свежей крови. Лань Чжань буквально перелетел через него — Вэй Ин привычно устроился на ночь между своими возлюбленными — и навалился на Цзян Чэна, прижимая к постели, обнимая так, чтобы обездвижить, удержать от беспорядочных метаний. Вспыхнул огненный талисман в изголовье, и свет резанул глаза, вынуждая на мгновение зажмуриться, немного отрезвляя. Кошмары прошлого словно отступили, испугавшись света, ледяная удушающая хватка вины на горле немного ослабла, но окончательно Усяня привел в чувства требовательный окрик: — Вэй Ин! Он зовет тебя! Ванцзи смотрел требовательно, с немым укором. Он уже лежал на боку и крепко прижимал к себе Цзян Чэна, который все еще вздрагивал всем телом, дергался и скулил раненым зверем. Глаза его беспокойно двигались под сомкнутыми веками. — Да, я… Сейчас… — Вэй Ин отмер, подался ближе, хватая шиди за руку и крепко сжимая, переплетая их пальцы. — Я здесь, А-Чэн, здесь. Я жив. Тише, тише, я с тобой… — он бормотал всякую чушь, все, что приходило на ум, гладил А-Чэна по волосам, плечу, пока тот не начал затихать. Хотелось думать, что от его, Вэй Ина, голоса, от его прикосновений. Но Лань Чжань тоже был здесь, тоже шептал что-то, пытаясь успокоить, и явно лучше знал, что делать. — Почему он не просыпается? — нервно уточнил Усянь, когда Цзян Чэн в их объятиях немного затих, перестал вырываться и просто молча плакал. Вид слез, текущих по его щекам, рвал душу. Вэй Ин не хотел, чтобы его шиди раз за разом переживал ту страшную ночь, пусть даже во сне. — Часто с ним такое? Он не спрашивал, как давно. Знал. Слишком хорошо знал. — Его разум в ловушке собственных порождений, — туманно ответил Лань Чжань. Но и без того было понятно: Цзян Чэн не мог отпустить свою боль, отчаянно цеплялся за трагические воспоминания, питавшие его ярость и непримиримость в боях с Вэнями, но тем же питались и дурные сны. Он не мог проснуться. И отпустить не мог: то, что днем давало силы, ночью оборачивалось слабостью. — Первый раз с тех пор, как ты вернулся. До этого — часто. Горло снова сдавило чувство вины. Если бы Вэй Ин был осмотрительнее, не позволил схватить себя тогда… Если бы вернулся раньше… А-Чэну не пришлось бы его оплакивать и звать ночами. Не пришлось бы скитаться какое-то время в полном одиночестве. Это поэтому он сошелся с Лань Чжанем? Пытался найти утешение? Усянь с трудом сглотнул и мотнул головой, отгоняя пропитанные горечью и ядом мысли. Хорошо, что Лань Чжань был рядом. Хорошо, что сейчас есть кому вытащить их обоих из пучины дурных воспоминаний. Но что, если Вэй Ин сам же и стал причиной этих кошмаров? Если бы он перед сном не ляпнул сдуру про госпожу Юй, не напомнил Цзян Чэну о его утрате… — Ты ненавидишь меня? — язык снова оказался быстрее разума. Вэй Ин упал на подушки и заглянул в янтарные глаза Лань Чжаня, пытаясь по взгляду прочитать, что тот думает и чувствует. На его месте Усянь бы ненавидел, как ненавидел любого, кто посмел причинить шиди боль. Что скрывать, он и сам себя иногда ненавидел. Но Второй Нефрит отчего-то смотрел спокойно и мягко, не было в его взгляде ни ненависти, ни обвинения: — Нет. Я хотел, чтобы ты поскорее вернулся. Усянь не нашелся, что ответить на это. Пока он огорошенно молчал, пытаясь понять, отчего Ванцзи желал его возвращения, хотя должен был радоваться исчезновению, учитывая историю их отношений, Лань Чжань после недолгой паузы продолжил: — И я, и Цзян Чэн чувствовали, что потеряли что-то важное, когда ты исчез. Мы оба искали тебя и верили, что ты вернешься. Эти слова затопили душу теплом, заставили комок в горле исчезнуть без следа. В него верили, когда он сам в себя не верил. Усянь смущенно отвел взгляд и неловко пробормотал: — Можно я тебя поцелую — и мы забудем о том, что я сказал? — Мгм, — чужая ладонь легла на затылок и Лань Чжань сам нашел его губы своими. На его губах все еще чувствовался солоноватый привкус слез Цзян Чэна. Огненный талисман погас, вновь погрузив шатер в полумрак, разбавляемый лишь рассеянным лунным светом, и Вэй Ин расслабился, позволяя убедить себя, что его любят. А после прижался ближе к А-Чэну, обвился вокруг него всеми конечностями, собираясь не выпускать до самого утра. Надеясь, что к утру от слез не останется и следа, и не только кошмар, но и все воспоминания о нем растают в туманной дымке.***
Не растаяли. Следы ночного кошмара читались в покраснении носа и небольшой припухлости глаз Цзян Чэна, в его затравленном взгляде и резких движениях. В первый момент, когда чужое тело только вывернулось из рук Вэй Ина, тот забыл обо всем, что было ночью, сонно заворчал, не думая просыпаться. Потом, наконец, приоткрыл один глаз — и реальность обрушилась на него ледяной водой. Цзян Чэн стоял посреди шатра в одном нижнем одеянии и умывался — все, как обычно, — но его лопатки, казалось, выпирали в два раза сильнее и грозились прорвать и тонкую кожу, и полупрозрачную ткань одежд. Бред, конечно, но одно выражение этой спины возвращало в ужасающую ночь, заставляя сердце сжиматься, а горло пересыхать. А может быть, это делала рука Лань Чжаня, что легла между острых лопаток, нежно погладив. Или хриплый, сорванный голос А-Чэна, которым тот так тихо, но страстно шептал супругу: — Цзи-гэ, я опять мешал тебе спать всю ночь? Прошу прощения. Я не хотел, мне следовало… — Вань-эр… — Лань Чжань обнял Цзян Чэна со спины, плотно прижимаясь к нему, буквально окутывая его своим телом, скрывая от взора Вэй Ина злосчастную спину. — Все хорошо. Я скажу тебе, если не буду высыпаться. И сегодня я был не один. Вэй Ин вздрогнул, когда оба супруга повернули головы в его сторону. Первым порывом было закрыть глаза и сделать вид, что он спит. Но это было глупо. Впрочем, он и так чувствовал себя глупо, будучи невольным свидетелем столь интимного момента — хотя, казалось бы, сколько подобных моментов он уже видел, в скольких участвовал? — Цзи-гэ и Вань-эр?! — Вэй Ин нервно хохотнул, пытаясь сгладить всю эту ситуацию, разбить этот пузырь доверия и ласки, в котором для него нет места. Есть! Есть для него там место, просто его надо организовать. — И почему я раньше этого не слышал? Воркуете, как два голубочка, а для меня, значит, у вас ласкового словечка не нашлось? Это несправедливо! Усянь выпутался из одеяла, встряхнулся, поднялся, прошлепал босыми ногами к своим супругам, полыхая возмущением. Шиди тут же повернулся к нему, весь ощетинившись и подобравшись, будто готовился защищать самое дорогое, что у него есть: — Вот потому и не слышал! — судя по выражению лица, А-Чэн был настроен на ссору, но Лань Чжань снова погладил его между лопаток и поспешил вмешаться: — Вэй Ин прав. Это несправедливо. — Да он просто смеется над нами! — Цзян Чэн тоже умел полыхать возмущением. Еще и демонстративно руки на груди сложил, сверля Вэй Ина недобрым, но каким-то болезненно-ранимым взглядом. — Ну и? Как ты хочешь, чтобы мы тебя называли? — Вот сами и придумайте! — Усянь тут же надулся, всем видом изображая оскорбленную невинность. В конце концов, он не стеснялся звать шиди А-Чэном, а Лань Чжаня — гэгэ. вот и эти двое пусть не стесняются! А то будут потом удивляться, что он сомневается в их чувствах… — А-Сянь? — осторожно начал Лань Чжань. Вэй Ин тут же поморщился. — Сянь-Сянь? — Нет, нет и нет! Так меня зовет шицзе, — не нужно опошлять. Не хотел Усянь вдруг вспомнить о шицзе в постели со своими супругами! — Баобэй? — внес свою лепту шиди, тут же поморщившись. — А-Ин? — Почему бы тебе не звать меня Сянь-гэ? — Вэй Ин не упустил возможности немного поддразнить А-Чэна. Знал же, что тот ужасно стесняется ласковых обращений. — Вот еще! Много чести, — тот мгновенно вспыхнул и отвернулся. — Даже не надейся! А-Ин — и не вздумай заставлять меня это повторять! — Ин-эр. Сяо Ин, — Лань Чжань почти промурлыкал это, вдруг притянув Усяня в объятия. Тот слишком увлекся привычной перепалкой с А-Чэном и упустил момент, когда попался в эту ловушку. Лань Чжань окутал его своим теплом, нежностью, любовью, сомневаться в которой было слишком трудно, когда супруг находился так близко, опалял дыханием шею. А-Чэна, похоже, тоже притянули ближе, несмотря на сопротивление, и тот, все еще недовольно и смущенно ворча, тоже обнял Вэй Ина, уткнулся носом в висок. Это ли не счастье? — Хорошо. Мне нравится, — одобрил Усянь, растаяв в этих объятиях. — И даже не думайте меня стес… Аумпф! Мннн… Гэгэ, и ты меня поцелуй!